Если бандиты, предприняв еще одну или несколько попыток, не смогут прорваться и подавить сопротивление спецназа, они постараются доложить тем, кто их послал. Без взрывчатки, без карт Сочи и окрестностей, без подготовительных материалов и расчетов им просто нечего здесь делать. И об этом следовало доложить. А для того, чтобы доложить, потребуется хотя бы на время выключить «глушилку». И потому Владислав Григорьевич приказал младшему сержанту Вацземниексу вытащить из кармана трубку и почаще смотреть в нее, вдруг появится связь.
– Бандитам самим скоро позвонить потребуется. Будем пользоваться моментом.
– Понял, товарищ старший лейтенант. Они будут просить разрешения на отступление.
– Молодец. Догадался. Постараемся им помочь решиться на это.
Высунувшись из-за камня, старший лейтенант дал еще несколько очередей. А в последний момент, когда бандиты уже ринулись на выход, кто-то из своих же бросил в толпу очередную гранату, и мощный осколок пробил Старицыну плечо рядом с первой раной. Владислав Григорьевич упал навзничь, уронив автомат. Он сначала даже боли не почувствовал. Почувствовал только, как ослабели руки и все тело. А когда попытался подняться, боль и пришла, лишив командира взвода сознания…
– Эта рана, товарищ старший лейтенант, пожалуй, похуже первой будет, – первое, что услышал старший лейтенант Старицын, очнувшись. Ефрейтор Сапожников делал ему перевязку. Владислав Григорьевич был уже без «разгрузки», без бронежилета, без бушлата и кителя. Голое по пояс тело холодил приближающийся зимний вечер. Может быть, просто знобило от ранения, как обычно бывает. Сейчас Сапожников не стеснялся, перевязочного материала благодаря запасам из «схрона» у него было много, и он обматывал командира взвода, словно желая утеплить его с помощью бинтов. – Вторая рана рваная, осколочная, а осколочные, сами знаете, какими бывают. Множественные повреждения мягких тканей. Хорошо хоть, осколок в теле не остался. Но вам, кажется, шейное сухожилие повредило, потому постарайтесь головой не вертеть. И вообще чудо какое-то… осколок, кажется, чиркнул по стенке сонной артерии, а артерию не порвал. Иначе вы в себя уже не пришли бы, я не сумел бы зашить артерию.
– Сонная же слева… – слабо попытался возразить старший лейтенант, хорошо знающий отработанный удар в сонную артерию двумя пальцами правой руки.
Ефрейтор понял, откуда у командира взвода такие «познания».
– Сонная артерия есть и справа, и слева. Только левая дает приток крови к мозгу, а через правую производится отток. При ударе в левую – она перебивается на мгновение, в притоке крови к мозгу образуется перерыв, и человек теряет сознание. Если вы про это спрашиваете. А с правой стороны просто вся кровь из вас вытекла бы, и все. Вы лежите, даже не пытайтесь вставать…
Ефрейтор рукой придержал командира взвода, попытавшегося сесть, и не позволил тому напрягаться.
– Что с бандитами? – спросил Старицын у старшего сержанта Ломаченко, подошедшего к нему с перевязанной головой. – И с тобой что?
– Бандиты отступили. Я тридцать восемь трупов насчитал. Здорово мы им поддали. Надолго запомнят. А меня, как и вас, товарищ старший лейтенант, осколком… Ухо оторвало, а голова на месте. На ближайшее время мне этого хватит…
– Наши потери…
Старший сержант опустил голову.
– Говори, – потребовал Старицын.
– Большие. Первое отделение практически перестало существовать. Два человека осталось. Они умудрились перед отходом бросить за стену гранату. Сразу троих уложило.
– Близко подпустили. Нельзя близко подпускать.
– Из толпы бросили. Из глубины. Похоже, кто-то лежачий даже. Граната едва-едва стенку перелетела. Под ногами взорвалась.
– Понятно. Раненые…
– Вместе с вами и со мной – семь человек. Вы, товарищ старший лейтенант, самый тяжелый. Остальные после перевязки все в строю.
– Солдат не вижу рядом.
– Бандиты видели, что их с этой стороны обстреливали, и гранаты отсюда бросали. В следующей атаке все внимание сюда будет устремлено, тоже будут гранаты бросать. Я перевел второе отделение на противоположную сторону. Здесь только мы остались, ждали, когда вы в сознание придете, чтобы перенести.
– Нормально. Я сам хотел отделения перебрасывать.
– Я понял, еще когда вы всех на одну сторону вызвали.
– А третье? На место первого?
– На место первого.
– Нормально. Хорошо, когда есть, кому командира заменить. Пулеметы…
– Целы. Только один пулеметчик убит.
– Замени.
– Заменил уже.
