КИНО
(1977)
Я считаю, что главной проблемой является вопрос: кто имеет право снимать кино и кто этого права не имеет. Проблему эту надо ставить остро и абсолютно бескомпромиссно.
Есть один критерий: талант и точка зрения. Талант отстаивать свою точку зрения, я бы сказал.
Чем снисходительнее относиться к людям неталантливым, профессионально неграмотным, тем катастрофичнее будет расти количество серых картин, порожденных серыми режиссерами. Картин, которым можно поменять титры, и при этом ничего не изменится, потому что у этих картин нет лица.
Потому что за ними нет личности… (I, 4)
(1998)
Да, я мечтаю встать у миллиардных потоков. Причем так, чтоб их распределять. И на нормальное здоровое кино, и на эксперименты, и чтоб Овчаров работал, и Паша Чухрай, и оба Тодоровских. И молодым.
Если б эти потоки возникли, мы бы организовали в Екатеринбурге пункт обучения и производства, чтобы люди с Дальнего Востока не рвались в Москву и не сидели тут безработными, а работали на Урале, где мощная студия, ей только надо помочь. Чтоб было свое кино в регионах… (I, 70)
(2001)
Раньше кино кормило. Оно было третьим в СССР делом после водки и табака, которое приносило в бюджет страны гигантские деньги.
Сегодня этого нет.
То, что сегодня кинотеатры растут, как грибы, это очень отрадно. Проблема только в том, что в этих кинотеатрах не показывают наших фильмов.
А американская киноиндустрия никогда не упустит возможности иметь такой рынок – сто тридцать миллионов потенциальных зрителей. Каждый по доллару один раз в год – сто тридцать миллионов долларов. А билет стоит не доллар, а больше, и не по разу люди ходят в кино. Американцам не выгодно, чтобы поднималось производство наших фильмов.
Правда, стали и наши кинематографисты понимать, что без зрителя кино нет. Если то, что ты делаешь, нужно только тебе одному и никто за это не платит денег, как ты будешь существовать?
Телевизионщики это поняли. Те сериалы, которые сегодня идут, железно рассчитаны на тех, кто их будет смотреть…
Как много появилось режиссеров, которые хотят быть похожими на Тарковского, Киру Муратову, Сокурова!.. Кино Тарковского, Киры Муратовой, Алексея Германа – это артхаусное кино, которое может быть востребовано тогда, когда существуют Гайдай, Данелия, Бондарчук, Озеров.
Но если такая авторская картина выйдет на всех тридцати тысячах киноэкранов – это немыслимо, потому что это личный взгляд художника, который не требует того, чтобы он был разделен.
Кто-то выговаривается так, как Тарковский, и становится классиком. А кто-то пытается выговориться, но у него не получается, и он становится не классиком, а становится спивающимся человеком, который мучается из-за непонимания.
Кино интеллектуально-эстетствующее может быть только тогда, когда есть серьезная киноиндустрия, умноженная на профессию, на ремесло, на технологию и на осознание того, для кого ты снимаешь это кино. (I, 83)
(2005)
Кино – это категория и количество вопросов, а не категория и количество ответов… (XIII, 2)
(2005)
Кино делю на хорошее и плохое, неважно – боевик это или нет.
«Бонни и Клайд» – боевик, при этом замечательная картина. «Крестный отец» – блокбастер с кровью, интригой, но это великое кино. «Пролетая над гнездом кукушки» – не боевик, но держит, как боевик.
Я не сторонник того, чтобы выступать против того или иного жанра. Я против того, что плохо сделано.
Когда режиссер, не имеющий права снимать кино и не знающий профессии, берется за дело только потому, что дали денег, тогда, кроме наспех сляпанного кровавого месива, ничего не будет. (I, 118)
(2007)
Кино – это та энергетика, которая не видна. Как радиация.
Магия кино – это то, что нельзя потрогать руками. Или она есть, или ее нет. Не бойтесь выстраивать отношения в кадре, подолгу репетировать, говорить с актером, не слушать продюсера, который кричит: ты что, с ума сошел, какие репетиции, нам еще столько надо за день успеть снять… (XIII, 3)
(2009)
Вопрос: Каждый человек видит кино по-своему. Каков ваш взгляд на кино?
Их два: один из зала, другой из-за камеры. И они не всегда совпадают. (XV, 41)
(2011)
Интервьюер: Какие фильмы из недавно вышедших на большой экран Вас наиболее впечатлили?
