Даже Ревел познакомился с моей дочерью, когда принёс поднос с цветочными вазами. “Зимние анютины глазки. Такие неприхотливые, что в теплицах леди Пейшнс они цветут круглую зиму. Хотя теперь в них не слишком тепло, и ухаживают за ними уже не так хорошо, как раньше”. Он бросил в мою строну взгляд, который я стойко проигнорировал. А потом Молли оказала ему честь, которой до тех пор не удостоился никто другой. Она протянула в его слишком длинные руки крошечный сверток, и я увидел, как Ревел затаил дыхание, принимая его. Длинные пальцы сомкнулись на груди малышки, и полная обожания улыбка придала обычно мрачному лицу чуть глупое выражение. Он поднял глаза на Молли, их взгляды встретились, и в тот момент я был настолько близок к ревности, насколько может быть мужчина, увидев, как тихо они делятся своей радостью. Он не проронил ни слова, пока держал девочку, и отдал её лишь когда в дверь постучала горничная, которой понадобился его совет. Перед тем, как уйти, он аккуратно расставил вазы с цветами так, чтобы они очаровательно перекликались с ширмами. Это заставило Молли улыбнуться.
В первый день её жизни меня меньше всего волновала работа и заботы о поместье. Каждую свободную секунду я проводил в детской. Я смотрел на Молли и нашего ребенка, и мой трепет сменялся удивлением. У младенца было такое крошечное личико. Каждый её мимолетный взгляд казался чудом. Её крохотные пальчики, завиток светлых волос на шее сзади, нежные розовые ушки. Мне казалось поразительным, что такой набор чудесных деталей мог просто так соединиться внутри моей леди-жены. Наверняка она была результатом самоотверженного труда волшебного художника, а не плодом любви. Когда Молли отошла в ванную, я остался у колыбели. Я смотрел, как она дышит.
У меня не было желания взять её. Она казалась слишком нежным созданием, чтобы трогать её руками. Словно бабочка, подумал я. Я боялся, что если прикоснусь, то могу повредить мерцание жизни, которое позволяло ей двигаться. Вместо этого смотрел, как она спит, как незначительно поднималось и опадало одеяльце, которым она была накрыта. Её розовые губки двигались во сне вперед-назад. Когда её мать вернулась, я наблюдал за ними пристальнее, чем если бы они с Молли были героинями сказочной постановки. Я никогда не видел Молли такой спокойной и умелой, сосредоточенной на своих материнских обязанностях. Это исцелило что-то во мне, пропасть, о которой я не знал, пока она не заполнилась. Так вот что значит быть матерью! Мой ребенок был окружен безопасностью и заботой в её объятиях. То, что она раньше уже была матерью семь раз, не делало это для меня менее удивительным. Как и ожидалось, я подумал о женщине, которая так же держала меня когда-то. Я с тоской подумал, жива ли ещё та женщина, знает ли она, что со мной стало? Были ли особенности моей маленькой дочери её отражением? Но, глядя на её спящий профиль, я увидел только, какой уникальной она была.
В ту ночь Молли поднялась со мной по лестнице в нашу спальню. Она улеглась с запеленутым ребенком по середине кровати, и когда я присоединился к ним, я почувствовал, будто, сформировал другую половинку скорлупки вокруг драгоценного семечка. Молли тут же заснула, одной рукой слегка касаясь нашего спящего ребенка.Я совершенно неподвижно лежал на краю кровати сверхъестественно сильно ощущая крошечную жизнь, находящуюся между нами. Медленно я протянул свою руку, пока не смог дотянуться своими пальцами и дотронуться до руки Молли. Тогда я закрыл глаза и соскользнул в сон. Я проснулся, когда завозился и захныкал ребенок. Даже без света в комнате, я почувствовал как Молли подвинула ее, чтобы приложить к груди. Я вслушивался в звуки, которые издавала малышка во время кормления и глубокое ровное дыхание Молли. И я снова соскользнул в сон.
Мне снился сон.
Я снова был мальчиком в замке Баккип, и я прогуливался в одиночестве по вершине каменной стены возле сада с растениями. Стоял теплый и солнечный весенний день. Пчелы жужжали в ароматных цветках тяжело нагруженного вишневого дерева, склонившегося у стены. Я прекратил балансировать и ступил в объятия ветвей с розовыми лепестками. Наполовину скрытый, я замер при звуке голосов. Дети возбужденно кричали, очевидно, в процессе какой-то соревновательной игры. Меня заполнило желание присоединиться к ним.
