(2005)
«Жмурки» – это хулиганская картина…
Это кино, где есть персонажи, которых ты любишь. Другой вопрос, а можно ли, а нравственно ли…
И потом, режиссер очень правильно использует свой авторитет и уважение к себе. Думаю, что это очень правильный ход – даже на маленькие роли пригласить известных актеров. Разговор ведь идет не о том, чтобы открыть новые звезды, а о том, как их использовать.
Это абсолютно комиксовая идея, и она должна себя оправдать. (XV, 15)
(2007)
Про «Жмурки»…
На самом деле это такая очистительная клизма, простите меня за сравнение. Для того чтобы снять этот налет серьезности, заштампованности, что ли, эту патину, я очень люблю сняться в «Жмурках» или в «Мне не больно».
Это терапевтическое действие… (XI, 3)
(2009)
Вопрос: Как Вы, такой авторитетный актер, согласились на роль криминального авторитета в фильме «Жмурки»?
Я считаю, что это очень хорошая картина. Именно потому, что это не картина о криминале, а это сатира на криминал.
За что я уважаю Балабанова: он, сняв такие картины, как «Брат» и «Брат – 2», может совершенно спокойно отказаться от этого жанра и сам же его как бы превратить в иронию над самим собой. Это высочайшее художественное качество… (I, 136)
ЖУРНАЛИСТЫ
(2006)
Интервьюер: Мирный Вы человек, но под ваш бронепоезд лучше не попадать. В том числе и журналистам, которых отныне окоротят, запретив вторгаться в частную жизнь господина Михалкова и иже с ним.
Не передергивайте! В коллективном письме, на которое намекаете, речь шла о другом.
Пишите, что хотите и о ком хотите, но знайте: за ложь и дезинформацию, наносящую урон репутации затронутых вами персон, придется отвечать по всей строгости. Штрафом в полсотни минимальных окладов отделаться не удастся, хватит безнаказанно лгать. Припаяют так, что мало не покажется.
Кто же Вас так сильно зацепил-то?
Мама учила никогда не обижаться: «Никита, если хотели задеть, не доставляй удовольствия, если нет – прости».
Речь не о моих обидах, а о том, что пресса теряет уважение и реальное влияние в обществе.
Словом – ничего личного.
Всегда помню, что говорили мои предки из казачьего рода: «Если едешь домой и на тебя не лают собаки, значит, сбился с пути»…
Хай брешут?
Пожалуйста, коль ничего другого не умеете. Но ответственность необходима. Если уж судиться с тем, кто про тебя лжет, то на кону должно быть реальное благополучие пишущего и публикующего вранье.
Такое чувство, сейчас взведете курок…
Лучше бы журналисты это ощущали до того, как берут перо в руки, а не после… (II, 54)
З
ЗАБЛУЖДЕНИЯ
(1977)
Зачем отказываться от своих заблуждений, пусть даже бывших? Это нечестно перед самим собой. Другой разговор, что не надо их повторять, надо делать верные выводы. (I, 5)
ЗАВИСТЬ
Русская зависть
(1998)
Русская зависть действительно уникальна.
В России успехи других не стимулируют, не пробуждают желание работать, а лишь будят стремление напакостить более талантливому, удачливому и преуспевающему.
Но меня это мало касается. Я научился не реагировать на зависть, в том числе русскую…
Я отвечаю на выпады против меня, но делаю это по-своему – работой, выдержкой. Если буду ввязываться в перебранку по каждому поводу, начну давать отпор на все лживые статьи, тогда – конец.
Помните, как сказал Розанов: мне неинтересен человек без веры. А у этих людей веры нет. Они не ведают, что сотворенное зло вернется к ним. Злобствующие делают хуже себе – меня это не трогает… (I, 71)
(2005)
Я привык, что многие принимают мое поведение как снобизм, надменность. Я всегда ощущаю на себе чужую зависть.
«Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспоривай глупца!» Александр Сергеевич Пушкин все сказал, мне нечего добавить. (II, 49)
(2009)
Интервьюер: Как же бороться с завистью – рецепт от Никиты Сергеевича Михалкова?
Бороться? Никак! Жалеть просто этих людей надо, причем искренне.
Зависть – она иссушает страшно, и по моему ощущению люди завистливые огромное количество времени проживают зря. Если судить о своем житье-бытье, сравнивая его с жизнью не тех, кому лучше тебя, а тех, кому хуже (а таких куда больше!), очень много проблем исчезает. А иначе можно сойти с ума: у него есть, у меня нет, у него «бентли», а у меня «жигули», у него вилла, а у меня комнатка в хрущевке… Это кошмар.
