– Не очень. На «Волгу» не тянет, я тебя уверяю.
– Может быть, тогда ей лучше признаться отцу?
– Она никогда этого не сделает. Я ведь тоже ни за что никому не расскажу про Эммину сумку, в которую лазила в тот самый день, когда у нее пропали деньги.
– Слушай! – начал вспоминать Пивоваров. – Деньги… деньги… Совсем недавно у меня просили в долг. Я тогда абсолютно не связал это с Эмминой пропажей, потому что человек просил нормальный… ну… на которого ничего плохого не подумаешь… Знаешь, кто?
– Кто?
– Сохадзе.
– Гийка? Не может быть! У него всегда полны карманы денег. Не зря ведь его папахен – фруктово-овощной король нашего района.
– Вот именно. Поэтому я тогда ничего такого не подумал. Мало ли… может, он деньги в другой куртке забыл. Этих курток у него, как грязи! Немудрено и перепутать, что где лежит.
– Может, так и было?
– Может, и так. Но почему-то сейчас вспомнилось…
– Ты в долг-то дал? – Оксана присела на краешек скамейки, развернувшись лицом к Лене. Разговор принимал интересный поворот, и домой ей идти расхотелось, даже несмотря на маячившего невдалеке Литвинова.
– Не дал. Откуда у меня деньги? Я предложил тридцатку. Он не взял. Сказал, что мало и ему не поможет.
– А сколько он у тебя просил?
– Сумму не называл. Просил помочь, чем могу. Я ничем не смог.
– И ты думаешь… Гийка украл у Эммы деньги? – с сомнением в голосе спросила Оксана.
– Не знаю, – Леня шлепнул кулаком по корявой коре дерева. – Мне совсем не хочется на него думать, но он искал деньги накануне кражи.
– Лень! – Оксана залилась румянцем от догадки. – А может, из него вытрясли деньги, как из меня бриллианты?
– Ага! А на сдачу синяк навесили! Ты же сама знаешь, что у Сохадзе всегда денег куры не клюют. Папахен дает столько, сколько любимый сыночек запросит.
– А может быть, Леня, он не мог спросить их у отца, как я не могла честно рассказать родителям про свои украшения?
– Никогда не подумал бы, что Гийка отчитывается перед папенькой, сколько он потратил.
– Как выясняется, мы вообще друг про друга очень мало знаем. А ты Лень, – Оксана встала со скамейки и приблизилась к Пивоварову, – а ты имеешь что-нибудь темное за душой, чем тебя можно было бы шантажировать?
Леня с сомнением покачал головой:
– Даже не знаю. Мелочей, как и у всех, наберется, наверно, немало, но чтобы… вот как вы… – он надолго замолчал, подбирая подходящее выражение.
– Что «как мы»? – нетерпеливо переспросила Оксана. – Договаривай!
– В общем… мне кажется, что я все-таки не совершал таких поступков, которых стыдился бы до такой степени, чтобы покупать молчание о них за любую цену.
– Я тоже о себе так думала до получения тех фотографий… Глядя на них, можно подумать, что я профессиональная воровка.
Леня ответил виноватым взглядом и поправил на лбу девушки сбившуюся набок челку. Оксана замерла от этого неожиданного ласкового прикосновения. Ей хотелось бы стоять так вечно, но надо было заниматься другим, и она спросила:
– Может быть, ты попытаешься поговорить о деньгах с Сохадзе?
– Конечно, попытаюсь и позвоню тебе часов в восемь. Договорились?
Оксана кивнула и прошла в подъезд.
В прорезях почтового ящика опять виднелась белая бумага конверта. Оксана вытащила его с бешено бьющимся сердцем. На этот раз конверт был стандартного размера, но тоже без адреса, с не менее лаконичной надписью, выполненной незнакомой рукой: «Величко Окс.»
Трясущиеся руки мешали Оксане аккуратно вскрыть конверт. Она почти пополам разорвала находящийся там лист, на котором было написано всего две фразы: «Не лезь в чужие дела. Забудь его, иначе пожалеешь.»
