Джон Грин Бумажные города
Пролог
Мое мнение таково: с каждым человеком в жизни случается какое-то чудо. Ну, то есть, конечно, маловероятно, что в меня попадет молния или я получу Нобелевку, или стану диктатором маленького народа, обитающего на каком-нибудь островке в Тихом океане, или подцеплю неизлечимый рак уха в конечной стадии, или вдруг самовозгорюсь. Но, если посмотреть на все эти необыкновенные явления вместе, скорее всего, с каждым хоть что-то маловероятное да происходит. Я, например, мог бы попасть под дождь из лягушек. Или высадиться на Марсе. Жениться на английской королеве или несколько месяцев в одиночестве болтаться в море, находясь на грани жизни и смерти. Но со мной приключилось кое-что другое. Среди всех многочисленных жителей Флориды именно я оказался соседом Марго Рот Шпигельман.
Джефферсон-парк, где я живу, раньше был базой военно-морского флота. Но потом она стала не нужна, и землю вернули в собственность муниципалитета Орландо, Флорида, а на месте базы отстроили огромный жилой район, потому что именно так сейчас используется свободная земля. И в итоге мои родители и родители Марго купили дома по соседству, как только стройка первых объектов была закончена. Нам с Марго тогда было по два года.
Еще до того как Джефферсон-парк превратился в Плезентвилль, даже до того как он стал базой военно-морского флота, он действительно принадлежал некому Джефферсону, точнее, доктору Джефферсону Джефферсону. В честь доктора Джефферсона Джефферсона в Орландо назвали целую школу, есть еще крупная благотворительная организация его имени, но самое интересное, что доктор Джефферсон Джефферсон не был никаким «доктором»: невероятно, но факт. Он всю жизнь торговал апельсиновым соком. А потом вдруг разбогател и стал человеком влиятельным. И тогда он пошел в суд и сменил имя: «Джефферсон» поставил в середину, а в качестве первого имени записал слово «доктор». И попробуй возрази.
Так вот, нам с Марго было по девять. Родители наши дружили, поэтому и мы с ней иногда играли вместе, гоняя на великах мимо тупиковых улиц в сам Джефферсон-парк — главную достопримечательность нашего района.
Когда мне говорили, что скоро придет Марго, я всегда жутко волновался, поскольку считал ее самым божественным из созданий господних за всю историю человечества. В то самое утро на ней были белые шорты и розовая маечка с зеленым драконом, у которого из пасти вырывалось пламя оранжевых блесток. Сейчас-то сложно объяснить, почему мне эта майка в тот день показалась такой восхитительной.
Марго ездила на велике стоя, прямыми руками вцепившись в руль и нависнув над ним всем телом, фиолетовые кеды так и сверкали. Дело было в марте, но жара уже стояла, как в парной. Небо было ясным, но в воздухе чувствовался кисловатый привкус, говоривший о том, что через некоторое время может грянуть буря.
Я в то время мнил себя изобретателем, и, когда мы с Марго, бросив велики, пошли к игровой площадке, я принялся рассказывать ей о том, что разрабатываю «ринголятор», то есть гигантскую пушку, которая сможет стрелять большими цветными камнями, запуская их кружиться вокруг Земли, чтобы у нас тут стало, как на Сатурне. (Я до сих пор считаю, что это было бы классно, вот только сделать пушку, которая будет выводить камни на земную орбиту, оказывается, довольно сложно.)
Я часто бывал в этом парке и хорошо знал каждый его уголок, так что довольно скоро почувствовал, что что-то странное стряслось с этим миром, хотя и не сразу заметил, что же именно в нем изменилось.
— Квентин, — тихо и спокойно сказала Марго.
Она показывала куда-то пальцем. Тут-то я и увидел, что не так.
В нескольких шагах перед нами находился дуб. Толстенный, шишковатый, жутко старый. Он всегда тут стоял. Справа располагалась площадка. Она тоже не сегодня появилась. Но там, прислонившись к стволу дерева, сидел мужчина в сером костюме. Он не двигался. Вот его я увидел впервые. А вокруг него разлилась лужа крови. Кровь текла изо рта, хотя струйка уже почти пересохла. Мужчина как-то странно разинул рот. На его бледном лбу спокойно сидели мухи.
— Он мертвый, — добавила Марго, как будто я сам не видел.
Я отошел на два шажка назад. Помню, мне почему-то казалось, что если вдруг я сделаю какое-нибудь резкое движение, он может очнуться и накинуться на меня. Вдруг это зомби? Я в том возрасте уже знал, что их не бывает, но этот мертвец действительно выглядел так, будто в любой момент может ожить.