А когда, имея старенькую «копейку» и крышу над головой, ты посмотришь на того, кто живет на помойках и у кого ничего нет, а раньше он был научным работником, думаешь сразу: оп-па!..
Вот оно – счастье…
Чехов заметил, что за дверью счастливого человека должен стоять кто-нибудь с молоточком и постоянно стучать и напоминать, что есть несчастные. И это абсолютная правда. Антон Павлович вообще ни одного слова пустого не написал – у него все связано с его богатейшим внутренним миром.
Никогда не говорите: «Господи, почему мне так плохо, за что?», ведь мы никогда не спрашиваем: «Боже, за что мне так хорошо?» Вспоминаем об этом, только когда скверно. И это для нас вечное искушение, которое ниспослала православная вера. (I, 137)
(2010)
Нет во мне зависти к другим.
Наоборот, мне очень нравится, когда мне что-то нравится. Пагубная идея – считать чужие поражения собственными победами. Этим питаются крысы, а я крыс не люблю. (I, 143)
(2010)
Сам этим не страдаю.
А зачем я буду обсуждать чужие болезни? (XV, 46a)
ЗАГРАНИЦА
(1990)
Я люблю путешествовать, и я хочу, чтобы мои дети знали мир и не боялись его, а, наоборот, спокойно и с гордостью осознавали, кто они, откуда родом, и чтобы ощущение собственного достоинства никогда не покидало их, куда бы ни занесла их судьба. Но полноценность этого ощущения может испытать только свободный человек с полноценным паспортом в кармане, который является его собственностью, а не собственностью организации, давшей ему характеристику и «выпустившей» (слово-то какое!) его за границу…
Я никогда и ни за что не хотел бы покинуть мое Отечество. Это моя Родина, это моя энергия. Моя память и мои корни. Но я хочу сам делать свой выбор. Я хочу жить в своей стране и не чувствовать себя ни героем, ни заложником.
Мне кажется, что истинная свобода – это гармония человека с собственной и исторической памятью, гармония его с собственной душой. Но бывают ситуации, когда обстоятельства (скажем, спасение жизни детей) заставляют делать тяжелый выбор. Никто не знает, как сложились бы судьбы Рахманинова, Шаляпина, Бунина, если бы они не уехали. Я думаю, их бы убили. Молю Бога не дать повториться «красному колесу», погубившему такое количество жизней и судеб.
Да и потом, мне кажется, что это разграничение на «них» и «нас» искусственно. Это рудименты политики «железного занавеса».
Не может настоящий русский художник потерять свои корни, где бы он ни находился… (I, 33)
(1991)
Интервьюер: У Вас была возможность уехать за рубеж. Почему не воспользовались?
Кто за меня может решать – остаться или уехать?
И потом, выпускают ведь только из тюрьмы! Люди ездят в гости, глядят друг на друга, показывают себя…
Это же унижение, когда человека за хорошую работу награждают возможностью посмотреть, как люди живут! Ну почему Чехов ездил в Италию, а в Риме в маленьком кафе Гоголь писал гениальные главы своей поэмы «Мертвые души»? И от этого не стал нерусским писателем. Достоевский, Толстой, – почему не боялись они потерять свои корни, почему?
Что значит: уехать или остаться?
Я хочу сознательного решения этого вопроса. Очень просто не брать взятки, когда не дают. Очень просто быть патриотом, когда тебя не выпускают. А когда тебе взятки дают – ты не берешь и выпускают – ты не едешь, это другой разговор…
Я хочу сам принимать решения. И не понимаю, почему я должен быть либо там, либо здесь.
Мой прадед Василий Иванович Суриков долгие годы путешествовал по Италии, но нет более русского исторического живописца, чем автор «Боярыни Морозовой» и «Утра стрелецкой казни». Нет!
Да, он копировал Веласкеса, Эль Греко, часами простаивал в музее Прадо в Мадриде. Но, вернувшись на родину, почему-то писал «Боярыню Морозову» или «Взятие снежного городка».
Что же случилось?
Ведь мы себя не уважаем. Неужели наш менталитет стал настолько бездарен, что мы должны непременно рваться туда?
Ведь иностранец хорошо живет только в России. А русский человек плохо только в России. Хуже любого.