Вот так номер! Ей предлагают что-то забыть… или кого-то… Если бы не первая фраза, Оксана решила бы, что от нее требуют забыть Леню, с которым они последнее время проводили много времени. Но чужие дела? Наверное, это письмо все же связано с «чернокурточниками», с Юлькой и «Волгой» ее родителей. Не понравилось им, что Юлька не одна пришла к стадиону.
Оксана бросила конверт с письмом на подоконник подъезда и обеими руками крепко обняла себя за плечи. Успокоиться! Надо немедленно успокоиться! Взять себя в руки! Она невольно улыбнулась своим мыслям. В руки-то она себя взяла, а вот успокоиться что-то никак не удается. Но этим письмом они все равно ничего от нее не добьются. Кто «они», Оксана не знала. Если это те, которые преследуют ее, Юльку и Сашку, то они скоро поймут, что Оксана на полпути не остановится. Она сделает все, что в ее силах, чтобы покончить с этим издевательством над хорошими людьми. А если письмо касается Лени, то… – Оксана вспомнила легкое прикосновение его руки к своему лбу – то… тем более! Она не собирается забывать Леню! Пусть и не надеются!
– Оксана, – услышала она знакомый ненавистный голос, спрятала письмо в карман и с перекошенным от бешенства лицом обернулась к Литвинову.
– Все, Макс! – раздраженно прокричала она. – Ты меня достал! Говори, что тебе от меня нужно!
– Я уже говорил, – пролепетал Литвинов. – Я тебя люблю…
– Врешь! – Оксана так рявкнула, что Макс вздрогнул. – Я тебе не верю! И если ты сейчас же не объяснишь мне, в чем дело, то я… я пожалуюсь Пивоварову! Видел, он меня провожал?
– Видел…
– Хочешь, чтобы он тебе всыпал?
– За свою любовь я могу и пострадать, – тихо сказал Литвинов, и Оксане показалось, что он сейчас заплачет.
– Тогда приготовься! – безжалостно бросила ему она и вызвала лифт. – Пострадаешь! Непременно! Очень и очень скоро!
Она шагнула в приехавшую кабинку, а Литвинов вжал голову в плечи, и из его глаз действительно выкатились пара слезинок. Оксана этого не видела, потому что смотреть на осточертевшего Макса ей абсолютно не хотелось.
Взгляд с другой стороны…
Он ел ананас, который принес Сохадзе. Пришлось порезать его на кусочки, положить в полиэтиленовый пакет и запихнуть в ящик письменного стола. Когда он резал ананас, вся комната пропиталась его экзотическим ароматом, и он боялся, что придется объяснять матери его происхождение. Конечно, можно честно сказать, что ананас принес Сохадзе. Все знают, что его отец какой-то крупный начальник на овощебазе. Мог Гийка угостить товарища? Мог! Это нормально. Но все же привлекать внимание к фруктам не хотелось. У него в столе лежали еще два персика, несколько штук киви и коробочка с клубникой. Он уже наелся этим добром под завязку, а Сохадзе каждый день исправно приносил все новые и новые.
Ишь перепугался! А ведь как поначалу сопротивлялся! Пришлось навесить ему парочку радужных синячков. Молодец Заяц, постарался. Еще и дружбана своего привлек. Пожалуй, стоит поощрить его парочкой киви. Хотя, что киви? Зайцу плевать на все эти киви с ананасами. Ему в наслаждение – иконописное лицо Гийки попортить. Его вообще хлебом не корми, дай кулачищами помахать. Смеется еще, говорит – растет число синяков на душу населения: у Феклиста – один, у Гийки – два. Жаль, что трех глаз не бывает. Так что обойдется он и без киви, тем более что работы для него пока что нет. А дружку его, если потребует, придется заплатить. Что ж! Заплатим! Для такого дела не жалко.
С Семеновым еще предстоит разборка, но там дело тонкое… Там надо не кулаками… Это еще предстоит обдумать. Спешить ни к чему, иначе можно все испортить.
