Реакция Вассермана и Латыпова на мифы, легенды и другие шутки истории - Анатолий Вассерман 13 стр.


Хрестоматийнейший пример послереволюционного отката дала Великая французская революция. 27 июля 1794 года был арестован Максимилиан-Франсуа-Мари-Исидор Бартелеми-Франсуа-Максимиллианович де Робеспьер, успевший заслужить прозвище Неподкупный и репутацию безжалостного палача, вместе со своими ближайшими сподвижниками по Большому Террору. На следующий день их казнили. Прочие пламенные революционеры в считанные дни перековались в столь же пламенных казнокрадов. Уже через пять лет страну возглавил генерал Наполеон Бонапарт, а ещё через пять он провозгласил себя императором. Словом, жизнь стала настолько спокойной, насколько это вообще возможно во время общеевропейской войны.

По новому календарю, введённому революцией, день переворота выпал на 9 термидора. С тех пор откат из-за невозможности удержать революционные завоевания называют термидором, а его организаторов — термидорианцами.

Профессиональный революционер Владимир Ильич Ульянов прекрасно знал этот закон. И не раз говорил соратникам: нам надо самотермидоризоваться, иначе на смену придут термидорианцы без мысли о революции.

В 1921 году он — вопреки воле изрядной части своей партии — ввёл Новую Экономическую Политику. Во внутрипартийных дискуссиях она определялась как средство удовлетворения мелкобуржуазных инстинктов основной массы тогдашнего населения — крестьян. Но более подкованным единомышленникам Ульянов представлял НЭП ещё и как тот самый самотермидор, который уже давно теоретически указан им как средство предотвращения массовой и окончательной контрреволюции.

НЭП обладала и собственными внутренними противоречиями. В конце концов — уже после смерти Ульянова — большевики сочли более целесообразным возврат к марксовым идеям централизованного управления экономикой. Но сама возможность этого движения (по их представлениям — вперёд) создана прежде всего ульяновским частичным отступлением.

Олицетворением нового революционного периода нашей истории долго был Борис Николаевич Ельцин. Оценки его деятельности весьма противоречивы.

Такова судьба едва ли не любого реформатора. Скажем, преобразования, совершённые Петром I Алексеевичем Романовым, доселе — через три века — оцениваются весьма неоднозначно: то ли он перевёл страну на качественно новый путь развития, то ли в попытке ускорить эволюционную европеизацию, начавшуюся ещё при его отце Алексее Михайловиче, разорвал естественную связь сословий и поколений и тем самым породил множество внутренних противоречий, не вполне изжитых и по сей день.

Поэтому не буду вдаваться в анализ конкретных действий — и последствий частого бездействия — Ельцина. А вот следующий президент России, Владимир Владимирович Путин, не только многократно отзывался о периоде правления Ельцина как об эпохе бедствий, но и на многих ключевых направлениях отказался от значительной части достижений эпохи его президентства. Многие средства массовой информации, ранее резко критиковавшие власть, перешли в руки новых владельцев и стали существенно лояльнее (а то и вовсе отказались от политики). Главы субъектов федерации при Ельцине избирались — теперь назначаются президентом (хотя и по согласованию с соответствующей законодательной властью). Спектр политических партий и неправительственных организаций, влияющих на жизнь страны, заметно сократился (а в парламенте одна партия вообще располагает конституционным большинством, то есть способна проводить любые решения, невзирая на волю других сил — даже президента).

Путина отобрал в преемники лично Ельцин — после пробы множества кандидатов. Особо рьяные поборники демократии считают этот выбор едва ли не главной ошибкой первого президента. Но не так уж много было у него ошибок — и уж во всяком случае не после столь долгих проверок.

В советское время Ельцин занимал высочайшие посты в коммунистической партии: первый секретарь Свердловского областного и Московского городского комитета, кандидат в члены политбюро. С трудами Ульянова знакомился хотя бы по долгу службы (а может быть, и по увлечению: Ульянов — сильный публицист и оригинальный политик).

Теорию самотермидоризации Ельцин скорее всего знал. Может, с 1988 года он искал как раз того, кто проведёт термидор с минимальными потерями и не отступит слишком далеко?

Эмиссия вместо золота

Источники прибыли при разных денежных системах

Несколько слов об обеспечении денег.

