— Да, сударь.
Кожух уже взлетел наверх. Заметив пакет в промасленной коже, он, не раздумывая, сунул его за пазуху.
— Сынок…
Кожух обернулся. В дверях стоял нахмуренный Сироп.
— Ты что делаешь?
Полковник был самой устрашающей фигурой, какую мог себе вообразить Кожух, — даже страшнее жестокого и требовательного отца. Как ответить, юноша не знал. Он стоял и трясся.
Полковник протянул руку. Кожух отдал ему пакет.
— Так что ты делал, сынок?
— Э… сударь… однажды…
— Ну? — Полковник осмотрел Грая, не прикасаясь к телу. — Ну давай рассказывай.
— Он просил меня отправить письмо, если с ним что-то случится. Ему казалось, что его время истекает. И он сказал, что письмо будет в кожаном пакете — на случай дождя и все такое. Сударь.
— Понимаю, — Полковник кончиками пальцев приподнял подбородок Грая. Пакет он положил на стол, потом приподнял веко Грая. Зрачок был не больше булавочной головки. — Хм-м-м. — Полковник пощупал лоб пострадавшего. — Хм-м-м. — Он нажал на несколько рефлекторных точек. Никакой реакции. — Странно. На удар непохоже.
— А что же это такое, сударь?
Полковник Сироп выпрямился:
— Может, ты мне подскажешь?
— Простите?
— Ты говорил, будто Грай ожидал чего-то.
— Не совсем. Он чего-то боялся. Говорил, что стар и что его время вышло. Может, у него была какая-то болезнь, а он никому не признавался?
— Может быть. А, Всхолм. — Явился коновал.
Проделав те же манипуляции, что и полковник, он выпрямился и пожал плечами:
— Не по моей части, полковник.
— Лучше перенести его туда, где за ним присмотреть можно. Этим ты и займешься, сынок, — приказал полковник Кожуху. — Если он вскоре не придет в себя, придется кормить его насильно, — Он побродил по комнате, глянул на корешки дюжины томов. — Человек ученый. Так я и думал. Гора контрастов. Я все раздумывал, кто же он на самом деле.
Кожух начал опасаться за Грая.
— Мне кажется, сударь, что он когда-то был важной персоной в одном из Самоцветных городов, но потерял все и был вынужден вступить в армию.
— Об этом поговорим, когда перенесем его. Пошли.
Кожух последовал за очень задумчивым полковником.
Может, все-таки стоило передать предупреждение Грая?
Глава 26 По дороге
На исходе третьего дня, когда мы со Следопытом успели вернуться к месту высадки, загрузить фургон и двинуться на север по дороге на Клин, я начал подумывать, а не подвела ли меня логика. Ни Гоблина, ни Одноглазого.
А беспокоиться не стоило. Настигли они нас близ Мейстрикта, крепости в Клину, которую Отряд, будучи на службе у Госпожи, когда-то удерживал. Мы съехали с дороги в рощу и готовились к ужину, когда услыхали перебранку.
— А я настаиваю, что ты во всем виноват, — верещал голос, принадлежащий, несомненно, Гоблину, — ты, червеобразный заменитель рыбачьей наживки! Да я бы тебе мозги в кисель превратил за то, что ты втравил меня в это дело, если бы только у тебя были мозги!
— Я виноват. Я виноват?! О боги, да он даже себе не способен сказать правду! Это я его втравил в им же придуманное дело?! Слушай, ты, пожиратель навоза, за этим холмом — Мейстрикт. Там нас помнят еще лучше, чем в Розах. А теперь я спрашиваю тебя еще раз: как пройти через город, чтобы нам глотки не перерезали?
Сдержав понятное облегчение, я не стал кидаться к дороге.
— Верхом едут, — сообщил я Следопыту. — Как по-твоему, где они взяли коней? — Я попытался отыскать хоть что-то светлое. — Может, выиграли в карты, шулера несчастные? Если Одноглазый не лез Гоблину под руку, — Одноглазый такой же паршивый шулер, как и картежник. Иногда мне кажется, что он склонен к самоубийству.
— А все ты с твоим проклятым амулетом! — пискнул Гоблин. — Госпожа не сможет его найти! Отлично! Так и мы не можем.
— Мой амулет? Мой амулет?! Да кто, чтоб ты сдох, вообще ему амулет подарил?
— А нынешнее заклятие кто придумал?
— А накладывал кто? Ну, скажи мне, жабий сын, скажи!
Я выбрался к опушке. Колдуны уже миновали нас. Следопыт полз за мной. Ради такого зрелища с места двинулся даже пес Жабодав.
— Стоять, мятежники! — взревел я, — Первый, кто двинется, — мертвец!
Глупо, Костоправ. Очень глупо. Ответили они быстро и весело. Чуть меня не прикончили.