Вот Пивоваров – настоящая головная боль! Драться с ним Заяц не станет и будет прав – себе дороже. Ленчику известны такие приемчики, куда там Зайцу… Но не позволять же Пивоварову… Впрочем, и на него найдется управа. У каждого за душонкой есть что-нибудь такое… И это настоящее наслаждение – найти в человеке слабину и жать из него масло.
А клубнику, пожалуй, можно отдать матери. Скажет, что купил на сэкономленные карманные деньги. Она обрадуется. Целоваться полезет, а потом будет хвастаться отчиму, этому кретину в синих трениках и детской футболке. Конечно, где ему купить матери в октябре клубнику! Его жалкой инженерской зарплаты в лучшем случае на «чупа-чупс» хватит. И то без палочки.
Глава XI «Следующий на очереди ты!»
– Это не твое дело, – монотонно бубнил Сохадзе на все вопросы Пивоварова.
За черными очками глаз Гии было не разглядеть, а смуглое лицо его кривилось так, будто у него болел зуб и уже довольно давно.
– Да ты что, Гийка, очнись! – Леня схватил его за куртку и потряс. – Эти сволочи с наших девчонок золото снимают! А какое оно у них, сам знаешь: подарки родителей да бабушек с дедушками!
– С кого снимают, те, я думаю, заслужили, – процедил Сохадзе, резко отбросив от себя руки Пивоварова.
– Я, конечно, знаю только, чем одна заслужила, но, честное слово, плата – абсолютно несоразмерна «преступлению».
– Да мне-то какое до всего этого дело?!
– Видать, Гийка, ты слишком легко отделался! Лицо – оно, конечно, заживет, я понимаю…
– Да что ты там понимаешь?! Откуда тебе знать, чем я заплатил… – Гия нервно сглотнул. – И чем продолжаю расплачиваться…
– Да мне-то какое до всего этого дело?!
– Видать, Гийка, ты слишком легко отделался! Лицо – оно, конечно, заживет, я понимаю…
– Да что ты там понимаешь?! Откуда тебе знать, чем я заплатил… – Гия нервно сглотнул. – И чем продолжаю расплачиваться…
– Даже так? – брови Пивоварова подпрыгнули вверх.
– Представь себе!
– И ты согласен это терпеть? – Леня намеренно вложил в свои слова как можно больше презрения, чтобы сделать Гийке побольнее, нанести удар по его и без того уязвленному самолюбию.
– У меня нет выбора, – не среагировал на провокацию Сохадзе.
– Почему?
– Если ты знаешь, за что твоя дама сердца заплатила родительским золотом, то нечего и спрашивать!
– Ты хочешь сказать… тебя тоже на чем-то таком поймали, в чем ты никогда не захочешь признаться?
– Что-то вроде того…
– А это, случайно, не Эммины деньги?
– Нет, – Гия отвел глаза, что Пивоварову не понравилось.
– А вязались к тебе, как и к остальным, парни в черных куртках и масках? – продолжал наступать Леня.
Гия помолчал немного и выдавил из себя:
– Н-ну… допустим…
– И тоже через тряпку вещали?
– Что-что? – переспросил Сохадзе.
– Ну… через тряпку говорили?
– А-а-а… ну да… через шарф.
– И ты их, конечно, не узнал?
– Конечно, нет…
– Слушай, Гийка, как-то ты странно разговариваешь. Говоришь «нет», а мне кажется, что «да».
– А мне плевать на то, что тебе кажется. Я тебе лучше скажу про другое. Приготовься: следующий на очереди ты!
– На какой очереди? – Леня почувствовал, как по спине его пробежал легкий холодок. Ему совсем не хотелось оказаться на месте Сохадзе, когда, похоже, приходится выбирать между подлым поступком и… очень подлым.
– На такой! Узнаешь, на какой!
– Бить, что ли, будут? – презрительно скривился Леня, поскольку это его не очень волновало.
