– Ну разве что чуть-чуть.
– Вообще-то, я ничего не хочу, merci.
Он снял куртку и ботинки и прошел за ней в гостиную, где в камине потрескивали дрова.
– Спасибо, что присмотрели за Анри. И за то, что помогли приготовить для нас дом Эмили.
Невозможно было объяснить, насколько привлекательным выглядел дом для уставших странников в конце дороги.
Гамаш вдруг подумал: а что, если эта маленькая деревушка в горах и есть конец пути? И, как в большинстве случаев, вовсе не конец.
– Не стоит благодарности, – ответила Клара. – Габри одновременно проводил репетицию рождественского концерта, заставлял нас снова и снова петь «Гуронскую рождественскую песню». Я подозреваю, что, если вы начнете взбивать подушку, оттуда раздастся эта песенка.
Гамаш улыбнулся. Мысль о доме, наполненном музыкой, понравилась ему.
– Хорошо снова видеть свет в доме Эмили, – сказала Клара.
Анри заполз на диван. Медленно. Медленно. Ведь если подкрасться тихонько и ни на кого не смотреть, то никто и не заметит. Он вытянулся во всю длину, заняв две трети дивана, и осторожно положил голову на колени Гамашу. Гамаш виновато посмотрел на Клару.
– Ничего страшного. Питер не любил, чтобы собаки забирались на мебель, а мне нравится.
Это дало Гамашу зацепку, на которую он и рассчитывал.
– Как вы справляетесь без Питера?
– Очень странное чувство, – задумчиво ответила Клара. – Наши отношения будто не мертвы, но в то же время и не живы.
– Живой труп, – сказал Гамаш.
– Брак-вампир, – рассмеялась Клара. – Только без той радости, которую дает сосание крови.
– Вы скучаете?
– В тот день, когда он уехал из Трех Сосен, я проводила взглядом его машину, потом вернулась в дом и прислонилась к двери. Я поняла, что прижимаю дверь спиной на тот случай, если он вернется и попытается войти. Но беда в том, что я его люблю. Я просто хочу знать, закончен ли наш брак и не пора ли мне начинать жить по-новому, или же его еще можно возродить, – сказала Клара.
Гамаш несколько секунд смотрел на нее. Отметил седеющие волосы и удобную, небрежно подобранную домашнюю одежду. Отметил смятение Клары.
– Позвольте дать совет? – тихо произнес он.
Она кивнула.
– Я думаю, вам нужно попробовать жить так, будто вы сама по себе. Если он вернется и вы почувствуете, что жить с ним лучше, – прекрасно. Но вы будете знать, что вы самодостаточны.
Клара улыбнулась:
– Мирна советовала мне то же самое. Знаете, вы с ней похожи.
– О да, меня часто принимают за крупную чернокожую женщину, – согласился Гамаш. – Мне говорят, что это моя лучшая черта.
– А вот меня никогда за нее не принимают. И это мой главный недостаток, – сказала Клара.
Она обратила внимание на задумчивый взгляд его карих глаз. На его неподвижность. На подрагивающую слегка руку. Слегка, но все же заметно.
– Вы здоровы? – спросила она.
Гамаш улыбнулся, кивнул и поднялся:
– Абсолютно.
Он прицепил поводок к ошейнику Анри и надел на плечо сумку с собачьими припасами.
И они пошли по деревне – человек и собака – в красном, зеленом и золотом свете трех громадных сосен, оставляя следы в снегу, похожем на витражное стекло. Гамаш думал о том, что он сказал Кларе те самые слова, которые говорил Анни.
Когда ничто не помогло – психоанализ, посредничество, мольбы продолжить лечение, – Анни попросила Жана Ги покинуть их дом.
В тот сырой осенний вечер Арман сидел в машине по другую сторону улицы от их жилища. С деревьев падали мокрые листья, подхватываемые порывистым ветром. Они прилипали к лобовому стеклу, устилали дорогу. Он ждал. Наблюдал. Вдруг дочери понадобится его помощь.