Нынешний экономический кризис порождён денежной эмиссией. От лишних денег стараются избавиться, скупая любые доступные товары и услуги. Оборот денег ускоряется, цены растут, и прирост товарной массы, выраженной в этих ценах, опережает прирост денежной. Чем больше денег в обороте, тем острее их не хватает для его обслуживания. Номинальная инфляция порождает реальную дефляцию. Нехватка денег обрывает многоходовые цепочки экономических взаимодействий и постепенно парализует всю экономику.

Причиной перепроизводства денег лично я считаю неумеренный вывод рабочих мест из Соединённых Государств Америки (и в меньшей степени — из Европейского Союза) в регионы дешёвой рабочей силы. С точки зрения управленцев это — изрядная экономия на зарплате. Но для успокоения работников говорили о постиндустриальной экономике, где обязанность человека — только создавать новое или в крайнем случае оказывать услуги, непосильные технике.

Увы, далеко не каждый способен творить востребованное другими. Да и сфера услуг не бесконечна. Между тем рабочая сила не бесплатна и в Китае. Даже если львиную долю выручки забирают правообладатели разработок — её не хватит на полную оплату всего потребляемого той же Америкой. Особенно если учесть, что грабёж под новомодным лозунгом охраны прав разработчиков порождает всё новые технологии ухода от выплаты лицензионных отчислений.

Вот и пришлось содержать значительную часть американцев на пособия по безработице, замаскированной исполнением бессмысленных и безрезультатных обязанностей. Платятся пособия деньгами, чью необеспеченность скрывают финансовые игры (в основном вокруг производных — то есть оторванных от реального состояния экономики — ценных бумаг).

Избыточность денежного потока маскировали, сбрасывая его в накопления частных лиц и государственных структур других стран, где американцы скупали всё доступное, щедро расплачиваясь незаработанным. В конце концов деньгами перенасытились все мыслимые сточные каналы. Инфляция стала очевидна. Кризис перешёл в явные формы.

Но может ли современная экономика вообще удержаться от избыточной эмиссии? Новомодные теории уверяют: чтобы обеспечить стабильную прибыль, необходимо постоянно вбрасывать в экономику всё новые деньги. Ибо откуда ещё взяться прибыли?

Между тем прибыль — просто часть труда сверх минимума, необходимого человеку для собственного жизнеобеспечения. Но и она постепенно расходуется. Производственное оборудование, инфраструктура, здания (хоть жилые, хоть производственные) не вечны. Чтобы оценить расходы на их возобновление, надо исследовать не только амортизационные отчисления конкретных предприятий: немалая часть инфраструктуры создаётся и возобновляется и на средства самих потребителей соответствующих услуг, и за счёт казны (то есть из налогов и прочих сборов)…

Прибыль была значительна даже в эпоху, когда деньгами были только драгоценные металлы, а их добыча составляла ничтожно малую долю общего производства, так что денежная масса практически не росла. Более того, из сравнения типичного ссудного процента в Средние века и наши дни очевидно: в тех сферах, где натурального хозяйства и бартерного обмена не хватает, а нужны именно деньги, норма прибыли в те времена была куда выше нынешней.

Вдобавок ещё в те времена были известны способы ускорения денежного — и товарного — оборота. Так, иудейский канон уже добрых три тысячелетия считает неприемлемой прибыль сверх шестой доли суммы сделки. Тем не менее еврейские купцы чаще всего богатели даже быстрее своих коллег иных вероисповеданий: отдавая товар сравнительно дёшево, они привлекали основную массу покупателей и за отчётный период совершали куда больше сделок.

Итак, для обеспечения прибыли эмиссия не нужна. Её оправдание ссылками на необходимость поддержания нормы прибыли — маскировка её реальной сущности: перераспределения жизненных благ от тех, кто хоть как-то связан с их производством, к тем, кто ограничивается лишь потреблением. Не зря народный комиссар финансов РСФСР и СССР Гирш Янкелевич Бриллиант (по партийному псевдониму — Григорий Яковлевич Сокольников) заявил: «Эмиссия — опиум для народного хозяйства».

Лауреат премии по экономическим наукам в память Альфреда Бернхарда Эммануэлевича Нобеля, учреждённой Государственным Банком Швеции, Фридрих Август Августович фон Хайек показал: деньги — наилучший теоретически возможный носитель информации, значимой для принятия экономических решений. Любые манипуляции с деньгами так или иначе приводят к ошибочным решениям. В частности, избыточная эмиссия порождает избыточный же спрос: потребители отдают производителям не средства, достаточные для возмещения фактических затрат, а нечто не обеспеченное реальными ценностями, не способное поддержать производство. Отсюда — срыв производственных процессов.