Но даже в объятии сна я знал, что это невозможно. В замке Бакипп я был ни рыба, ни мясо. Я был слишком простым для того, чтобы искать друзей среди законнорожденных, но моя незаконнорожденная кровь была, также, слишком благородна, чтобы позволить мне играть с детьми слуг. Так что я подслушивал, преисполненный острой завистью, в тот момент, когда маленькая, гибкая фигура пробралась через ворота в ботанический сад, сомкнув и почти закрыв их за собой. Он оказался худым ребенком, одетым во все черное за исключением белых рукавов. Плотно облегающий черный колпачок скрывал все, кроме концов его бледных волос. Он прыжками преодолел сад, промчавшись над клумбами, не повредив ни листочка, на участок каменной дорожки, беззвучно волоча ногами, перед тем как вновь стремительно пронестись над следующей клумбой.Он двигался в относительной тишине, пока его шумные преследователи оставались далеко позади. Они c громкими криками распахнули ворота, в то время как он проскользнул за взбирающиеся по шпалере розы.
Я затаил дыхание вместо него. Его убежище не было идеальным. Весна была молодой, и он выделялся черной тенью позади стройных ветвей и распустившихся зеленых листьев на выращенных на шпалере розах. Мой рот искривился в улыбке, когда я задался вопросом, кто же победит в этой игре. Другие дети разбежались по саду, всего около полудюжины. Две девочки и четыре мальчика, вероятно, с разницей не более трех лет с моим собственным возрастом. Их одежда выдавала в них детей слуг. Двое старших мальчиков уже были одеты в Баккипские синие туники и рейтузы, вероятно, они уклонялись от выполнения незначительных заданий, которые у них были в замке.
- Он пришел сюда? - пронзительно кричала одна из девочек.
- Он должен был! - кричал мальчик, с нотой неопределенности в голосе. Преследователи быстро разошлись, каждый состязался за право первым увидеть их жертву. Я стоял неподвижно, мое сердце забилось быстрее, желая знать, возьмут ли они меня в свою игру, если заметят. Даже зная, где спрятался мальчик, я мог различить лишь его силуэт. Его бледные пальцы крепко сжимали шпалеру. Я видел как слабо поднималась и опускалась его грудь, которая выдавала, как долго он бежал.
- Он прошел мимо ворот! Давайте же! - решил один из старших мальчиков, и как cвора собак натравленных на лису, дети ринулись назад, расходясь вокруг него, пока он держал свой путь обратно к воротам. Позади них, их жертва уже повернулся и искал то, за что можно ухватиться на нагретой солнцем каменной стене за шпалерами. Я видел, как он начал подниматься, но затем вопль из засады сообщил, что кто-то оглянулся и заметил его движение.
- Он там! - закричала девочка, и свора промчалась обратно в сад. Когда одетый во все черное мальчик начал взбираться по высокой стене, дети поспешно наклонились. И в следующее мгновенье воздух наполнился огромными комьями земли и камнями. Они попали в розовый куст, шапалеры, в станы, и я услышал гулкий глухой стук, когда они попали по тонкой молодой спине. Я услышал его хриплый болезненный вздох, но он продолжал цепляться за стену и взбираться наверх.
Игра вдруг оказалась вовсе не игрой, а жестокой охотой. Распластанному по стене, ему негде было укрыться, и пока он взбирался вверх, охотники наклонялись и набирали камни и комья грязи. Я мог бы крикнуть, чтобы они остановились. Но я знал, что даже если я это сделаю, это не остановит их. Я бы просто стал дополнительной мишенью для них.
Один из камней ударил его в затылок достаточно сильно, для того чтобы голова отлетела к стене. Я услышал шлепок плоти о камень и увидел, как он остановился, наполовину оглушенный, его пальцы заскользили. Но он вновь не закричал. Он вздрогнул, и затем снова начал двигаться, более быстро. Его ноги заскользили в поисках точки опоры, и тогда его рука легла на верхнюю часть стены. Будто цель игры была достигнута, другие дети умчались вперед. Он достиг вершины стены, зависнув ровно на столько, сколько потребовалось для того, чтобы встретиться со мной взглядом, а затем перепрыгнул на другую сторону. Стекающая с его подбородка кровь была ошеломляюще красной против его бледного лица.
- Огибай, огибай! - визжала одна из девочек, и визжа как гончие, остальные дети развернулись и выбежали из сада. Я услышал резкий лязг ворот, которые захлопнулись за ними, и дикий топот ног. Они смеялись на бегу. Мгновением позже я услышал пронзительный и отчаянный крик.
Я проснулся. Я дышал так часто, будто только что вышел из сражения. Моя ночная рубашка была потной на груди и скомкалась вокруг меня. Дезориентированный, я сел и отбросил одеяло.
- Огибай, огибай! - визжала одна из девочек, и визжа как гончие, остальные дети развернулись и выбежали из сада. Я услышал резкий лязг ворот, которые захлопнулись за ними, и дикий топот ног. Они смеялись на бегу. Мгновением позже я услышал пронзительный и отчаянный крик.
