Кадык Балагана совершил возвратно-поступательное движение.
– Так вот, – продолжил я, – встает у меня совсем на другое. А вышеописанные манипуляции доставляют лишь легкое удовольствие. Как, например, плотнику доставляет удовольствие хорошо подогнанный тес, а каменщику – ровная кладка.
– Да-да, – усмехнулся медик, – пой, пташечка, пой.
– А от тебя, Сиплый, мне подобные заявления вообще дико слышать. Ты ж хирург.
– И что?
– Как ты стал хирургом? Ну, вот объясни мне – какие такие обстоятельства заставили тебя взять в руки скальпель и часами копаться в человечьем ливере? Или ты с детства об этом мечтал? Зверюшек, наверное, потрошил, а потом зашивал. Да? Тебе ведь нравится твоя работа? Любишь запустить ладошки в теплое брюхо, ноги-руки попилить, в раневых канальцах поковыряться? Нет, я не виню. Слышал, есть врачи, на заднем проходе специализирующиеся. Вот те действительно ебнутые. А ты еще ничего.
– То есть вы двое – практически коллеги, – подытожил Ткач.
– В той же степени, в какой акушера можно назвать коллегой могильщика, – уточнил Сиплый.
А сучий потрох умом еще крепок, за словом в карман не полезет. Нравится он мне. Что ни говори, а нравится. И хоть лес болтовни не любит, потрепались мы изрядно. Заодно и сон отогнали. Больше суток на ногах – это тебе не хуем по печи стучать. Но ближе к вечеру наша высокоинтеллектуальная беседа вынужденно прервалась.
Доселе девственный лес все чаще стал подкидывать на нашем пути следы погибшей цивилизации: заросшие руины, превратившиеся в металлическую труху автомобили, столбы линий электропередачи, упавшие, почти неотличимые теперь от окружающего валежника. И чем дальше, тем явственнее становились эти следы.
На закате мы вышли к остаткам асфальтового полотна, вдоль которого лесу уже стало тесновато от скопления всевозможных построек в разной степени сохранности. По большей части это были одно-двухэтажные здания, изредка перемежающиеся более основательными трехэтажками красного кирпича, щеголявшими узорной кладкой и кованым декором. Вокруг разрослись яблони, сливы и прочая садово-огородная хрень. Обочины были усеяны техникой, принадлежавшей явно не жителям близлежащих домов. Никогда не видел ее в таком количестве. Особенно бросались в глаза громадные фуры, прицепленные к не менее внушительным тягачам. Несколько этих монстров лежали на боку, раздавив многотонными тушами тщедушные легковушки. Фасад одного из богато украшенных особнячков обвалился, слившись воедино с протаранившим его пятиосным чудовищем. Давно не испытывал ничего похожего – будто мальчонка-несмышленыш в гараже, полном диковинных игрушек. Очень захотелось облазить кабину, но счетчик в руках Гейгера своим треском недвусмысленно намекал, что лучше от этой идеи воздержаться.
– А не слабо железяки фонят, – прокомментировал техник показания своего прибора.
– Предлагаешь ОЗК расчехлять? – вполголоса спросил Ткач, шагая с автоматом на изготовку.
– Но и не настолько сильно. Около тысячи двухсот микрорентген в час, если не приближаться. А в малых дозах и говно полезно. Верно, Сиплый?
– Тебе, Гейгер, может, и полезно. А у меня детородный орган еще функционирует. Хочу, чтобы так и оставалось. Выводи-ка нас отсюда куда почище.
– Пойдем огородами вдоль трассы, – резюмировал капитан. – Скоро должен быть мост.
Мы свернули налево и, выйдя к первому параллельному дороге прогону, взяли прежнее направление.
– Ты глянь, – указал Сиплый на окно ближайшего дома с треснувшим, но все еще держащимся в раме стеклом, – занавесочки, горшки цветочные. О, смотри-ка, велосипед!
