— За одной из них нет стекла, — сообщает он, а потом бежит прочь от здания, из-под ног летит грязный песок.
Я ошарашенно смотрю на него.
— Попробую пробить, — объясняет он.
— У тебя не получится.
Он ведь самый мелкий в нашем легковесном трио. Если кому-то и пытаться пробить фанеру телом, так это мне.
Бен сжимает руки в кулаки, потом вытягивает пальцы. Я иду в его сторону, а он рассказывает:
— Когда я учился в третьем классе, чтобы меня не били, мама отвела меня на тхэквондо. Я, правда, занятия на три всего сходил и выучил только одну вещь, но она иногда приносит пользу: мы увидели, как учитель пробивает толстую доску рукой, и все такие заинтересовались, типа чуваки, как он это делает, а он сказал, что главное — верить, что рука пройдет сквозь дерево, и бить со знанием того, что это возможно, и тогда всё получится.
Я собираюсь возразить на этот идиотизм, но Бен срывается с места и проносится мимо меня. Он разгоняется, летя к окну, а потом, абсолютно бесстрашно, в самый последний миг подпрыгивает, поворачивая корпус и выставляя вперед плечо, как таран, и влетает в фанеру. Я почти готов увидеть, как он пролетит сквозь нее, и в фанере останется дырка в форме его тела, как в мультике. Но Бен вместо этого отскакивает и падает на задницу в островок зеленой травы посреди грязного песка. Он перекатывается на бок, потирая плечо.
— Сломалась, — объявляет он.
Я бегу к нему, думая, что это он про руку, но Бен встает, и я вижу в фанере на высоте примерно с его рост трещину. Я начинаю долбить в этом месте ногами, она расползается по горизонтали, потом мы с Радаром вставляем в трещину пальцы и начинаем тянуть. Я щурюсь, чтобы пот не так заливал глаза — они уже просто горят, тяну изо всех сил, дергаю туда-сюда, и наконец, нам удается расколупать небольшое отверстие с острыми краями. Мы с Радаром молча продолжаем работать, через некоторое время он устает, и его сменяет Бен. Наконец мы пропихиваем кусок фанеры внутрь. Я лезу в дыру вперед ногами и приземляюсь на что-то вроде стопки бумаги.
Дыра небольшая, через нее попадает свет, но его недостаточно, чтобы оценить размеры помещения, понять, есть ли там вообще потолок. Воздух внутри оказывается таким горячим и спертым, что вдыхаешь и выдыхаешь почти одно и то же.
Я разворачиваюсь и натыкаюсь на Бена — он ударяет меня лбом в подбородок. Я непонятно почему шепчу:
— У тебя есть…
— Нет, — так же шепотом перебивает он меня. — Радар, ты фонарь не взял?
Судя по звукам, он лезет к нам через дыру.
— В брелке есть, но совсем крошечный.
Загорается свет, но я все равно почти ничего не вижу, хотя мне удается разобрать, что мы оказались в довольно большом помещении с лабиринтом металлических полок. Бумага, на которую я наступил — это страницы старого отрывного календаря, множество листов-дней рассыпано по всему полу: они пожелтевшие и погрызенные мышами. Я думаю, что, может быть, раньше тут был книжный, хотя на этих полках уже давно лежит только пыль.
Мы выстраиваемся в ряд за Радаром. Наверху вдруг раздается скрип, и мы все останавливаемся. Я сглатываю, стараясь унять панический страх. Я слышу, как дышат Радар и Бен, как они шаркают ногами. Мне страшно хочется свалить, но это ведь может быть Марго. Или какие-нибудь нарики.
— Это просто само здание скрипит, — говорит Радар, но в его голосе нет обычной уверенности.
Я не могу пошевелиться. Потом слышу Бена:
— Когда мне в прошлый раз было так же страшно, я обоссался.
— Мне в последний раз было так страшно, когда я, спасая добрых волшебников, встретился лицом к лицу с Черным Властелином.