– Идем. К Вацземниексу…
– Вам бы полежать до атаки, товарищ старший лейтенант, – недовольным тоном проговорил ефрейтор Сапожников.
– Хочешь, чтобы атака началась и бандиты в меня одного все свои гранаты бросили? – возразил командир взвода. – Помогите встать…
– Может, лучше перенести вас? – спросил Ломаченко и развернул бушлат, показывая, на чем лучше будет переносить командира.
– Тяжелораненый командир – это удар по психологии взвода. Пусть видят, что я иду. Помогите встать. Я смогу. Только придерживайте…
С этим не согласиться было трудно.
Владислав Григорьевич твердо поднялся, даже ногами потопал, пробуя почву под собой, и кажется, остался удовлетворенным.
– Нормально. Только голова сильно кружится.
– Последствия потери крови, – пояснил Сапожников. – И еще промедол сказывается. Я вам тюбик вколол, пока вы без сознания были, чтобы болевого шока не было, когда в себя придете.
– То-то у меня голова, как после стакана водки… Идем.
Он шагнул вперед, даже не пошатнувшись. Ефрейтор со старшим сержантом поспешили за старшим лейтенантом, чтобы поддержать его, но поддержка потребовалась только при спуске с камней у искусственной каменной стены. Там, убрав от себя руки сопровождающих, командир остановился рядом с уложенными рядом восемью телами своих погибших солдат. Глаза у всех, согласно христианскому обычаю, были закрыты чьими-то заботливыми руками. Выражение на обескровленных лицах было спокойное и почти блаженное. «Кровь отдавшие за други своя» – лучшая смерть для солдата. О том, кто куда после смерти отправляется по христианским обычаям, Владислав Григорьевич знал мало и совсем не понимал, кого причисляют к праведникам, кого к грешникам. Но верил, что погибшие защитники Родины в будущей жизни удостоятся заслуженной славы.
Присмотревшись, он увидел у троих ранения в голову, а у одного – в горло. Можно было сделать выводы.
С противоположной стены к ним спрыгнул младший сержант Вацземниекс, мешая командиру взвода обобщить ситуацию. Сержанта, кажется, ни одна пуля, ни один осколок не царапнули. По крайней мере, ни одной перевязки Старицын у него не увидел.
– Я к вам, товарищ старший лейтенант, – торопливо подбежал к командиру Вацземниекс.
Старицын поднял на младшего сержанта мутный взгляд, ожидая продолжения.
– Вы приказывали за связью следить…
– Да.
– Появлялся момент. Три минуты. Вы без сознания были. И потому я сам по последнему номеру позвонил, разговаривал с подполковником Кирилловым. Сообщил ему наше положение, и о вашем втором ранении сказал. Подполковник ответил, что высылает подкрепление. Все, что наберет, в вертолет посадит. Пока, говорит, никого не осталось, все в «разгоне», но он что-нибудь наберет и отправит к нам. Вплоть до того, что снимет дневальных с наряда. Попросил держаться до последнего.
– Я понял. Сейчас связи нет?
– Никак нет, товарищ старший лейтенант. Я периодически отслеживаю. Трубку в руках, по сути дела, держу, – показал он свой смартфон, в самом деле зажатый в руке.
– Ломаченко!
– Я здесь, – выступил замкомвзвода из-за плеча старшего лейтенанта.
– Куда ты сумки с баксами спрятал?
– Сразу от входа в ущелье, как кто войдет, налево. Там площадка есть на двадцать метров выше линии обороны. Я думал, если взорвется «схрон», будет обвал, и искал подходящее место. Там лежит красно-зеленый гранитный валун, под него закопал, а сверху заложил плоскими камнями.
– Вацземниекс, слышал?
– Так точно.
– Не украдешь?
– Попытаюсь.
– Что попытаешься? Украсть?
– Попытаюсь не украсть.
– Я понимаю. Сложная тебе задача поставлена. Но, чтобы себя не соблазнять, следи за трубкой. Первое «окно» появится, сообщи подполковнику Кириллову, где деньги спрятаны.
– Думаете, мы не выберемся?
– А ты сам можешь это точно сказать? – превозмогая боль, повернул к нему голову Владислав Григорьевич.
– Нет. Не могу.
– Точно так же и я. Ломаченко!
– Я!
– Если что-то случится с Вацземниексом, ты – наследник его смартфона.
– Вот, меня уже и похоронили, у меня согласия не спросив, – пошутил младший сержант.
Командир взвода на эти слова внимания не обратил, даже не улыбнулся и продолжил, обращаясь к старшему сержанту:
– Ты звонишь Кириллову. Находишь последний номер в списке исходящих звонков. Значок уровня сигнала Эдик тебе покажет сам. Коридор для звонка может быть, как я предполагаю, после следующей отбитой атаки. Лови момент. Если сейчас, после первой атаки, они доложили, что штурм не удался, сообщили о больших потерях и просили разрешения на отступление, то от них, я абсолютно уверен, потребовали обязательно повторить штурм и доложить о том, что произошло. А отбиться, я думаю, мы сможем. По крайней мере, второй штурм отобьем. Они не будут уже такими упертыми, как в первом случае.