И пока я делал эти два шага назад, Марго так же медленно и осторожно шагнула вперед.
— У него глаза открыты, — констатировала она.
— Надодомойвозвращаться, — ответил я.
— Я думала, что умирают с закрытыми глазами, — не унималась она.
— Маргонадовернутьсядомойирассказатьродителям.
Она сделала еще шаг вперед. Протяни она сейчас руку, она могла бы коснуться его ноги.
— Как ты думаешь, что с ним случилось? — спросила она. — Может, наркотики или что-то в этом роде.
Мне не хотелось бросать Марго одну с трупом, который в любой момент мог ожить и броситься на нее, но оставаться там и обсуждать обстоятельства его кончины в мельчайших подробностях я тоже был не в состоянии. Я набрался смелости, шагнул вперед и схватил ее за руку.
— Маргонадоидтидомойсейчасже!
— Ну ладно, хорошо, — согласилась она.
Мы побежали к великам, у меня перехватило дух, как от восторга, только это был не восторг. Мы сели, и я пропустил Марго вперед, потому что сам расплакался и не хотел, чтобы она это видела. Подошвы ее фиолетовых кед были окрашены кровью. Его кровью. Этого мертвого мужика.
А потом мы разошлись по домам. Мои родители вызвали 911, вдалеке завыли сирены, я попросил разрешения посмотреть на машины, мама отказала. Тогда я лег поспать.
Мои мама с папой — психотерапевты, так что у меня, по определению, проблем психологических нет. Когда я проснулся, у нас с мамой состоялась предлинная беседа о продолжительности жизни человека, о том, что смерть — это тоже часть жизненного цикла, но мне в возрасте девяти лет об этой фазе можно особо не задумываться, в общем, мне стало лучше. Честно, я на эту тему как-то никогда не загонялся. Это о многом говорит, потому что в принципе загоняться я умею.
Таковы факты: я наткнулся на мертвого мужика. Маленький миленький девятилетний мальчик, то есть я, и моя еще более маленькая и куда более миленькая подружка нашли в парке мертвеца, у которого шла ртом кровь, и когда мы помчались домой, маленькие миленькие кедики моей подружки были в этой самой его крови. Очень драматично, конечно, и все дела, но что из того? Я его не знал. Каждый треклятый день умирают люди, которых я не знаю. Если бы всякое несчастье, происходящее в этом мире, доводило меня до нервного срыва, я бы давно уже слетел с катушек.
В девять вечера я пошел к себе в комнату, собираясь лечь спать — по расписанию. Мама подоткнула мне одеяло, сказала, что любит меня, я сказал ей «до завтра», она тоже сказала мне «до завтра», выключила свет и закрыла дверь так, что осталась лишь маленькая щель.
Повернувшись на бок, я увидел Марго Рот Шпигельман: она стояла на улице, буквально прижавшись носом к окну. Я встал, открыл его, теперь нас разделяла только москитная сетка, из-за которой казалось, что у нее лицо в мелкую точечку.
— Я провела расследование, — серьезным тоном сообщила она.
Хотя сетка мешала разглядеть ее как следует, я все же увидел в руках у Марго маленький блокнотик и карандаш со вмятинами от зубов около резинки.
Она посмотрела на свои записи:
— Миссис Фельдман из Джефферсон-корт сказала, что его звали Робертом Джойнером. И что он жил на Джефферсон-роуд в квартире дома с гастрономом Я сходила туда и застала кучу полицейских, один из них спросил, я что, из школьной газеты, я ответила, что у нас в школе нет своей газеты, а он сказал, что если я не журналист, то он может ответить на мои вопросы. Выяснилось, что Роберту Джойнеру было тридцать шесть лет. Он адвокат. В его квартиру меня не пустили, но я зашла к его соседке по имени Хуанита Альварес под предлогом, будто хочу одолжить у нее стакан сахара, и она сказала, что этот Роберт Джойнер застрелился из пистолета. Я спросила почему, и оказалось, что его жена захотела с ним развестись и это его очень расстроило.
На этом рассказ Марго закончился, а я стоял и молча смотрел на нее: ее серое от лунного света лицо разбивалось оконной сеткой на тысячи крошечных точек. Взгляд ее больших круглых глаз метался с меня на блокнот и обратно.
— Многие разводятся без самоубийства, — прокомментировал я.
