Лариса. Я ослепла, я все чувства потеряла, да и рада. Давно уж точно во сне все вижу, что кругом меня происходит. Нет, уехать надо, вырваться отсюда. Я стану приставать к Юлию Капитонычу. Скоро и лето пройдет, а я хочу гулять по лесам, собирать ягоды, грибы…
Огудалова. Вот для чего ты корзиночку-то приготовила! Понимаю теперь. Ты уж и шляпу соломенную с широкими полями заведи, вот и будешь пастушкой.
Лариса. И шляпу заведу. (Запевает.)
Там спокойствие, тишина.
Огудалова. А вот сентябрь настанет, так не очень тихо будет, ветер-то загудит в окна.
Лариса. Ну, что ж такое.
Огудалова. Волки завоют на разные голоса.
Лариса. Все-таки лучше, чем здесь. Я по крайней мере душой отдохну.
Огудалова. Да разве я тебя отговариваю? Поезжай, сделай милость, отдыхай душой! Только знай, что Заболотье не Италия. Это я обязана тебе сказать; а то, как ты разочаруешься, так меня же будешь винить, что я тебя не предупредила.
Лариса. Благодарю тебя. Но пусть там и дико, и глухо, и холодно; для меня после той жизни, которую я здесь испытала, всякий тихий уголок покажется раем. Что это Юлий Капитоныч медлит, я не понимаю.
Огудалова. До деревни ль ему! Ему покрасоваться хочется. Да и не удивительно: из ничего, да в люди попал.
Лариса (напевает).
Экая досада, не налажу никак… (Взглянув в окно.) Илья, Илья! Зайди на минутку. Наберу с собой в деревню романсов и буду играть да петь от скуки.
Входит Илья.
Явление четвертое
Огудалова, Лариса и Илья.
Илья. С праздником! Дай бог здорово да счастливо! (Кладет фуражку на стул у двери.)
Лариса. Илья, наладь мне: «Не искушай меня без нужды!» Все сбиваюсь. (Подает гитару.)
Илья. Сейчас, барышня. (Берет гитару и подстраивает.) Хороша песня; она в три голоса хороша, тенор надо: второе колено делает… Больно хорошо. А у нас беда, ах, беда!
Огудалова. Какая беда?
Илья. Антон у нас есть, тенором поет.
Огудалова. Знаю, знаю.
Илья. Один тенор и есть, а то все басы. Какие басы, какие басы! А тенор один Антон.
Огудалова. Так что ж?
Илья. Не годится в хор, – хоть брось.
Огудалова. Нездоров?
Илья. Нет, здоров, совсем невредимый.
Огудалова. Что же с ним?
Илья. Пополам перегнуло набок, совсем углом; так глаголем и ходит, другая неделя. Ах, беда! Теперь в хоре всякий лишний человек дорого стоит; а без тенора как быть! К дохтору ходил, дохтор и говорит: «Через неделю, через две отпустит, опять прямой будешь». А нам теперь его надо.
Лариса. Да ты пой.
Илья. Сейчас, барышня. Секунда фальшивит. Вот беда, вот беда! В хоре надо браво стоять, а его набок перегнуло.
Огудалова. От чего это с ним?
Илья. От глупости.
Огудалова. От какой глупости?
Илья. Такая есть глупость в нас. Говорил: «Наблюдай, Антон, эту осторожность!» А он не понимает.
Огудалова. Да и мы не понимаем.
Илья. Ну, не вам будь сказано, гулял, так гулял, так гулял. Я говорю: «Антон, наблюдай эту осторожность!» А он не понимает. Ах, беда, ах, беда! Теперь сто рублей человек стоит, вот какое дело у нас; такого барина ждем. А Антона набок свело. Какой прямой цыган был, а теперь кривой. (Запевает басом.) «Не искушай…»
Голос в окно: «Илья, Илья, ча адарик! ча сегер!»[6]
Палсо? Со туке требе?[7]
Голос с улицы: «Иди, барин приехал!»
Хохавеса![8]
Голос с улицы: «Верно приехал!»
Некогда, барышня, барин приехал. (Кладет гитару и берет фуражку.)
Огудалова. Какой барин?
Илья. Такой барин, ждем не дождемся: год ждали – вот какой барин! (Уходит.)
Явление пятое
Огудалова и Лариса.
Огудалова. Кто же бы это приехал? Должно быть, богатый и, вероятно, Лариса, холостой, коли цыгане так ему обрадовались. Видно, уж так у цыган и живет. Ах, Лариса, не прозевали ли мы жениха? Куда торопиться-то было?
