Василиса такой поворот дела не продумывала. Неужели и ее тоже? Где-то по пояснице у нее заметались мурашки.
– И чего же делать? – упавшим голосом спросила она.
– Да ничего. Сначала объявим себе комендантский час, – начала загибать пальцы Люся. – То есть позже семи на улицу – ни ногой.
– Ты это своему питомцу объясни.
– Ничего, в конце концов, вечером можно гулять вдвоем и в людном месте. А вообще я бы с удовольствием побеседовала с твоим сыном. В конце концов, он у тебя по должности обязан нас охранять!
Павел Дмитриевич Курицын, родной сын Василисы, имел не только троих детей, но и доблестную профессию милиционера. Мать до сих пор никак не могла допытаться, чем конкретно ведает сын, и поэтому обращалась к нему по всякой мелочи. Хотя это только Павел считал, что мать тревожит его по пустякам, а на самом деле женщину мучили весьма серьезные вопросы. Например, она не могла уснуть, пока не узнает, когда конкретно поймают какого-то там фальшивомонетчика, правду ли говорят по телевизору, что задержали известного наркодельца, и не врет ли соседка, которая уверяет, что у них в подъезде живет маньяк? В конце концов Павел запретил Василисе разговаривать с ним о производственных делах, а если узнавал, что матушка проявляет интерес к тому или иному сомнительному дельцу, тут же ее нейтрализовывал – приводил к ней внучек, и та надолго оседала дома. Вскоре Василиса сумела понять, что помощи от сынка в их с Люсей частных расследованиях ждать не приходится. Однако сейчас случай был повышенной опасности.
– Хорошо, Люся, я с ним поговорю. Вот прямо сейчас соберусь и схожу. Но ты останешься дома. Так сказать, до выяснения обстоятельств. Да и о здоровье сына не мешает спросить, что ему про ногу говорят.
Василиса Олеговна еще какое-то время посидела перед зеркалом, приводя себя в порядок, потом резво встала и вышла.
Павел сидел на диване, аккуратно уложив больную ногу, и тер морковку. Младшие девочки еще не проснулись, Катюша была в школе, и в доме царило редкое затишье. Павел то и дело отправлял часть морковки себе в рот – так было меньше тереть, он проверял, – и вполуха слушал телевизор. Жена прикорнула тут же.
– Изделие из натуральной кожи с голубыми глазами ждет своего хозяина. Недорого! – неслось с экрана.
– Лидочка, запиши адрес, надо позвонить, – деловито нахмурившись, попросил Павел.
– Это тебе зачем? – вскинулась жена.
– Ну как же, у меня уже совсем ботинки развалились! Может, и тебе что подыщем, если недорого и из натуральной кожи.
Лидочка не успела объяснить супругу, что в данном случае имелось в виду, – позвонили в дверь.
– А вот и я! – шумно обрадовала хозяев Василиса.
При воплях бабушки маленькая Ниночка, младшая дочка Павла, разразилась ревом. Вскочила и Наденька.
– Вон как бабушке радуются! – цвела Василиса. – А я ненадолго, только спросить про Пашино здоровье. Ну и спросить кой-чего, как у сотрудника милиции.
Лидочка отчего-то обиженно всхлипнула и унеслась в детскую, а Паша укоризненно покачал головой:
– Мам, ну ты же знаешь, девчонки у нас спят долго, приходила бы чуть позже. Теперь Ниночка не выспалась и будет весь день капризничать. И вообще, могла бы и понянчиться с внучками, вместо того чтобы милиции надоедать. И что у тебя за манера такая… – сын был как-то сильно взвинчен, – чуть что, так сразу в милицию обращаться. Ну скажи, отчего тебе дома не сидится?
– Паша, у нас… ну, скажем, мелкие неприятности… – начала докладывать Василиса, но сын ее невежливо перебил:
– Ой, мамочка, а у нас-то какие крупные! И, главное, твоими молитвами. Только тебе могу сразу посоветовать – ты побольше дома сиди, и тогда никакие неприятности до тебя не доберутся. А вот что со своими делать, я ума не приложу! Может, ты мне подскажешь?
