Кайдановского тогда <в пору съемок «Свой среди чужих, чужой среди своих»> не знал никто. Он также закончил «Щуку». Успел отслужить в армии в кавалерийском полку и сняться в нескольких картинах в небольших эпизодических ролях. Именно после нашего фильма начнется его восхождение, его актерский взлет. Правда, на какое-то время за Кайдановским после роли поручика Лемке закрепилось амплуа «белого офицера». «Я сыграл сто восемь офицеров», – скажет он потом в одном из своих интервью.
Но потом будет работа с Абдрашитовым, Соловьевым, Ароновичем…
И будет «Сталкер» Тарковского. (II, 44)
КАК ЖИТЬ? ЗАЧЕМ ЖИТЬ?
(1994)
Надо не бежать на референдумы, не скандировать, стоя под флагами, а осознать, каким образом жить каждому из нас и всем вместе…
Как жить?
Надо дело делать! Надо понять – кто мы!
Для этого нужно оглянуться назад. Оглянуться и посмотреть: как раньше все было обустроено. Какой была национальная идея, без которой ни одно общество, ни одно государство, тем более Россия, жить не может.
Что мы строим? Куда мы идем?
Капитализм, социализм с человеческим лицом, правовое государство? Что такое правовое государство? Кто нам это объяснит?
Каждый понимает по-своему. Каждый приходит со своей конституцией. А все это, вместе взятое, лишает людей воли жить…
Сейчас необходимо сделать так: никого не слушать, спокойно осмотреться и попытаться осознать малую родину, в которой ты живешь, неотъемлемой частью Большой Родины, которой ты служишь… (XI, 1)
(1999)
Сегодня люди задают вопрос: как жить? Себе, друг другу…
Но не понимают одной важной вещи: никогда не найдем ответа, если первым не поставим вопрос: зачем мы живем?
Большевики это очень правильно поняли и воспользовались этим.
Мое поколение помнит, как в школе задавался вопрос: «Зачем вы живете?» И ответ: «Чтобы построить коммунизм». А все остальное у нас уже есть: и лучшее мороженое, и армия, и балет…
Мы знали – зачем живем.
Другой разговор, что цель была ложной. Нам заменили все цели. Разве то, как строился социализм, не было религией? Павка Корчагин, героизм строительства новостроек, ГЭС и т. д., и т. п.
Нам заменили одно другим.
Исконное желание верить – это необходимость для русского человека… (VII, 1)
(2001)
Как бы объяснить, чтобы меня, наконец, поняли и поверили?
Грибоедов сказал, что есть жизнь внутренняя, которая намного более серьезна и интересна, чем жизнь внешняя.
Многие люди не могут уяснить, что вопрос, как жить, менее важен, чем вопрос: зачем жить?.. (II, 33)
(2001)
А ведь исконно первым вопросом для русского человека был вопрос «ради чего жить?», а потом уже «как?».
И мы узнаем «как жить?», когда задумаемся «зачем жить?». (I, 83)
(2005)
Интервьюер: Мы все часто задаемся вопросом: «Как жить?» Вот-вот! И думаем о том, где взять зарплату, где то, где это… До тех пор, пока вопрос «как жить?» будет главным, мы не найдем ответа на него. То есть мы будем временно находить ответы и временно пользоваться ими. А настоящего выхода не будет. Потому что главный вопрос для русского человека звучал иначе: «Зачем жить?» А это вопрос религиозный….
Смотрите… Веками государи, рабочие, крестьяне, интеллигенция, купцы, даже грабители на дорогах – словом, все вне зависимости от социального положения, рода деятельности и возраста питались от одних и тех же духовных корней. И убийца преступал те законы, которые для всех были едины. Это законы, обозначенные в заповедях. Вера не есть необходимость биться головой о паперть, исполнять обряды… Вера – источник той силы, которая помогает находить правильное решение во все времена.
И сейчас тоже.
А без нее мы будем искать решения в Голландии, Германии… где угодно. Будем жить по принципу «как?». Но не будем ставить перед собой вопроса «зачем?».
