За окнами домов по всей улице горел свет. Светились рождественские огни, и свежий снег отливал красным, желтым и зеленым цветом.
Только не здесь. Этот дом казался черной дырой среди веселых соседей.
Старший инспектор Гамаш сверился с адресом, который дала ему Мирна. Да, именно здесь и жила Констанс Уэлле. Он предполагал увидеть что-то иное. Больше.
Гамаш оглядел соседние дома. На другой стороне улицы стоял снеговик, распахнув для объятия руки-ветки. Сквозь окно в доме напротив он четко увидел женщину, которая помогала ребенку с домашним заданием. В соседнем доме пожилая пара смотрела телевизор, а на камине у них подмигивала рождественская гирлянда.
Повсюду кипела жизнь. Кроме темного дома Констанс Уэлле.
Часы на приборном щитке показывали начало шестого.
Они вышли из машины. Инспектор Лакост взяла фонарик и повесила на плечо сумку с набором инструментов для работы на месте преступления.
Дорожка к дому мадам Уэлле была не расчищена, снег не потревожен ничьими следами. Полицейские поднялись по ступенькам и остановились на маленьком бетонном крыльце. Облачка их дыхания растворялись в ночном воздухе.
Ветерок обжигал щеки Гамаша, холод заползал в рукава, под шарф на шее. Не обращая внимания на мороз, он огляделся. Снег на оконных карнизах тоже был нетронутым. Инспектор Лакост нажала кнопку звонка.
Они замерли в ожидании.
Немалая часть полицейской работы состояла в ожидании. В ожидании подозреваемых. Результатов вскрытия. Заключения криминалистов. Ответа на заданный вопрос. Или в ожидании у запертой двери.
Гамаш знал, что в этом и состоит одно из великих достоинств Изабель Лакост, – достоинств, не бросающихся в глаза. Она была очень, очень терпеливой.
Все могут изображать кипучую деятельность, но спокойно ждать умеют немногие. Как ждали они теперь. Однако это вовсе не означало, что они ничего не делали. Они ждали и осматривали все вокруг.
Маленький дом был в хорошем состоянии: водосточные желоба сидят, где им положено, окна и карнизы покрашены, краска не отслаивается, не шелушится. Все аккуратно, все на своем месте. На кованых перильцах крыльца висит рождественская гирлянда, только вот лампочки не горят. На передней двери венок.
Лакост посмотрела на шефа, он кивнул. Она открыла наружную дверь и заглянула через стеклянное окошко в прихожую.
Гамаш нередко бывал в подобных домах. Их строили для возвращающихся ветеранов в конце сороковых – начале пятидесятых годов. Скромные дома в зажиточных районах. Многие из них потом сносились или достраивались. Но некоторые, вроде этого, остались нетронутыми. Маленькие жемчужины.
– Ничего, шеф.
– Bon, – сказал он.
Спустившись с крыльца, он показал направо, и Лакост шагнула в глубокий снег. Гамаш пошел в другую сторону, отмечая, что снег здесь тоже нетронут. Он погрузился в него почти по колени. Снег набивался ему в ботинки и холодил ноги, превращаясь в ледяную воду и увлажняя носки.
Как и Лакост, Гамаш заглядывал в окна, защищая глаза от наружного света ладонями. Пустая и чистая кухня. Никакой грязной посуды на столе. Он пробовал открывать окна – все они оказались заперты. В крохотном дворике он встретил Лакост, пришедшую с другой стороны. Она отрицательно покачала головой, привстала на цыпочки и заглянула в окно. Не отрывая глаз от окна, включила фонарик и посветила внутрь.
Потом повернулась к Гамашу.
Она что-то увидела.
Лакост без слов протянула шефу фонарик. Он посветил внутрь и увидел кровать. Стенной шкаф. Открытый чемодан. И пожилую женщину, лежащую на полу. «И ран не залечить».