Это, конечно, «Король говорит» – замечательная картина. Кстати, провалилась в нашем прокате полностью… Это волнует, это настоящее национальное кино.
А до этого картина «Повелитель бури». Это военная драма, которую сняла Кэтрин Бигелоу. Я считаю, что это выдающаяся картина. Это не просто фильм про войну, их много, это картина не столько о самой войне, сколько о том, как война для человека становится наркотиком. Эта тенденция серьезная, когда для человека война – это образ жизни. И когда он возвращается домой целый и невредимый, вместо того, чтобы благодарить Бога и начинать жить нормальной жизнью, он рвется обратно «на войну», ища риска и постоянного адреналина, в эту атмосферу постоянного напряжения и опасности. Это очень глубокая картина.
А из наших картин, я думаю, что из недавних это «Как я провел этим летом» – драма Алексея Попогребского.
Мне очень понравилась картина Виктора Шамирова «Упражнения в прекрасном» с Гошей Куценко в главной роли, которую я видел на «Кинотавре».
Очень трогательная картина из тех, что сегодня появится на большом экране, это картина «Без мужчин», которую снял Резо Гигинеишвили. В этом фильме очень хорошо работают и Надя, и Вера Воронкова, которые играют двух антиподов. Это легкая и трогательная картина.
Но из серьезных, из больших работ, которые меня бы заставили приостановиться и задуматься, – это те картины, которые я назвал первыми, и они, увы, не наши. (VII, 5)
Американское кино
(1987)
Я считаю, что этот дисбаланс, это засилье американской кинопродукции на европейском рынке нужно во что бы то ни стало преодолевать. И если мы не вдохнем сейчас в европейское кино живую кровь с Востока, то это может плохо кончиться для континентального кинематографа.
Ну а задача нашего кино в международном плане должна заключаться в том, чтобы проникать нашими идеями, нашей культурой, нашей историей в жизнь Запада.
Это нужно для того, чтобы нас видели, чтобы нас знали, чтобы нами интересовались, чтобы нас уважали не только как великое государство, но и как страну, имеющую многовековую историю, наследие, глубокие культурные корни. (I, 23)
(2000)
В США нет нужды закрывать картины, класть их на полку. Там действуют иными методами.
Вспомните, большим ли успехом пользовался в Штатах блестящий памфлет «Хвост виляет собакой»? Отличный фильм с прекрасными актерами попросту замолчали.
Самоцензура!
Даже разгромные статьи в «Правде» и исключения из рядов КПСС не нужны. Американцы придумали термин «политкорректность». Им любую пошлость оправдать можно.
И оправдывают!
Следующий тезис, который весь мир усвоил лучше таблицы умножения: «Америку трогать не моги!» Она же вправе мочить кого заблагорассудится, бухой русский космонавт может в ушанке летать в «Армагеддоне», а ее сержанта из Оклахомы цеплять – ни-ни!
То есть американцы про себя снимают как хотят, и про других – тоже как хотят, но вот другим о них так же – нельзя!
Что я могу сказать на все это? Уважаю и снимаю шляпу…
И последнее, чтобы закончить разговор об Америке и их кинематографе. В Штатах создана самодостаточная система, там никого не волнует, будут ли их фильмы смотреть в Европе или Азии. Главные сборы от проката делаются внутри США, на своем зрителе. Там никто не зависит от того, купят ли картину во Франции или в Англии. По американской логике европейцы и весь остальной мир должны целовать янки в задницу и благодарить за то, что получили возможность приобщиться к вершинам голливудского искусства.
А американцам приобщаться не к чему. Какие там Феллини, Антониони, Бергманы и Тарковские?
Знать они их не желают. (II, 33а)
(2003)
Девяносто процентов наших зрителей (даже больше) знают об Америке то, что Америка хочет, чтобы о ней знали, по тем фильмам, которые она выпускает…
Ведущий: То есть Америка через кино воспроизводит сама себя?
Конечно.
Нигде этого нет в мире. Ну может быть, в Индии, хотя сравнить невозможно. Американцы убеждены, что есть только американское кино, и американское кино кормится американским зрителем… (V, 16)
(2009)
Вопрос: А не получится так, что из-за кризиса у нас опять не будет своего кино, а будем крутить только американское?
(2009)
Вопрос: А не получится так, что из-за кризиса у нас опять не будет своего кино, а будем крутить только американское?
