Шмидт допустил ошибку.
Ему нужно было просто сделать шаг назад и закрыть дверь. И он остался бы жив. Но ноги не слушались, ноги приросли к некрашеным доскам крыльца.
Немец открыл рот.
Может быть, он и не собирался кричать, может, просто попытался вдохнуть воздуха или беззвучно ахнул от удивления…
Севка бросился вперед, вскидывая винтовку. Одним прыжком он достиг крыльца, штык метнулся вперед, снизу вверх, бесшумно вошел немцу под нижнюю челюсть, пробил мозг и заскрипел концом о черепную коробку изнутри.
Немец умер сразу, ноги подогнулись, тело повисло на штыке. Севка не смог его удержать, винтовка наклонилась, и мертвое тело сползло на крыльцо.
И все.
Можно было уходить. Даже нужно было уходить, но, падая, немец толкнул дверь, и она, распахиваясь, ударила ручкой о стену. Громко. Этот звук словно взорвался в мозгу у Севки.
Не оглядываясь, Севка бросился в дом. Загремело жестяное ведро, стоявшее в сенях, Севка толкнул дверь и переступил порог.
Немцев в комнате было трое.
Двое спали на полу, укрывшись шинелями, один — на лавке у стены. Они не услышали ни стука двери, ни грохота упавшего ведра. Они не услышали, как штык, пробив голову того, что лежал ближе к двери, воткнулся в доску пола.
Севка потянул винтовку к себе, почувствовал, что она застряла, в панике рванул, поднимая мертвое тело. Босой ногой уперся в лицо мертвеца и сбросил его со штыка. Повернулся к следующему. Тот открыл глаза. Посмотрел на Севку без испуга. Он еще даже не проснулся, когда штык вошел ему в живот.
Севка рванул винтовку, как лопату, будто хотел вырыть яму в животе немца. Тот захрипел, дернулся, ударил рукой по табурету, и с табурета на пол свалилась каска. Капли крови веером легли на беленую стену, попали на лицо немцу, лежавшему на лавке.
Тот резко сел, спустив ноги на пол.
Он даже что-то сказал — Севка не слышал ни звука, кроме своего дыхания и шума крови в голове.
Чувствуя, что задыхается, Севка ткнул штыком. Немец попытался встать, схватился за Севкину винтовку, Севка испугался, что сейчас немец вырвет оружие, отшвырнет Севку прочь, а потом…
Севка навалился на винтовку, застонал от натуги. Штык уперся в стену. Немец открыл рот… Севка выпустил из рук трехлинейку, бросился вперед, схватив первое, что попалось под руку, — каску.
Ударил по лицу, по раскрытому для крика рту. Еще раз. И еще. Что-то хрустело и дробилось, немец хрипел. Севка перехватил каску двумя руками и с силой ударил немца козырьком каски в горло.
По лицу хлестнули горячие капли. Севка ударил снова. Немец дернулся и обвис, пришпиленный штыком к стене.
Севка выронил каску и сел на табурет, не сводя взгляда с изуродованного лица убитого немца.
— Вот так, — выдохнул Севка. — Вот так… Вы сами… Вы сами виноваты… Я… Я просто шел мимо… Просто…
Заскрипели половицы у него за спиной, но Севка даже не оглянулся, сидел, держа на коленях окровавленные руки ладонями вверх, и, раскачиваясь вперед-назад, бормотал что-то, торопливо и непонятно.
— Ну, ты и натворил, политрук! — присвистнул Малышев, вбежав в комнату. — Ничего себе…
— Севка! — Орлов замер на пороге, снял фуражку левой рукой и вытер лоб правым рукавом гимнастерки, не выпуская винтовку. — Что же ты натворил…
Севка не ответил.
— Быстро уходим… — Орлов сделал шаг вперед, потом вдруг бросился влево, к стене, вскидывая винтовку.
Прогремел выстрел. Потом еще один.