– Кто с тобой связываться станет? У них другие способы найдутся.
– Какие же?
– Все те же самые!
– А если у меня грехов нет?
– Ангел, значит? – Сохадзе усмехнулся. – Архангел Гавриил?
– Ну, хорошо… Может, и найдут чего… Ты-то откуда об этом знаешь?
– Случайно слышал. Совершенно случайно, честное слово. Но знаю даже, за что поплатишься.
– За что? – Леня напрягся.
– За Величко.
– За Оксану? Это и есть мой грех?
– Это твоя вина перед одним из них… И тебя заставят от Оксаны отвалить. Такой за тобой грех найдут, мало не покажется.
– Гийка, гад! Ты ведь что-то знаешь! Или кого-то! Почему не говоришь? Чем же тебя так запугали?!
– Я сказал тебе все, что знал.
– Врешь!
– Мне все равно, веришь ты мне или нет, – Сохадзе опять отвел глаза в сторону.
– И сколько мне ждать? – Леня заметно занервничал.
– Вот этого, извини, не знаю, не доложились, – развел руками Сохадзе. – Не иначе, как до первой звезды.
Глава XII Они уже пришли и по мою душу…
Юльке больше никто не звонил и ключи от «Волги» не требовал, но лучше она себя от этого не чувствовала. Она постоянно ждала звонка и от бесконечного ожидания совершенно изнемогла. Юлькина мама решила, что девочка перезанималась, неделю не пускала ее в школу и кормила американскими супервитаминами. Своего волшебного действия эти оранжевые капсулы не произвели, поскольку и произвести не могли. Девушка вздрагивала от каждого звонка, как телефонного, так и электрического, у входной двери.
Когда Оксана с Анжелой, решившие ее навестить, вошли в комнату, то натолкнулись на такой напряженный взгляд подруги, что наперебой кинулись ее успокаивать. Юлька слушала их плохо и твердила:
– Перестаньте! Я не могу быть спокойна! Я не буду спокойна до тех пор, пока мне не позвонят! Тогда я отнесу им ключи, а потом… – она запнулась и беспомощным взглядом посмотрела на подруг: – Пусть отец убьет меня или… я сама…
– Сама? – Анжела вдруг сменила сочувствующий тон на насмешливый. – Ну-ну! А чего ждать? Давай прямо сейчас, и «Волга» цела будет!
– Анжелка! С ума сошла! – дернула ее за рукав Оксана, глядя, как Юлькино лицо приобрело совсем синюшный оттенок. – Юль! – бросилась она к подруге. – Не слушай ее, она пошутила. А ты, – со злостью обратилась она к Решетиловой, – неужели не видишь разницы между машиной и кулоном?
– А неужели вы не видите, что я, как и вы, тоже нервничаю и боюсь? – Анжела закусила губу, и Оксана поняла, что так оно и есть. – Я тоже могу слечь в постель, потому что подозреваю – ему может показаться мало моего кулона.
– Ему? – переспросила Юлька. – Ты его знаешь?!!
– Н-нет, – решительно помотала головой Анжела, – я имею в виду… ну… того, главного… Вон, Ксанке уже второе письмо прислали… почему бы и с меня еще чего-нибудь не запросить. Ключи от квартиры тети Наташи, например. Все знают, что мамина родная сестра – крупный предприниматель, бизнеследи.
– Ну тебя, Анжелка! – махнула рукой Оксана. – Придумаешь тоже… Юль, а Сашке больше никто не угрожал?
Теперь уже Юлька отрицательно помотала головой, а потом спросила Оксану:
– Помнишь, ты рассказывала, как за Веретенниковым шли «плевки»? Илюху опять избили?
– Нет, – Оксана хотела продолжить, но Юлька печально перебила ее:
– Но это еще ничего не значит. Могут и попозже отлупить.