Жан Ги ушел без принуждения, но, уходя, он увидел Гамаша, который и не пытался прятаться. Бовуар остановился посреди блестевшей под дождем улицы, окруженный вихрем мертвых листьев, и в его взгляде было столько яда, столько ненависти, что это потрясло даже главу отдела по расследованию убийств. Но и тут старший инспектор нашел чем успокоить себя. Теперь он знал, что если Жан Ги и надумает причинить вред кому-то из Гамашей, то только не Анни.
Тем вечером он ехал домой, испытывая облегчение.
С тех пор прошло уже несколько месяцев, и Гамаш знал, что у Анни больше не было никаких контактов с Жаном Ги. Однако это не означало, что она не тоскует по нему. По тому Бовуару, каким он был прежде и каким мог стать снова. Если ему предоставить шанс.
Когда Гамаш вошел в дом Эмили, Тереза поднялась с кресла у огня.
– Кто-то здесь хорошо вас знает, – сказала она, протягивая Гамашу хрустальный стакан. – Оставили бутылку отличного виски в буфете, пару бутылок вина и пиво в холодильнике.
– А в духовке – курица в вине, – добавил Жером, выходя из кухни с бокалом красного вина. – Она греется. – Он поднял бокал. – À votre santé[31].
– Будьте здоровы, – отозвался Гамаш, поднимая стакан за Брюнелей.
Тереза и Жером заняли свои места, уселся и Гамаш, стараясь не расплескать виски в процессе посадки. Рядом с ним на диване лежала мягкая подушка, и он шутки ради хлопнул по ней ладонью.
Звуков музыки оттуда не полилось, но он сам тихонько напел несколько нот из «Гуронской рождественской песни».
– Арман, как вы нашли этот дом? – спросила Тереза.
– Его нашел Анри, – ответил Гамаш.
– Ваш пес? – уточнил Жером.
Услышав свое имя, Анри поднял голову и снова ее опустил.
Брюнели переглянулись. Анри, будучи красивой собакой, все же никогда бы не смог поступить в Гарвард.
– Понимаете, он здесь жил, – объяснил Гамаш. – Его еще щенком взяла из собачьего приюта мадам Лонгпре. Вот почему он знал этот дом. Мадам Лонгпре умерла вскоре после нашего знакомства. Так у нас с Рейн-Мари и появился Анри.
– А кому теперь принадлежит дом? – спросила Тереза.
Гамаш рассказал об Оливье и о событиях сегодняшнего утра.
– Ну вы и хитрюга, Арман. – Тереза откинулась на спинку кресла.
– Уж не хитрее той маленькой шарады в вашем кабинете.
– Oui, – согласилась она. – Извините.
– А что ты сделала? – спросил Жером у жены.
– Она вызвала меня к себе в кабинет и устроила головомойку, – ответил Гамаш. – Сказала, что у меня бред и она больше не хочет участвовать в моих играх. Даже пригрозила пойти к Франкёру и все ему рассказать.
– Тереза, ты мучила и водила за нос такого несчастного, слабого человека?
– Пришлось. На тот случай, если меня прослушивают.
– Вы меня убедили, – сказал Гамаш.
– Правда? – На ее лице появилось довольное выражение. – Замечательно.
– Я слышал, его легко провести, – сказал Жером. – Его доверчивость стала притчей во языцех.
– Все детективы, расследующие убийства, страдают доверчивостью, – согласился Гамаш.
– И как же вы все-таки догадались? – спросил Жером.
– Помогли годы тренировки. И глубокое знание человеческой природы, – сказал Гамаш. – К тому же Тереза дала мне кое-что.
Он вытащил из кармана аккуратно сложенный лист бумаги и протянул Жерому.
Если Жером и в самом деле что-то нашел, то я должна исходить из того, что мой дом и кабинет прослушиваются. Я сказала Жерому, чтобы он собирал вещи для поездки в Ванкувер. Но не хочу, чтобы моя дочь оказалась замешана. Ваши предложения?