Немцев, кроме обер-ефрейтора, в доме было четверо. И один из них, спавший в дальней комнате, успел проснуться, пока Севка убивал его товарищей, схватил карабин и даже передернул затвор, пользуясь шумом в соседней комнате.
Немец даже выстрелил в русского офицера, стоявшего на пороге и что-то говорившего остальным. Рядовой Клюге не знал русского языка, поэтому решил, что офицер приказывает обыскать дом, и подумал, что терять уже нечего.
Пуля «маузера» ударила в стену возле головы Орлова. А пуля из его трехлинейки пробила сердце немецкого солдата, пролетела дальше и остановила висевшие над кроватью ходики.
— Бежать нужно! — Малышев схватил Севку за руку, сдернул с табурета и выволок на крыльцо. — Бежать можешь?
— М-могу… — Севка спустился с крыльца и остановился над своим брошенным сапогом. — Только вот…
— Быстрее… — Малышев толкнул Севку в спину. — Нашел время…
Севка все-таки подхватил свой сапог и побежал.
Было очень неудобно бежать одной босой и одной обутой ногой. Под босую подошву все время попадались какие-то ветки или камешки, и Севке приходилось смотреть под ноги. Это было очень важно — смотреть под ноги. И не выронить сапог. И удержать в другой руке отчего-то ставшую скользкой винтовку. Ни на что другое ни сил, ни времени не оставалось.
Сзади бухнула винтовка. Еще раз.
Что-то крикнул Орлов, но Севка даже не попытался разобрать, бежал по дороге, полностью сосредоточившись на том, чтобы не обронить ничего, чтобы не раскровенить ногу, чтобы…
Его ударили в спину. Севка покачнулся, но продолжал бежать. Его схватили за портупею и потянули в сторону, к лесу. «Значит, нужно к лесу», — подумал Севка и даже огорчился — там наверняка много всяких сучков. Очень много, по дороге лучше… Но Малышев не отпускал Севку, тащил его за собой, матерясь сквозь зубы и обещая, что как только они выберутся, то лично, своей рукой все хлебало товарищу младшему политруку разворотит.
Сзади еще раз ударила винтовка.
Орлов нагнал Севку и старшего сержанта.
— Стой! — скомандовал Орлов, отодвинув Малышева в сторону. — Подожди секунду.
Севка остановился, посмотрел на сапог в своей руке, перевел взгляд на босую ногу. «Наверное, нужно обуться, — подумал Севка. — Что ж я так по-дурацки…»
Пощечина обожгла лицо, перед глазами вспыхнул белый огонь и рассыпался на мелкие мерцающие искорки.
— Очнись, идиот! Очнись!
Еще одна пощечина — Севкина голова мотнулась в сторону.
— Тут у меня… — пробормотал Севка, не обращая внимания на то, что из треснувшей губы по подбородку потекла кровь. — Ногу растер, понимаешь? До крови. Больно же… Я и остановился. А он…
Сзади прострекотал пулемет, хлопнула, разрываясь, сигнальная ракета.
— Приди в себя! — Орлов взял Севку двумя руками за края воротника и тряхнул. — Если мы сейчас не побежим, то…
— Ты беги, — сказал Севка. — А я тут на секунду. Найду подорожник, прилеплю, обуюсь… Я тебя догоню, я знаешь, как бегаю? Только вот ногу натер так нелепо… И немец… Зачем он вышел на крыльцо? Вышел немец на крыльцо, почесать себе яйцо…
Получилось очень смешно, Севка прыснул.
— Правда, смешно? А я его штыком… Когда ударил, чувствую, а штык у него по черепу скрипит, изнутри. Я это не услышал — руками почувствовал… Он еще жив, а штык скрипит…
— Давайте обуемся, товарищ политрук. — Малышев снял с пояса флягу, быстро открутил крышку и поднес горлышко к Севкиным губам. — Вот глотните для начала.