Да, здешние улочки в сравнении с посещаемыми мною ранее брошенными городами и поселками имели совсем другой вид. Тут не было пустых, ободранных, как липка, коробок, которые стояли посреди леса инородными выростами. Все дома выглядели так, будто их и не покидали. Просто в один прекрасный момент люди исчезли отсюда. Раз – и никого. На крышах листы оцинкованной жести, черепица, двери закрыты, провода висят меж покосившихся столбов, на деревьях болтаются обрывки сгнивших бельевых веревок, лежат возле стены грабли, лопаты, ведра, лейки. Вот валяется алюминиевый каркас детской коляски с ошметками резины на ободах, мотокультиватор уткнулся рогатым рулем в землю. А вот собачьи кости у цепи, висящей на протянутом вдоль забора тросе.
– Видать, сильно народ спешил, – поделился наблюдением Ткач.
– Эх, – вздохнул Балаган, – нам бы грузовичок тонн на восемь. Чую – добра тут немерено.
– И на хера тебе восемь тонн фонящего барахла? – поинтересовался Гейгер.
– На базар бы ивановский свезли. Там, думаешь, проверять станут?
– Жадный ты, Балаган. Жадный и недальновидный. Пока с этим говном будешь возиться, такую дозу словишь, что никакие деньги уже не пригодятся.
– А героин как же? И он радиоактивный?
– Не факт. Если, конечно, порошок там, где мы думаем. Да и радиацию он держит куда хуже, чем железки.
– Радиоактивный героин, – пришло мне на ум. – Что может быть полезнее для здоровья?
– Только высокотоксичный цианид, – подсказал Сиплый.
– Ух, сколько народу потравится, ежели так, – огорченно вздохнул Гейгер.
– Ничего, – успокоил капитан. – Земля чище будет.
Район малоэтажной застройки скоро сменился многоквартирными коробками и небольшим участком леса, за которым, по правую от дороги сторону, развернулся городской пейзаж.
– Что там? – указал Ткач на стоящий у поворота щит с почти нечитаемой надписью.
– Поселок Биокомбината, – ответил я, приглядевшись.
– Замечательно, – сверился капитан с картой. – Дальше будет мост через Клязьму.
– Надеюсь, целый, – поделился переживаниями Гейгер.
– Завтра узнаем. На ночь остановимся тут.
Под место ночлега Ткач определил девятиэтажную кирпичную башню на краю поселка. В первую вахту, как обычно, заступил сам, взяв меня за компанию. Разместились на лестничной площадке между двумя последними этажами. Остальная троица отправилась дрыхнуть в квартиру пролетом выше, заблаговременно проверив фон и расставив сюрпризы на подходе к нашему убежищу. Потрещав счетчиком, Гейгер отсоветовал облокачиваться на перила, приближаться к стальным дверям и лифту.
– Не завалило бы нас тут, – я легко просунул палец в пересекающую наружную стену трещину.
– Больше полувека простоял, а сегодня рухнет? – ответил риторическим вопросом Ткач. – Вряд ли. А вот просквозить – это запросто.
Сидеть без движения действительно было холодновато, да еще и ветер на такой верхотуре дул – будь здоров.
Капитан отступил от окна и закурил, пряча огонек в ладонь.
– Ты так и не рассказал про семью, – напомнил я о замятой было теме.
– Хм. После нашей вчерашней беседы о методах воздействия как-то не тянет откровенничать на этот счет.
– Значит, семья все же есть? Да брось. Ты ведь мне не должен. Пока. Или кинуть собрался?
Ткач, качая головой, выпустил струйки табачного дыма и поскреб щетину.
– Бля, опять все с ног на голову перевернул. Как это у тебя выходит? Я ему – «Не греши», а он мне – «Покайся».
– Ну так?..
– Была. Была семья. Жена-красавица, двое сыновей: одному три года, второму – полтора. Мишка и Серега, – капитан, неожиданно помрачнев, одной затяжкой сжег папиросу до самых губ и забычковал окурок о стену.