Я думаю, что такого поворота в сторону закупок фильмов уже не будет. Мы сильно наелись того, что было в 1990-е годы. Поэтому отечественный кинематограф не потеряет интереса к себе.
Да, американское кино счастливо тем, что заставило своего зрителя поверить, что оно лучшее. Америку в свое время спасло американское кино. В годы депрессии кино создало ту самую Америку, которой она потом стала. Грубо говоря, полицейский, который стоит, расставив ноги, и жует резинку, – это не в кино он пришел из жизни, а он из кино пришел в жизнь. Кино создало тот образ Америки, которому она сама стала следовать. Очень важно, чтобы у нас такое движение произошло.
За это и борюсь. (I, 136)
Военное кино (2000)
Каждый раз, когда я говорю «кино о войне», то имею в виду нечто намного более глубокое и серьезное, нежели просто тема войны.
Я сейчас дочитываю воспоминания солдат в абсолютно необработанном виде, никакой литературщины. Просто то, что было. Такое во сне не приснится.
Поймали полицая, расстреляли. Дети его облили водой, заморозили, сделали из него салазки и всю зиму катались, а весной, когда лед растаял, выяснилось, что он – один из засланных партизан.
Это придумать невозможно.
Сейчас читаю воспоминания одного военнопленного: просто нереально поверить, что человек может это пережить.
Вот так. (II, 32)
(2000)
Мне кажется, что все те миллионы, которые погибли и которые действительно на своих плечах вынесли войну, достойны того, чтобы о них знали молодые.
Мы с вами смотрели и «Солдаты», и «Судьба человека», и другие картины. Их сегодня можно увидеть только по телевидению. Это другое, отошедшее замечательное кино.
Но я думаю, что такое событие, как война, тем более для России, сегодня должно быть раскрыто для молодых с помощью новых технологий.
Мы должны вызвать ощущение у молодых ребят, что они – дети тех, кто дал им эту возможность жить! (VI, 4)
(2001)
Я очень хочу снять картину о Великой Отечественной войне… К сожалению, целая полка картин, сделанных о войне – «Солдаты» по книге Некрасова «В окопах Сталинграда», «Звезда» по повести Казакевича и даже «Баллада о солдате», – сегодня не востребованы.
И дело не в том, чтобы воспитывать у молодежи милитаристический дух, но они должны ощутить судьбу, мысли, мечты, желания погибших за них в войне двадцати восьми миллионов соотечественников… (I, 83)
(2003)
Я исхожу из того, что наши ветераны получили и свою войну, и свое кино.
А для молодых людей, которым сегодня четырнадцать, пятнадцать, семнадцать, двадцать, двадцать пять лет – для них Вторая мировая война (для нас – Великая Отечественная) стала чем-то похожей на Куликовскую битву, на войну 1812 года…
Но я абсолютно уверен: без реального осознания того, в какой стране мы живем, и того, что ей пришлось пережить, в нашей стране жить невозможно.
Рано или поздно реальность отомстит за незнание истории…
Повторяю, для меня эта картина <«Утомленные солнцем – 2»> – попытка сфокусироваться именно на этом. Но точно знаю, что, скажем, замечательная глобальная картина Озерова (покойного, Царство ему Небесное) «Освобождение» или замечательная великая картина «Судьба человека» Сергея Федоровича Бондарчука (тоже ушедшего, и тоже Царство ему Небесное) – это фильмы, которые остались в истории, но которыми сегодня удержать молодого человека в зале невозможно.
Это не значит, что мы собираемся идти по пути компромисса – клипов и рекламы.
Но это значит, что мы стоим перед проблемой: как заставить молодого человека усидеть в зрительном зале, чтобы рассказать ему о Великой войне? Как заставить его реально почувствовать себя среди тех героев, которых он видит на экране?
Такова мечта любого режиссера, но в данном случае, честно вам скажу, мне кажется это очень и очень важным сегодня…
Понимаю: то, что мы хотим сделать, может раздражить ветеранов и историков. Но я понимаю, что есть более важная задача, нежели документальный исторический пересказ реалий.
Есть молодое поколение, которое нельзя потерять с точки зрения его ощущения истории своей страны. Хотим мы того или не хотим, одним из самых важных событий для нашего Отечества была эта кровавая война.
