– Раз, два, три… восемь, девять… – Гейгер поднял с земли маленький череп с округлым выпуклым лбом и, подбросив пару раз, швырнул в кучу мусора. – Семьи.
– Тут еще, – обследовал Ткач противоположную сторону.
– И здесь, – сообщил Балаган из соседнего, отгороженного стеной, помещения. – Вообще до хрена. О! Противогаз.
– Не сильно он выручил, – в дверном проеме появился медик, указывая большим пальцем за плечо. – Там десятка три-четыре покойников, без барахла. Видать, трупы складывали.
– Или объедки, – добавил Гейгер.
– Ждали помощи, – я чуть отпустил поводок, и тварюха, дотянувшись до вожделенной кости, начал точить о нее зубы. – Ждали-ждали, ждали-ждали…
– Пока не сдохли, – закончил капитан. – Все чисто?
– Тут окно, – отрапортовал Балаган.
– И с этой стороны, – указал Сиплый на прикрытую снаружи металлическим щитом нишу.
– Угу, – осмотрел Ткач широкую, но низкую дыру в фундаменте, потыкал стволом гладкий лист оцинкованной жести, свободно ходящий на петлях. – Понятно. Гейгер, Сиплый, щиты приподнимите, чтобы воздух ходил, на окна растяжки с запалом, в две нитки, в подъезд поставьте «эфку», дверь подвала заблокировать, очистить центр от железяк. Балаган, займись костром и кашей.
Мне работы не нашлось, и, так как напрашиваться не в моих правилах, я, распинав по углам замеченные железки, уложил подстилку и сел отдохнуть. Звереныш лег рядом, чмокая и высовывая сухой язык.
– Пить хочешь? Это можно, – я подобрал пластиковую тарелку и плеснул в нее воды.
Тварюшка настороженно обнюхал непривычную жидкость, но все же решился испить. Лакнул разок-другой и, распробовав, вылизал всю посудину, после чего уставился на меня голодными синими глазами.
– Чего? Теперь жрать хочешь? Да, брат, это тебе не мамкино молоко, – пришлось пожертвовать ломтиком вяленого мяса из своих запасов.
Тут маленький проглот разнюхивать не стал, схарчил за милую душу и снова уставился на меня, растянув пасть, будто в улыбке.
– Понравилось? Еще?
Только сунул руку за очередным ломтиком, как позади раздался возмущенный бас Балагана:
– Бля! Глазам не верю! Ткач, этот козел нашу жратву сраному мутанту скармливает!
– Ну, во-первых, не вашу, а свою, – не преминул я отметить, угощая тварюшку аппетитной говядиной. – Ты вот сейчас для чего костер разложил? Чтобы мое пшено варить. Лучше, нищеброд, скажи спасибо, что я тебя кормлю, пока. А во-вторых, этот, как ты изволил выразиться, «козел», сам далеко не лац. И столь непочтительное отношение к мутантам может его огорчить. Ты ведь не хочешь огорчать меня, дружище?
Балаган хмыкнул, дескать, погрози мне тут еще, но от дальнейшей критики предпочел воздержаться. Остальные тоже промолчали. Видимо, сегодняшняя неприятность с Сиплым внесла коррективы в оценку последствий разнузданного словоблудия.
– Признает, – усмехнулся Гейгер, кивнув на мирно чавкающую зверушку.
– Жрать захочешь, и не на то сподобишься.
– Смышленый. Ты глянь, зенки какие состроил.
– Красавчик, – потрепал я питомца по морщинистой башке.
Тот проглотил мясо и довольно рыгнул.
– А на вертеле еще лучше будет, – техник, воодушевленный моими успехами в общении с аборигеном, попытался ухватить Красавчика за филей, но гордое животное было готово терпеть фамильярности только от кормящей руки. – Ай! Сволочь! – Гейгер отскочил в сторону, держась за кисть. Из-под прокушенной перчатки между большим и указательным пальцами сочилась кровь. – Паскуда мелкая!
