— Я закурю, не возражаешь? — Элеонора положила на стол портсигар.
Селена не возражала. Ей просто казалось удивительным, что можно так вот запросто курить в общественном месте, да еще в таком респектабельном. В детдоме тоже курили: посудомойки, нянечки, кастелянша, даже кое-кто из воспитателей, но все прятались по углам и подсобкам, опасаясь крутого нрава Эммы Яковлевны.
Элеонора достала из портсигара сигарету, щелкнула зажигалкой, глубоко и с удовольствием затянулась. Селена принюхалась — дым пах как-то по-особенному, очень приятно.
Принесли заказ: чай для Селены, кофе для Элеоноры, тарелочки с пирожными, коробку шоколадных конфет.
— Угощайся, девочка, — Элеонора приглашающе взмахнула рукой, на тонком запястье тихо звякнули браслеты.
Селене казалось, что браслеты — это как-то по-цыгански, вульгарно и вызывающе, но на руке Элеоноры они выглядели более чем уместно. Она взяла конфету, аккуратно развернула золотистую обертку, обвела зал испуганным взглядом, точно находилась здесь на птичьих правах, а не на совершенно законных основаниях. А вдруг так оно и есть? Что она вообще знает о сидящей напротив женщине, как может ей доверять? Элеонора, словно почувствовав ее взгляд, ободряюще улыбнулась и снова стала молодой-молодой. А может, она и в самом деле была молодой, а это странное ощущение застывшего возраста из-за седых волос?
Конфета была очень вкусной: сладость молочного шоколада, горечь миндаля. На мгновение Селена забыла, что она уже взрослая шестнадцатилетняя девушка, что ей не пристало, как маленькой, радоваться сладостям. Она даже забыла, какой разговор ее ждет…
— Я тоже люблю шоколад, — напомнила о себе Элеонора.
Селена поперхнулась, торопливо запила миндальную горечь обжигающе горячим чаем. Что это с ней?! Купилась на какие-то дурацкие конфеты! Перед ней сидит женщина, называющая себя ее тетей, собирающаяся рассказать ей о маме…
— Почему она меня бросила? — Слова сами сорвались с губ. У них тоже был горький вкус.
Очень долго Элеонора не реагировала на вопрос: молча курила и пила кофе.
— Думаю, ты имеешь право знать, — сказала она наконец и загасила сигарету. — Твоя мама была хорошей девочкой, очень доброй, очень чуткой. Ей исполнилось семнадцать, когда это случилось.
— Что случилось?
— Ты ходишь по ночам? — неожиданно спросила Элеонора и уставилась на девушку своими невидящими глазами.
Селена побледнела, мотнула головой, словно Элеонора могла видеть этот отчаянный жест.
— Сейчас уже нет. В детстве ходила.
— И твоя мама ходила. Я звала ее лунной девочкой. — Слепая грустно улыбнулась. — Эта ее особенность никому не доставляла хлопот. Мы жили на первом этаже, на окнах стояли решетки, так что случайно покалечиться во сне она не могла.
— Как ее звали?
— Вита. Твою маму звали Вита. — Элеонора помолчала, а когда заговорила, голос ее упал до едва различимого шепота: — В том, что случилось, была и моя вина. Я забыла запереть на ночь дверь, и Вита ушла. Ее нашли утром на пустыре недалеко от нашего дома. Она была вся в крови, в разорванной ночной сорочке. — Элеонора прикрыла глаза, точно собираясь с мыслями. — Ее изнасиловали. Мы писали заявление в милицию, но тех подонков так и не нашли. Люди во всем обвиняли Виту, говорили, что она сама спровоцировала преступников. Твоя мама была открытой, светлой девочкой, но после того, что с ней произошло, она изменилась: бросила институт, перестала общаться с друзьями, не принимала помощь даже от меня, родной сестры, целыми днями сидела, запершись, в своей комнате. Когда я узнала, что Вита беременна, было уже поздно. Прости, девочка, но она ненавидела тебя с того самого момента, когда узнала о своей беременности.
Селена вцепилась в край крахмальной скатерти, вкус шоколада исчез, во рту осталась только горечь. Это страшно — вот так, одним махом, потерять и прошлое, и будущее, и веру в людей. Неспроста, выходит, она такая уродина… Наказание за чужие грехи…
— Я знаю, это трудно, но попробуй понять свою мать. — Руку девушки накрыла прохладная ладонь Элеоноры.
— Она мне не мать, — отчеканила Селена.
— Она не могла думать о тебе как о своем ребенке. Она думала о тебе как о ребенке одного из тех подонков.
— А я виновата, да?! В том, что мой отец один из тех подонков? Как можно ненавидеть маленького ребенка за грехи, совершенные кем-то другим?! — Селена выдернула свою руку, с яростью посмотрела в угольно-черные глаза.
