Но знатоки латыни отметили: в этом правиле слово abutendi значит скорее не «злоупотреблять», а «употреблять необычным образом». Употребление же во вред обществу так или иначе осуждается всегда — хоть во времена разработки римского права, хоть в нынешнюю эпоху слепого мультикультурализма.
Термин же «интеллектуальная собственность» — смесь двух видов прав: самого творца и копирования его творений.
Признаваемые обществом права автора в разные эпохи изрядно различались. Даже концепция автора и авторства сформировалась далеко не сразу: скажем, творцы большей части мифов и легенд Древнего мира неведомы — и, похоже, это не беспокоило ни их современников, ни даже их самих. Но всё же мировой опыт постепенно определил набор правил, практически неотделимых от самого понятия творческой личности.
Так, имя автора (или избранный им псевдоним) надлежит упоминать при каждом использовании его произведения (если только речь не идёт о цитате столь общеизвестной, что вся аудитория заведомо её опознает). Изменения, сделанные другими, и пропуски по сравнению с оригиналом следует явно отмечать (и по возможности объяснять). Вся совокупность подобных простых и общепризнанных обычаев на современном юридическом жаргоне именуется неимущественными авторскими правами.
Право же копирования творений (в юридическом слэнге — имущественное авторское право) сейчас сведено к праву запрещать копирование. Что прямо противоречит единственному пути прогресса.
Человек отличается от прочих животных возможностью усваивать чужой опыт не только из непосредственного показа, но и через рассказ — в том числе и рассказ тех, кто сам этим опытом не обладает. Самое полное сегодня выражение такого способа передачи (и совершенствования!) опыта — наука. Основа разработки программ с открытыми исходными текстами — GPL (General Public License — общая общественная лицензия) — по сути, перевод вышеизложенных обычаев авторства, накопленных в основном наукой, на юридический жаргон, выработанный в имущественном праве, то есть ради защиты не столько нового творчества, сколько прибылей от размножения уже готового творения.
Копирайт ограничивает распространение опыта — то есть тормозит развитие человечества в целом. Правда, не навсегда. Но в нынешнем переменчивом мире семь десятилетий после смерти автора — распространённейший срок запрета на копирование — мало отличимы от бесконечности: преступный закон делает недоступным всё нужное для ориентации в современной жизни.
Поэтому, в частности, многие странности современного искусства и техники проистекают как раз из опасения попасть под удар поборников копирайта. Не зря ещё Станислав Ежи Лец ехидно спрашивал: «Если хорошее старое побеждает плохое новое — это прогресс?»
Меж тем плоды творчества, не стеснённого запретом опираться на былые достижения, столь изобильны, что для безбедной жизни всё новых творцов вполне хватает даже малой доли, отчисляемой (чаще всего — доброхотно) от созданного прежними поколениями. Ибо создано этими поколениями всё человеческое общество со всей его материальной и духовной культурой.
Юридические уловки Microsoft — не только изощрённое издевательство над её клиентами, но и (независимо от намерений корпорации) удар по всему миру.
На плечах гигантов
Ограничение права копирования — измена человечествуНесколько слов об измене человечеству в форме копирайта.
Идею посмертного денежного воздаяния за творчество первым лоббировал Ной Уэбстер — создатель знаменитого «Американского словаря английского языка» был чадообилен. Правда, он добился от Конгресса всего 14 лет прокорма детей своими гонорарами: в рамках пуританской этики каждый должен рано или поздно заняться самостоятельным трудом, дабы лично выяснить, благосклонен ли к нему бог. Сейчас лоббисты крупных фирм — прежде всего Walt Disney Company — добились продления посмертных ограничений права копирования результатов творческой деятельности уже до 90 лет.
Уэбстер опёрся на мощный фундамент. Конституция Соединённых Государств Америки гласит: «Конгресс имеет право поощрять развитие наук и ремёсел, обеспечивая на определённый срок авторам и изобретателям исключительное право на их произведения и открытия».
Увы, далеко не каждый автор и изобретатель способен по совместительству стать ещё и производителем, и торговцем. Чаще всего творцы продают свои детища профессионалам по части тиражирования и сбыта. Основная часть пирогов и пышек распределяется по известной американской поговорке: «Доллар тому, кто придумал; десять тому, кто сделал; сто тому, кто продал».