Арман Гамаш и Изабель Лакост ждали в небольшой гостиной дома Констанс Уэлле. Внутри, как и снаружи, дом выглядел аккуратным, но не строгим. Здесь лежали журналы и книги. У дивана стояла пара старых тапочек. Гостиная не была парадным местом для особых гостей, Констанс явно пользовалась ею сама. В углу стоял старый телевизор, а лицом к нему – диван и два кресла. Как и все остальное в доме, кресла были добротные, дорогие, хотя и потертые. Комната имела уютный, радушный вид. Бабушка Гамаша назвала бы такую комнату аристократической.
Увидев через окно лежащее на полу тело, Гамаш позвонил Марку Бро и стал вместе с Лакост ждать в машине приезда монреальской команды криминологов. Когда те приехали, началась обычная рутинная работа, правда без помощи старшего инспектора Гамаша и инспектора Лакост. Их отправили в гостиную как лиц, приглашенных на расследование. В такой роли они чувствовали себя необычно, словно прогульщики, и убивали время, бродя по скромной комнате, разглядывая украшения, личные вещи. Но ни к чему не прикасались. Они даже не садились.
Гамаш обратил внимание, что три сиденья выглядели так, будто на них все еще сидели призрачные люди. Как кресло Мирны в ее магазине, эти сиденья сохраняли формы людей, прежде занимавших их каждый день в течение долгих, долгих лет.
Елки в доме не было. И никаких рождественских украшений. Правда, с чего бы им тут быть? Она ведь собиралась на праздник в Три Сосны.
Сквозь задернутые занавески Гамаш увидел свет фар и услышал, как останавливается машина, потом хлопнула дверь и раздался размеренный хруст ботинок по снегу.
В дом вошел Марк Бро и отыскал Гамаша и Лакост в гостиной.
– Не предполагал тебя увидеть, Марк, – сказал Гамаш, пожимая руку главе отдела по расследованию убийств Монреальской полиции.
– Я уже собирался домой, но тут ты сообщил об убийстве, и я подумал, что мне стоит приехать на тот случай, если тебя решат арестовать.
– Как мило с твоей стороны, mon ami[16], – улыбнулся Гамаш.
Бро повернулся к Лакост:
– У нас нехватка рук. Праздники. Не поможете моим ребятам?
Лакост почувствовала, что ее вежливо выпроваживают. Она вышла, и Бро обратил свои умные глаза на Гамаша:
– Ну-ка расскажи мне об этом теле.
– Ее зовут Констанс Уэлле, – сказал Гамаш.
– Та самая женщина, о которой ты днем беспокоился? Принял ее за ту, что покончила с собой?
– Oui. Ее вчера ждали к ланчу. Моя знакомая прождала целый день, надеясь, что та приедет. Потом позвонила мне.
– А ты знал покойную?
Гамаш чувствовал себя довольно странно: он еще никогда не участвовал в допросе в качестве допрашиваемого. А иначе это и назвать было нельзя – мягкий, дружеский, но все же допрос.
– Нет, лично я ее не знал.
Марк Бро открыл рот, собираясь задать еще вопрос, но передумал. Несколько секунд он пристально смотрел на Гамаша.
– Ты говоришь, лично не знал. Но откуда-то все же знал? Она что, известная личность?
Гамаш видел: проницательный ум Бро работает, слушает, анализирует.
– Да. Полагаю, ты ее тоже знал. – И после небольшой паузы: – Она Констанс Уэлле, Марк.
Он еще раз повторил имя. Если потребуется, он был готов рассказать коллеге, кто она, но хотел, чтобы Марк вспомнил сам.
Он видел, как его приятель роется в памяти – точно так же, как Гамаш в магазине Мирны. Наконец глаза Марка Бро расширились.
Он нашел в памяти имя Констанс Уэлле. Бро повернулся и посмотрел на дверь, потом поднялся и быстро пошел по коридору. В спальню, где лежало тело.
Гамаш не давал о себе знать, но Мирна и не рассчитывала, что он позвонит так скоро. «Отсутствие новостей уже повод для радости», – убеждала она себя. Повторяла эти слова раз за разом.