Мне трудно, честно вам скажу, оторваться от собственных представлений, которые воспитаны во мне с детства идеологией, школой, институтом, кинематографом. Но также понимаю, что если мы от этого не оторвемся, то нам не удастся собрать вокруг картины заинтересованные молодые жизни.
Молодые! И поэтому, конечно, я маюсь. Но, как говорится, глаза боятся, а руки делают. (XI, 2)
(2003)
А еще я вам скажу такую вещь.
Вы знаете, чем больше я читаю и смотрю хронику (и особенно таких писателей, как Бакланов или Некрасов), тем сильнее физиологическое ощущение всего того, что происходило. Вы понимаете: привыкание к смерти, к трупам, – и все равно люди, которые прошли всю войну, какое самое сильное ощущение у них осталось, что они вынесли из войны, какие чувства?
Страх?.. Нет.
Голод и желание спать! Для всех… Или, скажем, вот это вот ощущение, когда твоя конкретная задача – вон кустик, к нему нужно добежать. Добежишь – еще продлил себе на двадцать секунд или на пять минут жизнь.
Вот если бы мне удалось, дал бы Господь, вот это состояние как бы внутри человека, внутри огромной войны показать… Для маршалов, для главкомов эта война на большой карте номерами обозначена, а ведь если это все, эти номера сужать-сужать-сужать – и вот он, конкретный человечек, в каске сидит в болоте.
Вот если бы мне удалось попытаться, если бы Господь бы дал, от этого конкретного увидеть обобщение, я был бы очень счастлив, но это очень трудно.
Вот это – моя задача. (V, 16)
(2004)
Интервьюер: Два года назад Вы говорили, что сценарий фильма о войне («Утомленных солнцем – 2») в целом сложился… Что же теперь Вы все пишете и пишете? Как это понять?
Дело в ужасающем многодесятилетнем давлении клише. Ты обдумываешь сцену, уже начинаешь ее чувствовать – и вдруг понимаешь, что подобное было. Что ты уже видел такую сцену, как правило, в советских, иногда в зарубежных фильмах.
Кино о Великой Отечественной – целая планета: с картинами Столпера, Чухрая, Бондарчука и многих других. Это лишь одна проблема.
Вот другая, более серьезная: фильмы о войне, как правило, снимали люди, которые воевали. Это вроде бы важно для достоверности. Но все классические военные фильмы – вольно или невольно – иногда подсознательно воссоздавали общепринятую героико-патриотическую интонацию, нарушить которую было совершенно нереально. Стоило только пошатнуть правила, как режиссера мгновенно брали в жесткий идеологический шенкель, после которого трудно было выжить. Достаточно вспомнить тяжелую судьбу замечательного фильма Алексея Германа по сценарию Эдуарда Володарского «Проверка на дорогах».
Основой и темой любого военного фильма были героизм и мужество советского солдата и офицера. Да, героизм был, и был он великим, небывалым, почти мистическим! Тем не менее даже самые искренние из режиссеров-фронтовиков (я не говорю про халтурщиков и конъюнктурщиков) создавали то представление о войне, которое должно было воспитывать зрителя таким, каким его хотела видеть власть.
Правильно?
А в результате (я не знаю, корректно ли столь категорическое утверждение), но в результате режиссерская индивидуальность в этих картинах в какой-то степени все-таки нивелировалась.
И даже «Женя, Женечка и „катюша”» или «В бой идут одни „старики”» со всеми своими невероятными для тех лет «ликерами-шасси», или «Перекличка» Храбровицкого (совершенно новое по стилю кино), или «Они сражались за Родину» Сергея Федоровича Бондарчука – фильм, который при всех прочих равных я по глубине и силе ставлю выше многих… Все равно при всей гигантской разнице режиссерских индивидуальностей эти картины в своей идеологии схожи. Мы все равно упираемся в то, что некое невидимое, подкожное, неосязаемое клише существует.
Может, отдельно стоит картина Ларисы Шепитько…
Имеете в виду «Восхождение»?
Естественно. Там нет войны в прямом смысле. Есть психология войны, психология страха, все, что угодно, кроме военных действий…
Другое дело, что мы всегда оценивали военные картины по тем законам, по каким они были сняты. Как здорово играет Серпилина Папанов! Какой Лавров! Или, скажем, «Великий перелом», снятый прямо в 1946-м… Замечательная картина! С таким психологическим напряжением! Непосредственно снимавшаяся на развалинах Сталинграда! Но и она под грузом идеологии…