Но совершенствование технологий сокращает затраты на производство. Книги, музыку, кино сейчас можно копировать цифровым способом, без усилий человека. Трёхмерные принтеры уже способны создать из быстротвердеющих полимеров любое изделие, не требующее сверхвысокой прочности. Роль творцов растёт. Должны ли соответственно расти ограничения права копирования?
Чтобы написать книгу, нужно прочесть десятки — начиная с букваря. Чтобы книгу прочёл хоть кто-то, кроме самых снисходительных родственников, счёт усвоенного должен идти на сотни. В истории же остаются труды, чьи авторы вдумывались и вживались во многие тысячи творений предшественников.
В пылу спора о приоритетах с низкорослым Робертом Хуком сэр Айзэк Ньютон сказал: «Если я видел дальше других, то только потому, что стоял на плечах гигантов». Как часто бывает, формулировка умнее автора. Человек отличается от прочих животных прежде всего способностью усваивать чужой опыт не только из непосредственных наблюдений, но и по рассказам. Даже в творениях величайших гениев собственный труд составляет в лучшем случае тысячную долю. Остальное — вклад предшественников.
Из этого соотношения проистекают, в частности, правила научного цитирования: можно базировать свои труды на любых предшествующих, но надлежит явно указывать, что и каким образом непосредственно использовано в работе. В искусстве из той же идеи возник эффектный жанр «центон», целиком строящийся на легко узнаваемых цитатах — и всё же при надлежащем мастерстве автора обладающий самостоятельной художественной ценностью.
Современные ограничения права копирования обрывают цепочку передачи творческих достижений, тянущуюся из глубины тысячелетий. Вскарабкавшись на плечи гигантов, нынешние авторы хотят, чтобы на них самих как можно дольше — при жизни и десятки лет после смерти — никто не мог опереться.
Истинный творец редко заботится о всесторонней охране своих созданий. Он, конечно, не откажется от их оплаты — но всё же ему, как правило, важнее возможность нового творчества. Так, для большинства композиторов и писателей, певцов и артистов работа — удовольствие. Новые концерты, спектакли, фильмы доставляют им не только деньги, но и радость.
Если же для создания нового нужны не только собственные идеи — «свои люди — сочтёмся». Сюжеты многих пьес Уильяма Шейкспира и Лопе де Вега известны — и многократно разработаны — задолго до них. Жан-Батист Поклен (Мольер) откровенно признавался «Я беру своё добро там, где его нахожу». Иван Андреевич Крылов писал басни на сюжеты Жана де лаФонтена, лаФонтен — на сюжеты Эзопа, а источник сюжетов Эзопа теряется в глубине эпох.
Сегодня все эти авторы оказались бы ответчиками по сотням исков о нарушении права копирования. А инженерам многих фирм запрещено изучать патентные фонды: если случайно придумаешь что-то похожее на уже найденное, запрет позволит отбиться хотя бы от обвинения в сознательном плагиате.
Отчего же творцы зачастую поддерживают ограничения права копирования, способные ударить по их собственным интересам?
Только убийство при странных обстоятельствах губернатора Луизианы Хъю Лонга — откровенного фашиста — предотвратило его победу на президентских выборах 1936 года. Ведь он обещал поделить все крупные состояния, оставив их обладателям не более пяти миллионов долларов. Это соответствует нынешним трём-четырём сотням миллионов. Каждый американец надеялся разбогатеть — но такую сумму не рассчитывал добыть даже в самых радужных мечтах. Поэтому за Лонга были очень многие.
Ныне творцы поддерживают запреты, сковывающие их самих, в надежде создать шлягер, доходы с которого позволят более не заботиться о хлебе насущном и творить в своё удовольствие. Между тем удовольствия не получится: ограничение права копирования — в конечном счёте ограничение самого творчества. Ибо отрезает от новейших достижений разума каждого, кто не в состоянии оплатить амбиции не только самих творцов, но и скупщиков их прав.
Постиндустриализм против Поносова
Право копирования защищает не авторов, а промышленниковНесколько слово о разрушительности постиндустриализма для интеллектуального развития.