Она позвонила Кларе и пригласила ее выпить.
– Я хочу поделиться с тобой кое-чем, – сказала Мирна, когда они налили себе виски и расположились у камина на чердаке Мирны.
– Чем же? – спросила Клара, наклоняясь к подруге.
Она знала, что Констанс исчезла, и, как и Мирна, беспокоилась.
– Я о Констанс.
– Что? – Клара подготовилась к плохим новостям.
– О том, кто она на самом деле.
– И кто? – спросила Клара.
Ее страх прошел, сменившись недоумением.
– Она жила под именем Констанс Пино, но Пино – девичья фамилия ее матери. Ее настоящая фамилия – Уэлле. Констанс Уэлле.
– Как?
– Констанс Уэлле.
Мирна посмотрела на подругу. Теперь, после того как она видела реакцию Гамаша, такая пауза была ей понятна. Люди задавали себе два вопроса: кто такая Констанс Уэлле и почему Мирна делает из этого такую историю.
Клара нахмурилась, села поглубже в кресло и закинула ногу на ногу. Пригубила виски, уставилась вдаль.
А потом вздрогнула – ее осенило.
Марк Бро вернулся в гостиную, на этот раз неспешным шагом.
– Я сказал остальным. – Голос его прозвучал почти мечтательно. – Мы обыскали ее спальню. Знаешь, Арман, если бы ты не сказал, кто она, то мы бы и не узнали, по крайней мере пока не пропустили бы ее через систему.
Бро оглядел маленькую гостиную.
– Здесь ничто не говорит о ее принадлежности к семье Уэлле. Ни здесь, ни в спальне. Где-то, наверное, есть документы, фотографии, но пока – ничего.
Они вместе осмотрели гостиную.
Тут были фарфоровые фигурки, книги, компакт-диски, кроссворды, потертые коробочки с головоломками. Свидетельства нынешней жизни, но не прошлой.
– Она последняя? – спросил Бро.
Гамаш кивнул:
– Думаю, да.
В гостиную заглянул коронер и сообщил, что они собираются уезжать и забирают тело, и не хотят ли офицеры посмотреть в последний раз? Бро повернулся к Гамашу, и тот кивнул.
Они вдвоем прошли по узкому коридору в спальню в задней части дома. Там команда криминалистов собирала вещдоки. Когда появился Гамаш, они перестали работать и уставились на него. Изабель Лакост, которая просто наблюдала за их действиями, заметила, как распахнулись их глаза, когда они узнали Гамаша.
Старший инспектор Гамаш из Квебекской полиции. Большинство квебекских копов мечтали работать с ним. За исключением тех, кто теперь работал в отделе старшего инспектора. Лакост обошла вокруг ленты, отгораживающей тело мадам Уэлле, и присоединилась к двум старшим инспекторам у дверей. В маленькой комнате вдруг стало очень тесно.
В спальне, как и в гостиной, обнаружилось немало личных штрихов, включая чемодан, открытый и упакованный, на аккуратно застеленной кровати. Но, как и в гостиной, здесь не оказалось ни одной фотографии.
– Позвольте? – спросил Гамаш у одного из криминалистов, и тот кивнул в ответ.
Старший инспектор опустился на колени рядом с телом Констанс. На ней был халат, застегнутый на все пуговицы, под ним – фланелевая ночная рубашка. Очевидно, ее убили, когда она собирала вещи вечером накануне отъезда в Три Сосны.
Гамаш прикоснулся к ее холодной руке, заглянул в глаза. Они были широко раскрыты. Смотрели. Очень голубые. Очень мертвые. Не удивленные. Не страдающие. Не испуганные.
Пустые. Словно из нее просто ушла жизнь. Как заряд из аккумулятора. Сцена могла бы показаться мирной, если бы не кровь под ее головой и не разбитая лампа, основание которой покрыто кровью.
– Похоже на непреднамеренное, – сказала одна из криминалистов. – Тот, кто это сделал, пришел без оружия. Лампа стояла здесь. – Она показала на прикроватный столик.
