Рустем Сабиров И зеленый попугай
(история с хорошим концом)Дождливым апрельским днем, в недавно оттаявшем, а потому безотрадно грязном городском сквере, где-то ближе к пяти вечера человек по фамилии Саранцев ощутил тягостную бессмыслицу жизни. Он давно уже ее смутно подозревал, но все как-то разнопланово, по частям, а тут — все разом. Саранцев даже опешил от такого открытия и в некоторой задумчивости остановился у трехногой, со следами оставшихся с осени грязных подошв скамейки. Сейчас бы, как говорится, прокрутить ленту назад, чтоб все попятилось, торопливо и смешно семеня, и листья взлетели бы обратно на ветви, и поезда бы отползли от перрона задом наперед, и исписанный, исчерканный лист очистился бы строчка за строчкой, найти бы в этой сутолоке и мельтешне какие-то милые сердцу кадрики и предъявить как оправдание бог знает кому. Ведь, если откровенно, не мог Саранцев назвать себя неудачником.
Он скорее был удачлив, однако удачи были все какие-то мелкие, пустяшные, вымученные, словно выстоял он за ними какую-то тесную, потную очередь, получил, развернул, а там — не то, ни божества, как говорится, ни вдохновенья. Хотя, с другой стороны, и того, и другого было, вроде в избытке. Особенно последнего. Из всего этого выкристаллизовалась папка умеренно крамольных стихов, отмеченная снисходительно-ободряющей рецензией одного известного поэта. А из божеств в осадок выпала Тамара, бывшая работница Аэрофлота…
Его отвлекли голоса. Мимо чугунной изгороди сквера трое порозовевших от натуги мужчин со сдавленными стонами тащили огромное старинное трюмо, в котором Саранцев отразился рикошетом бледно и глупо, словно попал случайно в чужую фотографию. «Так вот и жизнь пройдет, — грустно подумал Саранцев, — блекло, пыльно и случайно. Так вот и пройдет…» От этакой фигуральной мыслишки стало почему-то легче на душе.
Энергичная процессия меж тем остановилась, один из троих вдруг махнул рукой, бросил скорбный труд и трусцой побежал в противоположном направлении, как раз в сторону Саранцева. У двоих оставшихся от дополнительной нагрузки глаза полезли из орбит. «Ты куда побег?! — отчаянно захрипел один из них, похоже, владелец трюмо. — Мы ж договорились! Ты ж пятерик взял!» — «Да там нести всего-ничего, — беспечно отмахнулся тот, не оборачиваясь. — Дотащите, мужики. У меня тут деловое свидание». — «У, сволочь!» — застонал хозяин, и поредевшая процессия двинулась дальше на подгибающихся ногах. Беглец же перемахнул через ограду и тяжело плюхнулся на скамейку, прямо на следы прошлогодних подошв. Впрочем, его брюки и плащ, как успел заметить Саранцев, были вряд ли намного чище скамейки.
— Ишака нашел за пятерик, — подмигнул он Саранцеву. — Я свой пятерик, пока по всей улице корячились, три раза отработал. Все на шару хотят, верно?
Саранцев пожал плечами и отвернулся. Человек показался ему неприятным, маленьким, колченогим с непропорционально большой головой и бледным рыхлым лицом, напоминающим чайный гриб. Ну да бог с ним, ему-то что…
Вдоль ограды сквера, громко цокая каблуками, прошла высокая, красивая женщина.
Но и она никак не отреагировала на его пристальный, взыскующий взгляд. Саранцев с грустью хотел было повторить мысль, что вот так жизнь пройдет мимо…
— Валя, Валя-Валентина! — прервало его размышление хриплое пение. — Все в тебе, ну все в тебе по мне. Ты, как елка, стоишь рупь с полтиной. Нарядись — повысишься в цене!
Саранцев нахмурился и обернулся. Игривый куплет исполнял, как и следовало ожидать, его случайный сосед по скамейке.