– Что с ними случилось?
– Умерли.
– Как?
– Не твое дело.
– Надеюсь.
Ткач посмотрел на меня с явной враждебностью.
– Плохая шутка.
– Ты о чем? Ладно-ладно, остынь. Не хочешь – не рассказывай. Какие мы нежные. Я, между прочим, тоже почти всей семьи лишился.
– Что произошло?
– Замочил ублюдков.
– Блядь!
Капитан в сердцах сплюнул, прошел полпролета вниз и, сев на ступеньку ко мне спиной, достал очередную папиросу.
– Так ведь не от хорошей жизни. Тут, понимаешь, либо я, либо меня.
– Избавь от подробностей, – он еще немного помолчал, но скоро любопытство взяло верх. – Правда или опять пиздишь?
– А что в моей истории такого невероятного?
– Родных отца и мать?
– Нет. Отец – громко сказано, да и не родной. Тех, биологических, я не знаю. Но хотел бы познакомиться.
– А у самого-то дети есть?
– Может и есть. С каждой шлюхи отчета не требовал.
Ткач понимающе усмехнулся:
– Теперь на это вся надежда.
– Боишься без следа сгинуть? Знаешь, некоторые верят, что душа жива, пока живет память о человеке. Но я ни разу не слышал уточнений по поводу характера этой памяти.
– В таком случае тебя ждет долгая загробная жизнь.
– Мне и нынешняя наскучить не успела. Есть многое, что стоит увидеть.
– Например?
– Центнер героина. Кстати, ты не думал о том, чтобы самостоятельно сбыт организовать? Навар будет в разы выше.
– Нет, это не по мне.
– Так ведь я не предлагаю стоять на углу с парой доз. Вопросы распространения готов взять на себя, нужные контакты имеются, а ты мог бы обеспечить охрану нашему совместному предприятию. В таком деле нужно много-много злых людей. Мне кажется, собрать их – не проблема для капитана отряда.
– Возможно, – в голосе Ткача появились нотки заинтересованности.
– Сиплый тоже мог бы пригодиться.
– А остальные?
– Остальные… пусть сами решают. Либо сдадут товар по дешевке, как ты и планировал, либо присоединятся к нам за большую долю, но…
– …не равную?
– Разумеется. Хотя наилучшим вариантом было бы…
Капитан сложил физиономию в гримасу средней степени недовольства.
– На первый раз я сделаю вид, будто ничего не слышал.
– Хорошая мысль.
Уверен, появятся и другие. Всегда появляются. Нужно лишь слегка удобрить почву.
Глава 20
Дежурство прошло спокойно. Отбдив свое, мы передали вахту Балагану с Сиплым и устроились на отдых в обжитой предшественниками квартире, оказавшейся, к слову, довольно уютной – две просторные комнаты, кухня, санузел, шкафы и серванты, покоробленные перепадом температур, сгнивший диван и кресла, ржавый холодильник, барабан с мотором от стиральной машины в куче жестяной трухи, толстенный слой пыли и затхлый смрадный воздух. Но больше всего меня порадовал телевизор. Раньше я уже видел подобные штуки, обычно небольшие, а этот был просто громадный. Он гордо возвышался на стеклянной тумбе с алюминиевыми опорами, в компании почетного караула из двух колонок по сторонам и одной, здоровенной, снизу. Экран вздулся и пошел волнами, пластик растрескался, стал хрупким, как уголь, мелкое черное крошево осыпалось на пыльное стекло. Телевизор стоял в ногах большой двуспальной кровати, а я лежал на ней, застелив гнилой матрас пологом, и думал – что здесь смотрели полвека назад? В собрании Валета было много старых журналов с телепрограммами. Они пестрели ни о чем не говорящими мне названиями передач и фильмов. А еще там были новости. Любопытно, какие новости показывал экран этого телевизора в канун войны? Тревожные, полные напряжения и зловещих предвестий? Или самые обычные, ничем не