— Знаю, — взволнованно ответила она. — Я как раз то же самое сказала Хуаните Альварес. А она ответила… — Марго перелистнула страницу. — …что мистер Джойнер был человеком нелегким. Я спросила, что это означает, а она просто предложила помолиться за него и велела нести сахар маме, я сказала ей: «Про сахар забудьте» — и ушла.
Я снова промолчал. Я хотел, чтобы продолжала говорить она — в ее тихом голосе звучало возбуждение человека, приблизившегося к разгадке какого-то важного вопроса, и у меня от этого создавалось ощущение, будто происходит что-то очень важное.
— Мне кажется, что я, может быть, понимаю, почему он это сделал, — наконец сказала Марго.
— Почему?
— У него, наверное, все ниточки в душе оборвались, — объяснила она.
Думая, что на это можно ответить, я нажал на защелку и вынул из окна разделявшую нас сетку. Я положил ее на пол, но Марго не дала мне ничего сказать. Она, практически уткнувшись в меня лицом, велела: «Закрой окно», и я повиновался. Я думал, что она собирается уходить, но она осталась и продолжала смотреть на меня. Я помахал ей рукой и улыбнулся, но мне показалось, что она смотрит на что-то у меня за спиной, на что-то столь ужасное, что у нее кровь отхлынула от лица, и я настолько перепугался, что не осмелился повернуться и посмотреть, что же там. Но у меня за спиной, естественно, ничего такого не было — кроме, разве что, того мертвеца.
Я перестал махать. Мы с Марго смотрели друг на друга через стекло, наши лица находились на одном уровне. Я не помню, чем это все закончилось — я пошел спать или она ушла. У меня это воспоминание конца не имеет. Мы просто стоим и смотрим друг на друга целую вечность.
Марго обожала всякие загадки. Впоследствии я часто думал, что, может быть, именно поэтому она и сама стала девочкой-загадкой.
Часть первая Ниточки
1
Самый длинный в моей жизни день не спешил начаться: я проснулся поздно, очень долго принимал душ, так что завтракать в ту среду мне пришлось в 7:17 в мамином минивене.
Обычно я езжу в школу вместе со своим лучшим другом Беном Старлингом, но он в тот день вышел вовремя, так что меня прихватить не смог. «Приехать вовремя» у нас означало «за полчаса до звонка». Первые тридцать минут школьного дня были самым значимым пунктом в графике нашей общественной жизни: мы собирались у черного хода в репетиционную и разговаривали. Многие из моих друзей играли в школьном оркестре, так что почти все свободное время мы проводили в радиусе двадцати футов от их репетиционной. Но сам я не играл, поскольку мне медведь на ухо наступил, отдавив его так, что иногда меня вообще можно принять за глухого. Я опаздывал на двадцать минут, что означало, что я все же приеду за десять минут до начала первого урока.
По пути мама завела разговор о школе, экзаменах и выпускном.
— Меня выпускной не интересует, — напомнил ей я, когда она заворачивала за угол.
Я держал тарелку с хлопьями с учетом динамических перегрузок. Опыт у меня уже был.
— Я думаю, ничего страшного не будет, если ты пойдешь туда с девочкой, с которой у вас просто дружеские отношения. Ты же можешь пригласить Кэсси Задкинс.
Да, я мог пригласить Кэсси Задкинс — она просто отличная, и милая, и приятная, только вот с фамилией ей не повезло.
— Дело не только в том, что мне не нравится сама мысль идти на выпускной. Мне еще и не нравятся те люди, которым нравится мысль идти на выпускной, — объяснил я, хотя это, по сути, было неправдой. Бен, например, этим выпускным просто бредил.
Мама подъезжала к школе, и на лежачем полицейском я придержал тарелку, которая, впрочем, была уже почти пустой. Я посмотрел на стоянку для старших курсов. Серебристая «хонда» Марго Рот Шпигельман стояла на своем обычном месте. Мама заехала в тупик у репетиционной и чмокнула меня в щеку. Бен и остальные мои друзья стояли полукругом.
Я направился к ним, и полукруг принял меня, став чуть больше. Они обсуждали мою бывшую, Сьюзи Ченг. Она играла на виолончели, а сейчас решила произвести фурор, начав встречаться с бейсболистом по имени Тэдди Мэк. Я даже не знал, настоящее ли это имя или кличка. Но как бы то ни было, Сьюзи решила идти на выпускной с ним, с этим Тэдди Мэком. Еще один удар судьбы.
— Эй, — окликнул меня Бен, стоявший напротив.