— Что, не нравится? — радостно засмеялся он, видя, что Саранцев раздраженно обернулся. — А я вот такой человек. И всех, кто мной недоволен, посылаю в одно интересное место.
Саранцев решил не связываться и отошел прочь. Оставшийся на скамейке сказал ему что-то еще, но он уже не слышал — вдоль ограды размашистой, уверенной походкой шла Тамара, бывшая работница Аэрофлота.
«Этого не доставало, — с тоской подумал Саранцев, втянув голову в плечи. — Интересно, заметит или не заметит?»
Менее всего желалось ему встречаться с Тамарой. «Выследила, — зло подумал он, хоть он и понимал, что это полная чушь, с чего бы ей его выслеживать. — Выследила!» — упрямо повторил он, и, поняв, что проскочить незамеченным не удастся, обреченно поднял голову. К его удивлению Тамара его не заметила, прошагала мимо, вошла в сквер и твердо направилась к той самой скамейке, с которой он только что ретировался.
«Чего это она, сдурела?» — обеспокоенно подумал Саранцев. Сидевший на скамейке субъект немедленно вскочил и, далеко выставив зад, склонился в шутовском поклоне. «Дать ему, что ли, разок?» — злобно подумал Саранцев, однако с места не сдвинулся, а, нахлобучив для чего-то шляпу, продолжил наблюдение. Далее случилось вовсе непонятное. Тамара вместо того, чтобы брезгливо обойти полупьяного идиота, вытащила из сумочки прозрачный пакет, постелила и присела на краешек. Обитатель же скамейки, все так же: не разгибаясь, как циркуль, описал полукруг, поворотился к ней и, кокетливо одернув на коленях непотребные свои брюки, уселся рядом.
«Ну и тем лучше!» — гордо сказал сам себе Саранцев и был по-своему прав, ибо происходящее избавляло его от некоторых неприятных формальностей. Дело в том, что Тамара последнюю пару недель стала его несколько тяготить. Своей истеричной ностальгией по воздушному флоту, из которого ушла когда-то из-за каких-то интриг, и по былым своим поклонникам, совокупного мизинца которых он, Саранцев, видимо, не стоил. Своими бесчисленными подругами, которым он был торжественно представляем, а потом сотрясаем сценами ревности. Своими неотвязными вопросами типа «О чем ты сейчас думаешь?», на которые надобно было давать немедленные обстоятельные ответы. Своими… Да много чем. Все это так, однако такая концовка была уж вовсе неожиданной.
«Брат, может быть?» — робко подумал было Саранцев, но тут же отмел предположение.
Загадочная парочка меж тем поднялась со скамейки и неторопливо двинулась вдоль аллеи к выходу. Тамара шла вальяжной походкой «женщины с прошлым», знающей себе цену. Ее спутник семенил следом прыгающей трусцой, то обгоняя, то отставая.
Вскоре они скрылись за деревьями, оставив Саранцева в одиночку отходить от потрясения и продолжать предаваться горестным размышлениям. «Тем лучше!» — вновь сказал себе он, но лучше не стало. И тогда Саранцев, презирая себя, двинулся вслед, по-воровски прячась за кустами, с трудом выдерживая дистанцию.
Парочка выбралась наконец из сквера и столь же неторопливо перешла не тротуар.
Саранцев, не спуская с них глаз и с отвращением выслушивая собственные жалкие оправдания, плелся следом. В какой-то момент парочка внезапно остановилась у киоска. Саранцев в страхе метнулся вбок, наступил на какую-то пыльную, увешанную шерстяными сосульками болонку. Собака громко, по-поросячьи взвизгнула. «Совсем уже озверел народ», — гневно сказала ему хозяйка. Саранцев пробормотал извинения, чем привел хозяйку в еще большее бешенство, и продолжил постылое преследование. Идти, впрочем, долго не пришлось. Парочка, как и следовало ожидать, дошла до Тамариного дома и скрылась в подъезде.
«Ну, довольны? — ласково спросил себя Саранцев. — Или желаете еще?» Спросил и понял: желает еще.