– Это тебе не девок мацать.
– Дай посмотрю, – лучась состраданием, прибежал на крик Сиплый. – Надо обработать. Черт знает, какая зараза у него на зубах.
А о моем пальце никто не заботился. И эта лицемерная скотина смеет называться врачом. Никому веры нет.
– Ага, – взбешенный Гейгер снял с рюкзака и разложил саперную лопатку, – сейчас обработаю.
Я подтянул Красавчика поближе и расстегнул кобуру.
– Плохая мысль.
– Отчего же?
– Она ведет к деструктивным действиям с вполне предсказуемыми крайне неприятными последствиями.
– Чего? – оправил ремень внимательно следящий за событиями Балаган.
Сиплый почуял общее настроение и решил плеснуть маслица, отступив за спину Гейгеру:
– А ты, Кол, не много ли на себя берешь? То по пустякам с ножом кидаешься, теперь вот из-за мерзкой твари готов человека мочкануть. И не какого-нибудь человека, а нашего доброго друга Гейгера, – сделал он ударение на слове «нашего». – Как-то не по-людски оно, не по-нашему. У тебя не возникает ощущения, что ты тут лишний?
– Возникает, – я поднялся, сверлимый настороженными взглядами, и скрутил подстилку. – Пойдем, Красавчик, нам здесь не рады.
– Вали-вали, – осмелел Сиплый.
– Ты куда? – вмешался до того хранивший молчание капитан. – Что за херня опять? Куда собрался, спрашиваю?
– Подальше от этой публики. Места много. Вон там переночую, за стеночкой, в компании молчаливых друзей.
– А завтра что делать думаешь?
– Утром видно будет.
– Пшено-то оставь.
– Это вряд ли, – предположил я, и тут же за спиной, со стороны Балагана, щелкнула застежка. – Не надо, дружище, не успеешь.
– Остынь, – дал Ткач голодному пулеметчику мудрый совет, после чего крикнул мне вдогонку: – Зря ты это, Кол! Так в команде дела не делаются.
Делаются, не делаются – вопрос дискуссионный, а жрать хочется всем и всегда.
Я чуток потеснил квартирантов, расчистив от костей место у стены, рядом с небольшим закутком, на случай, если граната в гости заглянет, привязал Красавчика к рюкзаку, раскатал лежанку, перекусил оставшимся мясом, запихивая его под приподнятый респиратор, и отправился на боковую. Но отдохнуть как следует мне не дали.
– Вон она!
– Да куда ж ты лупишь?!
– Ушла, зараза!
– Там смотри! Тормоз, бля!
– Сам без рук, что ли?!
– Уебок.
– Хавальник прикрой!
– Вон побежала!
И так полночи. Сначала они пытались зашибить крысу, швыряя в нее черепами, но те быстро закончились, а попросить у меня – невольного узурпатора ценных в быту останков – видно, гордость не позволила. Хотя я бы все равно отказал, уж больно шумные. Израсходовав все «боеприпасы», горе-дератизаторы взялись за лопаты. Однако замочить прыткого грызуна в ближнем бою тоже не удалось. После чего в ход пошел «ПБ». Я насчитал семь выстрелов и восемнадцать матюков. В два часа ночи ко мне в апартаменты заглянул делегированный товарищами Сиплый и, борясь с отвращением к самому себе, попросил пшена:
– Кол, дай пшена. Пожалуйста.
Ах, что за чудесные звуки. Слушал бы и слушал.
– Кол. Хорош притворяться. Ты же не спишь. Дай, пожалуйста, пшена. Чего ломаешься, как девица красная? Ну, повздорили. Ты вспылил, я, может, лишнего взболтнул. Что ж теперь?.. Кол. Слушай, я ведь уже… Дьявол. Ладно. Извини. Доволен?
В принципе да, но могло быть и проникновеннее. Попробуй еще разок.
– Нет, серьезно, Кол, извини. Я был не прав. Ну? Мир?
– Они тебя пытали?
