– Что ты делаешь?! – пискнула я.
– Хочу ощущать своим телом всю полноту твоей задницы, – проговорил он. Хотя это и не был мой первый раз – далеко не первый, – но с какой-то точки зрения его вполне можно так назвать. Наконец-то нашелся мужчина, который знал, чего хотел, и, что еще лучше, знал, что надо делать, чтобы этого добиться.
А1 и я встречались несколько лет. Не сказать, чтобы это были простые отношения – но только не в сексе. Как только наши одежки летели в угол, туда же летели и наши ссоры. Я знала, что могу попросить его о чем угодно – и он мог сделать то же самое. Чаще всего мы всегда соглашались на то, чего хотел другой, но не дулись, если предложение бывало отвергнуто. Он был первым мужчиной, сказавшим, что я красивая, так, что я ему поверила. Первым человеком за пределами душа в спортзале, перед которым я могла расхаживать голышом. И я обожала его физически: А1 – высокий, но не чересчур, мускулистый, волосатый. Его темные прямые волосы и скрипучий голос были восхитительно анахроничны. Ему бы жить в пятидесятые годы, быть индустриальным магнатом – как раз тот типаж.
Ссорились мы так, что и сказать нельзя. Я понятия не имела, как сладить со страстью, которую испытывала к нему. Она казалась чересчур сильной и неуловимой – жидкая ртуть, утекавшая из моих ладоней. Мы, конечно, мирились в постели. Или на его кухонном столе. Или на письменном – у него на работе, когда уходил его начальник. В лифте. В здании университетской почты.
И мы делали это всеми способами, какие только можно представить, от экзотических (двойное проникновение, путы, «золотой дождь») до возмутительно прозаичных (поза миссионера, пока он смотрел по телику футбольный матч). С тех пор мне доводилось экспериментировать больше и грязнее со многими другими, но никогда я не испытывала такого ощущения расширения собственных границ.
А1 и я встречались несколько лет. Он был первым мужчиной, сказавшим, что я красивая, так, что я ему поверила.
Он был первым, кто приложил паддл[22] к моим ягодицам. В ответ я испробовала раздвоенный кожаный ремень на его заднице, пока он, перегнувшись через диван, старался не подставить под удар свои гениталии. Его впечатляюще разнообразная коллекция порнографии была первым в моей жизни знакомством с хардкором, и мы покупали всё новые журналы и, ликуя, распределяли их по категориям. То, что ему действительно нравилось – «водный спорт»[23], анал, женщины со спермой на лице, похожей на лягушачью икру, – занимало свое почетное место. Даже то, что он не любил, вроде скотоложства и лесбийского секса, удостаивалось взгляда, ибо он был истинным коллекционером. Недвусмысленное разрешение просто смотреть на чье-то тело – в противоположность пиратскому взгляду тайком в спортзале или воровскому подглядыванию перед тем, как задернуты занавески и выключен свет, – было восхитительно.
Я начала встречаться с А2 через пару лет после того, как мы с А1 разошлись. Он был чувственным любовником. Не то чтобы нежным, но сильным и неторопливым. Мне казалось, что он не делает никаких лишних движений, и я была просто покорена его длительными, рассчитанными действиями. Порой он, с его бледной кожей и светлыми волосами, казался подростком. Или даже еще младше – мальчишкой-переростком. Ни одно тело и ни одно прикосновение не казались мне такими правильными, как его. Так было с самого начала и до конца нашей связи. Ничьи пальцы, ничей язык так не соответствовали моему представлению об идеальном любовнике. Его тело было худощавым, но мускулистым. Высокий, но не дылда. Ни единого лишнего грамма веса.
У него дома была стиральная машина, а у меня – нет. Я однажды пришла к нему с вещами для стирки и обнаружила в пустом барабане пару своих собственных трусиков.
– А что это они здесь делают? – поинтересовалась я.
– Я скучал, когда ты уехала домой на прошлые выходные, и надевал их, – ответил он.
Я осмотрела эластичную ткань. У него были такие узкие бедра, что, похоже, белье нигде не порвалось.
– Может, нам стоит прикупить парочку для тебя? – пошутила я.
– Может, и стоит, – ответил он. На полном серьезе.
Я уловила намек.
Проснувшись и позавтракав (яйца-пашот на тосте, если была голодна, капучино и ломтик халы – если нет), я катила на велосипеде к дому А2. Он обычно просыпался поздно и, когда я приезжала, был еще в душе. Дверь спальни он оставлял открытой, я шла к ящику комода, в котором лежало почти два десятка трусиков. Выбрав одни, оставляла их в ящике его прикроватной тумбочки и возвращалась в переднюю комнату. Он выходил и одевался. Никаких комментариев по поводу трусиков – они приберегались на потом.