— Павлик? — удивленно воскликнула Тамара, когда Саранцев, покрутившись минут десять возле ее дома, поднялся по лестнице и позвонил в дверь. — Это ты?
— Так точно! — ответил Саранцев и просветленно улыбнулся. — Я и есть, Томочка-душечка. Ты, естественно, рада меня видеть. Правильно?
— Ну да, — Тамара оцепенело кивнула. — То есть я… Дело в том…
— Так пропусти ж! — вскричал Саранцев. — Прими же своего пупсика, своего Пашечку-канашечку! — Саранцев простер руки и сочно облобызал совершенно оторопевшую Тамару.
— Проходи, Павлик, — деревянным голосом произнесла Тамара и вдруг окончательно пришла в себя. — Именно! Проходи! Так даже лучше! Именно сейчас! — схватила не ожидавшего такого оборота Саранцева и чуть не волоком втащила в комнату.
Там, как и следовало ожидать, он увидел своего недавнего знакомого. Он с потрясшей Саранцева вольготностью восседал на тахте. Здесь, в тамарином жилище, да еще на этой тахте, он показался Саранцеву еще гаже, чем на садовой скамейке.
— Знакомься, Гоша! — высоким, истеричным голосом выкрикнула Тамара. — Это — Павел Владимирович Саранцев, мой давний добрый знакомый. А это Гоша, мой друг! — она поворотила к Саранцеву свое пылающее решимостью лицо.
— Дык мы уж виделись! — закричал Гоша, вскочил с тахты и судорожно стиснул руку Саранцева своими холодными воробьиными лапками. И тут же деловито поинтересовался: — Учишься, работаешь?
— Работаю, — буркнул Саранцев, стараясь глядеть в сторону.
— Где, если не секрет?
— На заводе.
— На заводе? Пропе-ел гудок заводской? Уважаю.
— Павел Владимирович — ведущий конструктор! — с издевательской почтительностью отрапортовала Тамара. — Его очень на работе ценят.
— Уважаю, — повторил Гоша и вдруг плаксиво прищурил глазенки и заканючил: — То-ом! Чтой-то у нас разговор с Павлушей не клеится. Во рту сухо, язык, как напильник. Ты бы, Том, пошарила в холодильнике. Для смазки внутренних органов.
— Я не пью! — резко перебил его Саранцев.
— Уважаю. Я тоже не пью, пока не налито. Так, я говорю, Том, ты в холодильнике-то…
Тамара притворно вздохнула и пошла на кухню, Саранцев последовал за ней.
— Тамара, — сказал он ей шепотом, плотно притворив дверь, — что это еще за фокус?
— Ты о чем, это? — с фальшивым удивлением пропела Тамара.
— Об этом тошнотике. Ты где такого нашла? Лепрозоид какой-то.
— А что? — Тамара дерзко прищурилась. — Ты уж не ревнуешь ли, Павлуша? Наконец-то, господи, дождалась? А чем тебе Гоша не угодил? Ты вообще за меня не беспокойся, я уж как-нибудь сама разберусь.
— Бред какой-то! — зло выдохнул Саранцев. — Нет, вообще-то мне действительно все равно. Однако…
— Ну а раз все равно, так ты иди, Павлик, в комнату, а то неудобно. На-ка вот, — она сунула в руки Саранцева початую бутылку водки и легонько вытолкнула из кухни. — Пейте пока. Я сейчас приду. — И задержавшись у двери, вдруг глянула ему в глаза и сказала полушепотом с нехорошей улыбкой: — Ты, небось, думаешь, ты его лучше? Напрасно. Он хоть не притворяется. А ты… Ладно, ты иди, я сейчас.
Саранцев вернулся в комнату в каком-то полусне. Он даже не успел заметить, как Гоша с ликующим воплем выхватил у него из рук бутылку. Все происходящее разом перестало его интересовать, он как бы с удивлением рассматривал сам себя со стороны, не понимая, почему он все еще здесь и что ему здесь надобно. Гоша между тем, радостно трепеща и повизгивая, налил себе водки в широкую фарфоровую пиалу и, захлебываясь, выпил.