– Когда Оливье позвонил и сказал, что мы можем воспользоваться домом Эмили Лонгпре, я на обороте записки Терезы написал свою и попросил инспектора Лакост показать мое сообщение вашей жене.
Жером перевернул лист и увидел почерк Гамаша:
Езжайте в аэропорт к вашему рейсу, но в самолет не садитесь. Возьмите такси до молла Диз-Трент в Броссаре. Я вас там подберу. У меня есть безопасное место.
Доктор Брюнель вернул лист Гамашу. Ему запомнились первые слова из записки жены: «Если Жером и в самом деле что-то нашел…»
Его жена и Гамаш продолжили разговор, а он, потягивая вино и глядя в огонь, думал, что «если» здесь уже лишнее.
Он не сказал Терезе, но, когда она наконец уснула ночью, он сделал одну глупость. Включил компьютер и предпринял еще одну попытку. Он внедрялся все глубже и глубже в систему. Отчасти для того, чтобы посмотреть, что там обнаружится, а отчасти для того, чтобы попытаться привлечь наблюдателя. Если таковой есть. Жером хотел, чтобы тот вышел из укрытия.
И он вышел. Наблюдатель появился, но не там, где предполагал Жером. Не за его спиной, а впереди. Он зазывал Жерома.
Заманивал его в ловушку.
Жером Брюнель бросился наутек, стирая, стирая, стирая электронные следы. Но наблюдатель преследовал его. Шел за ним уверенным, быстрым, неумолимым шагом. Он прошел за Жеромом до самого его дома.
Места для «если» уже не осталось. Он обнаружил что-то. И сам был обнаружен.
– Безопасное место, – сказала Тереза. – Я не думала, что такое существует.
– А теперь? – спросил Арман.
Она огляделась и улыбнулась.
Но Жером Брюнель не улыбался.
После итогового вечернего совещания полицейские отправлялись по домам.
Бовуар сидел за столом и клевал носом. Рот у него открылся, и каждый неглубокий вдох звучал неестественно громко. Глаза были приоткрыты, и он чувствовал, что сползает вперед.
Рейд завершился. Байкеров там не было. Бовуар чуть не разрыдался от облегчения. И разрыдался бы прямо в том сраном бункере, если бы на него никто не смотрел.
Все закончилось. И вот он опять здесь, сидит в безопасности кабинета.
Тесье прошел мимо, потом вернулся и посмотрел на него:
– Хорошо, что я тебя застал, Бовуар. Информатор, сукин сын, провел нас, но что мы тут можем поделать? Босс очень недоволен, и он назначил тебя в команду следующего рейда.
Бовуар уставился на Тесье, с трудом фокусируя на нем взгляд.
– Что?
– Партия наркотиков направляется к границе. Мы могли бы позволить перехватить их таможне или Канадской конной полиции, но Франкёр хочет отыграться за сегодняшнее поражение. Отдохни. Похоже, большое будет дело.
Бовуар дождался, когда стихнут шаги в коридоре. А когда осталась только тишина, уронил голову на руки.
И заплакал.
Глава четырнадцатая
После обеда с курицей в вине, зеленым салатом, фруктами и сладостями все трое занялись мытьем посуды. Старший инспектор по локоть в мыльной пене плескался в эмалированной раковине, а Брюнели вооружились полотенцами.
Кухня была старая, без посудомоечной машины и новомодных смесителей. Никаких навесных шкафчиков. Только полки темного дерева для тарелок над мраморной столешницей. И шкафчики темного дерева внизу.
Обеденный стол служил также и кухонным. Окна выходили в задний дворик, но снаружи стояла темнота, и гости ничего не видели, кроме своих отражений.
Здесь все отвечало своему названию. Старая кухня в старом доме в очень старой деревне. Кухня, в которой пахло беконом и выпечкой. Розмарином, тимьяном и мандаринами. И курицей в вине.
Когда они покончили с мытьем посуды, Гамаш посмотрел на часы над раковиной. Почти девять.