Я тоже делаю жалкую попытку:
— Когда мне в последний раз было так страшно, мне пришлось спать вместе с мамочкой.
Бен хихикает:
— Кью, я бы на твоем месте так пугался каждую — без исключения — ночь.
Благодаря их смеху я начинаю чувствовать себя в большей безопасности, и мы продолжаем поиски. Мы проходим по всем рядам, не обнаружив ничего интересного, кроме пары номеров «Ридерс Дайджест» семидесятых годов. Через некоторое время я замечаю, что глаза уже привыкли к темноте, так что мы расходимся в разные стороны с разной скоростью.
— Собираемся здесь, выйдем все вместе, — шепчу я, и пацаны шепотом отвечают о'кэй.
Я подхожу к боковой стене комнаты и нахожу первое свидетельство того, что здесь кто-то был с тех пор, как торговый центр забросили: в стене проделана неровная полукруглая дыра высотой мне по пояс. Над ней оранжевой краской из баллончика написано: «НОРА ТРОЛЛЯ», а на саму нору указывает услужливая стрелка.
— Ребят, — зовет вдруг Радар, да так громко, что на миг вся таинственность пропадает.
Я иду на голос и нахожу Радара у противоположной стены — его фонарик освещает еще одну Нору Тролля. На почерк Марго не очень похоже, но наверняка сказать сложно. Ведь при мне она краской только одну букву писала.
Я ныряю в нору и иду вперед, а Радар освещает мне путь. В этой комнате нет совершенно ничего, за исключением свернутого ковра в углу. Радар светит под ноги, и я замечаю пятна клея — когда-то ковер был приклеен к полу. На противоположной стороне еще одна дыра в стене, на этот раз без надписи.
Через нее я попадаю в комнату с вешалками, из стен, разукрашенных потеками, торчат шесты из нержавейки. В этой комнате светлее, через некоторое время до меня доходит, что тут в потолке есть дыры, кое-где оторваны куски рубероида, крыша проседает, наваливаясь на голые металлические поперечины.
— Тут продавали сувениры, — шепчет Бен, уже стоящий впереди меня, и я мигом понимаю, что он прав.
В середине комнаты пятиугольником стоят бывшие витрины. Стекло, некогда разделявшее туристов и предназначенное для них дерьмо, теперь разбито, а ящики витрин засыпаны осколками. Серая краска на стенах облезает, образуя беспорядочный, но красивый рисунок, эти ободравшиеся многоугольники — как снежинки разрухи.
Как ни странно, тут еще остались кое-какие товары: например телефон в виде Микки-Мауса, я видел такой давным-давно в детстве. В одной витрине лежат аккуратно свернутые, но уже поеденные молью и щедро посыпанные битым стеклом футболки с принтом: «СОЛНЕЧНЫЙ ОРЛАНДО». Под витринами Радар находит коробку с картами и древними туристическими брошюрами, рекламирующими «Мир крокодилов», «Хрустальные сады» и прочие увеселения, которых давно уже нет. Бен машет рукой, подзывая меня к себе, и показывает зеленого стеклянного крокодильчика, почти полностью похороненного под слоем пыли. Наверное, в этом и заключается ценность наших сувениров: дарить такое людям жалко. В смысле, людей жалко.
Мы пробираемся обратно: в пустую комнату, потом в комнату с полками, потом лезем в другую Нору Тролля. Эта комната похожа на офис, только без компьютеров. Бросили ее, по всей видимости, в спешке: как будто всех работников вдруг запустили в космос или что-то вроде того. Двадцать столов в четыре ряда. На некоторых до сих пор лежат ручки, на всех — огромные календари. На всех календарях — февраль 1986 года. Бен пихает обитый тканью стул, и он начинает вращаться, ритмично скрипя. Возле одного стола стоит шаткая пирамидка из блоков клейких листочков с рекламой «Мартин-Гейл Мортгейдж Корпорейшн». В открытых коробках лежат стопки распечаток из древнего матричного принтера: расходы и приходы «Мартин-Гейл Мортгейдж Корпорейшн». На одном из столов кто-то построил одноэтажный карточный домик из рекламных брошюр. Я разворачиваю их в надежде, что это очередная подсказка, но увы.