– Народ с утра не жрамши, голодный и злой.
– Злой? А должен быть раскаивающимся. Не похоже, что ты говоришь от их имени.
– Так дашь пшена или нет?
– Пусть вначале построятся и хором пропоют: «Дяденька, прости засранцев».
– Не перегибай.
– Да шучу-шучу, – я достал вожделенную банку и передал в цепкие руки Сиплого. – Мою порцию не забудь принести.
Перегибать с голодными злыми людьми действительно не стоит. Чем громче урчание желудка, тем тише глас разума – проверено опытным путем. На самом деле люди сильно переоценивают свое «разумное начало». Оно хрупкое и капризное. Для его бесперебойного функционирования требуется как минимум регулярное питание, здоровый сон, отсутствие жесткого психологического и физического давления. А вот «животному началу» этого не требуется. Ему вообще ничего не требуется. Оно самодостаточно, ибо естественно. Животное, несомненно, является основой человеческой сущности, а разумное – лишь внешней оболочкой. Маленькая небрежность, трещинка в скорлупе, и процесс пошел – зверь, почуяв слабину, рвется наружу, стремится покинуть тесное узилище. Если вовремя не залатать прореху, он добьется своего. И не важно, о ком речь – прожженном головорезе или поповой дочке. Зверь сидит в каждом. Отличается лишь структура скорлупы. Чем больше на ней рубцов, тем она эластичнее. Трещинка за трещинкой разумное все крепче срастается с животным. Битый судьбою ветеран никогда не потеряет самообладания, как его ни прессуй. Он будет рвать глотки и ломать хребты, сохраняя достоинство, после чего оботрет руки и попросит закурить. А вот мирный обыватель – весельчак и добрый сосед – быстро лишится человеческого облика. Его девственно гладкая скорлупа, отвердевающая год за годом в тепличных условиях, просто рассыплется, а вылупившийся зверь проживет недолго, ведь он впервые вышел наружу.
Скоро потянуло дымом. Затребованную порцию Сиплый принес, поставил котелок на пол и молча удалился.
Скоро потянуло дымом. Затребованную порцию Сиплый принес, поставил котелок на пол и молча удалился.
Отлично. Будет чем позавтракать, если только у товарищей снова не проснется тяга к экспроприации.
Я накрыл оставшуюся на дне котелка кашу миской и лег спать.
Снилось море. Холодное, северное. Черные волны разбиваются о каменистый берег. Водяная пыль и смрад ламинарии. Ветер пронизывает до костей. Я стою на краю обрыва и смотрю вниз. Там лодка. Утлая, с гнилыми дырявыми бортами. Покачивается под ударами волн, скребет обросшим дном по гальке. Она ждет меня. Для чего? Я не хочу спускаться туда, но ноги сами несут на берег. Скрипит ржавая уключина. Весло разворачивается, подставляя влажно блестящую рукоять. Я смотрю на ладони и вижу, как кожа сползает с них сплошной кровавой мозолью. В небе кружит стая чаек, грязных и тощих. Мерзкие падальщики. Они орут, корчась от желудочных спазмов. Так громко. Кол! Кол!..
Я открыл глаза и сел. Кошмарное видение схлынуло. Но крики не исчезли.
– Чего верещишь?
Красавчик стоял, пригнув голову, и издавал угрожающие звуки в сторону окна. Кроме них доносилось только сопение отдыхающих наемников и возня дежурных. Но скоро пробуждающийся слух начал различать еще кое-что – шорох снаружи. Еле различимый хруст сухой травы под осторожно ступающими ногами.
– Сиди здесь, – я перетащил рюкзак вместе с привязанным Красавчиком в чулан и поспешил к остальным.
Дежурящий на пару с Балаганом Гейгер потянулся к автомату, едва завидел меня в дверном проеме.
– Тс-с-с. Будите, – кивнул я на мирно посапывающих Ткача и Сиплого, повернув к выходу. – Гости у нас.
Попытавшийся было преградить мне путь Балаган замешкался, не зная, как поступить.