Мы проводили бо́льшую часть дня вместе. Он работал дома, а у меня в то время был скользящий график в книжном магазинчике неподалеку. Когда я работала, он иногда делал перерыв и приносил мне то чай, то кофе из ближней забегаловки. Мы читали воскресные приложения, я давала ему переплетенные пилотные экземпляры готовящихся к выходу книг из кладовки. Моими коллегами были пьющая абсент полубезумная дамочка средних лет и часто отсутствующий, вечно всем недовольный босс. Почти каждую неделю дело кончалось тем, что я отрабатывала половину их часов, но я была не против. Там были книги – великое множество. И так здорово, когда порой в магазин заглядывал какой-нибудь знаменитый автор! Хотя я заметила, что они частенько, не задерживаясь, проскакивали в дверь и устремлялись к полкам, проверяя, есть ли там их книги, а уж только потом возвращались к входу, чтобы поздороваться со мной.
После работы А2 ждал меня дома. Никаких слов, я шмыгала в дверь и прямо к дивану. Он садился, закинув руки на спинку, а я зубами расстегивала его джинсы. Эта задача почему-то всегда оказывалась труднее, чем мне помнилось с прошлого раза. Потом – первое мелькание шелка или кружев и его затвердевший дружок, распирающий ткань. Я зарывалась лицом в его промежность и вдыхала через трусики ароматы дневного пота, мочи и предспермы. Целовала его мелкими частыми поцелуями, лизала белье, пока оно не начинало прилипать.
А2 любил тормошить меня, вертеть в руках. Он раздевал меня догола, но сам оставался в эротичных девичьих трусиках. Когда он брал меня – почти всегда анально – сдвигал их в сторону, чтобы они давили на основание его пениса и цеплялись за яички.
Несколько месяцев спустя трусиков стало недостаточно. Я купила летнее платьице – короткое, яркое. Он примерил его. Я рассмеялась и трахнула его прямо в платье, лишь слегка сожалея о том, что его бедра стройнее, а ноги – лучше, чем у меня.
После работы А2 всегда ждал меня дома. Он садился, закинув руки на спинку, а я зубами расстегивала его джинсы.
– Давай сходим на распродажу, – сказал он как-то в выходные. Мне не пришлось спрашивать, кому мы будем покупать вещички. Вскоре несколько коротеньких хорошеньких платьишек присоединились к трусикам, лежащим в его комоде.
Я знала, что у него есть другая женщина. Он сказал мне еще до того, как мы стали спать вместе. Я, возможно, запудрила себе мозги тем, что эти отношения почти закончились, поскольку она жила в другом городе в нескольких часах езды от него и, насколько я знала, всегда скверно с ним обращалась. Но однажды он поехал навестить друзей в тот город, где жила она. Несколько дней я сопротивлялась соблазну ключа, оттягивавшего своим весом мой карман, но в конце концов все же не устояла. Я перерыла весь его дом в поисках свидетельств ее присутствия: электронные письма, фотографии. Одна из них просто разбила мне сердце: ее роскошное лицо, широко улыбающееся, и розовая атласная пижама, расстегнутая до пупка. Я нашла ее имя, номер телефона и позвонила ей. Трубку никто не взял. Я оставила сообщение на автоответчике: «Это подруга А2, я просто хотела поговорить с вами – не беспокойтесь, это не срочно».
Я перерыла весь дом в поисках электронных писем и фотографий его любовницы. Одна из фотографий просто разбила мне сердце.
Она перезвонила.
– Алло, – произнесла усталым тоном.
Трудно было удержаться, чтобы не завопить. На моей шее запульсировала жилка.
– Вы знаете, кто я? – спросила я.
– Я о вас слышала, – ответила она.
Я рассказала ей обо мне и А2. Она восприняла все очень спокойно.
– Спасибо, – сказала под конец.
Через день после его возвращения я, как обычно, воспользовалась его ключом, чтобы войти, но он оказался не в душе.
Он ждал меня. Я ее расстроила, сказал он. Какое я имела право так поступать?
Я не ответила. Меня трясло от гнева. А что, для ревности должны быть какие-то особые права?!
Один из преподавателей в школе, где я училась, как-то провел с девочками нашего класса беседу о браке. На примере своей семейной жизни. «Любовь – это решение», – объявил он целому классу гормонально заряженных девчонок-подростков. Мы расхохотались. Любовь – это вовсе никакое не решение. Фильмы и песни говорили нам совсем о другом! Любовь – это сила, это дар. Мы были в том очаровательном возрасте, когда можно отсосать у лучшего друга своего брата в собственной спальне и продолжать верить в единственную истинную любовь.