Лауреат премии по экономическим наукам в память Альфреда Бернхарда Эммануэлевича Нобеля, учреждённой Государственным Банком Швеции, Фридрих Август Августович фон Хайек показал: деньги — наилучший теоретически возможный носитель информации, значимой для принятия экономических решений. Любые манипуляции с деньгами так или иначе приводят к ошибочным решениям. В частности, избыточная эмиссия порождает избыточный же спрос: потребители отдают производителям не средства, достаточные для возмещения фактических затрат, а нечто не обеспеченное реальными ценностями, не способное поддержать производство. Отсюда — срыв производственных процессов.

Раньше прекратим эмиссию ради поддержания существующей (уже давно перекошенной) структуры глобальной экономики — раньше выстроим новую, свободную от дефектов, вызвавших нынешний кризис. И раньше двинемся к новому кризису. Ибо развитие всегда порождает противоречия и само движется противоречиями. Главное — вовремя изыскивать способы их разрешения с наименьшими потерями.

Антикризисное единство

Внутренний рынок может заменить мировой

Несколько слов о том, как мы можем выйти сухими из кризиса.

Все мы знаем: новая разработка — дело дорогое. И чем выше достигнутый уровень развития науки и техники, тем разработка дороже. Грубо говоря, то, что можно было придумать дёшево, уже придумано.

Деньги, потраченные на разработку, надо возместить. А как? Только включить эти расходы в общую цену товара. Но тогда мы оказываемся перед серьёзной угрозой: конкуренты могут просто воспроизвести нашу находку и пустить её в продажу дешевле, потому что они не тратились на её создание.

Так называемые «законы об интеллектуальной собственности» тут мало помогут. Как отметил ещё полтора века назад глава лондонского профсоюза переплётчиков Томас Джозеф Даннинг, при трёхстах процентах прибыли нет такого преступления, на которое капитал не рискнул бы даже под страхом виселицы. Соответственно единственный способ предотвратить копирование — продажа товара в стольких экземплярах, чтобы на каждый из них пришлась лишь очень малая доля общей цены разработки; если она составит малую долю всей цены этого экземпляра, затраты на обход закона не окупятся.

Ещё в конце 1970-х группа западноевропейских экономистов пришла к выводу: существует порог численности общего населения рынка, дающий какие-то шансы окупить новую разработку. Если общее население меньше этого порога, новинка гарантированно не окупится независимо ни от каких иных обстоятельств. Численность населения — необходимое условие, хотя, к сожалению, далеко не достаточное.

Когда эти исследования были проведены, порог численности населения составлял для Западной Европы примерно триста миллионов человек. У нас оплата разработчиков относительно оплаты серийных изготовителей несколько ниже, чем на Западе. Поэтому советский порог составлял около двухсот пятидесяти миллионов. Население Советского Союза тогда было гораздо больше.

А западные европейцы приняли меры: немедленно начались переговоры по преобразованию Европейского Экономического Сообщества в Европейский Союз, ради формирования единого рынка, превышающего порог самодостаточности, чтобы новые разработки можно было окупить внутри этого рынка, не рассчитывая на экспорт за его пределы. По той же причине тогда же начались переговоры о создании Североамериканской Зоны Свободной Торговли в составе Канады, Соединённых Государств Америки и Мексики.

И те, и другие переговоры, как известно, завершились успешно. Сейчас на Западе порог самодостаточности в соответствии с прогрессом техники дорос уже до четырёхсот миллионов — но рынки там куда обширнее.

Ну а мы, как всегда, пошли другим путём, как призывал ещё Владимир Ильич Ульянов. Мы свой единый рынок раздробили на куски. Правда, сейчас, из-за того, что оплата разработчиков ещё упала, у нас порог самодостаточности снизился приблизительно до двухсот миллионов человек. Но ни одна из республик былого Союза не имеет этих двухсот миллионов: даже в России сегодня всего примерно сто сорок шесть.

Выход из положения — создание так называемого Единого Экономического Пространства. Белоруссия, Казахстан, Россия и Украина в совокупности образуют тот самый самодостаточный рынок, который может вообще не обращать внимания ни на какие внешние события. Какие кризисы ни бушуют за пределами самодостаточного рынка, он при грамотной организации может выживать самостоятельно.