Лариса. Ах, мама, мало, что ли, я страдала? Нет, довольно унижаться.
Огудалова. Экое страшное слово сказала: «унижаться»! Испугать, что ли, меня вздумала? Мы люди бедные, нам унижаться-то всю жизнь. Так уж лучше унижаться смолоду, чтоб потом пожить по-человечески.
Лариса. Нет, не могу; тяжело, невыносимо тяжело.
Огудалова. А легко-то ничего не добудешь, всю жизнь и останешься ничем.
Лариса. Опять притворяться, спять лгать!
Огудалова. И притворяйся, и лги! Счастье не пойдет за тобой, если сама от него бегаешь.
Входит Карандышев.
Явление шестое
Огудалова, Лариса и Карандышев.
Огудалова. Юлий Капитоныч, Лариса у нас в деревню собралась, вон и корзинку для грибов приготовила!
Лариса. Да, сделайте для меня эту милость, поедемте поскорей!
Карандышев. Я вас не понимаю; куда вы торопитесь, зачем?
Лариса. Мне так хочется бежать отсюда.
Карандышев (запальчиво). От кого бежать? Кто вас гонит? Или вы стыдитесь за меня, что ли?
Лариса (холодно). Нет, я за вас не стыжусь. Не знаю, что дальше будет, а пока вы мне еще повода не подали.
Карандышев. Так зачем бежать, зачем скрываться от людей! Дайте мне время устроиться, опомниться, притти в себя! Я рад, я счастлив… дайте мне возможность почувствовать всю приятность моего положения!
Огудалова. Повеличаться.
Карандышев. Да, повеличаться, я не скрываю. Я много, очень много перенес уколов для своего самолюбия, моя гордость не раз была оскорблена; теперь я хочу и вправе погордиться и повеличаться.
Лариса. Вы когда же думаете ехать в деревню?
Карандышев. После свадьбы, когда вам угодно, хоть на другой день. Только венчаться – непременно здесь; чтоб не сказали, что мы прячемся, потому что я не жених вам, не пара, а только та соломинка, за которую хватается утопающий.
Лариса. Да ведь последнее-то почти так, Юлий Капитоныч, вот это правда.
Карандышев (с сердцем). Так правду эту вы и знайте про себя! (Сквозь слезы.) – Пожалейте вы меня хоть сколько-нибудь! Пусть хоть посторонние-то думают, что вы любите меня, что выбор ваш был свободен.
Лариса. Зачем это?
Карандышев. Как зачем? Разве вы уж совсем не допускаете в человеке самолюбия?
Лариса. Самолюбие! Вы только о себе. Все себя любят! Когда же меня-то будет любить кто-нибудь? Доведете вы меня до погибели.
Огудалова. Полно, Лариса, что ты?
Лариса. Мама, я боюсь, я чего-то боюсь. Ну, послушайте: если уж свадьба будет здесь, так, пожалуйста, чтобы поменьше было народу, чтобы как можно тише, скромнее!
Огудалова. Нет, ты не фантазируй! Свадьба – так свадьба; я Огудалова, я нищенства не допущу. Ты у меня заблестишь так, что здесь и не видывали.
Карандышев. Да и я ничего не пожалею.
Лариса. Ну, я молчу. Я вижу, что я для вас кукла; поиграете вы мной, изломаете и бросите.
Карандышев. Вот и обед сегодня для меня обойдется недешево.
Огудалова. А этот обед ваш я считаю уж совсем лишним – напрасная трата.
Карандышев. Да если б он стоил мне вдвое, втрое, я б не пожалел денег.
Огудалова. Никому он не нужен.
Карандышев. Мне нужен.
Лариса. Да зачем, Юлий Капитоныч?
Карандышев. Лариса Дмитриевна, три года я терпел унижения, три года я сносил насмешки прямо в лицо от ваших знакомых; надо же и мне, в свою очередь, посмеяться над ними.
Огудалова. Что вы еще придумываете! Ссору, что ли, затеять хотите? Так мы с Ларисой и не поедем.
Лариса. Ах, пожалуйста, не обижайте никого!
Карандышев. Не обижайте! А меня обижать можно? Да успокойтесь, никакой ссоры не будет, все будет очень мирно. Я предложу за вас тост и поблагодарю вас публично за счастье, которое вы делаете мне своим выбором, то, что вы отнеслись ко мне не так, как другие, что вы оценили меня и поверили в искренность моих чувств. Вот все, вот и вся моя месть!