– Нет, девчонки. Тут как раз оказалось все в порядке. Я Кепу расспросила. Он даже скрывать не стал. Тут, милые мои, любовь! Звонарева в своей спортшколе – первая красавица. В нее чуть ли не все «плевки» влюблены. Кепа, кстати, тоже. А тут наш Илюха встрял. Конечно, Оленька дала ему зеленый свет. Еще бы: голубоглазый, высокий, самый крутой «плевок» ему по пояс будет. В общем, Веретенников действительно дрался с целой кучей «плевков», но из-за пламенной любви к Ольге Звонаревой.
Анжела расхохоталась:
– Представляю это зрелище! Илюха и «плевки» – просто Гулливер среди лилипутов!
– Но, между прочим, ему здорово от них досталось, как и настоящему Гулливеру.
– Значит, наши «чернокурточники» не «плевки»… – проговорила задумчиво Юлька.
– Это пока не доказано окончательно, – возразила Оксана.
Анжела промолчала, глядя в окно.
Оксана с Пивоваровым, гуляя по городу, забрели в парк. Оксана, отщипывая от купленного для дома батона, кормила несчастных уток, которые последнее время, прибившись к людям, по своей утиной глупости почему-то не улетали на юг. Стояла уже самая поздняя осень, ввиду чего вода у берега была покрыта тонким ледком. Выбираясь на берег, утки ломали его лапами, которые наверняка при этом мерзли, но улетать в теплые края не спешили.
– Лень, как ты думаешь, они все-таки улетят или так и погибнут под снегом? – спросила Оксана, перевесившись через перила мостика поближе к уткам.
Пивоваров не ответил. Оксана вернула тело в нормальное положение и спросила снова:
– Ты зимой видел здесь уток?
У Лени было такое отрешенное от птичьих проблем лицо, что Оксана возмутилась:
– Да ты меня не слушаешь! О чем ты все время думаешь?
Пивоваров виновато посмотрел на нее, но ничего не сказал.
– Не молчи! – обиженно выкрикнула Оксана. – Я не сдвинусь с этого места и буду жить среди уток до тех пор, пока ты не расскажешь мне, что с тобой случилось.
Леня помолчал немного, потом невесело усмехнулся и сказал:
– Ладно, скажу. Это наше общее дело. Но… честно говоря, я в нем совершенно запутался, – и он пересказал ей разговор с Сохадзе.
– И ты… – Оксана встревоженно посмотрела ему в глаза. – Ты теперь ждешь, когда придут по твою душу?
– Дело в том, что я уже дождался.
– Чего? – у Оксаны от страха за него перехватило дыхание.
– Письма.
Оксана охнула и выронила в воду ощипанный батон. Утки радостно загомонили и всем выводком набросились на него. Они моментально растащили его на куски, а остатки выхватила у них из-под клювов огромная серо-черная ворона. Она уселась с куском размокшей уже булки на мостике прямо перед Оксаной, прижала его лапой к земле и, вместо того, чтобы есть, не мигая смотрела на девушку черной с белым ободком бусинкой глаза. Боясь поднять на Леню взгляд, Оксана спросила, как будто у вороны:
– Там что-нибудь ужасное?
Ворона, которая не знала ответа на ее вопрос, смущенно крякнула, видимо, научившись этому у уток, и опустила голову к булке.
– Для меня, конечно, ужасное, но и странное тоже, – тяжело вздохнув, ответил Пивоваров. – Сохадзе говорил, что от меня потребуют отказаться от тебя, а в письме почему-то другое.
– Ну что там? Не томи, Леня!
– Не поверишь… В письме говорится, что я должен как следует избить… Борьку Доренко.
– Доренко? Не может быть! Зачем?
– Я бы тоже хотел знать, но этого в письме не написано.
– Лень… А если ты не станешь его бить, тогда что? Впрочем, – Оксана выставила перед собой руки, будто заслоняясь, – если не хочешь, то не говори.
– Я могу сказать, потому что… ну… потому что… сама, в общем, поймешь. Ты ведь знаешь, что я занимаюсь борьбой… самбо…. Так вот, нам запрещено вступать в драки и использовать вне клуба изученные приемы.