Радар роется в бумагах, потом шепчет:
— Ничего новее 1986 года.
Я начинаю обыск ящиков в столах. Нахожу ватные палочки и булавки для галстука. Коробки с карандашами и ручками по двенадцать в каждой: тонкий картон и старомодные шрифты и дизайн. Платочки. Пара перчаток для гольфа.
— Ребят, вы что-нибудь нашли? — спрашиваю я. — Такое, из чего было бы ясно, что здесь кто-то был в последние, скажем, лет двадцать?
— Только Норы Тролля, — отвечает Бен. — Тут, как в гробнице, все покрыто пылью.
— Зачем она тогда нас сюда послала? — спрашивает Радар.
Вот мы и начали обсуждать эту тему.
— Не знаю, — говорю я. — Ее самой тут явно нет.
— Есть места, — отмечает Радар, — где пыли меньше. В пустой комнате есть прямоугольник, как будто оттуда что-то убрали. Но я не знаю…
— И вот еще закрашено, — добавляет Бен.
Он показывает направление, Радар светит туда, и я вижу, что кусок стены загрунтовали белым цветом, как будто кому-то пришло в голову тут все отремонтировать, но через полчаса уже надоело. Я подхожу ближе и замечаю, что под белым слоем есть красное граффити. Но проступают лишь некоторые линии, и я не могу прочесть надпись. У стены стоит открытая банка грунтовки. Я сажусь на колени и опускаю в нее пальцы — затвердевшая поверхность легко сломается, пальцы намокают. Я их вынимаю, с них капает на пол, я молчу, потому что мы все пришли к одному выводу: тут все же кто-то недавно был. Потом снова раздается скрип, Радар матерится и роняет фонарик.
— Жуть какая, — говорит он.
— Ребят, — восклицает Бен.
Фонарик все еще валяется на полу, я делаю шаг назад, поднимаю его и тут замечаю, что Бен на что-то показывает. На стену. В отраженном свете проступили призрачно-серые буквы. Я узнаю почерк Марго.
ТЫ ЕДЕШЬ В БУМАЖНЫЙ ГОРОД
И НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ ВЕРНЕШЬСЯ
Я хватаю фонарик и свечу прямо на грунтовку — надпись исчезает. А когда направляю луч на другую стену — она снова видна.
— Черт, — едва слышно ругается Радар.
Бен добавляет:
— Старик, теперь уже, может, пойдем? Когда я в прошлый раз так испугался… а, к черту. Ужас. Мне как-то все это ни фига не нравится.
«Мне как-то все это ни фига не нравится» — наиболее точное обозначение моего собственного состояния. Точнее мне уже и не надо. И я быстро шагаю к выходу из Норы Тролля. Мне кажется, что стены нас сейчас раздавят.
10
Бен с Радаром завезли меня домой — школу они пропустили, но вот на репетицию не пойти не могли. Я долго сидел один с «Песнью о себе», раз десять пытался прочесть ее всю целиком с самого начала, но проблема заключалась в том, что она была страниц в восемьдесят, имела странную структуру и множество повторов, и я, зная значение всех слов по отдельности, в целом не понимал ничего. Хоть мне и казалось, что важны, наверное, только подчеркнутые места, я все же хотел выяснить, не является ли поэма предсмертным письмом самоубийцы. Но не мог.
После десяти страниц этого путаного стиха мне вдруг стало настолько не по себе, что я решил позвонить тому детективу. Я нашел в корзине с грязным бельем шорты, в кармане которых лежала его визитка. Он подошел на втором гудке.