Севка послушно глотнул.
Вначале показалось, что это вода. Потом жар потек по пищеводу и огненным фонтаном обрушился в желудок. Севка захрипел, закашлялся…
— Ничего, товарищ политрук, это спирт… Чистый медицинский… Приходите в себя, товарищ политрук, а то ведь нас всех убьют… — Малышев чуть не сказал «вас всех», но вовремя сдержался. — Сейчас мы ногу вашу…
Малышев бесцеремонно, как конюх копыто, поднял ногу Севки, плеснул на рану спирт, удержал, когда Севка дернулся.
— Где портянка?
— Носок, — сказал Севка. — В правом кармане…
Малышев достал из кармана Севкиных галифе носок, надел ему на ногу.
Орлов отошел от них, стал, прислонившись плечом к дереву, глядя в сторону дороги.
— Мы быстро, товарищ старший лейтенант… — пообещал Малышев. — Товарищу младшему политруку плохо. А кому было бы хорошо? Такое своими руками устроить… Да с перепугу…
Малышев натянул Севке сапог.
— Станьте на ногу, сможете?
— Смогу, — ответил Севка. — Пошли.
— Живее, — не оборачиваясь, выкрикнул Орлов. — Они сейчас…
От дороги послышались команды на немецком, взревел мотор.
— Все, товарищ старший лейтенант, можно двигаться…
— А он сможет?
— Я с ним пойду, присмотрю. Если нужно — на себе вытащу. — Малышев надел свою винтовку через плечо, так же повесил винтовку на спину Севке. — Пойдемте, там ребята уже ушли далеко.
Бойцов с носилками они нагнали через десять минут — те двигались не очень быстро, деревья стояли часто, и приходилось носилки время от времени наклонять чуть ли не боком, придерживая комдива, чтобы не соскользнул.
— Так. — Орлов взглянул на часы, достал из полевой сумки карту и развернул ее. — По-простому у нас не получилось. Обидно и досадно. Будем преодолевать трудности и лишения… Вот там — небольшое болото. Всего с километр. От немцев мы немного оторвались…
Над лесом взлетела белая ракета, Орлов мельком глянул на нее и снова сосредоточился на карте.
— От немцев мы немного, но оторвались. Глубоко в лес они не полезут… Это они сейчас так, в запальчивости и от обиды… Наш товарищ младший политрук наскочил на засаду и лично штыком убил четверых фашистских гадов. Мы с сержантом Малышевым только-только к финалу поспели… Правда, товарищ сержант?
— Святая правда. — Малышев достал из кармана платок и вытер лоб и шею. — За такие подвиги нужно ордена давать… посмертно.
— Выйдем — обязательно подам рапорт. — Орлов спрятал карту. — Бегом — марш! Времени у нас в обрез.
Бойцы подхватили носилки, Орлов подошел, заглянул в лицо полковнику, пощупал пульс на шее и покачал головой.
— Сержант, вместе с политруком — в голову колонны, — я замыкаю.
Болото оказалось неглубоким — Севка провалился вначале по колено, потом, через несколько шагов, по пояс. Ноги вязли и скользили, но идти было можно. Окружающий мир больше не сливался в серое пятно и не пытался сорваться в танец.
Малышев снял свою винтовку и держал ее над головой. Севка стащил свою, тоже поднял прикладом вверх.
— Я… Я их убил… — сказал Севка.
— Я видел, — ответил Малышев. — Не дай бог вам под горячую руку попасть… Это ж немыслимое дело — вот так, врукопашную… А на вид — интеллигент. Нет, ростом и статью, конечно, вполне себе… Девки…
Малышев споткнулся и сел в воду по грудь, но винтовку не замочил.
— Девки, говорю, на шею бросались, наверное…
Севка помог сержанту подняться.
— Да нет вроде… — сказал Севка.
Пошел дождь.