Колдуны исчезли в сияющих облаках. А вокруг нас со Следопытом возник гнус. Оказывается, на свете намного больше жучков, чем я себе представлял, и каждый из них стремился мной пообедать.
Пес Жабодав зарычал и принялся щелкать челюстями.
— Хватит, шуты базарные! — взвыл я. — Это я, Костоправ!
— Какой Костоправ? — спросил Одноглазый у Гоблина. — Ты знаешь какого-нибудь Костоправа?
— Да. Но останавливаться не стоит, — ответил Гоблин, высунувшись из облачка, чтобы проверить. — Он свое заслужил.
— Точно, — согласился Одноглазый, — Но Следопыт-то ни при чем. А я не могу перенести чары на одного Костоправа.
Гнус вернулся к своим гнусным делишкам — наверное, принялся жрать сам себя. Я сдержал гнев и поприветствовал колдунов. Оба изобразили оскорбленных невинных овечек.
— Ну что скажете в свое оправдание, ребята? Хорошие у вас кони. Интересно, а хозяева их не хватятся?
— Погоди! — пискнул Гоблин. — Ты нас обвиняешь…
— Я вас знаю. Слезайте с коней и пошли есть. Завтра решим, что с ними делать.
Я повернулся к колдунам спиной. Следопыт уже вернулся к походному костру и раскладывал по тарелкам ужин. Я принялся помогать ему, внутренне все еще кипя. Придурки конокрады. Мало им того шума, что они и без того подняли… У Госпожи везде свои люди. Мы, может быть, и не худшие из ее врагов, но уж какие ни на есть. Кто-то обязательно придет к выводу: Черный Отряд вернулся на север.
Заснул я с мыслью о возвращении. Меньше всего нас будут искать на дороге к равнине Страха. Но я не мог наплевать на приказ. Слишком многое от нас зависело. Хотя первоначальный мой оптимизм подвергался серьезной опасности.
Чертовы безответственные клоуны.
Наверное, когда-то сгинувший под Арчой Капитан чувствовал то же самое. У него хватало на это поводов.
Я приготовился к золотым снам. Дремал я беспокойно, но сновидения так и не пришли.
Следующим утром я запихал Гоблина и Одноглазого в фургон, под мешки с той ерундой, что мы сочли жизненно важной в экспедиции, отвязал их коней и направил фургон в Мейстрикт. Пес Жабодав трусил под колесами, Следопыт шел рядом. Я правил. Гоблин и Одноглазый шипели и матерились под мешками. Стража в форте поинтересовалась, куда мы направляемся, с такой скукой в голосе, что я понял — на все им наплевать.
Эти земли были приручены еще в те времена, когда мы проходили тут с Отрядом. Здешний гарнизон и помыслить не мог, что беда вновь поднимет голову.
Успокоившись, я свернул на дорогу, уходившую к Вязу и Веслу. И к Великому лесу за ними.
Глава 27 Весло
— Уймется эта погода когда-нибудь? — проныл Одноглазый.
Уже неделю мы тащились на север, поливаемые ежедневными дождями. Дороги развезло и обещало размыть совсем. Попрактиковавшись в форсбергском диалекте на встречных крестьянах, я выяснил, что такая погода стоит в здешних краях годами. Урожай трудно было доставить в город, а пуще того — вырастить. В Весле уже случилась вспышка антонова огня — болезни, связанной с поражением зерна головней. И мошкары прибавилось — комарья в особенности.
Зимы же, пусть снежные и слякотные, были мягче, чем когда Отряд стоял тут лагерем. А мягкие зимы обещают плохой урожай. С другой стороны, меньше стало и дичи — звери не могли кормиться в глубоком снегу.
Циклы. Просто циклы, так учат нас древние. После прохождения Великой Кометы наступают плохие зимы. Но этот цикл был всем прочим цикл.
А сегодня погода была особенно впечатляющей.
— Сделка, — объявил Гоблин.
Он ничем не торговал — впереди громоздилась крепость, давным-давно отбитая Отрядом у мятежников. Дорога петляла под ее ухмыльчивыми стенами. Меня мучили предчувствия, как обычно, стоило нам оказаться под стенами имперского бастиона. Но в этот раз для беспокойства не было причин. Госпожа была столь уверена в Форсберге, что огромная крепость оказалась оставлена. Следовало бы сказать — заброшена. Соседи, как это в обычае крестьян по всему миру, растаскивали ее по кусочку. Полагаю, это единственное, что они получали в обмен на свои налоги.
— Завтра в Весло, — сказал я, когда мы вылезали из фургона у придорожного постоялого двора в паре миль от Сделки. — И в этот раз чтоб никаких выходок. Все слышали?