Огудалова. И все это совсем не нужно.
Карандышев. Нет, уж эти фаты одолели меня своим фанфаронством. Ведь не сами они нажили богатство; что ж они им хвастаются! По пятнадцати рублей за порцию чаю бросать!
Огудалова. Все это вы на бедного Васю нападаете.
Карандышев. Да не один Вася, все хороши. Вон смотрите, что в городе делается, какая радость на лицах! Извозчики все повеселели, скачут по улицам, кричат друг другу. «Барин приехал, барин приехал». Половые в трактирах тоже сияют, выбегают на улицу, из трактира в трактир перекликаются: «Барин приехал, барин приехал». Цыгане ума сошли, все вдруг галдят, машут руками. У гостиницы съезд, толпа народу. Сейчас к гостинице четыре цыганки разряженные в коляске подъехали, поздравить с приездом. Чудо, что за картина! А барин-то, я слышал, промотался совсем, последний пароходишко продал. Кто приехал? Промотавшийся кутила, развратный человек, и весь город рад. Хороши нравы!
Огудалова. Да кто приехал-то?
Карандышев. Ваш Сергей Сергеич Паратов.
Лариса в испуге встает.
Огудалова. А, так вот кто!
Лариса. Поедемте в деревню, сейчас поедемте!
Карандышев. Теперь-то и не нужно ехать.
Огудалова. Что ты, Лариса, зачем от него прятаться! Он не разбойник.
Лариса. Что вы меня не слушаете! Топите вы меня, толкаете в пропасть!
Огудалова. Ты сумасшедшая.
Карандышев. Чего вы боитесь?
Лариса. Я не за себя боюсь.
Карандышев. За кого же?
Лариса. За вас.
Карандышев. О, за меня не бойтесь! Я в обиду не дамся. Попробуй он только задеть меня, так увидит.
Огудалова. Нет, что вы! Сохрани вас бог! Это ведь не Вася. Вы поосторожнее с ним, а то жизни не рады будете.
Карандышев (у окна). Вот, изволите видеть, к вам подъехал; четыре иноходца в ряд и цыган на козлах с кучером. Какую пыль в глаза пускает! Оно, конечно, никому вреда нет, пусть тешится; а в сущности-то и гнусно, и глупо.
Лариса (Карандышеву). Пойдемте, пойдемте ко мне в комнату. Мама, прими сюда, пожалуйста, отделайся от его визитов!
Лариса и Карандышев уходят. Входит Паратов.
Явление седьмое
Огудалова и Паратов.
Паратов (всю сцену ведет в шутливо-серьезном тоне). Тетенька, ручку!
Огудалова (простирая руки). Ах, Сергей Сергеич! Ах, родной мой!
Паратов. В объятия желаете заключить? Можно. (Обнимаются и целуются.)
Огудалова. Каким ветром занесло? Проездом, вероятно?
Паратов. Нарочно сюда, и первый визит к вам, тетенька.
Огудалова. Благодарю. Как поживаете, как дела ваши?
Паратов. Гневить бога нечего, тетенька, живу весело, а дела не важны.
Огудалова (поглядев на Паратова). Сергей Сергеич, скажите, мой родной, что это вы тогда так вдруг исчезли?
Паратов. Неприятную телеграмму получил, тетенька.
Огудалова. Какую?
Паратов. Управители мои и управляющие свели без меня домок мой в ореховую скорлупку-с. Своими операциями довели было до аукционной продажи мои пароходики и все движимое и недвижимое имение. Так я полетел тогда спасать свои животишки-с.
Огудалова. И, разумеется, все спасли и все устроили.
Паратов. Никак нет-с; устроил, да не совсем, брешь порядочная осталась. Впрочем, тетенька, духу не теряю и веселого расположения не утратил.
Огудалова. Вижу, что не утратил.
Паратов. На одном потеряем, на другом выиграем, тетенька; вот наше дело какое.
Огудалова. На чем же вы выиграть хотите? Новые обороты завели?
Паратов. Не нам, легкомысленным джентльменам, новые обороты заводить! За это в долговое отделение, тенька. Хочу продать свою волюшку.
Огудалова. Понимаю: выгодно жениться хотите. А во сколько вы цените свою волюшку?
Паратов. В полмиллиона-с.
Огудалова. Порядочно.
Паратов. Дешевле, тетенька, нельзя-с, расчету нет, себе дороже, сами знаете.