— Уоррен.
— Гм, здравствуйте, это Квентин Джейкобсен. Друг Марго Рот Шпигельман.
— Конечно, парень, я тебя помню. Что такое?
Я рассказал ему о найденных подсказках; о торговом центре; о том, что, когда мы с Марго смотрели на Орландо с двадцать пятого этажа «СанТраста», она назвала его бумажным городом, но тогда про другие бумажные города не говорила; о том, что ей не хотелось бы, чтобы ее нашли дети; о том, что теперь я должен искать ее у себя под подошвами. Он даже не стал говорить мне, что в заброшенные здания проникать нельзя, да и не спросил, почему я делал это в десять утра, когда мне полагалось быть в школе. Уоррен молча дождался, когда я закончу свой рассказ, и прокомментировал:
— Господи, парень, ты сам, как настоящий детектив. Тебе бы только пистолет, смелости побольше, а… и еще три бывших жены. Какие у тебя предположения?
— Я беспокоюсь, что она могла, гм, ну, как бы покончить с собой.
— Парень, мне такое и в голову не приходило, я думаю, она просто сбежала. Я тебя, конечно, понимаю, но не забывай, что она это уже не в первый раз делает. В смысле, оставляет всякие подсказки. Это же куда больше впечатляет. Парень, поверь мне, если бы она действительно хотела, чтобы ты ее нашел — живой или мертвой, — это бы уже произошло.
— Но вы не…
— Парень, понимаешь, к сожалению, Марго — взрослый человек и вольна поступать по собственному разумению. Позволь дать тебе совет: жди, когда она сама вернется домой. Ну, то есть тебе надо перестать смотреть на небо, а то и не заметишь, как сам в облака улетишь.
Я повесил трубку, после разговора остался неприятный осадок — я понял, что стихи Уитмена меня на Марго не выведут. Я все вспоминал подчеркнутые строки: «Я завещаю себя грязной земле, пусть я вырасту моей любимой травой, / Если снова захочешь увидеть меня, ищи меня у себя под подошвами». На первых страницах Уитмен называет эту траву «прекрасными нестрижеными волосами могил». Но где эти могилы? Где бумажные города?
Я залез в Мультипедию, чтобы выяснить, есть ли в ней о «бумажных городах» что-нибудь такое, чего я не знаю. Там оказалась нереально продуманная и информативная статья, написанная пользователем по имени жопаскунса: «Бумажный город — это такой город, в котором есть бумажный завод». В этом-то и заключался недостаток Мультипедии: Радар писал очень толковые тексты и тщательно выверял информацию, а неотредактированные потуги жопыскунса оставляли желать лучшего. Так что я принялся искать в Интернете и обнаружил нечто стоящее только в самом низу четвертой страницы поиска — на Канзасском форуме по недвижимости.
«Похоже, Медисон Эстейтс так и не достроят; мы с мужем прикупили там кое-что, но нам позвонили на этой неделе и сказали, что возвращают вложения, потому что с предварительных продаж не набралось достаточно денег, чтобы запустить стройку!»
Мардж из Коукера.Недопоселение! Поедешь туда, и никогда больше не вернешься. Я глубоко вздохнул и какое-то время пялился на экран.
Напрашивался неизбежный вывод. Даже если у нее внутри все оборвалось и решение было окончательным, она все же не могла себе позволить исчезнуть бесследно. И Марго оставила свое тело — так, чтобы я его нашел — там, где порвалась ее первая ниточка. Она сказала, что не хочет, чтобы какие-то чужие дети обнаружили ее тело, так что вполне логично, что из всех знакомых Марго найти ее должен был именно я. Для меня это совсем уж шоком не будет. Я через такое прошел. Опыт у меня имеется.
Я заметил, что в сеть вылез Радар, и уже собирался щелкнуть мышкой, чтобы поговорить с ним, как на экране вспыхнуло диалоговое окно.