Ведь иностранец хорошо живет только в России. А русский человек плохо только в России. Хуже любого.
Что же с нами стало? Почему мы не можем на равных общаться? Мы все время снизу, и не дай бог, если кто-то из своих высунулся – мы его обратно! (I, 36)
(1991)
Интервьюер: В последнее время Вы много работаете за рубежом. Чем это вызвано?
У меня уже стерлось представление о том, что наше, что не наше. У меня достаточно мощные национальные корни, поэтому меня сложно соблазнить иноземностью. Но художник должен походить на дерево – корнями он должен быть в своей почве, а ветвями обнимать весь мир. У меня нет желания работать только за границей.
Я сейчас во Франции монтирую фильм, и мне довольно трудно там работать. Французы резко отличаются от нас холодностью, дистанцией, которую они держат. Но и условия работы, конечно, не сравнимы с нашими. Для меня главное – эти условия, а не условия жизни.
Последний фильм снимали в Монголии, жили три месяца без всяких удобств, все время верхом, непривычная пища – ну и что?
С другой стороны, работа за рубежом – это возможность заработать нормальные деньги, быть спокойнее за будущее своих детей, потому что сегодня у нас очень трудно быть спокойным за завтрашний день, рубль ничего не стоит. Хотя деньги в нашей семье никогда не были главным.
Мне очень нравится, что мои дети, которых я возил с собой по разным странам, не обалдевали от витрин. Меня потрясла моя шестнадцатилетняя Аня, которая сказала: ничего мне не надо. И не потому, что у нее все есть, а просто потому, что для нее это не главное… (II, 21)
(1994)
Я считаю, что всем полезно ездить…
Мы должны двигаться, путешествовать. И мы должны понимать, что наша самоценность абсолютно ничем не заслоняется… (I, 64)
(1994)
Хотел бы я работать долго и много за рубежом?
Вот я вернулся вчера из Гамбурга, меня там журналисты все время спрашивали: «А почему Вы не уехали работать туда?» Я отвечал: «Вы знаете, если бы я уехал, наверное, был бы смысл меня спрашивать, почему я уехал. А что ж с того, что я не уехал? А почему я, собственно, должен уезжать? Почему?! Ведь я же не спрашиваю Вас, господин журналист, почему Вы не уехали из вашей Германии. Так почему же Вы, сидя у себя дома, в Германии, спрашиваете меня, почему я не уезжаю из своего дома, из России…»
Это – первое.
Второе – я люблю путешествовать, мне интересно путешествовать, и я езжу очень много. Но для меня столь же естественна и необходима возможность жить здесь, у себя дома, ибо только отсюда я могу питаться культурно-историческими соками.
И третье – из дома можно уезжать, когда водопровод работает, газ горит, электричество есть, крыша починена, замки закрываются, крыльцо не шатается. Вот тогда можно запереть дом и на какое-то время уехать.
А когда все это не работает, течет, валится, то куда же ехать – дома надо сидеть и в порядок все приводить. (XI, 1)
(1998)
Думаете, не было соблазна уехать за границу?..
Звали и сейчас зовут. Куда пожелаешь: в Америку, в Европу.
Сегодня у меня, особенно после «Оскара», совершенно иные возможности. Практически в любой стране могу найти работу: снимать, ставить что-нибудь в театре, преподавать.
Да хотя бы вот эту экспликацию «Сибирского цирюльника» перевести на иностранный и издать. Готовый учебник! Это же ноу-хау в Европе… (I, 75)
(1999)
Почему я не остался <работать в Америке, в Голливуде>?
Да потому, что я русский человек.
Когда вам кто-то говорит, что я пропитался насквозь Америкой, то это говорит телевизор, а не я.
Я хочу подчеркнуть – мне трудно долго жить за границей. Я как выдернутый из розетки прибор. Какое-то время я работаю, находясь здесь, за границей, но как бы на батарейках. Но потом мне нужно возвращаться домой подзаряжаться.
И потом, не я один такой. То же вам скажет, например, любой испанец или китаец… (I, 78)
ЗАКАЗНЫЕ СТАТЬИ
(2003)
Интервьюер: Недавно в одной газете я прочла, что Вы не присутствовали на «Мосфильме» во время визита Путина, потому что Вас «отлучили от двора»…
Я не могу комментировать это.