Тереза и Жером вернулись в гостиную. Он пошуровал угли в камине, а она нашла и включила проигрыватель. Зазвучала тихая музыка – известный скрипичный концерт.
Гамаш надел куртку и свистнул Анри.
– Вечерняя прогулка? – спросил Жером, разглядывавший корешки книг в книжном шкафу.
– Хотите составить компанию?
Гамаш пристегнул поводок к ошейнику Анри.
– Без меня, merci, – отказалась Тереза. Она сидела у огня, вид у нее был спокойный, но усталый. – Я приму душ и сразу в постель.
– А я с вами прогуляюсь, Арман, – сказал Жером и рассмеялся, увидев удивленное лицо Гамаша.
– Не позволяйте ему стоять на месте слишком долго, – крикнула Тереза им вслед. – Он похож на нижнюю половину снеговика. Мальчишки всегда пытаются поставить на него снежный шар.
– Неправда, – сказал Жером, натягивая куртку. – Всего лишь один раз и случилось. – Он закрыл за собой дверь. – Идемте. Мне будет любопытно увидеть эту деревеньку, которая вам так нравится.
– Прогулка не займет много времени.
Холод сразу же напал на них, но он не причинял ни неудобства, ни беспокойства – только освежал. Бодрил. Они были хорошо защищены от мороза. Высокий человек и низенький, похожий на колобка. Они напоминали разорванный восклицательный знак.
Сойдя по широким ступенькам с веранды, они повернули налево и двинулись по расчищенной дороге. Старший инспектор отстегнул поводок, кинул теннисный мячик, и пес прыгнул в снежный сугроб и принялся яростно откапывать драгоценную игрушку.
Гамаш с любопытством ждал реакции своего спутника на деревню. Он уже успел понять, что Жерома Брюнеля не так-то легко раскусить. Жером был городским человеком и по рождению, и по воспитанию. Медицину изучал в Монреальском университете, а еще раньше учился в парижской Сорбонне, где и познакомился с Терезой. Она тогда заканчивала диссертацию по истории искусства.
Деревенская жизнь и Жером Брюнель представляли собой разные полюса магнита.
Пройдя молча один круг, Жером остановился и уставился на три громадные сосны, подсвеченные и устремленные в небо. Пока Гамаш бросал мячик, играя с Анри, Жером разглядывал дома вокруг луга. Некоторые из них – красного кирпича, другие обшиты вагонкой, третьи – из плитняка, словно вытолкнуты из земли, на которой стояли. Явление природы. Но Жером не стал говорить о своем впечатлении – он снова повернулся к трем соснам. Запрокинув голову, осмотрел их до самых макушек, устремленных к звездам.
– Знаете, Арман, – сказал он, глядя вверх, – некоторые из них и не звезды даже, а спутники связи.
Он возвратился на грешную землю и встретился взглядом с Гамашем. Между ними в морозном воздухе клубилась дымка теплого дыхания.
– Oui, – сказал Арман.
Анри уселся у его ног, глядя на руку Гамаша в перчатке, держащую теннисный мячик, на котором намерзла собачья слюна.
– Они летают по своим орбитам, – продолжил Жером. – Принимают сигналы, посылают. Покрывают всю землю.
– Почти всю, – поправил его Гамаш.
В свете гирлянд старший инспектор увидел улыбку на лунообразном лице Жерома.
– Почти, – кивнул Жером. – Поэтому вы и привезли нас сюда, да? Не потому, что никто не догадается искать нас здесь, а потому, что деревня невидима. Они не увидят нас здесь, верно? – Он взмахнул рукой, показывая на небо.
– Вы обратили внимание, что, едва лишь мы спустились с холма, сигнал на наших сотовых пропал? – спросил Гамаш.
– Обратил. И это касается не только сотовых?
– Абсолютно всего. Ноутбуки, смартфоны, планшеты – здесь ничего не работает. Но есть телефон и электричество, – сказал Гамаш. – Проводные.
– И Интернета нет?