Один из преподавателей в школе, где я училась, как-то провел с девочками нашего класса беседу о браке. На примере своей семейной жизни. «Любовь – это решение», – объявил он целому классу гормонально заряженных девчонок-подростков. Мы расхохотались. Любовь – это вовсе никакое не решение. Фильмы и песни говорили нам совсем о другом! Любовь – это сила, это дар. Мы были в том очаровательном возрасте, когда можно отсосать у лучшего друга своего брата в собственной спальне и продолжать верить в единственную истинную любовь.
Любовь – это решение. Ты должна открыть дверь, прежде чем кто-то сможет войти.
Потом я влюбилась в парня, который делал мне больно. Постепенно я пришла к точке зрения своего учителя. Ты должна открыть дверь, прежде чем кто-то сможет войти. Конечно, нет никакой гарантии, что ты сможешь контролировать себя – после того, как он войдет, пусть и не совсем логично, но это понятно.
Контроль над собой – вот о чем я думала. Но первая ревность так же точно порвала меня на куски, как и первая любовь. А2 и я ссорились и трахались, потом трахались и ссорились, потом стали ссориться больше, а трахаться меньше.
И даже когда у нас был секс, он стал другим. Когда-то он надевал женские трусики и перегибался через край дивана. Смеясь, я секла его по заднице хлыстиком для верховой езды. Через пару минут мы бежали в ванную, где он возбужденно приспускал трусы и вглядывался в зеркало. Если мне не удавалось отпечатать рисунок ткани на его коже, мы возвращались в комнату и начинали сначала.
Теперь же я просто секла его до тех пор, пока кожа его не вспухала и на ней не выступали пятнышки крови. Пока он не просил меня остановиться.
В те времена, когда мы делили ложе, А2 спал, обвив меня руками. Я брыкаюсь и сражаюсь во сне с простынями и одеялами, он сдерживал меня. Всякий раз, как его рука оказывалась на моем животе, я просыпалась, дивясь не только его неподвижности (во сне он был не намного спокойнее, чем когда бодрствовал), но и отсутствию у него инстинкта самосохранения. Тело – оно такое беззащитное: выживание нашего вида зависит от того, что находится под кожей, а не от тысячи шипов, выращенных на ней. Я могла бы сделать ему больно в любой момент, пока он спал. Если бы он повернулся, подставив мне свой позвоночник, я могла бы на него напасть.
Первая ревность так же точно порвала меня на куски, как и первая любовь.
И вот однажды я проснулась до будильника и обнаружила за раздвинутыми занавесками совершенно серое утро. Услышав вздох и думая, что он проснулся, я повернулась к нему. Он все еще нежился в сумерках сна, и его длинные руки были засунуты под съехавшую подушку под каким-то странным углом.
– Зачем ты так прячешь под нее ладони? – спросила я, потому что локти его торчали наружу, а кисти зарылись в постельное белье.
– Чтобы ты их не откусила, – пробормотал он и заснул еще крепче. Первый утренний скворец завел свою песенку на дереве за окном.
Он порвал с другой своей любовницей, но я так и не поверила в это до конца. Мы понемногу отдалились друг от друга, спали вместе все реже и реже, пока однажды он не начал встречаться с кем-то еще. И я тоже. Мы друг за друга порадовались.
Четверг, 18 декабря
Мы с Н. немного повздорили в зале. Ничего серьезного – это как с ягодицами: если к обычным тренировкам добавить выпады, им только на пользу. Но мы разошлись во мнениях относительно ужесточения для мигрантов доступа к коммунальным услугам и пособиям. Он категорически высказался «за». В каковой момент, каюсь, слова «параноидальный беженцененавистник» вполне могли промелькнуть в моих мыслях, если и не сорвались бы с языка.
Мы сумели удержаться в рамках, не придушив друг друга, и отправились ко мне есть ризотто. Разговор перешел на более безопасные темы, а именно – обувь, регби и кто в «Женах футболистов» щеголяет лучшим декольте. Я уверена, что в конце концов мы преодолеем этот раскол – как по поводу декольте, так и по поводу идентификационных карт. И то сказать, противоречия рассасываются не так быстро, когда оппоненты больше не могут спать друг с другом.
Пятница, 19 декабря
Мадам – сущая куколка, но ее легко сбить с толку. Речь вот о чем: я сидела на заднем сиденье кэба, а водитель пытался отыскать отель «Роял Кенсингтон» (которого, кстати, не существует). Я опаздывала на четверть часа. Мы, наконец, решили, что она, вероятно, имела в виду отель «Роял Гарден» в Кенсингтоне. Водитель ждал снаружи, пока я сверяла имя клиента и номер комнаты у портье. Оказалось, и вправду он. Я показала таксисту большие пальцы, и он отчалил.