Гамаш кивнул. Однако это не значит, что убийство было непреднамеренным. Это значит лишь, что убийца знал, где взять орудие.
Старший инспектор снова посмотрел на женщину, лежащую у его ног, и спросил себя, знал ли убийца, кем она была.
– Ты уверена? – спросила Клара.
– Абсолютно, – ответила Мирна, сдерживая улыбку.
– Почему ты нам не сказала?
– Констанс не хотела, чтобы кто-то знал. Она очень замкнутая.
– Я думала, они все мертвы, – тихо произнесла Клара.
– Надеюсь, что нет.
– Откровенно говоря, худшее время и придумать трудно, – сказал Марк Бро, когда они собрались покинуть дом Уэлле. – Каждое Рождество мужья убивают жен, работники – своих нанимателей. Кто-то совершает самоубийство. А сегодня вот такое. Бо́льшая часть моих людей ушла на праздники.
Гамаш кивнул:
– Я через неделю улетаю в Париж. Рейн-Мари уже там.
– А я в пятницу еду в наше шале в Сент-Агате[17]. – Бро оценивающе взглянул на коллегу. Они вышли на тротуар, где начали собираться любопытствующие соседи. – Ну в общем… – Марк Бро потер руки в перчатках, чтобы согреться. – Я знаю, Арман, у тебя много своих дел…
Бро знал не только это. И не потому, что старший инспектор Гамаш сообщил ему. Об этом знали все старшие офицеры Квебекской полиции и, вероятно, Канады. Отдел по расследованию убийств Квебекской полиции «реструктурируется». Гамаш, хотя публично и удостаивался высоких похвал, незаметно и профессионально оттеснялся на обочину. Это было унизительно, но старший инспектор Гамаш продолжал вести себя так, будто ничего не замечал.
– Я буду рад взять это дело.
– Merci, – с явным облегчением сказал Бро.
– Bon. – Старший инспектор подал знак Лакост. Пора было уезжать. – Если твои ребята смогут провести опрос и криминалистическую экспертизу, мы заберем дело утром.
Они подошли к машине. Кое-кто из соседей пытался задавать вопросы. Старший инспектор Бро отвечал туманно, но уверенно.
– Мы, конечно, не сможем замолчать ее смерть, – вполголоса сказал он Гамашу. – Но мы не назовем ее настоящего имени. Если пресса будет спрашивать, она – Констанс Пино. – Бро окинул взглядом обеспокоенные лица соседей. – Интересно, они знали, кто она?
– Сомневаюсь, – ответил Гамаш. – Вряд ли она им что-то рассказывала, иначе не стала бы уничтожать все свидетельства того, кто она такая, включая и собственную фамилию.
– Они могли догадаться, – возразил Бро.
Но он так не думал. Кто бы мог догадаться, что их пожилая соседка когда-то была одной из самых больших знаменитостей не только Квебека, или Канады, или даже Северной Америки, но и всего мира?
Лакост завела двигатель и включила обогреватель, чтобы разморозить лобовое стекло. Гамаш и Бро остановились возле машины. Марк Бро не спешил уходить.
– Ну говори уже, – сказал Гамаш.
– Ты собираешься в отставку, Арман?
– Я всего две минуты назад взял у тебя дело, а ты уже спрашиваешь меня об отставке? – рассмеялся Гамаш.
Бро улыбнулся, не сводя глаз с коллеги. Гамаш глубоко вздохнул и подтянул перчатки.
– А ты бы ушел? – спросил он наконец.
– В моем-то возрасте? Пенсия мне обеспечена, да и тебе тоже. Если бы мои боссы возненавидели меня, я бы сразу ушел.
– Если бы твои боссы возненавидели тебя, разве тебе не стало бы интересно почему?
За спиной Бро, на другой стороне улицы, Гамаш заметил снеговика, который воздевал руки, похожие на кости какого-то изуродованного существа. Манил их к себе.