Из детской выглянула Лидочка:
– Паша, не забывайся. Чего ты так кричишь, это же твоя мама! – и снова нырнула за дверь.
– Я не забываюсь! Я просто не могу забыться! Мне начальник мой не позволяет! И вот, пожалуйста, полюбуйся…
– Кому ты кричишь? – удивилась Василиса Олеговна.– Лида уже ушла.
– Нет, вы только полюбуйтесь – у нее опять неприятности! – не слышал слов матери Павел и распалялся все больше.
Беседовать в таком тоне Василиса не собиралась. Она обиделась. Никогда еще сын не позволял себе с матерью таких вольностей. И из-за чего он разошелся? Ну да, она звонила ему на работу… частенько… Был момент, когда им с Люсей даже удалось участвовать в одном серьезном деле. Но так ведь они какую помощь оказали! Ничего, они с Люсей и сами справятся, им не привыкать. Если разобраться, то у них случались в жизни и более опасные моменты, из которых без Пашиной помощи как-то выкручивались. И все же обидно – вот ведь какой у нее сын, безразличный к заботам матери, вырос!
– Успокоишься, приходи, – величаво заявила Василиса Олеговна, выбралась из кресла и поплыла к выходу.
По всем правилам, описанным в многочисленных книгах, сын немедленно должен был кинуться на шею матери с раскаянием. Но Пашке книги читать некогда было, и Василиса, вздыхая, гордо удалилась, не дождавшись сыновьего раскаяния.
В горькой задумчивости добралась она до дома. Возле подъезда сидела незнакомая худая тетка с клетчатой китайской сумкой, которая, завидев Василису, спешно вскочила, будто ее и дожидалась.
– Матушка, помоги!
Василиса скривилась. Уж кому-кому, а этой старушенции она в матушки никак не годится.
– Помоги, мне в аптеку надо, а у меня этот баул, боюсь, не дотащусь или опоздаю. Ты уж посиди, голубушка, покарауль, я мигом, туда и обратно, – протараторила тетка и унеслась, шлепая грязными подошвами.
Василиса присела на скамейку и задумалась. И что же им теперь с Люсей делать? Как себя обезопасить? Проще всего, конечно, сидеть дома и не высовывать носа на улицу, но этот вариант отметался сразу. Во-первых, сколько так сидеть? Никто ведь к ним не придет и не скажет: «Все, вы свободны, можете гулять где угодно и сколько угодно». Во-вторых, через месяц, ну, может, чуть позже, у Ольги свадьба, а к ней надо готовиться, в-третьих, у них с Люсей щенок. Да и потом, есть ведь еще разные в-пятых и в-седьмых. Так что сидеть дома – не выход.
– Вот она! А ну-ка! – К Василисе вдруг подскочила растрепанная соседка из второго подъезда. С ней рядом толкалась еще одна тетка. Женщина рванула клетчатую сумку и стала вытягивать из нее влажную простынь, наволочки с заплаткой, розовые дамские трусы и полинявшую сорочку.
– Что вы делаете?! – возмутилась Василиса, вырывая из ее рук и запихивая белье обратно в сумку. – Совсем совести нет, по чужим сумкам лазают!
– Катя! Нет, ты глянь! Уперла мое белье с веревки, в свою торбу запихала и еще меня совестит… Ах ты ж, паскуда! А ведь вроде почтенная бабка… Отдай, говорю! – вцепилась растрепанная соседка в сумку.
Василиса встала за доверенную ей поклажу горой.
– Да что ж такое? Ну что за люди, даже присесть нельзя – сумки с руками рвут! – Она отрывала цепкие пальцы соседки от ручек сумки, отбрыкивалась и даже отпихивала соперницу ногой.
Бабища-соседка уступала Василисе в росте, зато брала шириной. Она сперва тащила сумку двумя руками, потом ухватилась одной, а второй исхитрилась вцепиться Василисе в волосы. За это получила от той два раза под зад, но рук не разжала. К борьбе подключилась вторая тетка, вторую звали Катей. Физического проку от нее было мало, поэтому она выла сиреной, призывая прохожих к сочувствию.