примечательные, будничные, которые и новостями-то назвать сложно? Судя по брошенным домам и суматохе на дорогах, пиздец нагрянул без предупреждений. Я встал с кровати и подошел к окну. Высоко. Внизу река, мост вроде уцелел, за рекой россыпь домишек, лес, что-то похожее на промзону… Москвы не видно. А было ли видно взрывы? Пожалуй. До столицы всего двадцать километров – рукой подать. Каково это? Вот живешь-живешь в своей уютной квартирке, просыпаешься каждое утро, чтобы пойти на работу, берешь из холодильника пожрать, наливаешь чаю, садишься перед телевизором, жуя, смотришь хуйню в утренних новостях, и вдруг… А может, счастливый владелец громадного телевизора еще спал, когда все случилось. Спал и видел сны, навеянные безмятежной сытой жизнью. Улыбаясь, терся холеными щеками о накрахмаленную подушку, и вдруг… Что он ощутил, увидев за окном крах привычного мира? Как повел себя, прокумекав, наконец, сонными мозгами суть произошедшего? Впал в прострацию, отчаяние, ярость, рехнулся? Или… обрадовался? Может, он – уставший от монотонной рутины с ее ватными эмоциями – почуял то самое, что сидело в нем очень глубоко, под слоем выдуманных проблем и смехотворных целей. Может, счастливый владелец громадного телевизора ощутил в тот миг, остро, до спазмов и зубной ломоты… жизнь.
– Чего не спишь? – в комнату вошел Ткач, поставил автомат у изголовья, скинул разгрузку с берцами и завалился на кровать.
– Да так, размышляю.
– О чем? – поинтересовался капитан, зевнув.
– Героин, золото… О чем же еще?
– Ложись давай, а то выспаться не успеешь.
Ночью зарядил дождь и лил все утро. Небо чуть прояснилось только к десяти часам. Потоки воды сменились мелкой изморосью. Гейгер – единственный, кого такая погода радовала – сказал, что нам охуенно везет и мы должны благодарить бога за ниспосланную мокроту, прибившую к земле пыль. Двигаться продолжали вдоль дороги, обозначенной Ткачом как «Щелковское шоссе». Балаган молчал, Сиплый жаловался на промокшие ноги и чертову погоду, пророча всем воспаление легких, Гейгер успокаивал его, рисуя альтернативу в образе выхаркивания этих самых легких, забитых радиоактивной пылью.
– А респиратор на что? – парировал медик.
– Проливка надежнее, – отвечал техник. – К тому же… Ты вообще пробовал в респираторе воевать? А я вот под Тамбовом всласть навоевался. И скажу тебе – удовольствия мало. Нормально не продышаться, рожа мокнет, стекляшки запотевают, до соседа в двух метрах не доорешься… А уж если ОЗК напялить – вообще пиздец.
– Напяливал?
– А то. Мобильная сауна, блядь. Часок в нем побегаешь, и два-три кило выжимаешь из тряпок. Если летом, то можно и тепловой удар словить. Но это лучше, чем облучиться.
– Не знаю, не знаю, – поджал губу Сиплый. – Судя по твоим байкам, ОЗК с маской вообще адская хуета. Не видать, не слыхать, не вздохнуть, не перднуть. Да при озвученных раскладах пулю в два счета схлопочешь.
– Есть такой недостаток.
– А на хрена тогда этот ОЗК нужен?
– Ну, обрядившись, не обязательно в перестрелку ввяжешься. Да и лучше пулю, чем дозу. Пуля милосерднее.
– Неужели? Ты, Гейгер, похоже, не встречал паралитиков с перебитым хребтом, которые бревнами лежат обоссаные, обосраные и даже подтереться самостоятельно не могут. Или пускающих слюни «овощей» с пробоиной в черепе, которые радуются, отыскав собственный хер, будто в первый раз его видят. Знаешь, даже если я получу смертельную дозу, то не стану доверяться пуле, благо – выбор имеется. А вот у таких бедолаг выбора уже нет.