У Одноглазого хватило совести изобразить смущение. Но Гоблин начал возмущаться.
— Поговори-поговори мне, — посоветовал я. — А Следопыт тебя тем временем оглушит и свяжет. Мы не в игры играем.
— Жизнь — это игра, Костоправ, — ответил Одноглазый. — Ты слишком серьезно ее воспринимаешь.
Тем не менее они вели себя прилично — как той ночью, так и на следующий день, когда мы въехали в Весло.
Я нашел постоялый двор для мелких торговцев и путешественников в районе, куда мы прежде не заглядывали. Внимания мы не привлекли. Мы со Следопытом присматривали за колдунами, но те вроде бы не собирались делать глупостей.
На следующий день мы со Следопытом отправились искать кузнеца по имени Песок. Гоблин и Одноглазый остались на постоялом дворе под угрозой самых страшных кар, какие я только мог придумать.
Найти заведение Песка оказалось несложно. В своем деле он был давно известен и снискал уважение. Мы следовали полученным указаниям. Проходили по знакомым мне улицам. Тут Отряд претерпел немало приключений.
По дороге я обсуждал те приключения со Следопытом.
— Здесь немало новых домов, — заметил я, — Мы тут изрядно накуролесили.
Пес Жабодав шел с нами — последнее время у него случались приступы активности. Внезапно он остановился, подозрительно огляделся, сделал несколько осторожных шажков и опустился на брюхо.
— Неприятности, — перевел Следопыт.
— Какие?
На вид — ничего особенного.
— Не знаю. Говорить-то он не умеет. Просто показывает: «поберегись».
— Ладно. Осторожность денег не просит.
Мы свернули в лавочку, где торговали и чинили упряжь. Следопыт поболтал с приказчиком — якобы нужно ему охотничье седло, на крупного зверя идти. Я стоял в дверях и осматривал улицу.
Опять-таки — ничего примечательного. Люди, как обычно, носятся по обычным своим делам. Но чуть погодя я приметил, что у лавки Песка не толпится народ. И звона кузнечного не слыхать — а ведь, по идее, Песку полагалось бы присматривать за толпой подмастерьев и учеников.
— Эй, хозяин! А что у того кузнеца случилось? В последний раз, как мы заглядывали, он нам кой-какую работенку делал. А сейчас пусто вроде.
— Серые мальчики с ним случились. — Шорник явно чувствовал себя не в своей тарелке. Серые мальчики — это имперцы. На севере они носят серые мундиры. — Мало дураку было прежде. Мятежник он.
— Паршиво. Кузнец-то хороший. Был. И что нормальных-то мужиков на политику тянет? Нам бы хоть на жизнь заработать.
— Да я понимаю, братец. — Шорник помотал башкой. — Вот что скажу. Если вам к кузнецу, идите-ка вы со своими делами отсюда подальше. Серые тут все время ошиваются, кто ни спросит — тут же забирают.
В этот самый момент из-за кузни вышел имперец и пристроился рядом с торговцем пирожками.
— Чертовски неуклюже, — заметил я. — И неумно.
Ремесленник глянул на меня косо, но Следопыт, прикрывая меня, отвлек его. Не так он и туп, как мне показалось сперва. Просто необщителен.
Потом Следопыт сказал, что подумает над предложением шорника, и мы отошли.
— Что теперь? — спросил Следопыт вполголоса.
— Можно после заката приволочь Гоблина с Одноглазым, чтоб те наложили сонное заклятие, зайти и посмотреть. Но вряд ли имперцы оставили что-то интересное. Можно выяснить, что они сотворили с Песком, и попытаться на него выйти. Или можно отправиться в Курганье.
— Что самое безопасное.
— С другой стороны, мы не будем знать, что нас ждет. Мало ли почему арестовали Песка. Лучше обсудить с остальными. Одна голова — хорошо…
Следопыт хмыкнул:
— Много ли времени пройдет, прежде чем этот торгаш нас заподозрит? Чем дольше он думает, тем вернее приходит к мысли, что интересовались мы кузнецом.
— Может быть. Но сон из-за этого я терять не собираюсь.
Весло — город размеров немалых. Перенаселенный. Полный соблазнов. Теперь я понимал, чем Розы соблазнили Гоблина и Одноглазого. Последним крупным городом, который Отряд осмелился посетить, была Труба. Шесть лет назад. А с той поры только глушь и деревни. Я с трудом справлялся с собственными искушениями, Я знал в Весле пару местечек…
На прямой линии меня удерживал Следопыт. Никогда раньше не встречал человека, менее интересующегося обычными ловушками на людей.
Гоблин считал, что нам следует имперцев усыпить и допросить. Одноглазый хотел срочно убраться из города. Солидарность их исчезла, как мороз на ясном солнышке.