Я взлетел по лестнице и достал из кармана масленку.
– Эй, ты чего делаешь? – встревоженно прошептал пулеметчик, не двигаясь с места и косясь на проснувшихся товарищей.
Проигнорировав вопрос, я наскоро смазал петли с засовом, приоткрыл дверь и выглянул наружу – чисто.
– А ну вернись!
Да хер тебе. Многовато на меня одного командиров.
Я чуть высунулся из-за угла, но тут же, нырнув обратно, прижался к стене. Пальцы скользнули по хлястику кобуры и легли на рукоять кинжала. Две фигуры в подпоясанных балахонах подошли с улицы к подъезду, непринужденно срезали растяжку и шагнули внутрь. Хорошо двигаются, даже не услышал. Будь у них еще и глаза на месте, пришлось бы мне туго. Хотя проволочку-то быстро разглядели.
Я замер и, дождавшись, когда гости пройдут мимо, атаковал их со спины. Одного удалось заколоть чисто, вогнав клинок между первым шейным позвонком и основанием черепа, а вот второй, получив удар в сердце, нажал спуск. Звон тетивы и хруст раздробленного болтом кирпича показались просто оглушительными. Хорошо, что только мне.
Из-за приоткрывшейся двери подвала высунулся Балаган.
– Едрить твою!.. – оценил он результат моих усилий.
– Поднимись на площадку и держи вход, – распорядился я в нарушение субординации, а сам вышел из подъезда и направился вдоль стены направо.
Стрельба началась, когда я был возле угла. Жаждущие реванша за недавний пропиздон хранители откупорили окна подвала и тут же получили в ответку из всех стволов. Но это их не остановило.
Нападавших передо мной было шестеро – трое у ближнего окна и еще столько же метрах в пятнадцати. Те, что поодаль, чуток отошли назад, один пытался перебинтовать ногу, остальные, распластавшись по земле, держали наготове арбалеты. Обороняющихся им через глубокую узкую нишу было не достать, зато лестница, ведущая из подвала, – как на ладони.
Ближняя троица тем временем прижалась к стене. Стоящий справа от окна хранитель быстро заглянул в вентиляционное окно и, отдав арбалет соседу, взял у того что-то из рук.
Вгонять себя в раж я начал уже на бегу. Кровавая пелена опустилась, когда рука занесла кинжал для удара. А дальше… Дальше был танец. Чудесный, легкий и стремительный. Воздух будто загустел, превратился в вязкое желе. Но только не для меня. Черт подери! Не устаю поражаться этому ощущению. Если б можно было жить в нем постоянно… Я скользил меж черных фигур и видел, как глаза хранителей удивленно округляются, глядя туда, где меня уже нет, а кровь парит в воздухе алыми лентами. Клинок колол и резал, бил уже мертвые тела, не успевшие осесть наземь. Как жаль, что их всего трое, а миг блаженства столь краток.
Когда раж схлынул, последний из трех хранителей все еще был на ногах, а моя левая рука держала его правый кулак с «РГД–5». Чека вырвана, но рычаг зажат. Ноги трупа подогнулись, и я, услышав звон тетивы, опустился следом. Один болт просвистел над плечом, второй воткнулся живому щиту в затылок, вышел через глазницу и остановился, почти коснувшись моего лба нанизанным карим оком.
Давать время на перезарядку своим новым друзьям я не стал. Вырванная из мертвых пальцев граната, описав пологую дугу, ухнула в кустах, напротив дальнего вентиляционного окна. Я отшвырнул «щит» и бросился в облако земляной пыли и порохового дыма. Только бы не попасть сейчас под огонь бравых подвальных вояк.
Один из арбалетчиков, стоя на коленях, держался за живот. Клинок легко вскрыл горло. Пока тело, конвульсивно дергаясь, заваливалось на бок, мой стальной приятель успел оставить неизгладимый след в сердце второго недобитка, что валялся с посеченными ногами и трогательно мычал. А вот третьему фигуранту дела повезло больше. Взрыв гранаты, видимо, застал подранка лежащим, и осколки прошли мимо. Теперь счастливчик, уперев здоровую ногу в стремя, пытался взвести арбалет, но уткнувшийся в зубы носок ботинка помешал ему завершить начатое.