– Коммутируемый доступ. Даже кабеля не проложено. Затраты интернет-компаний на прокладку кабеля не окупились бы.
Гамаш повел рукой, и Жером посмотрел вдаль – за тот малый кружок света, который являла собой деревня. В темноту.
Горы. Лес. Непроходимая чащоба.
Вот в чем состояла уникальность этого места. С точки зрения телекоммуникационной, спутниковой здесь царила полная темнота.
– Мертвая зона, – сказал Жером, переводя взгляд на Гамаша.
Старший инспектор снова кинул мячик, и Анри нырнул в сугроб, оставив на поверхности только бешено виляющий хвост.
– Extraordinaire[32], – сказал Жером.
Он опять пошел вперед, глядя вниз, на свои ноги. Он шел и думал.
Наконец он остановился:
– Они не могут нас отследить. Не могут найти. Они нас не видят и не слышат.
Объяснять, кто такие «они», не было нужды.
Гамаш кивнул в сторону бистро:
– Как насчет рюмочки на ночь?
– Вы издеваетесь? Да я целую бочку выпью!
Жером быстро покатился к бистро, словно земля наклонилась в ту сторону. Гамаш задержался на минуту, заметив, что Анри все еще не вылез из сугроба.
– Ну что ж такое! – сказал Гамаш, когда Анри высунул голову, облепленную снегом, но без мячика в зубах.
Пришлось ему самому погрузить руки в снег и выудить мячик. Потом он слепил снежок, подбросил его в воздух, и Анри, подпрыгнув, ухватил комок снега и в очередной раз удивился, когда тот растворился в его пасти.
«Никакой обучаемости», – посетовал Гамаш. Но тут же понял: Анри уже знает все, что ему нужно. Он знает, что его любят. И сам умеет любить.
– Идем, – сказал он, отдал мячик Анри и пристегнул поводок к ошейнику.
Жером занял места в дальнем углу, подальше от других клиентов. Гамаш поздоровался с некоторыми из них, поблагодарил тех, кто помогал подготовить дом Эмили к их приезду, и уселся в кресло рядом с Жеромом.
Сразу же подошел Оливье, чтобы протереть столик и принять заказ.
– Все в порядке? – спросил Оливье.
– В идеальном, спасибо.
– Мы с женой вам очень признательны, месье, – торжественно произнес Жером. – Насколько я понимаю, благодаря вам мы получили возможность вселиться в этот домик.
– Ну, тут все помогали, – сказал Оливье.
Впрочем, судя по виду, он был польщен.
– Я надеялся увидеть Мирну, – сказал Гамаш, оглядываясь.
– Приди вы чуть пораньше, вы бы ее застали. Она обедала с Доминик, но ушла несколько минут назад. Хотите, я ей позвоню?
– Non, merci, – отказался старший инспектор. – Ce n’est pas necessaire[33].
Гамаш и Жером сделали заказ, после чего старший инспектор, извинившись, исчез на несколько минут, а когда вернулся, на столе уже стоял коньяк.
Вид у Жерома был довольный, но задумчивый.
– Вас что-то беспокоит? – спросил Гамаш, грея стакан в ладонях.
Доктор Брюнель глубоко вздохнул и закрыл глаза:
– Знаете, Арман, я не помню, когда в последний раз чувствовал себя в безопасности.
– Я вас понимаю, – сказал Гамаш. – Кажется, будто это продолжается целую вечность.
– Нет, я имею в виду не нынешнюю передрягу. Я говорю обо всей моей жизни. – Жером открыл глаза и устремил взгляд в потолок, украшенный простыми сосновыми ветками. Потом сделал глубокий-глубокий вдох, задержал воздух в легких и выдохнул. – Я думаю, что боялся бо́льшую часть жизни. В школьном дворе, на экзаменах, на свиданиях. В медицинской школе. Каждый раз, когда «скорая» привозила ко мне пострадавшего, я боялся напортачить и погубить человека. Я боялся за моих детей, за мою жену. Боялся, как бы с ними чего-нибудь не случилось.