Огудалова. Молодец мужчина.
Паратов. С тем возьмите.
Огудалова. Экой сокол! Глядеть на тебя да радоваться.
Паратов. Очень лестно слышать от вас. Ручку пожарите! (Целует руку.)
Огудалова. А покупатели, то есть покупательницы-то, есть?
Паратов. Поискать, так найдутся.
Огудалова. Извините за нескромный вопрос!
Паратов. Коли очень нескромный, так не спрашивайте: я стыдлив.
Огудалова. Да полно тебе шутить-то! Есть невеста или нет? Коли есть, так кто она?
Паратов. Хоть зарежьте, не скажу.
Огудалова. Ну, как знаешь.
Паратов. Я бы желал засвидетельствовать свое почтение Ларисе Дмитриевне. Могу я ее видеть?
Огудалова. Отчего же. Я ее сейчас пришлю к вам. (Берет футляр с вещами.) Да вот, Сергей Сергеич, завтра Ларисы рождение, хотелось бы подарить ей эти вещи, да денег много нехватает.
Паратов. Тетенька, тетенька! ведь уж человек с трех взяла! Я тактику-то вашу помню.
Огудалова (берет Паратова за ухо). Ах ты, проказник!
Паратов. Я завтра сам привезу подарок, получше этого.
Огудалова. Я позову к вам Ларису. (Уходит.)
Входит Лариса.
Явление восьмое
Паратов и Лариса.
Паратов. Не ожидали?
Лариса. Нет, теперь не ожидала. Я ждала вас долго, но уж давно перестала ждать.
Паратов. Отчего же перестали ждать?
Лариса. Не надеялась дождаться. Вы скрылись так неожиданно, и ни одного письма…
Паратов. Я не писал потому, что не мог сообщить вам ничего приятного.
Лариса. Я так и думала.
Паратов. И замуж выходите?
Лариса. Да, замуж.
Паратов. А позвольте вас спросить: долго вы меня ждали?
Лариса. Зачем вам знать это?
Паратов. Мне не для любопытства, Лариса Дмитриевна; меня интересуют чисто теоретические соображения. Мне хочется знать, скоро ли женщина забывает страстно любимого человека: на другой день после разлуки с ним, через неделю или через месяц… имел ли право Гамлет сказать матери, что она «башмаков еще не износила» и так далее.
Лариса. На ваш вопрос я вам не отвечу, Сергей Сергеич; можете думать обо мне, что вам угодно.
Паратов. Об вас я всегда буду думать с уважением; но женщины вообще, после вашего поступка, много теряют в глазах моих.
Лариса. Да какой мой поступок? Вы ничего не знаете,
Паратов. Эти «кроткие, нежные взгляды», этот сладкий любовный шопот, – когда каждое слово чередуется с глубоким вздохом, – эти клятвы… И все это через месяц повторяется другому, как выученный урок. О, женщины!
Лариса. Что «женщины»?
Паратов. Ничтожество вам имя!
Лариса. Ах, как вы смеете так обижать меня? Разве вы знаете, что я после вас полюбила кого-нибудь? Вы уверены в этом?
Паратов. Я не уверен, но полагаю.
Лариса. Чтобы так жестоко упрекать, надо знать, а не полагать.
Паратов. Вы выходите замуж?
Лариса. Но что меня заставило… Если дома жить нельзя, если во время страшной, смертельной тоски заставляют любезничать, улыбаться, навязывают женихов, на которых без отвращения нельзя смотреть, если в доме, скандалы, если надо бежать и из дому и даже из городу?
Паратов. Лариса, так вы?..
Лариса. Что «я»? Ну, что вы хотели сказать?
Паратов. Извините! Я виноват перед вами. Так вы не забыли меня, вы еще… меня любите?
Лариса молчит.
Ну, скажите, будьте откровенны!
Лариса. Конечно, да. Нечего и спрашивать.
Паратов (нежно целует руку Ларисы). Благодарю вас, благодарю.
Лариса. Вам только и нужно было: вы – человек гордый.
Паратов. Уступить вас я могу, я должен по обстоятельствам; но любовь вашу уступить было бы тяжело.
Лариса. Неужели?
Паратов. Если бы вы предпочли мне кого-нибудь, вы оскорбили бы меня глубоко, и я нелегко бы простил вам это.
Лариса. А теперь?
Паратов. А теперь я во всю жизнь сохраню самое приятное воспоминание о вас, и мы расстанемся, как лучшие друзья.