Крупные капли застучали по буро-зеленой поверхности болота, поднимая столбики брызг. «Как пули», — подумал Севка.
Гимнастерка промокла мгновенно. Капли стучали по фуражке, висли на козырьке.
— Вот и слава богу! — Сержант запрокинул лицо и открыл рот, ловя дождевую воду губами. — Теперь немцы точно за нами не полезут… какое удовольствие по лесу идти по колено в грязи, промокнув, да еще и ожидая пулю в башку? На пулю они еще наплевать могут, а на слякоть и грязь… Хреново оно, в грязи умирать да в хлюпающих сапогах…
Орлов подошел, остановился. Оружие он повесил на шею, поперек груди, руки положил на винтовку. Глянул на часы, кивнул головой, словно мысленно с чем-то соглашаясь или одобряя.
— Значит, так… Теперь мы метров через четыреста выйдем на сухое, но к дороге, понятное дело, не пойдем. Пойдем почти точно на юг, к реке. А там — вверх по течению. Получится крюк километров в шесть, но если больше никто не станет бросаться врукопашную, то успеем вовремя… Иди вперед, сержант, посмотри, чтобы там какой ерунды не получилось…
Малышев ушел вперед и через пять минут скрылся за сплошной пеленой дождя.
— Ты в себя пришел, Сева? — спросил Орлов.
— Наверное… да, пришел. Все нормально.
— Какое, на хрен, может быть нормально после того, как ты убил четверых! Ты вообще должен был валяться сейчас в истерике. А ты ничего, стоишь, идешь…
— Вначале мы не верим, потом — не помним, — сказал Севка.
Мимо них прошли бойцы с носилками.
Лицо комдива они прикрыли плащ-палаткой, и теперь казалось, что несут они мертвеца. Дышали бойцы тяжело, проваливались по пояс и глубже, но лица были спокойны, будто люди просто делали какую-то привычную работу. И не было даже мысли, что работу эту можно не делать, что можно оставить носилки и уйти налегке.
— Еще бы закурить… — с надеждой посмотрел на командиров один из бойцов, но Орлов развел руками.
— Извините, ребята… Выйдем к своим — в лепешку разобьюсь, а курево и водку достану. И каждого — к медали.
— Табачку бы лучше, — улыбнулся боец.
— И поспать в тепле… — сказал второй.
— И с молодкой… — подхватил третий.
Бойцы засмеялись.
— Прямо двигайтесь, там вас сержант встретит, — тоже засмеявшись, сказал Орлов. — Выйдем к своим — все молодки ваши.
— Так мы им и скажем! — пообещал боец. — Мол, старший лейтенант Орлов приказал, чтоб, значит, безотказно…
— И в любых количествах… — Орлов вытер лицо двумя ладонями, словно совершая омовение. — Только бы выйти…
— Извини, — сказал Севка.
— Что извини? Что ты не смог еще десять шагов пройти? Ты же тут должен быть самым аккуратным, самым осторожным. Ты же мне талдычил, что неосторожным движением… да что там движением — словом можешь все испортить. И что? Что, я тебя спрашиваю? Ты порешил четверых, да я с твоей подачи — еще одного, а в результате война не через полтора года закончится, а через два. И погибнет не сто тысяч, не двести, а миллион. Или наоборот — через неделю немцам не хватит этих пятерых при наступлении, и вермахт побежит к себе в Берлин? Что ж ты творишь, Севка Залесский? — Орлов махнул рукой и двинулся прочь.
— Девятого мая сорок пятого, — сказал Севка, глядя в спину Орлова.
— Что? — не оборачиваясь, переспросил старший лейтенант.
— День Победы — девятого мая сорок пятого. И наших погибнет больше двадцати миллионов.
— Сволочь, — помолчав, выдохнул Орлов и пошел вперед, не оборачиваясь.
Севка побрел следом.