Я убежден, что дети трех, четырех, пяти лет, которые сегодня ходят в церковь, через десять – пятнадцать лет будут другими, нежели мы. Один может стать водителем, другой – премьер-министром. Но они будут на одном языке разговаривать, ибо у них единый корешок, из которого они вместе выросли, – духовный. (II, 51)
КАРА ЮРИЙ (1999)
Я вам сейчас одно письмо зачитаю. Это письмо кинорежиссера Юрия Кары к премьер-министру Правительства Москвы господину Лужкову Юрию Михайловичу:
«Уважаемый Юрий Михайлович, с глубоким уважением и симпатией относясь к Вам как к политику, государственному деятелю, выдающейся личности и поддерживая Вас в вашем начинании, хотел бы быть полезным отечеству. Вся съемочная группа и актеры фильма «Мастер и Маргарита» очень благодарны Вам за то, что еще в 1994 году Вы сразу же откликнулись…»
И так далее.
Дальше идет жалоба на своего продюсера, а заканчивается письмо так:
«Вы поверьте, Юрий Михайлович, мы снимали этот фильм не только для избранных, а для всего отечества. Если Вы не возражаете, то мы с артистами могли бы проехать с этим фильмом по всем регионам отечества, выступая в поддержку Вас и вашего «Отечества». Этот фильм, поверьте, уважаемый Юрий Михайлович, действительно является настоящим отечественным достоянием в отличие от восхваляемого «НДР» фильма о странной любви кадета к американской проститутке».
Ну как вам?
Уж если ты ходишь с вазелином и уже готов, так сказать, применить его так, как хочешь применить, то зачем же ты пытаешься одновременно этот вазелин использовать в другом назначении, к другим людям?
Кто тебя тянет за язык?
Хочешь помочь Юрию Михайловичу – помоги, пожалуйста… Но зачем же походя, ради того, чтобы язык стал более мягким и длинным, этим языком одновременно исторгать, как змея, яд в надежде, что это тебе больше поможет?..
Сколько же можно жить по принципу: «не то жалко, что у меня корова сдохла, жалко, что у соседа жива». (VI, 3)
«КАТЫНЬ»
(2010)
Интервьюер: Во время обсуждения на канале «Культура» Вы искренне сказали, что не считаете «Катынь» Анджея Вайды антироссийским фильмом?
Абсолютно искренне.
При этом я считаю «Катынь» фильмом обиженного человека, что нехорошо. Обида ослепляет художника, для него враг обезличен. Враги – все, кто по ту сторону границы.
Такое кино – исключительно для местного пользования. (I, 144)
КВИРИКАДЗЕ ИРАКЛИЙ
(1983)
Ираклий Квирикадзе – человек с абсолютным национальным слухом. Корни его кинематографа – а он создал свой кинематограф – целиком в грузинской культуре.
Его «Пловец» – одна из лучших картин, виденных мною в последнее время. Сочный юмор, сплавленный с тонкой иронией. И изначальная потребность автора (которую благодарный зритель сразу улавливает) в постоянном осмыслении своего места, а следовательно, и места своих героев в жизни.
В фильмах Ираклия Квирикадзе (а можно сказать и так: в тех удивительных историях, которые он то ли вспоминает, то ли придумывает, чтобы поведать их с экрана) узнаешь подкупающие черты его личности: широту мировоззрения, истинную порядочность, мужественность, врожденную готовность быть настоящим другом. Словом, то, что делает человека лидером, но без какой-либо фанаберии.
Ираклий Квирикадзе – в ряду тех талантливых мастеров, которые продолжают умножать прекрасные традиции грузинской школы кино. (II, 5)
КГБ
(1992)
Генерал КГБ, который развенчивает свою организацию и на этом становится депутатом Верховного Совета, мне отвратителен.
Если ты понял, что то, чему ты присягал, гадко, напиши письмо и застрелись. Ты – офицер. Ты присягал. Но не красуйся на телеэкране, развенчивая дальше.
Разве я не прав?
Понятие чести, правил, понятие греха и стыда изуродованы и потеряны…
И меня совершенно не интересует, был митрополит Питирим (Нечаев) связан с КГБ или нет. Это его проблемы взаимоотношений с Богом, с совестью. Он что – преступник? Расстреливал людей? Сажал их в тюрьмы? Писал доносы?
Ну, например, один священник рассказывал мне, что вынужден был писать проповеди в трех экземплярах. Один – себе, другой – в Синод, третий – в КГБ. И переживал это мучительно…
Я же знаю, что такое «сотрудничество», в котором упрекают митрополита Питирима. Значит, тогда я тоже агент КГБ! Когда едешь за границу, тебе говорят: «Слушай, Никита Сергеевич, там будет народ. Ты скажи, что так, мол, и так. Съезд у нас был. Решения хорошие принял». Я отвечал: «Есть! Обязательно скажу!» Но никогда этого не делал, конечно. А офицер ставил галочку, что беседовал с таким-то, дал задание…
На кого может стучать митрополит? Вы только вдумайтесь. Чем он занят? Шифровками? Слежкой?