– Ой! Лю-у-ди-и добрыя-а-а! Это чаво ж деится-а! Ужо на рейтузы зарются-а! На наволочку с заплатой! И хде ж тая милиция-а?!
Кто-то ей посочувствовал и милицию вызвал. Та, как и полагается, не появилась. Тогда жильцы стали бороться с хулиганством самостоятельно – бабушка со второго этажа, например, вылила на головы драчуньям тазик холодной воды. К ней присоединился сосед с пятого этажа и помог ведром ледяной влаги. После этого он пригляделся и возмущенно скомандовал:
– Отставить! Мы поливаем нашу Василису Олеговну. Она у нас в подъезде живет.
Поливали, конечно, все троих женщин, сгрудившихся вокруг сумки, потому что те уже сцепились, точно сиамские близнецы, но публика теперь была на стороне Василисы.
– Василиса Олеговна, ты ее за лохмы хватай! Нечего на наших соседок кидаться! – кричали из окон, а понабежавшая откуда-то ребятня так просто скандировала, как на стадионе: – Ва… си… ли… са!
В конце концов на крик выскочила Люся и заорала, точно паровоз:
– Слу-у-шай сюда! Василиса, немедленно отдай тряпье! Отдай, говорю… А вы заберите свое белье, большое вам спасибо. Это была проверка бдительности у граждан. Всем спасибо!
Люся рявкала так убедительно, что ее заслушалась даже мокрая Василиса. А соседка, державшая ее за волосы, и вовсе скрючилась в подобии реверанса. Но едва ее пальцы ослабли, как Люся рванула подругу за руку и, не дав опомниться, поволокла домой.
– Все, Вася, завтра идем покупать тебе нижнее белье, – объявила она ей, едва за ними захлопнулась дверь квартиры. – Не дело это. Что ж ты на чужое-то вдруг позарилась?
Растерянная Василиса прошла в ванную. Выглядела она неважно – с одежды мутными ручейками стекала вода, шея была изрядно поцарапана, на скуле краснела ссадина, а самым обидным было то, что противной бабе все ж таки удалось вырвать из прически Василисы солидный клок. А волосы Василиса берегла, чуть ли не каждый пересчитывала. Да только много ли их там считать! У нее и смолоду сквозь локоны череп проступал, а теперь-то и подавно. А тут еще эта!..
Руки Василисы Олеговны тряслись от негодования.
– Люся, ты послушай! Думаешь, мне эти заплаты нужны были? – Появилась она на кухне, где Люся пекла блины. – Я даже не знала, что в сумке лежит!
– Тем более, чего тогда вцепилась?
– Понимаешь, – попыталась спокойно объяснить подруга. – Меня женщина попросила: посиди, мол, покарауль, а я сбегаю в аптеку, а то с этой торбой тяжело, вдруг не успею. И только она ушла, как эта бабища налетела. Понятное дело – я стала защищать чужую сумку.
– А она что?
– Она? Она меня оскорбляла.
– Нет, я имею в виду ту, которая побежала в аптеку?
– Так она еще не знает, что у нее сумку стащили. Думает – я до сих пор сижу, караулю, – вздохнув, проговорила Василиса и затолкнула в рот блин.
Люся покачала головой:
– Ты, Вася, на время посмотри.
– Пять часов скоро. Ну и что?
– Допустим, приблизительно час ты воевала, так?
– Нет, меньше. Если бы час, та идиотка меня бы лысой оставила.
Люся, забыв про блины, уселась напротив подруги.
– А теперь подумай, с чего это ради аптеке закрываться в четыре часа? Кстати, она, аптека-то, в соседнем доме, очереди там никогда не бывает, потому что сейчас аптеки чуть ли не на каждом углу. Так отчего же твоя женщина не пришла за бельем, а ты ведь полчаса хвосталась с соседкой. И вообще…
Запахло горелым. Василиса подскочила к плите, схватила сковороду и выкинула успевший почернеть блин в раковину.