Я уповаю на то, что Путин человек тонкий, очень умный, с юмором и огромным терпением, и я не могу себе представить, что он всерьез отнесся к тому, что журналистка пишет, что «наконец Путин понял, что Михалков пытался сделать из него массовку».
Я не знаю, сколько она за это получила, но у меня даже сомнений нет в том, что это – заказная статья.
Качество успеха определяется количеством врагов. И если за меня платят, значит, я представляю некую угрозу, опасность для тех, кто за меня платит журналистам.
Но это замечательно. Как говорил сценарист в «8 ½»: «Говори обо мне хорошо, говори обо мне плохо, но только говори обо мне, говори обо мне, говори…»
Так что мне все это выгодно. И я не разубеждаю их. Мне важно только одно: чтобы те люди, кого я уважаю, понимали, что это ложь. А разубеждать лжецов я не буду, и тех, кто им верит – тоже.
И пусть они, создав из меня монстра, сами же его и боятся. (I, 101)
ЗАКОН
(2007)
Русский человек не терпит закон, который ему напишет другой русский человек, а тем более нерусский человек. Он не верит закону. Жить по закону русскому человеку очень скучно, смертельно скучно. И вы сами это по себе прекрасно знаете.
В картине «12», которую я сейчас снимаю, есть такая фраза: «Русский человек по закону жить не может. Почему? Да потому что скучно ему жить по закону. В законе ничего личного нет, а русский человек без личных отношений – пустоцвет: ни украсть, ни покараулить».
И это правда. Закон, перед которым русский человек всегда склонял голову, – это Закон Евангелия, когда говорили не «нарушить», а «преступить». (XI, 3)
ЗАМЫСЛЫ
(2009)
Интервьюер: Слышал, что Вы собираетесь снять фильм «Однажды в России» – такую энциклопедию современной российской жизни типа «Однажды в Америке»…
Что же, такие мысли действительно есть.
И что это будет за лента?
Пока не знаю. Есть только несколько разрозненных ощущений, но в принципе это «Крестный отец», правда, не столько «пиф-паф», сколько внутренняя психологическая драма. Безвременье… (I, 137)
ЗАНУССИ КШИШТОФ
(2005)
Интервьюер: Польский режиссер с мировым именем Кшиштоф Занусси прилетел в Москву на один день, чтобы рассказать, что завершил основную работу над своей последней картиной «Persona non grata». Одну из главных ролей в фильме сыграл русский режиссер с мировым именем – Никита Михалков, выступивший также в качестве продюсера.
Я давно мечтал работать с Занусси, потому что его кино с самого начала всегда было таким, как сейчас. Я люблю его фильмы, в которых всегда есть тайна, скрытый темперамент и прекрасная атмосфера на съемках.
Это очень тонкая история, это абсолютно Занусси. В фильме есть нечто интимное: это отношения между мужчинами, не только между русскими и поляками, замешенные на болезненной любви друг к другу. Это недоразумение между любящими и крепко связанными культурно, исторически народами. Но очень важно, что недоразумения, которые там происходят, замешены на болезненной любви к своим странам.
И мне было чрезвычайно интересно, потому что мы довольно откровенным текстом могли сказать друг другу в наших персонажах то, что мы думаем. В этой откровенности была даже некая оторопь, потому что мы раньше не слышали такого рода диалогов, касающихся всего, но замешенных на очень личных отношениях и на любовной истории.
Не мешал ли Вам собственный режиссерский опыт работать в фильме только в качестве актера?
Я бы, наверное, все снял по-другому. В этом и заключается отличие, потому что меня зовут Михалков, а не Занусси.
Но когда я работаю актером, для меня наслаждение заключается в подчинении. Потому что, когда ты работаешь режиссером, ты берешь на себя такую ответственность, что страшно себе представить. А возможность довериться, но только тому, кому можно доверять, – режиссеру и идти с ним, двигаться по его желанию, не предавая и не отказываясь от своих соображений по этому поводу, в этом и заключается творчество.
Поэтому, когда я предлагал Кшиштофу какие-то уточнения в тексты, которые мне были близки, не столько по языку, сколько по энергии, которая так важна, у нас ни разу не возникало ситуации, чтобы он мне сказал делать, как написано.
В то же время я абсолютно точно понимал, что сейчас я актер Кшиштофа Занусси, а не кого-то другого. И если он меня берет в свою картину, значит, я должен играть по тем правилам, по которым он ее делает, а не пытаться спорить. (XV, 11)