Я проснулся. Я дышал так часто, будто только что вышел из сражения. Моя ночная рубашка была потной на груди и скомкалась вокруг меня. Дезориентированный, я сел и отбросил одеяло.
- Фитц! - Упрекнула меня Молли, огородив рукой нашего ребенка. - О чем ты только думаешь?
Внезапно я снова стал самим собой, взрослым мужчиной, а не испуганным ребенком. Я сидела в нашей кровати, рядом с Молли, рядом с нашим крошечным ребенком, которого я мог раздавить своим резким движением.
- Я навредил ей? - закричал я в ужасе, и в ответ раздался тонкий плач ребенка.
Молли протянула руку и схватила меня за запястье.
- Фитц. Все в порядке. Ты просто разбудил ее, вот и все. Ложись. Это было всего лишь сон.
После всех совместно прожитых лет, она была знакома с моими ночными кошмарами. Она знала, к моему сожалению, что будить меня может быть опасно. Теперь же, мне было стыдно как побитой собаке. Неужели она думала, что я опасен для нашего ребенка?
- Я думаю, мне лучше поспать в другом месте, - предложил я.
Молли не отпускала мое запястье. Она перевернулась на бок, уютно расположив ребенка ближе к себе. В ответ ребенок тихонько икал и тут же принялся искать сосок.
- Ты будешь спать прямо здесь, рядом с нами, - заявила Молли. Прежде чем я успел сказать что-нибудь еще, она тихо рассмеялась и сказала. - Она думает, что снова голодна.
Она отпустила меня, чтобы высвободить грудь для ребенка. Я лежал неподвижно, пока она устраивалась, а затем слушал тихие и довольные звуки молодого создания, наполняющего свой живот. Они обе так хорошо пахли: ребенок со своим младенческим запахом, и женственный запах Молли. Я вдруг почувствовал себя огромным, жестоким и мужиковатым, злоумышленником в безопасной и мирной семейной жизни.
Я начал было искать предлог:
- Я должен...
- Ты должен остаться там, где ты находишься.
Она снова поймала меня за руку и дернула за нее, потянув меня ближе к ним обоим. Она оставалась не довольной до тех пор, пока я не приблизился настолько близко, что она смогла запустить свои пальцы в мои волосы. Ее прикоснование оказалось легким, успокаивающим, когда она откинула потные кудри с моего лба. Я закарыл глаза при ее прикосновении и спустя несколько мгновений мой сознание дрейфовал
Сон, который канул в безвестность когда я проснулся, снова вырисовался в моей голове. Я должен был заставить себя дышать медленно и осторожно, на смотря на то что моя грудь сжалась. Сон, сказал я себе. Не воспоминание. Я никогда не прятался и не наблюдал за тем как другие дети в замке издеваются над Шутом. Никогда.
Но мог бы, твердила моя совесть.Если бы я был в нужном месте в нужное время, я мог бы. Любой ребенок мог. Как и любой в такой час и после такого сна, я искал связь в своих воспоминаниях, пытаясь понять, почему этот кошмар разрушил мой сон. И не находил.
Ничего, за исключением разговоров детей в замке о бледном чудаке Короля Шрюда. Шут был там, в моих детских воспоминаниях, с того самого дня, как я приехал в Баккип. Он был там до моего приезда, и, если верить ему, ждал меня всё это время. Но прошли годы до наших столкновений в Баккипском замке, его грубого жеста в холле, или нелестного пародирования, когда он ходил за мной по коридоре. Я избегал его так же усердно, как и другие дети. Чтобы снять с себя груз вины, я думаю, что не обращался с ним жестоко. Я никогда не насмехался над ним, никаким образом не выражал отвращение. Нет. Я просто его избегал. Я считал его шустрым и глупым парнем, акробатом, который развлекает короля своими выходками, но, скорее, простодушным. Во всяком случае, я жалел его, сказал я себе. Потому что он был другим.
Так же, как и моя дочь будет отличаться от приятелей по играм.
Не все дети в Бакке были темноглазыми и темноволосами со смуглой кожей, но преобладающее число приятелей, которых она найдет, будут именно такими. И если она не будет расти настолько быстро, чтобы соответствовать им в размерах, если она останется крошечной и бледной, что тогда? Какое детство у нее будет?
Холод сковал мой живот и добрался до сердца. Я подвинулся еще ближе к Молли и моему ребенку. Они спали, но я не мог. Бдительный, как преследующий волк, я слегка обнял их обеих. Я буду защищать ее, как я пообещал себе и Молли. Никто не будет насмехаться над ней или издеваться в любом случае. Даже если мне придется держать ее в секрете от всего внешнего мира, я буду держать ее в безопасности.