— Не пьешь, значит? — радостно переспросил он. — И не пей, Паша, ну ее совсем.
Саранцев махнул рукой и опустился в старое продавленное кресло, прикрыл глаза и вдруг задремал. Сквозь сон он меж тем отчетливо слышал шаркающие Гошины шажки, его довольный, урчащий голосок. А во сне он увидел себя совсем молодым, в какой-то нелепой шутовской одежде, которой он мучительно стыдился, но сделать ничего не мог. Вокруг сновали люди, но никто по счастью не обращал на него и на его идиотский наряд никакого внимания. Он было успокоился, однако тут из-за каких-то густых зарослей вышла Тамара. Она была в своем шикарном югославском купальнике, том самом, который год назад с боем выбила на работе. Она, смеясь, указывала пальцем на Саранцева, и окружающие уже стали обращать на него повышенное внимание и ехидно смеяться. Саранцев хотел было бежать, но запутался в своих нелепых шароварах, спотыкался, падал, вызывая взрывы дружного и сплоченного смеха. «Да вы гляньте на него, люди добрые! — громче всех хохотала Тамара. — Поганец такой, а еще изгиляется! Он думает, он всех лучше, а на него самого глядеть тошно!» Не помня себя, Саранцев забежал в какой-то темный закоулок, едва не сбив кого-то с ног. «Извините!» — сказал он громко и тотчас замер, пораженный: перед ним стояла Лена, та самая фатальная красавица Лена, возникшая на какое-то мгновение из душного августовского вечера двадцатилетней давности, и тотчас канувшая туда же.
Здесь, пожалуй, есть смысл прервать ненадолго бредовые видения Павла Саранцева и рассказать эту незначительную историю, не имеющую к нашему повествованию, кстати сказать, никакого отношения.
Произошло это, как уже было сказано, лет двадцать назад. Совсем еще юный Павел Саранцев брел без особой надобности по улице, названной в честь великого пролетарского писателя и у телефонной будки, освещенной мертвенным светом аптечной витрины, увидел вдруг высокую и потрясающе красивую женщину. То, что она именно потрясающе красива, он понял еще издалека, когда черты ее лица еще не были отчетливо видны. «Так не бывает, — успокоил он себя, — таких просто нет».
Подойдя, однако, ближе, понял: бывает. Может, раз в жизни, но бывает. «Господи, — взмолился тогда юный и глупый Саранцев, — сделай так, чтобы она мне что-нибудь сказала! Хоть что-нибудь. А уж там…» И свершилось. Внимательно глянув на Саранцева своими немыслимо красивыми глазами, женщина сказала: «Молодой человек, можно вас на минуту?» Потеряв дар речи, Саранцев неуклюже повернулся к ней. «У меня к вам просьба, — женщина ободряюще улыбнулась. — Если, конечно, вас не затруднит».
«Да что вы, — сдавленно просипел Саранцев. Звук с трудом протиснулся сквозь сдавленное спазмом горло. — Конечно нет. То есть, в смысле не затруднит».
«Вот тут записан телефон, — она протянула ему наспех выдранный клочок из записной книжки. — Будьте добры, позвоните, пожалуйста. Очень неудобно об этом просить, но… В общем, если будет мужской голос, сразу передайте трубку мне. А если женский… попросите позвать Игоря. Запомнили? И-го-ря».
«А если спросят, кто его спрашивает, что сказать? Сослуживец?» — подал голос Саранцев да еще с какой-то гадкой развязностью, эдаким понимающим смешком.
«Да, — рассеянно ответила женщина и тотчас испуганно спохватилась: — то есть нет, конечно! Ни в коем случае! Они же работают вместе, чуть не забыла. Скажите просто: товарищ. Допустим, школьный. Не одноклассники. Значит, вот вам двухкопеечная. Только, пожалуйста, побыстрее, поздно уже».