Правда, американцы сейчас как раз на своём рынке, хотя он и самодостаточный, породили кризис и теперь будут внутри себя его переживать. Европейцы пока слишком завязаны на американский рынок, так что им тоже будет тяжело. Мы же в принципе можем, создав Единое Экономическое Пространство, вообще не обращать внимания на кризис за его пределами.

Проблема тут только одна: идею Украины как самостоятельного государства и украинцев как самостоятельного народа придумали поляки — и полтора века назад административно поддержали австрийцы — в качестве антироссийского инструмента. С тех самых пор идея независимости Украины в принципе неотделима от идеи противостояния Украины всей остальной России.

Пока Украина независима, она в Единое Экономическое Пространство не пойдёт. Просто потому, что в таком пространстве смысл её независимости теряется — соответственно теряется надобность в независимых правителях. Ещё в XVII веке гетман Дорошенко пытался присоединить Украину к Турции, мотивируя это тем, что если украинцы объединятся с единородными, единоязычными, единоверными русскими, то сольются с ними, и не будет им нужен отдельный гетман и отдельная казачья старшина. А вот если пришить Украину к иноверной, иноязычной, инородной Турции, то она всегда останется самостоятельной и всегда будет нуждаться в самостоятельных же управленцах.

Иными словами, чтобы вся Россия — в том числе и Украина — спаслась от всемирного кризиса, нужно, чтобы народ Украины отказался от независимости и от независимых правителей. Организация референдума, правомочного принять такое решение, теоретически возможна, но практически весьма сложна, и я не уверен, что с этой задачей кто-то справится до того, как вторая волна кризиса грянет в полную силу. Но другого выхода из кризиса у нас — ни у украинцев, ни у остальных русских — нет.

Пустые поезда

Спираль цен способна удушить всю экономику

Между Москвой и Одессой я обычно езжу поездом. В четырёхместном купе, но зачастую вдвоём или даже в полном одиночестве. А часть купе и вовсе пустует. Верхние полки заняты, только если едет семья и не желает разбегаться по двум купе. Сходная картина и на других маршрутах. Причём не только в купейных вагонах. По дороге не раз доводилось проходить и через плацкартные. Там тоже заполнение — примерно половина вместимости.

Почему — понятно. В 1995-м, когда я только что перебрался в Москву на сравнительно стабильное проживание, билет в Одессу стоил примерно сорок долларов. Теперь он подорожал втрое с лишним. Насколько я могу судить, доходы тех категорий граждан России, для кого деньги важнее времени (так что поезд предпочтительнее самолёта), хотя и растут, но далеко не так стремительно, как тарифы РЖД. Соответственно сами поездки откладываются до последней возможности. Пассажиропоток падает.

Между тем энергозатраты на перемещение каждого отдельного пассажира — лишь ничтожно малая доля общих расходов железной дороги. Купейный вагон раз в десять тяжелее всех пассажиров, способных туда вместиться, со всем их мыслимым багажом. Львиная доля энергии идёт на движение самого вагона — независимо от загрузки. Да и проводникам — при всём уважении к их нелёгкому труду — почти всё равно, обслуживать три дюжины пассажиров или одну: в плацкартном-то вагоне они даже с полусотней справляются.

Содержание самих путей сообщения тоже влетает в изрядную копеечку: рельсы надо регулярно осматривать и время от времени заменять, даже если поезда по ним прокатываются не ежеминутно и даже не ежедневно. А уж станционное хозяйство и подавно поглощает деньги пачками: чего стоят хотя бы бесчисленные стрелки, нуждающиеся в постоянном надзоре!

Словом, от снижения пассажиропотока расходы железной дороги практически не уменьшаются. Следовательно, на долю каждого пассажира приходится всё больше затрат. Приходится соответственно наращивать цену билетов. Тем самым планка отсечения неимущих поднимается. Людей, способных позволить себе дальнее следование, оказывается меньше. Ценовая спираль уходит на новый виток. Что я и наблюдаю уже полтора десятилетия.

Остановить раскрутку можно разовым снижением цен. Средства на него можно взять, например, из доходов от грузоперевозок. Но ныне модная экономическая теория считает перекрёстное субсидирование искажающим текущее состояние компании, а посему запрещает даже в критических обстоятельствах.

Назад Дальше