– Не согласен, – встал я на защиту техника. – У «овощей» выбор есть, только он им не нужен. «Овощи» – одни из счастливейших представителей хомо, пусть и не сапиенс. Вот ты, Сиплый, видел хоть раз несчастного «овоща»? Они довольны своей жизнью. И всегда будут довольны, если вовремя пожрут и сумеют избежать пиздюлей – не такая уж сложная задача. А любому из нас для счастья нужно гораздо больше – начиная с сухой обуви и заканчивая совсем уж сказочными изъебствами. И даже заполучив желаемое, мы испытываем лишь краткое удовлетворение, после чего снова начинаем брюзжать.
– Хочешь, лоботомию сделаю по дружбе? – очень серьезным тоном предложил медик.
Я уже почти подыскивал достойный ответ, но идущий впереди Балаган, тыча куда-то пальцем, отвлек внимание от обсуждаемой темы:
– Смотрите. Что это?
Слева лес заканчивался и начиналось поле – огромное, ровное, почти без растительности, если не считать низкой жухлой травы и редких березок. Все оно, насколько хватало глаз, было расчерчено бетонными полосами разной длины и ширины. Две самые здоровенные шли параллельно друг другу, еще одна, покороче, пересекала «близнецов» диагональю. Справа и слева от троицы располагались забетонированные площадки, соединенные с ней и между собой узкими короткими дорожками, которые, впрочем, все равно были раза в два шире жалкой асфальтовой нитки под нашими ногами. Грандиозное сооружение. Рядом с такими чувствуешь себя насекомым. Но то, что стояло на нем, вызывало еще более сильные эмоции.
– Самолеты, – выдохнул Балаган.
Да, самолеты. Десятки самолетов, если не сотни. Ими были заполнены все площадки, они нестройными рядами тянулись вдоль взлетно-посадочных полос, замерли на рулежных дорожках. Крылатые машины прошлого. Обычно такие встречались лишь по кускам, задействованные в хозяйстве, или как груды металлолома, сгоревшие и раскуроченные. А здесь они стояли целехонькие. Краска, конечно, давно облезла, стекла кабин покрылись трещинами, резина шасси превратилась в труху, двигатели, висящие на пилонах, покосились… Но все же это были самолеты – стремительные и прекрасные.
– Пойдемте! – Балаган, светясь мальчишеской улыбкой, сделал несколько шагов в сторону аэродрома. – Ненадолго, с краешку.
– Там наверняка фонит, будто у черта в жопе, – обратился Гейгер к капитану.
– Да вы что?! – пулеметчик, видя стоящих на месте товарищей, развел руками, и даже тяжеленный «ПКМ» не помешал ему совершить этот продиктованный возмущением жест. – Я себе не прощу, если мимо пройдем!
– Одобряю идею, – приподнял я ладонь, голосуя за более близкое знакомство с достижениями почившей авиастроительной индустрии.
– Я бы тоже глянул, – поддержал Сиплый.
– Только быстро, – кивнул Ткач и повернулся к Гейгеру: – Замеряй.
Да-а-а… умели же раньше строить! Вблизи крылатые махины заставляли открыть рот и замереть в не свойственной умственно полноценным людям манере. Балаган, если зрение меня не подводит, даже пустил слюну. И только Гейгер оставался практически невозмутим, ограничиваясь глубокомысленными «кхм» в краткие моменты, когда отрывал взгляд от шкалы.
– Ух, черт! Вот это ни хера себе! – дивился пулеметчик, разглядывая огромный четырехмоторный лайнер. – Красотища!
– Представь, каков он во время взлета, – расплывшись в противоестественно доброй улыбке, вставил Сиплый.
Балаган аж сглотнул.
– А может… это… того самого? – попытался он выразить зарождающуюся в разгоряченном мозгу мысль.