Он служит утром и вечером по нескольку часов, издает массу прекрасной религиозной литературы, а между этим еще в поте лица своего работает на КГБ?
Он служит утром и вечером по нескольку часов, издает массу прекрасной религиозной литературы, а между этим еще в поте лица своего работает на КГБ?
Ну тогда это просто гениальные люди… (I, 43)
КИНЕМАТОГРАФ
(1976)
Интервьюер: А как Вы попали в кинематограф?
Когда я учился в Щукинском театральном училище, меня пригласили сниматься в кинофильме «Я шагаю по Москве».
Дебют прошел, вероятно, удачно, потому что меня сразу начали усиленно приглашать другие режиссеры. Сейчас на моем счету более двадцати ролей.
Сразу же после «Я шагаю по Москве» решил, что моя жизнь должна принадлежать кино. Ушел из театрального училища во ВГИК к Михаилу Ромму…
После окончания института кинематографии у меня была задумка снять романтический фильм. Но пришлось отложить из-за службы в армии.
Ну, а потом был «Свой среди чужих, чужой среди своих», сценарий которого написал в соавторстве с драматургом Володарским.
И вот новое решение, вернее, уточнение к предыдущему: «Режиссура – для меня жизнь»… (I, 3)
Кинематограф советский и российский
(1989)
Сейчас в нашем кино жуткая сумятица: «Мосфильм» отделяется, приобретает независимость, внедряется новая модель кинематографа, жизнь между «да» и «нет» у Госкино.
Значительно смещен, на мой взгляд, и оценочный критерий. То, что раньше называлось безвкусицей, теперь может быть объявлено новаторством.
Выступишь против – прослывешь врагом перестройки.
Словом, проблем огромное количество, к сожалению, не идущих на пользу кинопроцессу. А с другой стороны, требующих решения. Известно, сколь болезненна, ранима натура художника. Но как часто эта ранимость не соответствует тому месту, которое данная личность занимает в искусстве.
Сядь я в руководящее кресло – пришлось бы многих обижать. А я этого не хочу. Мне вообще не нужна власть над людьми, мне нужна власть над моими произведениями. (I, 28)
(1992)
Кризис кинематографии – следствие общего кризиса, который переживает общество.
С каждым днем преобладает все более разрушительная тенденция снимать кино только о том, что было запрещено десять лет назад, или же слепо копировать Запад, теряя свое лицо, свои корни.
Для того чтобы выздоровел кинематограф, должно прежде всего выздороветь общество, выбраться из бесконечных споров между правыми и левыми, которые только заводят в тупик.
Нужно стабилизирующее начало. И им, как мне кажется, может стать единая власть и, не удивляйтесь, власть монархическая… (I, 44)
(1999)
У нас болеет вся страна, а соответственно болеет и кинематограф. У нас здоровые только олигархи. Но кинематограф переживает сейчас непростое время, и, самое главное, многие кинорежиссеры отказались от своих традиций.
Я считаю, что кино должно приносить доход, и именно поэтому родилась идея большого коммерческого кино, а не съемок кинобарахла про коррупцию, проституток и мафию.
Но режиссер должен задать себе вопрос: для чего он снимает кино? Кино должно помогать пережить трудности, а не запугивать народ… (I, 78)
(2002)
Россия во многом похожа на США – и масштабами, и имперским самоощущением.
Кинематограф такой страны не может существовать только на осколках того, что делают другие. Поэтому, когда мы пытаемся снимать так же, как в Голливуде, получается говно – ведь у нас нет ни их компьютерных технологий, ни финансовых возможностей, ни технической базы. И если все пойдет так, как сейчас, ничего этого и дальше не будет…
В России сегодня существует чудовищная практика: количество зарубежных картин в нашем прокате превысило все разумные пределы. В итоге у нашего собственного кинематографа просто рушится воля к жизни.
Посудите сами: вместо того чтобы снимать свои фильмы, создавать новые рабочие места и воевать за достойное место на международном кинорынке, российские прокатчики просто выкладывают деньги за третьеразрядные иностранные ленты.
Понятно, что так гораздо легче жить.