– Ты звонишь Кириллову. Находишь последний номер в списке исходящих звонков. Значок уровня сигнала Эдик тебе покажет сам. Коридор для звонка может быть, как я предполагаю, после следующей отбитой атаки. Лови момент. Если сейчас, после первой атаки, они доложили, что штурм не удался, сообщили о больших потерях и просили разрешения на отступление, то от них, я абсолютно уверен, потребовали обязательно повторить штурм и доложить о том, что произошло. А отбиться, я думаю, мы сможем. По крайней мере, второй штурм отобьем. Они не будут уже такими упертыми, как в первом случае.
– Да, – кивнул Вацземниекс, – только, Леха, звонок в списке смотри предпоследний. Последний – мой, личный. Маме в Москву звонил, сказал, что в горах отдыхаю, свежим воздухом дышу. Она у меня старенькая, одинокая, нервная. Ей жаловаться нельзя…
– Значит, предпоследний, – согласился старший лейтенант. – Не знаю, что получится с третьим штурмом. Ловите момент после второго. Сколько из убитых в бронежилетах?
– Почти все. По крайней мере, человек тридцать – точно, – ответил Ломаченко. – Может, даже больше. Первые ряды один на другом лежат. Я специально не считал. Навскидку говорю.
– Значит, на второй штурм они пойдут почти без бронежилетов, – сделал вывод командир взвода. – В бронежилетах еще вначале, от силы, полста человек было. Многих мы на подходах остановили. Лохматый старался. Где Лохматый, кстати?
– Я здесь, товарищ старший лейтенант, – с краю цепи отозвался снайпер взвода. – На позиции. Готов дальше работать.
– И отлично. От второго штурма, я думаю, отобьемся.
– А могут им разрешить отступление? – с надеждой спросил один из солдат третьего отделения, занявший позицию рядом.
– Исключено, – категорично ответил Владислав Григорьевич. – Слишком много средств уже вложено в эту операцию. Переброска вооруженного отряда через множество границ. Одних взяток пограничникам пришлось заплатить, наверное, вагон с прицепом. А сорвать Олимпиаду для них – дело принципа. Провал грозит крахом карьеры для тех, кто ими командует. Думаю, наших бандитов даже предупредят, что, если посмеют сами отступить и будут возвращаться, на границе их встретят пулеметами. Такая история несколько месяцев назад уже была. Бандиты прорвались, нарвались на сопротивление, пройти не смогли, пытались вернуться, а их уничтожили при переходе границы. Причем уничтожали одновременно и наши, и азербайджанские пограничники. Да и сами бандиты едва ли от таких денег уйдут. Им уже не важно выполнение задания, им теперь только деньги нужны. И чем больше их погибнет, тем больше достанется другим. Так что нас они выпустить не захотят. А мы не захотим их впустить. Если все же войдут, это будет началом их конца, надеюсь. Хотя денег они все равно не получат.
Немного подумав, старший лейтенант добавил, уже громче и обращаясь ко всем:
– Наша ошибка при первом штурме. Отсюда, из-за стены, сразу начали отвечать огнем на огонь и потеряли пятерых – четыре пули в голову, одна в горло. Поэтому, когда бандиты пойдут, а пойдут они с высокой плотностью огня, все на этой линии обороны должны присесть за камни. Задача верхней линии – обеспечить безопасность защитников стены. Как можно больше гранат, потом активная стрельба. Еще предупреждение! Важное. Меня зацепило осколком нашей гранаты. «Ф-1» слишком мощная[21], чтобы ее бросать, когда сосед ведет стрельбу. Потому попрошу с гранатами быть аккуратнее. Началась стрельба – гранаты отставить, а то и командира, и своих товарищей лишитесь. Но сначала мощная гранатная атака…
К сожалению, автоматы 9А91, стоящие на вооружении взвода, не комплектовались подствольными гранатометами. Старицын слышал, что «подствольники» к этим автоматам пытались сделать, но при испытании решено было по каким-то техническим причинам отказаться от них. Бандиты же подствольные гранатометы использовали по полной программе, о чем говорили иссеченные легкими осколками камни искусственной стены. Но принесенный из «схрона» большой запас ручных гранат «Ф-1», более мощных, чем граната «ВОГ-25», используемая в подствольном гранатомете, позволял спецназовцам уравнять шансы на успех в бою.