– Уходи в отставку, mon ami, – сказал Бро. – Поезжай в Париж, проведи там каникулы, а потом подай в отставку. Но сначала раскрой мне дело.
Глава шестая
– Куда? – спросила Изабель Лакост.
Гамаш посмотрел на часы на приборном щитке. Почти семь.
– Мне нужно домой – забрать Анри, а потом на несколько минут в управление.
Он мог бы попросить дочь Анни покормить и выгулять Анри, но у нее голова была занята другим.
– А мадам Ландерс? – спросила Лакост, поворачивая к дому шефа в Утремоне.
Гамаш тоже думал об этом.
– Я поеду к ней сегодня и сообщу лично.
– Я с вами, – вызвалась она.
– Merci, Изабель, но в этом нет необходимости. Я остановлюсь в гостинице у Габри. Старший инспектор Бро обещал прислать все документы. Пожалуйста, загрузи их завтра утром. А я разузнаю, что удастся, в Трех Соснах.
Долго они в доме Гамаша не задержались – он лишь собрал нужные вещи для ночевки в Трех Соснах и взял Анри. Скомандовал большой немецкой овчарке запрыгнуть на заднее сиденье, и Анри, навострив уши, с удовольствием выполнил команду. Запрыгнул, а потом, опасаясь, что хозяин передумает, свернулся в такой плотный клубок, что и не расплести.
«Ты меня не видишь. Ты-ы-ы меня-а-а не ви-и-идишь».
Но от возбуждения и после слишком быстрого приема пищи не сдержался на свой привычный манер.
Старший инспектор и Изабель Лакост опустили окна, предпочтя мороз тому, что грозило растворить обивку заднего сиденья.
– И часто он так? – спросила Лакост.
– Говорят, это знак любви, – ответил Гамаш, не глядя на нее. – Комплимент. – Гамаш помолчал, повернув голову к окну. – Большой комплимент.
Изабель Лакост улыбнулась. Она была привычна к подобным «комплиментам» от ее мужа, а теперь и от их маленького сына и нередко спрашивала себя, почему Y-хромосома такая пахучая.
У дверей управления полиции Гамаш надел на Анри ошейник, и втроем они вошли в здание.
– Подождите минутку! – крикнула Лакост человеку, который входил в кабину лифта в конце коридора.
Она быстро пошла туда, Гамаш и Анри последовали за ней, но Лакост неожиданно замедлила шаг. И остановилась.
Человек в лифте нажал кнопку. Потом еще раз. И еще.
Лакост остановилась в футе от лифта, мысленно приказывая дверям побыстрее закрыться, чтобы они втроем поднялись чуть попозже.
Но старший инспектор Гамаш не промедлил ни секунды. Вместе с Анри он прошел мимо Лакост в кабину, не обращая внимания на человека, который отчаянно давил на кнопку. Двери начали закрываться, но Гамаш придержал их рукой и посмотрел на Лакост:
– Идешь?
Лакост шагнула внутрь, к Арману Гамашу и Анри. И Жану Ги Бовуару.
Гамаш приветствовал своего прежнего заместителя коротким кивком.
Жан Ги Бовуар не ответил на приветствие, он предпочел уставиться перед собой. Если, входя в кабину, Изабель Лакост не верила в такие вещи, как флюиды и эманации, то, выходя из нее, она не испытывала сомнения в их существовании. Инспектора Бовуара трясло, он излучал сильнейшие эмоции.
Но какие? Она следила за меняющимися цифрами – 2… 3… 4… – и пыталась понять, какие волны испускает Жан Ги Бовуар.
Стыда? Смущения? Она знала, что на его месте определенно испытывала бы и то и другое. Но она не была на его месте. И подозревала, что чувства Бовуара низменнее. Грубее. Проще.
Он излучал ярость.
6… 7…
Лакост посмотрела на отражение Бовуара в помятой и поцарапанной двери. Она почти не видела Бовуара, после того как он перевелся в отдел старшего суперинтенданта Франкёра.