А ведь та ужасающая киномакулатура, которой до отказа забиты экраны наших телевизоров, пагубно влияет и на психику простых людей, и на самосознание всей нации. Это целлулоидное дерьмо, очень, кстати, притягательное дерьмо, завернутое в красивый фантик, как магнит тянет зрителя к экрану, мешает жить – прочитать хорошую книжку, побеседовать с друзьями или сходить в театр…
Я думаю, что в случае ввода российской стороной квот на количество закупаемых иностранных фильмов реакция американской стороны может быть жесткой. Зато мы сможем стимулировать производство добротной отечественной продукции.
Нам надо обратить внимание на опыт Франции, где снимается своя весьма качественная продукция и где все равно есть серьезные государственные квоты на показ по ТВ иностранных картин.
Уверен, что правильно и полезно было бы ввести налог на билеты в кинотеатры, где идут западные блокбастеры, а вырученные деньги пустить на производство российских фильмов. (I, 89)
(2002)
Огромное количество информации, которое сегодня люди черпают по телевидению и в Интернете, в определенном смысле вымывает интерес к кинематографу.
Но все равно будут люди, для которых кино не может быть заменено ничем. И когда приходишь в кинотеатр «Пушкинский» в двенадцать ночи и видишь практически полный зал, это удивляет и одновременно очень радует.
Сейчас интерес растет, потому что растет прокат. Растет производство отечественных фильмов.
Это дает мне надежду, хотя, может быть, мы и не доберемся до прежнего ажиотажа. (II, 40)
(2002)
Почему я довольно спокойно отношусь к нынешним перекосам в нашем кинематографе – натурализму, жестокости, безыдейности?
Тут болезнь роста. Кислородное отравление – хватанули излишку, голова закружилась, и понесло!
Но дело в том, что есть камертон.
Камертон этот – зритель, сиречь народ. А народ устал от того, чем его кормят в последние годы. И это естественно. И не хочет он больше этого кушать. Он хочет другого. И кинематографисты это почувствовали. И потому Филипп Янковский, молодой режиссер, снимает картину «В движении». Кроме всего того, что является модным в кино, в его картине возникает и прослеживается желание человека понять: а что со мной происходит? а почему так? а кто я такой?
Рогожкин снимает знаменитую «Кукушку», а Валерий Тодоровский – блистательного «Любовника».
Сегодня среди кинематографистов наступает понимание того, что самый важный критерий успеха – отклик и сочувствие зрителя. Без зрителя, что бы мы ни делали, труд наш бессмыслен. Живописец может писать холст и класть его в чулан, писатель может писать в стол. В кино так нельзя. Только через прикосновение с теми, кто сидит в зале, происходит как бы оплодотворение твоего творчества. Если они тебе плюют в лицо за твои «искания», а ты высокомерно отвечаешь: «А я так вижу!» – что ж, тогда тебе скоро будет просто-напросто нечего кушать. Потому что теперь только зритель может оплатить твой труд. А зритель тебе будет платить только за то, что ему интересно смотреть, что ему близко и дорого.
В кинематографической державе существование замечательной Киры Муратовой, Алексея Германа возможно только тогда, когда существует тело большого кино. Представьте себе, что кино состоит только из фильмов Сокурова, Германа, Муратовой, Иоселиани…
И что?
Невозможно питаться каждый день только устрицами – вы сойдете с ума. Зрителю нужны и комедии, и мелодрамы, и приключения, и исторические ленты.
Так что я возлагаю надежды на зрителя. В конце концов, он заставит тех, кто снимает кино, снимать то, что надо зрителю, а значит и стране.
Великое итальянское кино, откуда оно возникло?
Разрушенная, униженная, нищая страна, войну проиграла… А посмотрите картины тех лет – черно-белые, маленькие, дешевые, с непрофессиональными актерами. Люди валили на них по одной простой причине: это было про них. Они себя узнавали.
Как только зритель начнет узнавать себя на экране, это и будет выход из кризиса. (I, 92)
(2003)
Интервьюер: Сколько Вы смотрите в год российских фильмов?
Почти все.
Поэтому могу с уверенностью сказать, что русские фильмы, попавшие в конкурс последнего Московского кинофестиваля, сильные.
В этом плане я сам себя оправдываю. Помните, три года назад в конкурсе фестиваля не было ни одного нашего фильма? Тогда со мной много спорили, но, считаю, я поступил честно. Если нет достойного кино, зачем позориться? Многие обвиняют Московский кинофестиваль в том, что мы мало берем в конкурс своих картин. Но лоббировать надо все-таки кино, а не некое нанесенное на целлулоид изображение.