Потом нас провели в оружейную и далее в отдел «Спецсредства», где показали все – от взрывающихся носовых платков до стреляющих пирожных. Причем в платок можно было высморкаться, а от пирожного откусить, правда, не очень глубоко, чтобы не обломать зубы. На вкус – пирожное как пирожное, я едал и похуже.
Ничего не выбрав в этом отделе, я вернулся в основное хранилище. Здесь тоже разбегались глаза. Пахло железом и маслом. Я подержал в руках пистолет, который невозможно обнаружить металлоискателем, и со вздохом удивления вернул его на полку. Керамические пули, да еще бронебойные – это я еще в состоянии понять, а безгильзовые патроны существуют давным-давно. Но какая нужна керамика, чтобы ствол при выстреле не осыпал окружающих собственными осколками?!
– Дрянь, – безжалостно прокомментировала Надя. – Баллистика ни к черту. Хуже «макара», а с «гюрзой» вообще никакого сравнения. Только и годится, чтобы проносить на борт и захватывать самолеты. Возьми лучше вот это.
Пистолет незнакомой породы удобно лег в руку. Пришлось изобразить бестолковость новичка – по легенде, Свят не имел практики пистолетной стрельбы.
– Автомат бы мне… С пистолетом в руках я все равно что пацифист.
– Тогда возьми вон тот, он легче. Только держи его в кобуре и не вынимай без крайней нужды. А автомат мы тебе сейчас подберем.
Получив новый пистолет, я, конечно, тут же навел его на лампочку, сказал «кх», изобразил гаубичную отдачу и засмеялся. Кретин кретином. Свят типичный. Стерляжий молча дал мне по рукам. Надя была спокойна и деловита. По-видимому, вид оружия не вызывал у нее никаких особых эмоций.
– Я и не знал, что ты спец-оружейник, – заметил я, потирая ушибленную кисть.
– Кандидат в мастера, но только из винтовки, – сказала Надя. – Пробовала и пистолет, но это не по мне. Часами стоять с гантелью в руке, чтобы потом незнамо зачем выбить десятку? Да я лучше подойду и шилом мишень проковыряю. А в бою – метну гранату. Знаешь, во мне никогда не было настоящего желания заниматься спортом, азарта этого идиотского… – Она вздохнула и развела руками. – Вот потому-то я и не мастер.
– А зачем мне дома мастер по стрельбе? Бить мух можно и мухобойкой.
– У себя дома сам бей. Я тебе ничего не обещала.
– Неправда, ты обещала подумать.
– О тебе? Ты даже не спросил обо мне ни разу.
– Опять врешь. Спрашивал. У уродов в белых халатах. В одного даже клизмой кинул, только не попал…
Она засмеялась и ничего не ответила. Тут из-за стеллажей с оружием вынырнул Аскольд с «абаканом» на тощей шее и пристал к Наде с идиотскими вопросами, а меня одарил нелюбезным взглядом. Еще один поклонник. Разыгрывать ревность на виду у Стерляжего я не стал – чего доброго, решит, что собрал неподходящую команду для визита в иные миры. Плевать я на них хотел, на миры, но ведь без этого я не скоро попаду на «Гриф»!
Нам принесли легкий ужин, а затем последовал медосмотр, и я, разумеется, устроил шоу а-ля Свят. Аскольд хихикал, Стерляжий фыркал и морщился, а Надю осматривали в другом помещении. Тем лучше. От стихийного психолога мне следовало держаться как можно дальше. Но как совместить инстинкт самосохранения с ролью влюбленного шута?
Я играл роль. Руины Свята, застрявшие на задворках моего сознания, нисколько не возражали. Правда, мне всякий раз приходилось специально обращаться к ним за помощью.