— Ты еще слишком молода, — Элеонора грустно улыбнулась. — Тебе еще многое предстоит узнать.
— Не хочу я больше ничего знать! — Она порывисто встала. — Все, я ухожу…
— Твоя мать покончила с собой, бросилась с моста в реку, — сказала Элеонора, глядя в пространство перед собой. — Она загубила свою бессмертную душу. Мне кажется, это достаточное наказание. Сядь, девочка, мы еще не договорили.
Селена послушно опустилась на стул. Было во взгляде Элеоноры что-то такое… гипнотическое.
— Зачем вы ко мне приехали? — спросила она.
— Я хочу забрать тебя из детдома.
— Зачем?
— Ты моя племянница, моя родная кровь.
— Во мне еще есть кровь того ублюдка.
— Очень мало.
— Но она есть!
— Это ничего не значит.
— Для кого?
— Для меня.
— А для меня значит. Мне теперь нужно будет с этим жить.
— Ты научишься.
— Да уж, никуда не денусь.
— Я оформлю опекунство, если ты не будешь возражать.
— А почему вы не сделали этого раньше? Почему вспомнили обо мне только сейчас? — Вот она и задала второй мучавший ее вопрос. Осталось дождаться ответа…
— Я считала, что тебя тоже нет в живых. На мосту нашли детское одеяльце. Все решили, что Вита забрала тебя с собой. — Элеонора закурила новую сигарету.
— Нет, она не забрала меня с собой. Она бросила меня на скамейке в парке умирать от голода и холода.
— Но ты же не умерла.
— Только чудом.
— Чудеса в нашей жизни не случайны.
— Это было первое и последнее чудо в моей жизни. — Селена невесело усмехнулась.
— Как знать? Возможно, у тебя еще все впереди, — задумчиво сказала Элеонора.
— А когда вы узнали, что я жива?
— Пять лет назад.
— И что помешало вам забрать меня сразу?
— Вот это. — Собеседница провела ладонью по своим невидящим глазам. — Я попала в аварию. На то, чтобы восстановиться, ушло много времени. На то, чтобы собрать все необходимые для оформления опекунства документы, времени понадобилось еще больше. Никто не хотел отдавать сироту под опеку инвалида.
— А сейчас?
— Сейчас все формальности улажены. Дело за тобой. — Элеонора подалась вперед. — Ты согласна жить со мной?
Селена задумалась. Случись все это пять лет назад, она бы не раздумывала ни секунды, а сейчас… Сейчас в ее жизни появился Данила, ее невидимая постороннему глазу неизлечимая болезнь. Сейчас уйти из детдома означало расстаться с ним навсегда. Нет, «расстаться навсегда» слишком громко сказано. Они ведь никогда не встречались. Ей придется расстаться не с человеком, а с мечтой о нем. И как она будет жить?..
— Тебя что-то держит? — спросила Элеонора, нахмурившись.
Селена неожиданно для себя покраснела.
— Не что-то, а кто-то.
Элеонора понимающе улыбнулась.
— Он красивый?
— Очень! Очень красивый и очень добрый. Он самый лучший. — Девушка покраснела еще сильнее.
— Девочка, жизнь странно устроена. — Элеонора протянула ей еще одну конфету. — Через год ваши пути все равно разойдутся.
— Но у меня в запасе будет целый год. — Селена развернула блестящую обертку.
— А что изменится, если ты переедешь ко мне? Я не стану запрещать тебе встречаться со своим мальчиком. Вы сможете видеться.
— Он не мой мальчик. — Селена надкусила конфету.
— Но тебе бы этого хотелось. — Элеонора не спрашивала, она утверждала.
— Да.
— И какие у тебя шансы?
— Шансы? — Селена запила конфету остывшим чаем, сказала очень серьезно: — У меня нет шансов.
— Покажи-ка мне свои руки, — вдруг попросила Элеонора.
— Зачем?
— Я попробую заглянуть в твое будущее.
— Вы гадаете по руке?! А как? Вы же… — она хотела сказать: «Вы же слепая», но вовремя прикусила язык. Впрочем, Элеонора все поняла, улыбнулась задумчиво и чуть загадочно.
— Девочка моя, для некоторых вещей зрение не нужно.
— И вы можете сказать, буду ли я встречаться с Данилой?
— Если ты позволишь взглянуть на свои ладони.
Селена колебалась совсем недолго, протянула руки ладонями вверх. Женщина глубоко затянулась сигаретой, коснулась пальцами сначала одной из них, потом другой, покачала головой.
— Что-то не так? — Это было странное ощущение, как будто ей пообещали чудо, но в самый последний момент передумали.
— Я не могу прочесть твою судьбу, девочка. — Элеонора загасила сигарету.