– Все. Разошлись по позициям… Скоро бандиты двинут…
Глава девятая
Неудача первого штурма носила под собой чисто психологический характер, понимал эмир аль-Мурари. Делалось все правильно, просто он не мог послать в бой всех моджахедов, им негде было поместиться в узком пространстве горловины ущелья. Пошли он всех, потери могли бы быть несравненно большими, потому что задние просто не позволили бы передним отступить вовремя, и тогда всех, кто там находился, перебили бы. Конечно, и спецназовцы показали, на что они способны. Эмир вынужден был согласиться, что драться спецназ умеет. Более того, в этом противостоянии нервов они вышли абсолютными победителями. Именно крепкие нервы и уравновешенность спасли их от полного разгрома и гибели. Если бы они не выдержали напора отряда аль-Мурари, побежали куда-то в глубину ущелья, в тупик, к стене, они были бы уничтожены. У аль-Мурари был аналогичный случай в Сирии, когда одну из улиц Алеппо, такую же узкую, как вход в ущелье, соорудив баррикаду, удерживали правительственные войска. Они собирались стоять насмерть. Но преимущество в численности было на стороне аль-Мурари, и он пошел в атаку. Тогда было тоже побоище, и он потерял много своих людей. Но у моджахедов аль-Мурари нервы выдержали, а вот у правительственных солдат – нет. Они покинули позицию, сделав ее бруствером для наступающих, и моджахеды просто расстреляли убегающих правительственных солдат.
Нервы, нервы, нервы… Война всегда построена на противостоянии нервов. Сам Аслан аль-Мурари нервничал, когда его отряд пошел в атаку. И при этом не знал, как бы он повел себя сам, окажись там, впереди, сумел бы продолжить атаку или отступил бы первым. Человеку не дано знать, как заставят повести себя его же собственные инстинкты, его чувство самосохранения, его нервы. Сможет ли разум победить это самое чувство самосохранения. Бывало многократно, что опытный и отважный боец в какой-то момент, не совладав с нервами, убегал, хотя до победы оставался всего один шаг. А когда побежит один, обязательно побегут и остальные. Это жизнью проверено многократно.
К тому же у спецназа оказался толковый командир. Тот самый, что приходил на переговоры. Не зря его взгляд показался эмиру умным. Командир не показал ни эмиру, ни разведчикам-носильщикам, сколько у него людей в действительности. Это и сейчас остается тайной, покрытой мраком. Боевой опыт позволял аль-Мурари по звуку определять количество стреляющих автоматов. А когда стреляют беззвучно – определить количество стволов невозможно. Кроме того, спецназовский эмир подготовил моджахедам аль-Мурари неплохой сюрприз. Разведчики-носильщики не смогли определить, что слева от входа за грядой камней находится еще одна позиция, оказавшаяся, по сути дела, засадой, и очень сильной. Она ударила сбоку идущих в атаку моджахедов, забросала их гранатами и расстреляла, что во многом и сыграло свою отрицательную роль – атакующие, не ожидавшие удара сбоку и в спину, просто растерялись, остановились, и это погубило их. В таких ситуациях останавливаться нельзя ни в коем случае. Следует бежать – хоть вперед, хоть назад, но обязательно бежать. Иначе тебя ждет смерть.
Идти сейчас на второй штурм было бессмысленно. Люди деморализованы. Они сами чувствуют, что были в одном шаге от победы, но этот последний шаг не сделали, хотя могли бы. Нервы сдали.
Хамид аль-Таки семенил ногами, бегая среди моджахедов, сидящих с опущенными головами и косо поглядывающих на него. Еще несколько часов назад, до того как Хамид почти стал помощником эмира, его могли бы просто пристрелить, чтобы не надоедал и не тревожил людей, когда у них тяжело на душе. Сам эмир в этот момент предпочитал не говорить о том, какая ошибка была допущена, когда победа была уже почти в кармане. Хамид же момента напряжения не чувствовал и настраивал людей против себя. Субхи никогда себя так не вел. У пехлевана было природное чувство такта и понимания ситуации.
– Хамид! – позвал Аслан аль-Мурари. – Иди сюда, не надоедай людям. Дай им спокойно перевести дыхание и отдохнуть.
Аль-Таки торопливо прибежал на зов эмира.
– Они испугались и все испортили… – сказал он.
– Не болтай ерунды. В той обстановке любой мог не выдержать и назад двинуть. Обычная боевая ситуация. В каждой ситуации кто-то сильнее, кто-то слабее.
– Я и говорю. Слабые нервы, не выдержали…
– Они сами это знают, и не надо им об этом напоминать. Лучше не теряй времени, пройдись по всем звеньям и подсчитай потери. Сколько мы потеряли, а главное, сколько нас осталось.
Хамид уже развернулся, чтобы привычно засеменить в сторону моджахедов, но эмир снова остановил его:
– Подожди. Когда подсчитаешь и доложишь, пошли человека к своей «глушилке». Мне необходимы еще три минуты разговора. Как и в прошлый раз – ровно три минуты.