Клиент был только что из душа и облачен в белый махровый халат. Мы прошли в гостиную номера, где сидела другая женщина, потягивая вино, уже топлес. Маленькая блондинистая милашка из Израиля.
Я сняла с нее юбку и туфли и зубами развязала ленточки на ее черных шелковых трусиках. Мне было сказано, что она – его подружка, но что-то тут не сходилось. Казалось, он знает ее не лучше, чем я. Если она была профессионалкой, то определенно не из моего агентства. Инстинкты, впрочем, могут обманываться, а в трио с чьей-то подружкой лучший способ действия – щедро расточать внимание женщине. Это было мне не в тягость: она пахла детской присыпкой, а на вкус – как теплый мед.
Мы прошли в гостиную номера, где сидела другая женщина, потягивая вино, уже топлес.
Мы переместились в спальню. Он пристроился ко мне сзади, а она встала на колени, чтобы поработать надо мной язычком, пальчиками и мини-вибратором. Я нашла исключительно гладкое тело клиента восхитительным. Кое-кто проводит очень много времени в салоне эпиляции, подумалось мне, – эффект, уравновешенный жесткой, нестриженой бородой. Волоски кололись и царапались, пока он возился в моей промежности.
– Не знаю, что ты там задумал, – сказала я, когда мое время подходило к концу, – но, думаю, было бы здорово, если бы ты кончил прямо на наши лица.
Девушка-израильтянка облизнула губы и подмигнула мне. Профи. Наверняка.
После я вытащила маленькую бутылочку абрикосового масла, и она сделала и мне, и клиенту совершенно роскошный массаж. Не наслаждайся я так – позавидовала бы ее умению. Пока я собирала по комнатам свои одежки, она колотила и мяла его спину.
Девушка-израильтянка облизнула губы и подмигнула мне. Профи. Наверняка.
Клиент вышел взять мое пальто. Я поцеловала девушку и кивком показала на бутылочку с массажным маслом, зажатую в ее крошечной ладошке.
– Оставь себе – ты найдешь ей лучшее применение, чем я.
Он вернулся и обнял ее за плечи жестом собственника, и мысли мои снова приняли иное направление. Эскорт? Подружка? Я не могла определить точно. Чаевые, которые он мне сунул, были равны стандартной оплате.
Суббота, 20 декабря
Я еду домой, повидать семью и друзей – как это у меня заведено. Этот Парень уехал на несколько недель к родителям – как это заведено у него. Я считаю, что некоторые вещи должны быть священными и неприкосновенными, защищенными от вторжения извне, даже если интервентом является твой партнер. И лицезрение того, как твои домашние напиваются и падают с ног в туалете, – одна из них.
Путешествие на поезде – одно из самых восхитительных чудес современной эпохи. Изобретя неограниченное число более быстрых, дешевых и удобных способов передвижения, мы настаиваем на сохранении устаревшего и (осмелюсь ли сказать?) безумно неудобного вида транспорта. Какой еще тип перевозок предполагает, что ты будешь самостоятельно добираться до вокзала, а потом от конечной станции. Ждать, пока железнодорожная компания не соблаговолит начать твое путешествие. Долго-долго томиться (даже без бесплатной газировки!) в вагоне, где сиденья и столики установлены так, что неминуемо трешься бедрами о каждого извращенца между Кингс-Кросс и Йоркширом.
Я это люблю – вы же знаете, что люблю!
Часто путешествуя этим маршрутом, я знаю – за несколько секунд до того, как голос кондуктора объявит Танной, – что мы через минуту будем на моей станции, и знаю, какой вагон окажется ближе всех к выходу из вокзала. Даже когда никто меня не ждет, а на такси двадцатиминутная очередь, первый шаг на платформу – это радость и наслаждение. Я могла бы провести экскурсию по этому вокзалу с завязанными глазами. И румянец удовольствия оттого, что я на родине, стою на своей земле, не сойдет с моих щек до самой смерти… или до тех пор, пока я не въеду на подъездную дорожку родительского дома. Смотря, что наступит раньше.
Воскресенье, 21 декабря
Мы с папой пошли погулять сразу после заката. Он объявил, что у него ноги сводит от долгого сидения на месте, но, я подозреваю, это лишь предлог, чтобы убраться подальше от моей матери, у которой начался приступ праздничной гиперактивности. Она – неразборчивая тусовщица, и каждый месяц у нее в обойме не меньше пяти-шести поводов попраздновать. Мне помнится, как ее сподобило на попытку подогреть семейный энтузиазм. То была вечеринка с фейерверком в честь Эйда[24]. Имея весьма смутное представление о том, что такое Эйд, кто его празднует или какие туфли подойдут для того, чтобы стоять в саду и вывихивать шею с целью поглазеть на взрывы цветного пороха, я приняла решение в пользу прогулки.