Со стороны подъезда прогрохотали две короткие пулеметные очереди.
Я быстренько обшмонал лишившегося чувств налетчика и, избавив от лишнего арсенала, встряхнул за грудки:
– Идешь со мной.
Отволок трепыхающегося засранца к вентиляционному окну.
– Эй, Ткач! У меня презент, не стреляйте! – после чего, подломив ударом в колено здоровую ногу пленника, столкнул того в нишу.
Кто-то крикнул: «Нет! Бля!» Вроде бы Гейгер. Через секунду я сообразил, что имелось в виду.
Падающий хранитель сорвал растяжку, и у меня заложило уши. Не хотелось бы оказаться на месте бедолаги, он как раз головой прокатился мимо хлопнувшего запала. Впрочем, это пошло на пользу, потому что очень скоро мне пришлось нырнуть следом. Сразу три арбалетных болта вылетели из темноты, что-то ударило в грудь, а затем под ноги упала похожая на консервную банку херовина с длинной ручкой. Я сиганул в спасительную нишу, здорово треснувшись пузом о кирпичный бордюр, кувыркнулся и упал на только что сброшенного хранителя. Сверху громко ухнуло. Оконная заслонка, вырванная близким взрывом, упала и закрыла проем.
– Все к выходу! – я передал «языка» в заботливые руки Сиплого, подхватил рюкзак с привязанным Красавчиком, автомат, винтовку и поспешил в означенном направлении. – Живей-живей! Наверх!
– Сколько их? – осведомился на бегу Гейгер.
– Не успел посчитать. Извини.
С лестничной клетки снова застучал пулемет.
– Шевелись! – крикнул я запнувшемуся о трупы возле двери Ткачу.
Ненавижу быть замыкающим. Особенно на простреливаемой узкой лестнице, когда боевые товарищи толпятся сверху, не давая пройти.
Оконный щит приподнялся и в подвал влетела очередная колотушка.
– Вперед! – простимулированный близким расположением не сулящего радости предмета, я так пихнул плечом Гейгера под жопу, что тот едва не расшиб башку о дверной косяк.
Самопальная граната рванула, когда лестница осталась позади, но поднятое облако костяной трухи и мусора вылетело за мной следом. Один из осколков впился в щеку.
– Твою мать! Наверх! Бегом! Балаган, замыкай!
Перепуганный шумом Красавчик скулил и жался к ногам.
Едва мы успели миновать третий пролет, как на площадку бухнулась еще одна граната. Взрыв сорвал перила, лестницу заволокло пылью. Теперь я смог оценить пользу респиратора. Мелькающий свет фонарей незамедлительно привлек внимание снаружи. Два болта просвистели над головами.
– Суки, – Гейгер достал «РГД» и швырнул в окно.
Очень вовремя. Это дало нам несколько секунд, прежде чем вражья колотушка пожаловала с ответным визитом.
– Гренадеры, блядь! – Балаган, вскинув пулемет, резанул по кустам.
– Не отставай!
Поднявшись до четвертого этажа, я глянул в лестничный колодец. Скупой, падающий из окон свет рождал едва различимые тени на ступенях.
– Гейгер, гранату.
– Лови.
– Все к стене, – я выдернул чеку, освободил рычаг и, выждав секунду, отправил тяжелую ребристую болванку «Ф-1» в свободное падение.
Судя по отсутствию удара о пол, расчет оказался верным – адская машинка рванула в воздухе, накрыв осколками сразу два пролета и площадку первого этажа. Снизу, заглушая эхо взрыва, понеслись крики и проклятия. Смотри-ка, оказывается, таинственные граждане хранители умеют изъясняться не только высокопарным бредом, но и родным, хорошо поставленным матом.