ЭНЦИКЛОПЕДИСТ96: Привет.
КЬЮВОССТАНИЕ: Бумажные города = недопоселения. Кажется, она хочет, чтобы я отыскал ее труп. Она думает, что я выдержу. Мы в детстве с ней нашли мертвого чувака в парке.
Посылаю ему ссылку.
ЭНЦИКЛОПЕДИСТ96: Погоди. Я сейчас по ссылке пройду.
КЬЮВОССТАНИЕ: Ок.
ЭНЦИКЛОПЕДИСТ96: Так, панику не нагнетай. Ты ни в чем не уверен на 100 %. Я думаю, что с ней ничего не случилось.
КЬЮВОССТАНИЕ: Не верю, что ты так думаешь.
ЭНЦИКЛОПЕДИСТ96: Ладно, ты прав. Но если бы кто в этой ситуации и выжил…
КЬЮВОССТАНИЕ: Да, пожалуй. Пойду лягу. Предки скоро вернутся.
Но я никак не мог успокоиться и, уже лежа в постели, позвонил Бену и поведал ему свою теорию.
— Старик, звучит дерьмово. Но с ней все в порядке. Она просто какую-то очередную игру затеяла.
— Как-то, по-моему, ты слишком легкомысленно на это смотришь.
Он вздохнул:
— Не знаю, по-моему, вообще погано, что Марго срулила за три недели до окончания школы. Ты из-за нее волнуешься, Лэйси волнуется, а выпускной уже через три дня, в курсе? Можно мы хоть там оторвемся по полной?
— Ты это серьезно? Бен, она умерла, может быть.
— Не умерла она. Она просто хочет быть звездой. Ей внимание нужно. Ну, то есть ее предки, конечно, уроды, но они ее знают лучше, чем мы, так? И они тоже не боятся, что она умерла.
— Ты иногда ведешь себя как настоящий чудак на букву «м».
— Ладно, старик. У нас обоих был трудный день. Слишком много страстей. Все, я в оффлайн.
Я хотел было высмеять его за использование компьютерного сленга в реальной жизни, но вдруг понял, что у меня нет на это сил.
Закончив разговор с Беном, я снова вылез в Интернет и попытался найти список недопоселений во Флориде. Списка я не нарыл, но в ходе поисков по словам вроде «брошенные поселения» и «Гроувпойнт» набрал пять таких мест в радиусе трех часов езды от Джефферсон-парка. Я распечатал карту центральной Флориды, повесил ее на стену над компом и во все пять поселений воткнул по булавке. Глядя на карту, я никакого четкого рисунка не увидел. Все они располагались в случайных точках, и чтобы объехать их, потребуется, как минимум, неделя. Почему она не указала на конкретное место? Вообще все эти ее подсказки нагоняли ужас. Все они намекали на какую-то трагедию. А место действия не называлось. Ухватиться было не за что. Я как будто на гору щебенки лез.
На следующий день Бен разрешил мне взять свой ЗПЗ, потому что сам он собирался ездить по магазинам на джипе Лэйси — им нужно было что-то там купить для выпускного. Так что мне в кои-то веки не пришлось сидеть у репетиционной — как только прозвенел звонок с седьмого урока, я бросился к машине. У меня, конечно, такого таланта заводить ЗПЗ не было, так что я, хоть и прибежал на стоянку раньше всех, уехал самым последним. Когда же мотор наконец завелся, я двинул в Гроувпойнт.
Я поехал по Колониал-драйв, не торопясь, высматривая другие недопоселения, которые мог не заметить в сети. За мной выстроилась длинная очередь машин, и мне было неловко, что я их задерживаю; удивительно, как у меня еще сил хватало беспокоиться о всякой ерунде, вроде: не посчитает ли меня мужик в ехавшем сзади джипе слишком уж осторожным водителем. Мне бы хотелось, чтобы исчезновение Марго сделало меня другим человеком, но нет, не получилось.