— Логически размышляя, — сказал я, — ночью охрана должна быть сильнее. Но если вас туда сейчас тащить, кто-нибудь непременно вас узнает.
— Тогда надо отыскать старца, что приволок первое письмо, — не сдавался Гоблин.
— Хорошая мысль. Но. Подумай: даже если ему очень повезло, ему до здешних мест еще ой как далеко. Его-то не подбрасывали по пути, как нас. Не-ет. Уходим. Нервничаю я в Весле.
Слишком много искушений, слишком много шансов быть узнанными. И слишком много народу. На равнине я привык к одиночеству.
Гоблин хотел еще спорить. Он слыхал, дескать, что северные дороги отвратительны.
— Знаю, — парировал я, — А еще я знаю, что армия строит новый тракт на Курганье. И провела его на север достаточно далеко, чтобы торговцы могли им пользоваться.
Споров больше не было. Выбраться из города им хотелось не меньше, чем мне. Неохотно согласился лишь Следопыт — тот самый, кто первым предложил уходить.
Глава 28 В Курганье
В Весле погода была маловдохновляющей. Севернее она становилась скиснувшим убожеством, пусть даже имперские инженеры сделали все, чтобы дорога оставалась проходимой. Большая часть тракта была покрыта уложенными встык просмоленными досками. В местах, где снега бывали особенно высоки, виднелись каркасы снегозащитных экранов.
— Размах впечатляет, — признал Одноглазый.
— Угу. — Предполагалось, что после триумфа Госпожи при Арче на Властелина можно наплевать. Не слишком ли много чести — поддерживать дорогу в таком состоянии?
Новая дорога проходила намного западнее прежней — Великая Скорбная река меняла русло и продолжала менять. В результате путь от Весла до Курганья стал на пятнадцать миль длиннее. Последние сорок пять миль дороги оставались недостроены, и там нам пришлось несладко.
Порой попадались торговцы — все едущие на юг. Они качали головами и говорили, что мы тратим время зря. Сказочные сокровища испарились. Дикари выбили всю пушную дичь.
С момента нашего отъезда из Весла Следопыт был не в себе, и я не мог понять отчего. Может быть, суеверие? Для форсбергского простонародья Курганье остается символом ужаса. Властелином матери пугают ребятишек, как букой. Четыреста лет его нет на свете, но печать не стерта до сих пор.
Последние сорок пять миль мы преодолевали неделю. Я начинал беспокоиться. Мы могли и не вернуться домой до зимы.
Мы только что выехали из леса на поляну вокруг курганов. Я остановил фургон.
— Тут все поменялось.
Из-за моей спины выползли Гоблин и Одноглазый.
— Тьфу! — Гоблин икнул. — Точно.
Курганье казалось заброшенным. Просто болото, хотя самые высокие точки прежнего Курганья оставались заметны. Во время нашего последнего посещения орда имперцев неутомимо и непрестанно расчищала, чинила, осматривала все вокруг.
Теперь здесь правила тишина. Она беспокоила меня еще больше, чем упадок Курганья. Неторопливый, неутихающий дождь моросит с темно-серого неба. Холод. И тишина.
Дорога тут тоже была завершена. Мы покатили вперед. До самого города — краска слезала с рассыпающихся домов — не встретили мы ни единой живой души.
— Стойте и назовитесь, — окликнул нас кто-то.
Я остановил фургон.
— А ты где?
Необычайно активный пес Жабодав прохромал к одной из развалюх и принюхался, На дождь вышел бурчащий стражник.
— Тут.
— Ох, напугали вы меня. Фитиль я, из товарищества «Фитиль, Кузнец, Кузнец, Портной и сыновья». Торговцы мы.
— Да? И эти тоже?
— Кузнец и Портной — в фургоне. А это Следопыт. Он на нас работает. Мы из Роз. Прослышали, что дорога на север опять открыта.
— Теперь-то разобрались, что к чему? — Стражник фыркнул. Я выяснил, что в хорошем настроении он пребывал но случаю погоды. Лень, но тутошним меркам, выдался ясный.
— Как у вас тут дела делаются? — спросил я. — Нам где-то в определенном месте останавливаться?
— Кроме «Синелоха», вам приткнуться негде. Там посетителям рады будут. Устраивайтесь. Завтра к утру доложитесь в штабе.
— Хорошо. А где «Синелох»?
Стражник объяснил. Я дернул за вожжи, фургон тронулся.
— Не слишком строго, — заметил я.
— А куда бежать-то? — возразил Одноглазый. — Они знают, что мы здесь. Путь отсюда только один. Не станем играть по их правилам — заткнут горлышко, и все.
Ощущение возникало именно такое.
И еще погода вносила свою лепту. Мрачность. Уныние. Улыбки были редки, да и те по большей части дежурные.