– И вообще, – снова заговорила Люся, – подумай сама: если ты торопишься в аптеку, так ты что, побежишь сначала белье снимать? Да и потом, кто это когда чистое белье с улицы таскал в сумках?
Василиса ерзала на стуле. Не хотелось признавать, что ее в очередной раз посадили в лужу.
– Люся, ты хочешь сказать, что я сторожила краденое белье? Фигня, сразу тебе говорю! Во-первых, та женщина могла спокойно упереть белье домой, если уж ей так приспичило его свистнуть. Во всяком случае, не усадила бы меня на скамейке дожидаться эту склочницу из второго подъезда. Во-вторых, Люся, ты посмотри. – Она подбежала к окну. – Ах ты, черт, уже ничего не висит, все поснимали… Ну ладно, так поверь – там такие вещи висели, одна тети-Танина штора чего стоит! Я уж не говорю про Ларискины трусики и лифчики, на них специально подростки из соседнего двора смотреть ходят, как на выставку. А в сумке были какая-то наволочка с заплатой и, стыдно сказать, рейтузы!
– Я тебе и говорю… – Но Люся досказать не успела – в дверь позвонили, и Малыш впервые грозно затявкал.
– Васенька, ты слышишь? У нас Малыш настоящим охранником стал! – радостно захлопала Люся в ладоши. – Теперь нам никакой вор не страшен! Малыш, а ну-ка еще разок…
Малыш снова зарычал и торжественно тявкнул еще раз, потому что в дверь продолжали звонить.
– А еще? – подначивала Щенка Людмила Ефимовна.
– Люся, ну открой же дверь! – крикнула Василиса, и та, наконец опомнившись, защелкала замками.
На пороге сиял Антон Петрович. После того как он позорно бежал, оставив Люсю в больном состоянии, подруги думали, что у него не хватит отваги прийти к ним в дом еще раз. Так нет же, хватило.
– Давненько не виделись! – напомнил он и хитро заиграл глазками.
Обе дамы стояли в прихожей и приглашать кавалера не торопились.
– А я вот с получкой и сразу к вам. Решил спросить про ваше здоровье. Люся, как вы? – Вашими молитвами, – пробубнила та, чуть сторонясь и давая все же гостю возможность пройти.
– И это прекрасно! – торжественно поднял руку Антон Петрович, и из его кармана тут же выскользнула бутылка.
– Ой! – схватил он ее на лету и пригласил дам к столу. – А я сегодня не с пустыми руками, нет. У меня для вас сюрприз. – Антон Петрович лукаво скосил глаза в сторону и жестом фокусника вытащил из кармана смятый кулечек с карамельками. – Ап! А вот и сладости дамам!
– Нет уж, спасибо! – фыркнула Люся. – Ешьте свои сладости сами. Мы такими не балуемся.
– Фигуру бережете? – понятливо захихикал ухажер.
– Нет, желудок.
Василисе тоже не понравилась скупость Антона Петровича – мог бы и коробочку нормальных конфет принести, чего уж позориться. Ну, скупердяй не скупердяй явившийся гость, а на стол собрать все же надо. Она неторопливо выставила тарелочку с сыром, с плавленым, порезала ливерной колбаски – ее купили для Малыша, но тот есть отказался, и теперь Василиса с Люсей баловали себя ею на завтрак,– немного подумала и поставила масленку. Завершили натюрморт треугольнички нарезанного хлеба.
– Чай будете? – позвала она гостя к столу.
Антон Петрович игриво завилял тазом и плюхнулся на почетное место в углу.
– Девочки! Я предлагаю выпить! – торжественно объявил он и принялся открывать бутылку. Пробка глухо щелкнула, и мужчина с ожиданием посмотрел на дам. – А где рюмки?
– Вот, – подскочила Люся, выставляя две рюмочки. – Мне не наливайте. Я не буду.
– Это еще почему? – набычился кавалер.