И все же я нисколько не сомневался, что сумею успешно выделываться под Свята в течение тех двух суток, что нам предстояло пробыть на «Грифе», занимаясь подготовкой и ожидая благоприятной либрации. Людей я обману. Неизвестный и незаметный метод проверки лояльности – вряд ли. Но здесь я был согласен с Бербиковым: стоило рискнуть. Ведь Свята уже один раз проверяли, неведомо как ухитрившись дистанционно просканировать ментоматрицу. Всю надежду я возлагал на то, что сейчас – именно сейчас – меня не станут проверять повторно.
Только в кабине лифта и только после старта я позволил себе немного расслабиться и перестал хохмить. Я был жив и летел на орбиту, а значит, повторной проверки не было. Ни обыска, ни просвечивания – зачем они? Мне доверяли и демонстрировали доверие.
Дорого оно им обойдется, это точно.
На «Грифе» всегда непочатый край работы; я и не надеялся сачкануть. Поэтому я еще в лифте ознакомился со схемой и кратким описанием блока управления Кошачьим Лазом. Ничего особенного, обыкновенная широтно-импульсная модуляция сигнала, выведенного на три точки с регулируемой разностью по фазе, а многочисленные электронные навороты служили лишь для пущей надежности, термоустойчивости и тому подобного. Только один участок схемы понравился мне новизной и изяществом решения, остальное я уже где-то видел. Управление осуществлялось двояко: через компьютер и прямо с передней панели, на выбор. Тут и ребенок разобрался бы, если дать ему достаточно времени. Мне хватило часа, и я еще успел подремать впрок, понимая, что на «Грифе» мне будет не до сна.
Лифт тут же убежал вниз, увозя старую смену. Убыл на Землю Димка Фролов, уехали двое других асов-истребителей, специалистов по заколачиванию чужих спутников в лузу атмосферы, уехала половина операторов и один бортинженер. Второй остался, и Капустян остался, готовя станцию к передаче следующей смене, оба издерганные и паникующие. Дефекты сыпались, как из рога изобилия. Капустян кричал, что работать на «Грифе» все равно, что тонуть на «Титанике» – медленно, верно и очень противно. Увидев меня, он просветлел, обозвал лучом света в темном царстве, надеждой Корпорации и отцом родным и выпросил у Стерляжего себе на подмогу. Меня никто не спросил. Мой босс покочевряжился и уступил «этого клоуна» сроком на одни сутки.
Меня бросало то в жар, то в холод не от нервного напряжения – к черту! я был спокоен! – а от разладившейся к свиньям терморегуляции. Один модуль все-таки пришлось отключить и загерметизировать, сбросив его функции на резервные цепи; прочее поддавалось настройке. Я порядком измучился и орал на всех, требуя то инструмент, то чтобы с центрального пульта прогнали тот или иной тест, то чтобы поблизости от меня не слонялись бестолковые рукосуи. Через пятнадцать часов космический «Титаник» еще не встал на ровный киль, но уже не тонул. Я потребовал, чтобы мне принесли с камбуза перекусить, заправился и приступил к главному.
Знаете анекдот про то, почему у некоторых космонавтов руки красные да опухшие? Правильно, по рукам их, по рукам! Во избежание и для профилактики. Иному деятелю, будь он хоть семи пядей во лбу, противопоказано иметь дело с техникой сложнее молотка – и то ведь ударит по гвоздю не иначе как через прокладку из собственного пальца. Но то его палец и его проблемы. Доверять «Гриф» людям пусть умным, пусть образованным, пусть сверхлояльным, но не любящим технику беззаветной любовью – самый верный способ загадить околоземное пространство еще одним куском мертвого железа, крупнейшим из существующих.