Глава седьмая. Смотрины
Жили-были добрый мужчина и его жена. Оба они всю жизнь тяжело работали, и со временем судьба благословила их всем, что они могли пожелать, за исключением одного. У них не было детей.
Однажды, когда жена прогуливалась в саду и плакала о том, что у нее нет ребенка, из куста лаванды вышел пекси и сказал ей: "Женщина, почему ты плачешь?"
- Я плачу, потому что у меня нет своих детей, - сказала женщина.
-Ох, какая же ты глупая, - сказал пекси. - Стоит тебе сказать всего одно слово и я расскажу тебе как сделать так, чтобы ребенок лежал у тебя на руках еще прежде, чем закончится год.
- Тогда скажи мне! - Умоляла женщина.
Пекси улыбнулся. - Это легко. Сегодня вечером, когда солнце соприкоснется с горизонтом, положи на землю квадратный кусок шелковой ткани и очень тщательно расправь его, так чтобы не было ни единой складочки. А на завтра, то, что будет лежать под шелком - твое.
Женщина поспешила сделать то, что ей было сказано. И когда солнце соприкоснулось с горизонтом, она разложила кусок шелка на земле без единой складки. Но когда в саду стемнело и она спешно удалилась в дом, к шелку подошла любопытная мышка, обнюхала его и пробежала по ткани, оставив на краю крошечную складочку.
С ранними лучами солнца, женщина поспешила в сад. Она услышала тоненькие звуки и увидела, что шелковая ткань шевелится. Когда же она подняла квадрат шелка, то увидела под ним совершенного ребенка с выразительными черными глазами. Однако, ребенок этот был величиной с ее ладонь...
Старая Баккипская сказка.
Спустя десять дней после рождения нашей крошки я решил, что должен признаться Молли. Я боялся этого, но это было неизбежно, и затягивание не сделает признание более легким.
Поскольку мы с Неттл не верили в беременность Молли, мы не сообщали о ней никому, кроме членов нашей семьи. Неттл поделилась только с братьями да и то в контексте того, что мама стареет и рассудок ее начинает мутнеть. У парней были свои жизни полные забот, а в случае Чива - это были трое детей, жена и хозяйство, о котором надо было заботиться. Они были слишком поглощены своими собственными жизнями, женами и детьми, чтобы придавать сильное значение тому, что их мать начинает терять рассудок. Они были уверены в том, что Неттл и Том справятся с любыми проблемами, да и в любом случае, что могли они поделать с нарастающим помешательством своей матери? Удел молодых снисходительно принимать немощи старости своих престарелых родителей. А теперь им надо было объяснить появление ребенка. И не только им, но и всему остальному миру.
Я противостоял этой сложной задаче попросту игнорируя ее. Никто за пределами Ивового Леса ничего не знал. Я даже не поделился новостью с Неттл.
И теперь мне надо было сказать об этом Молли.
Я вооружился для выполнения поставленной задачи. Я принес из кухни поднос с маленькими сладкими булочками, которые любила Молли, вместе с тарелкой жирного подслащенного крема и малиновым вареньем. Большой чайник со свежезаваренным чаем был добавлен на мой поднос. Я заверил Тавию, что вполне способен справиться с подносом, и отправился в детскую Молли. По пути, я выстраивал свои аргументы так, будто я примерял оружие перед сражением. Во-первых, Молли была уставшей, и я не хотел, чтобы гости беспокоили ее. Во-вторых, сам ребенок, такой крошечный и, возможно, слабенький. Молли сама сказала мне, что она может и не выжить, и, конечно, оставлять ее в спокойствии было бы только лучше. В-третьих, я никогда не хотел, чтобы кто-либо наложил на ребенка любые обязательства, сверх тех, что обязывали ее оставаться самой собой.... Нет. Это были не тот аргумент, чтобы делиться им с Молли. По крайней мере, не сейчас.
Мне удалось открыть дверь в комнату, не опуская поднос. Я аккуратно поставил его на маленьком столик, а затем пододвинул сам столик с подносом ближе к сиденью Молли, ничего не опрокинув. Она положила ребенка на свое плечо,а затем энергично похлопала по спине. Мягкое платье свисало ниже ножек нашей дочери, а ее руки затерялись в рукавах.
Молли зажгла свечи с жимолостью, придавшие комнате резкий и сладкий аромат. Единственным источником света были яблоневые поленья, горящие в небольшом камине, отчего комната казалось уютной как маленький деревенский домик. Она наслаждалась роскошью, не беспокоясь постоянно о деньгах, но она так и не была полностью удовлетворена жизнью благородной дамы.