Зачем он это сказал? Вырвалось, не смог удержать в себе? Захотелось уязвить этого самоуверенного старшего лейтенанта, который ведет себя так, будто все знает наперед, будто все просчитано им заранее и нанесено на карту.
Он спокойно повел свою группу через поселок, занятый, как оказалось, немцами. И провел бы, если бы не Севка с его растертой ногой. Снова прав Орлов и не прав Севка. И снова Севка, так красиво и, главное, правильно рассуждавший о недопустимости вмешательства в прошлое, вмешивается, вмешивается и вмешивается… И, как оказывается, для того, чтобы наплевать на судьбы миллиардов людей, ему достаточно просто испугаться. За себя любимого.
«Такие дела», — сказал Севка.
Бойцы сидели на земле, дожидаясь подхода командиров. Тина и грязь сползали с их одежды и обуви на траву под непрерывными ударами дождя.
— Воду из сапог вылей, — бросил Севке Орлов и сам стал переобуваться.
— Больше привалов не будет, — сказал старший лейтенант. — Пока дождь, нам нужно пройти как можно дальше.
— Чего там… — махнул рукой один из бойцов, — дойдем. Вы только командуйте, товарищ старший лейтенант. А мы дойдем. И полковника донесем… Ему бы перевязку…
— Нет бинтов, — сказал Малышев.
— Если пойдем в нужном темпе, то часа через три будем у моста. — Голос Орлова был спокоен и деловит. — Так что нужно постараться. Встать и — шагом марш!
Раньше Севка слышал, что человек может вытерпеть все. Слышал неоднократно, но не верил. Оказалось, был не прав. Он шел, забыв о боли в ноге и об усталости.
Через два часа ливень превратился в частый мелкий затяжной дождь. Немного посветлело.
Еще через час они вышли к мосту.
— Стой! — скомандовал Орлов, поднимая руку.
Все остановились.
— Носилки опускать? — спросил кто-то из бойцов. Орлов разрешил.
Мост из себя ничего особенного не представлял. Да и река была в ширину метров пятьдесят, не больше. Севке всегда казалось, что такие вот реки не могут быть слишком уж серьезным препятствием.
Присмотревшись, Севка понял, что фокус тут был не в ширине реки, а крутизне ее берегов. Этот берег был низким, а вот противоположный — песчаным обрывом метров в десять высотой. И вправо, и влево, насколько можно видеть, ниже тот берег не становился.
— А наш берег, — словно прочитав мысли Севки, сказал Орлов, — болотистый. Танки тут завязнут, а там — не поднимутся. Такой мост нужно охранять и оборонять. Вопрос только в том, кто его сейчас охраняет, наши или немцы…
— Сходить глянуть? — предложил Малышев.
Орлов хмыкнул, покачал головой.
— Ты бы где, сержант, часового поставил?
— Вот тут, перед мостом. В камышах.
— Вот и я так думаю. Пошли посмотрим?
Орлов снял винтовку с шеи, закинул ее на плечо, стер с лица капли воды. Малышев одернул гимнастерку, поправил пилотку и шагнул к мосту.
Они со старшим лейтенантом прошли всего пять или шесть шагов, когда их окликнули из камышей. «На русском языке», — с облегчением понял Севка.
Свои.
Как и предполагал Орлов.
Теперь нужно было только перейти мост. Но для этого — уговорить часового.
Минут пять Орлов объяснял несговорчивому невидимке, что не будет бросать оружие и поднимать руки, что требует командира, что у них с собой тяжелораненый полковник, командир дивизии… Часовой упрямо продолжал требовать неукоснительного выполнения своих требований.
— А давайте, товарищ старший лейтенант, я гранату ему туда брошу, — громко предложил Малышев. — Оборонительную, «Ф-1». Разлет осколков — двести пятьдесят метров. Идиота — в клочья. Я быстро. Я знаете, как гранаты бросаю?
— Я тебе брошу! — возмутился часовой. — Я вот сейчас стрельну…