«Никакого Игоря нет дома! — твердил про себя Саранцев, набирая номер и надеясь, что провидение и на сей раз не подведет. — Уехал Игорь в Нарьян-Мар на восемьдесят пять лет».
Трубку взяла женщина.
«Алло! Извините, что поздно, — произнес Саранцев солидно и вальяжно. Позовите, пожалуйста, Игоря».
«Игоря?.. А кто его спрашивает?»
«Школьный товарищ», — высокомерно ответил Саранцев.
«А, простите, кто именно?»
«Павел Владимирович Саранцев!» — выпалил он, по-свойски подмигнув женщине. Та напряженно улыбнулась в ответ.
«Минуточку, — растерянно сказала женщина в трубке. — Игореш, там тебя спрашивают, — послышалось откуда-то издалека, — какой-то Саранский».
«Слушаю! — голос Игоря был раздраженный и недовольный. — Кто это?»
«Одну минуточку. Сейчас с вами будут говорить!» — торжественно отчеканил Саранцев и передал трубку затаившей дыхание женщине. Та буквально выхватила ее у него из рук.
«Алло! Алло, это я, Игорек! Ну кто, кто. Лена!.. Хорошо, буду говорить тише. Игорек, — женщина перешла на полушепот, — мне с тобой надо срочно поговорить… Не по телефону».
Саранцев с достоинством вышел из будки, но выйдя замер, не в силах уйти.
«Игорек, — продолжала нежно лепетать Лена, — я говорю, мне: Кто? Да никто, господи. Какой-то совершенно незнакомый человек… Ну вот, а что мне оставалось делать?.. Ну что за глупости, Игорек, я его совершенно не знаю и знать не хочу. Его вообще уже нет, он исчез навсегда», — вдохновенно пела она в трубку.
После этого ничего уже не оставалось, как в самом деле исчезнуть. Навсегда.
Итак, возникла Лена. Она смотрела на Саранцева приветливо, но печально.
«Привет, Саранцев, — сказала она и улыбнулась. — Ты меня давно ждешь?»
«Давно, — кивнул Саранцев. — С того самого дня».
«Будто бы! — засмеялась Лена. — Ну вот, дождался. И что теперь?»
«Как что… Пойдем куда-нибудь».
«Не получится. Во-первых, у тебя какой-то странный вид. Куда с тобой пойдешь. Во-вторых…» — она с досадой покосилась куда-то в сторону.
«Игорь?» — догадался Саранцев и тут же увидел сияющую, довольную физиономию Гоши.
«Опять он!?» — ахнул Саранцев.
«Да как тебе сказать…»
«Понял, — мрачно кивнул Саранцев, — они все такие. Все на одно лицо. Что Гоша, что Игорек».
«И никуда ты, Саранцев, от них не денешься, — покачала головой Лена. — Куда ты, туда и они».
«Точно, — подтвердил Гоша и вдруг доверительно зашептал Саранцеву прямо в ухо: — Вот ты, Паша, такой умный, весь такой ведущий конструктор, вот ты мне скажи… Да ты, Паш, спишь что ли?»
Саранцев без всякой охоты открыл глаза. Реальность была еще гаже сновидения.
Гоша, уже изрядно пьяный, сидел за столом и глядел на него в упор недвижными, мутными глазами.
— Проснулся? Так вот, я говорю: что бабе всего больше нужно? А? Стишки? Лирика-романтика? Нет? Это дело? — он многозначительно выпятил локоть. — Тоже нет. То есть не совсем. Бабе, Паша, боле всего срам нужен. Понял? Чем срамней, тем скусней. Ты не отмахивайся, я тебе правду говорю.
Саранцев мотнул головой, словно отгоняя кошмарное видение и тут же заметил, что народу в комнате прибавилось. Вернулась Тамара. С ней было еще двое, маленький, угловатый человечек, передвигавшийся нелепыми толчками, как морской конек, и коротконогая, бесцветная женщина с неприступным лицом, упорно не желавшая снимать плащ. «Это Гелена, Павлик. Она тоже стишки пишет. Ты, Гель, нам почитаешь сегодня?»