Я вдруг понял, что€ попрошу у Бербикова после успешного завершения операции. «Гриф» должен жить, и об этом позабочусь я. Пусть даже Кошачий Лаз будет свезен с Луны Крайней на Землю и орбитальная невидимка лишится своей функции транзитного пункта – все равно «Грифу» найдется применение. Платина платиной, а на космосе можно делать деньги ничуть не хуже. Хотя бы на космическом туризме. Всего-то и надо, что пристыковать к станции «смотровую площадку» – отсек с иллюминаторами и оптикой для наблюдений Земли и Луны. Расходы минимальны, доход огромен. Решено: когда мои функции одноразового агента окажутся исчерпанными, попрошусь в коменданты космической гостиницы. Что мне еще делать? Буду следить за исправностью аппаратуры, покрикивать на постояльцев и давать по рукам всем без разбора. Это будет советская гостиница, без всяких там буржуазных иллюзий насчет правоты клиента…
Мирное и почтенное занятие, а главное, открытое и сравнительно безопасное. Нет, военным применением энергошнура я заниматься не намерен, пусть им другие занимаются, которые согласны увязнуть в строжайшей секретности, как мухи в клею. А с меня хватит. Достаточно носил чужую личину, и сейчас выкобениваюсь под Свята Горелкина последние часы…
Не особенно маскируясь – все равно никто ничего не поймет, да и застращал я всех до того, что ко мне подходить боялись, – я снял ничем не приметную панель, вытянул из схемных потрохов четыре тоненьких разноцветных проводочка, два соединил скруткой, а два пристыковал к добытой из тайничка горошине и сунул горошину в ухо. В кают-компании шла речь обо мне. Слышно было отчетливо.
– Шалопай, каких мало, но талантлив, слов нет, – признавался Стерляжему Капустян. – Может, уступишь потом? Дурь из головы выбросит, человеком станет. Он у меня через пять лет в классного начальника смены вырастет, зуб даю.
Вырасту, подумал я. Только не через пять лет, а завтра. Хреновые вы мичуринцы, жаль мне вас.
Вырасту, подумал я. Только не через пять лет, а завтра. Хреновые вы мичуринцы, жаль мне вас.
– На кой мне твой зуб с кариесом, – грубо отвечал Стерляжий. – Сам его носи. С этим клоуном ежовые рукавицы нужны, а ты не умеешь. Нет, не отдам. Сядет он тебе на шею, ты же и начнешь вопить: будь другом, Вадим, сними с меня эту гадость…
Я выскреб горошину из уха. Разговор был для меня не нов, я только хотел убедиться, что сымпровизированная Святом система прослушивания все еще исправно действует. Шут ловил кайф, а сделал полезную для серьезного человека вещь. А то, чего он не сделал за ненадобностью, сделаю я.
– Устал? – спросила сзади Надя. Я не заметил, как она подобралась. Под мышкой у нее притихла кукла Аграфена. – Сока выпьешь? Витаминизированный.
– Выпью.
Я и вправду устал, но главное было еще впереди. Насосав полный рот витаминизированного сока, я сглотнул, вернул Наде фляжку, кивнул в знак благодарности и с головой залез в электронные джунгли. Уйди, не мешай. Не видишь – работаю. На Корпорацию и на всех вас. В поте лица.
А когда я вылез из джунглей, Нади уже не было. Я не хотел на нее смотреть ни сейчас, ни потом, когда она умрет. На других – пожалуйста и с большим равнодушием, а на нее – нет. Выдуманный, убитый, изгнанный на задворки сознания Свят Горелкин не простил бы мне. Разорвал бы меня пополам. Его, подлеца, и в водке не утопишь, выплывет, во сне будет являться, гад.
Пришлось помучиться с поисками фидера широконаправленной внешней антенны, а потом еще и с подключением к нему маленькой плоской коробочки, сработанной под калькулятор. Демаскирующая широконаправленная антенна на «Грифе» вообще не была никому нужна, ее держали на крайний пожарный случай. Подключившись, я набрал код, и на Землю ушел сигнал. У меня еще была уйма времени – минут десять.