— Что-то не так? — Это было странное ощущение, как будто ей пообещали чудо, но в самый последний момент передумали.
— Я не могу прочесть твою судьбу, девочка. — Элеонора загасила сигарету.
— А так бывает?
— Бывает, но крайне редко. Наверное, это из-за кровного родства. Твоя покойная мама тоже была для меня закрытой книгой.
— И ничего нельзя сделать? — спросила Селена разочарованно.
— Молодой человек! — Элеонора сделала знак проходящему мимо официанту. И как только догадалась, что он рядом?! — Принесите, пожалуйста, еще кофе.
— Пей, — сказала она, когда официант поставил перед Селеной дымящуюся чашку. — Попробуем зайти с другой стороны.
Кофе был густым и горьким. Селене совсем не понравился его вкус, но если нужно для дела… Она сделала осторожный глоток, потом еще один.
— До дна, — велела Элеонора.
Селена поморщилась, выпила кофе залпом.
— Теперь переверни чашку вверх дном.
— Зачем?
В ответ Элеонора лишь нетерпеливо взмахнула рукой.
Все больше укрепляясь в мысли, что это всего лишь не слишком умная шутка, Селена опрокинула на блюдце содержимое чашки.
— Ну-ка. — Элеонора осторожно провела указательным пальцем сначала по периметру блюдца, потом по периметру темно-коричневой кофейной кляксы, нахмурилась, задумчиво посмотрела в пустоту.
— Ну, что там? — Селена изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал небрежно. Гадание на кофейной гуще — то еще предсказание.
— У твоего мальчика странный образ, — сказала Элеонора.
— Это как?
— Посмотри сама, он похож на волка.
Селена посмотрела на кофейную кляксу. Да, действительно напоминает оскаленную волчью морду. Или собачью. И что с того?
— Ерунда, — убежденно сказала она. — Данила совсем не похож на волка.
— Внешне не похож, но суть…
— Это все, что вы можете рассказать мне о моем будущем? — Селене совсем не понравилось, что Данилу сравнили с каким-то там волком.
— Нет. — Элеонора отодвинула от себя блюдце. — Тебе ведь хочется знать, будете ли вы встречаться? Будете, через девять лет.
— Так нескоро?! — Ей не удалось скрыть разочарования.
Элеонора улыбнулась:
— Девочка, я тебя понимаю. Когда тебе шестнадцать, девять лет кажутся вечностью, но поверь мне, время летит очень быстро. Иногда намного быстрее, чем нам хотелось бы.
— И мы действительно будем встречаться? — Селене очень хотелось поверить. Она даже готова была забыть про здравый смысл.
— Будете. А что тебя смущает?
— Смущает. Он такой необыкновенный, такой красивый, а я уродина.
— Ты не уродина. Ты тоже очень…
— Вот только не надо мне врать. — Селена болезненно поморщилась. — Я прекрасно знаю, какая я.
Элеонора вздохнула, оперлась подбородком на сцепленные в замок пальцы.
— Ты говоришь об оболочке.
— Да, я об оболочке, а вы о душе. Прошу вас, не нужно проповедей!
Они надолго замолчали. Элеонора закурила еще одну сигарету. Селена съела еще одну конфету. Просто так, из вредности. Через девять лет они с Данилой будут встречаться… Фантастика! Нет, не фантастика даже, а глупая детская сказочка. Сколько ей исполнится? Двадцать пять? Ну конечно, станет Данила встречаться с двадцатипятилетней старухой!
— Лучше скажите, чем закончится наше с ним, э… общение? — осторожно спросила она.
— Я не знаю. — Элеонора пожала плечами.
— То есть там, — Селена кивнула на кофейную чашку, — об этом ни слова?
— Да, там об этом ни слова.
— А вы меня не обманываете?
— Зачем мне тебя обманывать?
— Ну, довольно просто сказать «вы будете встречаться через девять лет», а как это проверить?
— Тоже довольно просто, нужно лишь прожить девять лет, — улыбнулась Элеонора.
— Девять лет — это очень долго. Я не смогу ждать так долго.
— Это только кажется, что долго. Скажи, ты подумаешь над моим предложением?
— Ну, если в ближайшие девять лет мне все равно ничего не светит… — Селена из последних сил старалась быть по-взрослому ироничной, боялась показать свою слабость перед этой роскошной и по виду совершенно несгибаемой женщиной. А еще она хотела узнать, наконец, как это — быть частью не коллектива, а семьи.
— Это означает, что ты согласна? — Серебряные браслеты на запястьях Элеоноры тревожно звякнули.
Селена рассеянно потерла переносицу и задала третий самый важный вопрос:
— Вы же меня совсем не знаете. А вдруг я вам не понравлюсь?
— Я знаю о тебе достаточно.