– Ну… не буду, и все… – смущенно закраснелась Люся.
Не объяснять же ему в самом деле, как она в последний раз собрала все, что горит, в один стакан и напилась в лепешку. Кстати, она тогда из-за них с Васей и укушалась.
– И мне не надо, – убрала свою стопочку Василиса и принялась капризничать: – У меня на вино аллергия. Вы себе не представляете, Антон, какой у меня организм – ничего, кроме коньяка, не принимает! А вообще, я больше увлекаюсь не спиртным, а книгами. Вот я такая – мне хлеба не надо, мне книгу давай!
Кавалер не стал уламывать женщин, он быстренько опрокинул в себя рюмочку и оперся широченной ладонью о голое колено Люси. Та еще не сообразила, что к чему, а уж Василиса мигом влепила нахалу звонкую пощечину.
– Что это вы, любезный, руки куда попало суете? Люся! Скажи, что мы честные девушки и рукоблудства не потерпим!
Антон Петрович опорожнил еще рюмочку и четко произнес:
– Ва-си-ли-са! Вы, кажется, любите читать? Вот и идите, читайте, а мы тут с Люсенькой… А, Люсек?
Люсек только испуганно моргала глазами – никто не добивался ее так ретиво! Зато Василиса еще раз щелкнула мужчину по ланитам и брякнула перед ним тарелку с ливерной колбасой.
– Закусывайте, если пьете! Натуральное мясо! – Вот ведь злобный Василиск, – вздохнул Антон Петрович и выпил еще рюмочку. Глаза его покраснели, выражение лица стало, как у больного хроническими запорами, и на веко наползла слеза. – Я же жениться надумал.
Это меняло дело. Василиса попрочнее уселась на стул, а Люся примерно уложила руки на коленях.
– Я ведь не просто так к вам зачастил. У меня намерения. Думаю, вот на Люсе жениться, – проговорил гость, старательно печалясь.
– Куда вам торопиться? Осмотритесь, подумайте, хороших женщин много, может, и еще кого найдете… – проговорила Василиса, бодая Антона Петровича коленками.
– Ну что ты, Вася, если мужчина решил… – покорилась судьбе Людмила Ефимовна. – А вы, Антон Петрович, вижу, неплохой человек…
– Да и я так думаю! – треснул кулаком по столу жених. – Только какого рожна этим бабам надо – ума не приложу. Сколько раз женился, а все время они меня бросают! А почему, спрашивается? Вот с первой жил, с Нинкой. Хорошая баба, жили душа в душу… неделю. Потом я загулял, через месяц вернулся, а она уже и вещи мои выкинула! Ну и кто она после этого? Женился второй раз, Веркой ее звали. Хорошая такая была, но… слабая, хиленькая. Все время кричала: «У меня никакого здоровья не хватает тебя, борова, прокормить». Ну и там оскорбляла, конечно, все ей хотелось, чтобы я на работу устроился. Я, конечно, устроился… но это уже с четвертой было, с Валентиной. Крепкая баба. С той вообще можно было век жить: и накормит, и оденет… Так ее подруги испортили. Всякие гадости про меня говорили, ну что, мол, я на клопа похож, из нее кровь сосу, и все такое… А я ее, дурак, отпускал с ними! Стали они с бабами, с подружками, в бане собираться и нам, мужикам, кости мыть. Хотя подружки все были тетки приличные – одна прачкой у самого Григорьева работает, другая у Сидорчука – композитор такой есть, слыхали?– а третья и вовсе у художника Львова поломойкой… В общем, солидные бабенки, вот я и подумал, чего бы моей квочке с ними не водиться…
Люся вздрогнула, услышав знакомую фамилию.
– У какого художника, вы сказали?
– У Львова. Неужели не знаете? Люсенька, налейте мне рюмочку винца, очень из ваших ручек хоцца… – вспомнил Антон Петрович про «невесту». Вино на него с каждой минутой действовало все коварнее. Он уже, похоже, не помнил, о чем говорил минуту назад.