Через десять минут спецназ возьмет под контроль первую площадку на мусоросжигающем заводе вместе с лифтовой кабиной. Возьмет быстро и эффективно, с учетом прошлого негативного опыта. Очень возможно, что какой-нибудь холуй Корпорации из наземного персонала успеет дать тревожный сигнал на «Гриф», но это уже не будет иметь никакого значения. Принять его смогу только я.
Затем придет черед подземного завода. Лично мне было все равно, захватят его или позволят противнику затопить подземелье водой, а если захватят целым и невредимым, то будут ли впоследствии использовать или попросту зальют катакомбы бетоном, уменьшив количество пустот под городом. Не моя компетенция.
Я отсоединил калькулятор от фидера, соображая, как лучше поступить: подключить его к системе регенерации воздуха или просто полетать с ним по отсекам. Выбрал первое. Нашел на потолке нужный шланг, аккуратно надрезал его, вставил тонкую трубочку и облепил стык герметиком. Вынул из внутреннего кармана носовой фильтр, сунул поглубже в ноздри. Дышать сразу стало труднее. Главное не вдохнуть нечаянно ртом, а через кожу эта дрянь не убивает… Поддел ногтем крышку и иглу на втором конце трубочки ввел в клапан фальшивой батарейки. Осталось лишь набрать на клавиатуре 101*101, услышать слабое шипение и несколько минут не дышать ртом. После чего дезактивировать воздух, задействовав вторую фальшивую батарейку, проплыть в аппаратный модуль и управлять прибытием лифта. Больше ничего.
Вероятно, можно было сделать иначе. Наверняка существовал какой-то специальный сигнал с Земли, подтверждаюший: в лифте только люди Корпорации, бояться нечего. Или даже несколько дублирующих друг друга сигналов-паролей. Либо наоборот, показателем того, что все благополучно, являлось отсутствие сигнала. Не может быть, чтобы после прошлогоднего трагического фиаско генерал Бербиков по-прежнему находился в роли слепого котенка. Он просто выбрал наиболее надежный вариант. Он был прав. Если уж бить, то бить насмерть. Молниеносно. Это готовиться к удару можно годами.
Прав был и Стерляжий: человек должен понимать, что отвечает жизнью за некоторые свои поступки. Совершать ему их или нет, а если да, то за какую цену – его личное дело. Каждый выбирает сам.
Те, кто находился сейчас на «Грифе», – выбрали.
Я ткнул в единицу, затем в ноль, потом еще раз в единицу. Ткнул в знак умножения. Пальцы не дрожали. Я старался быть очень собранным. Я мог довести «Вибрион» до конца, только не совершая никаких рефлекторных действий.
За спиной послышался шорох – кого-то принесло. Можно было прямо сейчас набрать на калькуляторе три последние цифры и постараться не смотреть на того, кто позади меня вплыл в модуль. Вряд ли зрелище предсмертных конвульсий будет приятным. А можно было сперва выпроводить гостя вон.
Я так и хотел сделать, но что-то коротко свистнуло и ужалило меня в шею. Пчела. Я схватился за ужаленное место и обнаружил оперенную стрелку, засевшую в коже. Выдернул. Удивился. Понял. Из последних сил потянулся к клавишам свинцовыми пальцами, уже понимая, что дотянуться-то дотянусь, а сил нажать – не хватит…
– Берш – это рыба, – откуда-то издалека послышался голос Нади. – Вроде судака. Хищная рыба. Только мелкая. А вибрион еще меньше и, главное, гораздо гаже…
Я не сумел даже стиснуть зубы – они не стискивались. Ватная истома разлилась по телу. Все пропало. Операция провалилась. Вероятно, я сам ее провалил. Но это же нечестно! Где, в чем я прокололся? Я же отыграл как надо! Покажите мне мою ошибку! Ткните носом! Нет, это случайность, глупое недоразумение, никакой ошибки не было…
Я едва не заплакал от горя и бессилия, но и этого уже не мог. Кажется, сумел лишь всхлипнуть. Потом – не помню.