Он мотнул головой и развернулся. Я двинулся за ним. Он вошел в репетиционную. Мой лучший друг Бен был мелким и смуглым и к тому времени уже начал созревать, но еще не дозрел. Мы с ним дружили с пятого класса — с того самого момента, как оба наконец признали тот факт, что никому больше в качестве «лучшего друга» не сдались. К тому же он очень старался быть хорошим, и мне это нравилось — по большей части.
— Ну че, ты как? — спросил я. Оттуда нас никто не мог услышать.
— Радар идет на выпускной, — мрачно объявил он.
Это еще один наш лучший друг. Мы прозвали его Радаром, потому что он был похож на маленького очкарика Радара из старого телешоу, за исключением того что, во-первых, Радар в том шоу не был чернокожим, и во-вторых — через некоторое время наш Радар вытянулся на шесть дюймов и стал носить контактные линзы, так что я подозреваю, что, и это в-третьих, ему тот чувак из телешоу вообще не нравился, но, в-четвертых, поскольку до конца учебы в школе оставалось всего три с половиной недели, выдумывать ему другую кличку мы не собирались.
— С этой Энджелой? — спросил я.
Радар никогда ничего о своей личной жизни не рассказывал, что, впрочем, не мешало нам постоянно строить собственные предположения на этот счет.
Бен кивнул и добавил:
— Я тебе рассказывал про свой грандиозный план? Пригласить кого-нибудь из младших? Из тех, кто не знает мою «кровавую историю»?
Я кивнул.
— Так вот, — продолжал Бен. — Сегодня ко мне подошла какая-то милая зайка из девятого класса и спросила: «Ты тот самый кровавый Бен?» Я стал ей объяснять, что это было из-за инфекции в почках, но она хихикнула и убежала. Так что этот план отпадает.
В десятом классе Бена забрали в больницу, потому что у него была почечная инфекция, но Бекка Эррингтон, лучшая подружка Марго, пустила слух, что у него якобы кровь в моче, потому что он постоянно дрочит. Несмотря на то что с медицинской точки зрения это полнейший бред, последствия этой истории Бен ощущает до сих пор.
— Отстойно, — посочувствовал я.
Бен принялся посвящать меня в свой новый план найти себе спутницу на выпускной, но я слушал лишь вполуха, поскольку в сгущающейся в коридоре толпе заприметил Марго Рот Шпигельман. Она стояла у своего шкафчика — а рядом ее парень, Джейс. На ней была белая юбка до колен и топ с каким-то синим рисунком. Я смотрел на ее ключицы. Она хохотала над чем-то как ненормальная — согнувшись, широко раскрыв рот, а в уголках глаз залегли морщинки. Но мне показалось, что насмешил ее не Джейс, поскольку смотрела она не на него, а куда-то вдаль, на ряд шкафчиков. Я проследил ее взгляд и увидел Бекку Эррингтон, которая повисла на каком-то бейсболисте, как гирлянда на елке. Я улыбнулся Марго, хотя и понимал, что она меня все равно не видит.
— Старик, ты все же должен решиться. Забудь про Джейса. Боже, она же нереально сладкая зайка.
Мы шли по коридору, и я все бросал на нее украдкой взгляды, словно фотографируя: это была серия снимков под названием «Совершенство неподвижно, а мимо него снуют простые смертные». Когда мы подошли поближе, я подумал, что она, может быть, вовсе не смеется, может, ее чем-то удивили или что-то ей подарили, или вроде того. Марго, похоже, просто не могла закрыть рот.
— Да, — ответил я Бену, по-прежнему не слушая его, поскольку был слишком занят: я старался ничего не упустить, но в то же время не хотел, чтобы кто-нибудь заметил, что я на нее глазею.
Дело даже не в том, что она очень красивая. Марго просто богиня в буквальном смысле этого слова. Мы прошли мимо нее, толпа между нами сгущалась, и я уже едва ее видел. Я так и не смог заговорить с ней и выяснить, что же ее насмешило-удивило. Бен покачал головой: он давно понял, что я от этой девчонки глаз не могу отвести, и уже привык.
— Нет, честно, она классная, конечно, но не настолько. Знаешь, кто по-настоящему секси?
— Кто? — спросил я.
— Лэйси, — ответил Бен, имея в виду еще одну лучшую подружку Марго. — И твоя мама тоже. Ты прости конечно же, но когда я сегодня увидел, как она тебя в щечку целует, я подумал: «Господи, как жаль, что я не на его месте», честно тебе говорю. И еще: «Как жаль, что щеки не на члене расположены».