— Из этого? — Селена постучала по столу кофейной чашкой.
— Из этого в том числе.
— У меня очень сложный характер.
— У меня тоже. Ты согласна?
Да, она была согласна. Что-то там такое говорила Элеонора про родную кровь?.. Кажется, это не пустые слова. Пусть они знакомы всего пару часов, но ей необъяснимо комфортно в обществе этой странной женщины. Не нужно делать над собой никаких усилий, чтобы признать в ней родного человека. Или родственную душу. Может, это и есть зов крови?..
— Когда вы меня заберете? — спросила девушка вместо ответа.
— Теперь уже очень скоро. Осталось уладить лишь кое-какие формальности. — Элеонора облегченно вздохнула. Или Селене это только показалось…
* * *На урегулирование формальностей ушла неделя. Все это время Селена жила как во сне. Слух о том, что ее забирают, мгновенно разнесся по детдому. На целую неделю она стала центром всеобщего внимания. Такие знаменательные события, как внезапное появление чьих-то родственников, происходили крайне редко. На памяти Селены такое случалось лишь дважды.
Четыре года назад к Зойке Леговской аж из самой Сибири приехала бабушка. Бабушка была еще молодой и очень энергичной. За несколько дней она расположила к себе и персонал, и воспитанников. Притихшая, не верящая в свое счастье, Зойка ходила за ней хвостом, точно боялась, что бабушка может исчезнуть так же внезапно, как и появилась.
Бабушка погостила недельку, а потом, расцеловав внучку и всех, кто подвернулся под руку, уехала обратно. В тот же день Зойка заболела. Медсестра Алла Федоровна сказала, что это ОРВИ, но все знали — никакое это не ОРВИ, это страх, панический страх, что только что обретенный родной человек больше никогда не вернется.
Зойкина бабушка не подвела. В течение полугода почти каждую неделю Зойка получала от нее письма, ежемесячно — посылки со сладостями и домашним вареньем. А потом бабушка вернулась и забрала Зойку с собой. Насовсем. Как же ей тогда все завидовали! И Селена тоже завидовала. Завидовала и мечтала оказаться на Зойкином месте.
Вторым счастливчиком был Витька Машковский, застенчивый, щупленький восьмилетний мальчик. Вернее, это сначала все считали его счастливчиком. У Витьки нашелся родной дядя. Он приехал на большом сияющем джипе, засыпал племянника подарками, оказал спонсорскую помощь детдому — купил новенький телик в комнату отдыха.
Дядя был из новых русских, простой, грубоватый, добродушный — мечта любого мальчишки. В отличие от Зойкиной бабушки, ему на урегулирование бюрократических формальностей понадобилось меньше недели.
…Витька вернулся в детдом через одиннадцать месяцев. Конечно, не сам вернулся, а дядя «из новых» вернул: высадил из джипа, выгрузил из багажника ворох игрушек и одежек, подарил детдому новый компьютер и уехал…
Витька молчал полгода, его даже хотели переводить в специнтернат, а потом добрый, застенчивый мальчик вдруг исчез. Его место занял сорвиголова и хулиган. Он дрался, ломал игрушки, портил мебель. Он разбил подаренный дядей телевизор — стянул у дворничихи лопату и лупил ею по экрану, пока тот не разлетелся на мелкие осколки, а потом забился в угол и долго плакал.
Странно, но строгая и ратующая за жесткую дисциплину Эмма Яковлевна Витьку не наказала. Заперлась с ним в своем кабинете, и они о чем-то долго-долго беседовали. О чем, Витька так и не признался. Только после этого разговора он стал приходить в себя, начал понемногу выздоравливать. Уже спустя год кто-то из воспитателей проговорился, что Витькин дядя оказался сволочью и подкаблучником. Что забрал мальчика из детдома, не посоветовавшись с молодой женой. А молодая жена «приблудыша» не хотела. Она хотела своего собственного ребенка. Дядя сначала за мальчика заступался, а потом как-то самоустранился: бизнес и все такое… Дядя самоустранился, а у новой Витькиной «мамы» оказались развязаны руки, издевалась она над «приблудышем» день-деньской, уже почти не таясь. Витька терпел и молчал — не хотел расстраивать любимого дядю. А потом «новая мама» объявила, что ждет ребенка, и Витька в одночасье стал не нужен даже дяде…
Вот такие истории — хоть книгу пиши, хоть фильм ужасов снимай. А теперь еще и Селена со своей странной теткой-инвалидкой. Как они там будут жить вдвоем? Небось, тетке нужна прислуга, чтобы еду готовила, в доме прибиралась. Сама-то немощная. Если так, то просчиталась дамочка. Селенка — это тебе не Витька безответный. Эта еще та язва. На ней где сядешь, там и слезешь. Интересно, чем дело кончится…