Глава 4
Очнулся я с ощущением легкой тошноты, головокружением и мыслью о том, что терять сознание не по своей вине входит у меня в привычку. Мысль как мысль, обыкновенная, зато привычка паскудная. Допрыгаюсь – когда-нибудь меня отключат навсегда.
Затем я вспомнил, что произошло, и на целую секунду затосковал. Потом стал прикидывать, как лучше выкрутиться.
Я свободно парил в кают-компании. Мои руки были схвачены за спиной наручниками и пристегнуты к лодыжкам. Поза не из приятных.
– Привяжите его к чему-нибудь, – прозвучал раздраженный голос Стерляжего. – Болтается, как это самое в проруби… Нет, только не к панели. Себе дороже. Пусть в центре висит, на растяжках. Вон туда шнур продерни и туда.
Кто-то сопел в затылок. Меня перевернули, и я увидел всю компанию – Стерляжего, Надю и Капустяна. Белобрысый Аскольд возился со шнуром, фиксируя меня так, чтобы я ни в коем случае не мог дотянуться до стен. Дурак. И Стерляжий тоже дурак и перестраховщик, если думает, что я могу каким-то образом взять над ним верх, дотянувшись до панели управления. В аппаратном модуле – да, смог бы, но не в кают-компании же!
Словом, меня зафиксировали, и я повис. Сопротивляться или просто трепыхаться я и не думал – что толку? Очевидно, мне предстояло еще немного пожить, пусть и в неудобной позе, а там посмотрим. Ликвидировать меня без допроса начальство «Грифа», по-видимому, не собиралось.
– Что же ты, сукин сын, а? – сказал Стерляжий.
Я промолчал – вопрос относился к числу риторических. Похоже, Стерляжий принял мое молчание за нежелание отвечать толково, правдиво и не раздумывая. Это он зря: теперь даже дети знают, что специалисты своего дела обязательно разговорят клиента. И даже неспециалисты вроде Стерляжего. Если постараются.
– Это не он, – вмешалась Надя. – Он не Святополк Горелкин. Он Олег Берш, агент в чине майора. Вибрион для «Грифа» и для всех нас.
– Какой еще вибрион? – спросил Капустян.
– Тайная операция так называется. А главный исполнитель – вот он висит, вибрион холерный…
Зря она это сказала. Холера ассоциативно связана с выгребной ямой. У каждого человека есть свой личный темный страх, обычно глубоко запрятанный. Для меня это страх погибнуть, захлебнувшись в канализационном коллекторе. Именно в нем. Будто не все равно, где помирать.
В кают-компании было жарко – терморегуляция опять барахлила. Аскольд потел, Стерляжий тоже. Надя обмахивалась книгой, придерживаясь другой рукой за скобу, чтобы не улететь. Капустян висел просто-напросто в трусах, выставив на обозрение широченную волосатую грудь, подпертую выпуклым шерстистым животиком.
Тут же с невинной физиономией плавала глупая кукла Аграфена, распотрошенная и напоминающая препарированную лягушку, – плавала до тех пор, пока Стерляжий не поймал ее за ногу и не вышвырнул вон из кают-компании. Вот, значит, где на «Грифе» хранилось оружие – разумеется, пневматическое, стреляющее иглами! Недурно придумано. Не насчет игл, понятно, – надо быть редкостным идиотом, чтобы затеять на орбитальной станции пулевую стрельбу, – а насчет места хранения. А я-то, лопух, уже почти поверил в то, что оружия здесь нет, если не считать пулеметов в боевых капсулах да генераторов энергошнура…
Скрипнул зубами. Не помогло.
Пистолетом теперь поигрывал Стерляжий – чуточку картинно, но это не ввело меня в заблуждение. Когда человек по-настоящему зол, это чувствуешь сразу. Поигрывая пневматиком, он не меня пугал – успокаивал себя и, кажется, не слишком успешно.