Постиндустриализм против Поносова
Право копирования защищает не авторов, а промышленниковНесколько слово о разрушительности постиндустриализма для интеллектуального развития.
Скандальное дело директора сельской школы, обвинённого в использовании неоплаченных программ, выглядело довольно странно. Пострадавшая сторона — Microsoft — старательно открестилась от процесса: мол, дело возбудили российские правоохранители по российским же законам. Хотя именно Microsoft в числе главных пропагандистов и лоббистов комплекса идей, положенных в основу современной законодательной охраны права копирования во всём мире, включая Россию.
Впрочем, программисты всего мира — включая Microsoft — уповают в основном на программные же методы защиты своих изделий от бесплатного использования. Главные — уголовные — меры преследования (в том числе и за обход программных защит) введены по инициативе издательств и студий.
Самая одиозная организация — RIAA (Recording Industry Association of America — Американская Ассоциация Звукозаписи) — вовсе дошла до истерики. Массовые иски на фантастические суммы (чуть ли не сотни тысяч долларов за каждую песню, выложенную в открытый доступ) адресованы даже детям и пенсионерам, иной раз даже не имеющим дома компьютеров. Правообладатели грозятся даже распространять вирусы, стирающие винчестер, если на нём найдётся запись, кажущаяся этим вирусам нелицензионной. Всё это — далеко не лучший способ убедить общественное мнение в высокой морали владельцев права копирования (даже если они клянутся интересами певцов и композиторов, получающих в лучшем случае десятую долю чистой прибыли торговцев звукозаписями).
Более того, человек отличается от прочих животных прежде всего способностью усваивать опыт, накопленный другими, не только в личном контакте, но и по рассказам (и записям рассказов). Если вся вновь возникающая информация окажется платной (как хотят поборники нынешних законов о праве копирования), развитие человечества если не остановится вовсе, то по меньшей мере многократно замедлится. Что ударит по всем видам творчества, включая охваченные законодательной «защитой».
Отчего же люди, живущие во многом благодаря новшествам (хотя и не всегда удачным — так, большинству хитов музыкальной попсы лучше бы вовсе не сочиняться), подрывают собственную кормовую базу, а заодно и репутацию?
Потому что ими прикрываются действительно серьёзные бизнесы.
Главной приметой постиндустриального общества теоретики издавна считают возможность воспроизведения любых изделий в любых количествах за бесценок. Информационные товары — книги, звукозаписи, программы — уже находятся в постиндустриальной эпохе: цена их тиражирования неизмеримо меньше цены разработки (а с распространением компьютеров и информационных сетей вообще стремится к нулю).
С развитием промышленных роботов и систем управления столь же дешёвым должно стать и производство изделий вполне материальных — вроде стульев и автомобилей. Но пока техника до этого не дозрела. Экономика нашла компромиссный выход: массовое производство переносится в регионы с дешёвой рабочей силой — Юго-Восточную Азию, Китай, Индию.
Но люди — даже самые дешёвые — отличаются от роботов наличием собственной воли. В частности, они способны произвести куда больше, чем заказано — и продать излишек самостоятельно.
Потребитель от этого обычно не страдает. Если кроссовки Adidas или джинсы Calvin Klein шьются на китайской фабрике под надзором специалистов, прошедших фирменное обучение, то какая разница, продаёт их фирменный бутик или челночный торговец?
Зато для владельца торговой марки такая самодеятельность — прямой убыток. Избыточное предложение снижает цену, которую должен повышать раскрученный брэнд. Да и репутация фирмы страдает, если её товар валяется в каждой лавке.
Вот и приходится разработчикам защищаться от слишком инициативных производителей законами: о патентах, о праве копирования, о запретах самостоятельного исследования технически сложных изделий… Даже если какие-то из этих законов опробуются — и рекламируются! — на примере программ и песен, реально они защищают в основном товары куда более материальные.
Требования студий мешают бизнесу производителей бытовой электроники — включая компьютеры, всё дальше отходящие от классической роли числомолок. Хотя этот бизнес куда обширнее и богаче музыки, кино и телевидения вместе взятых — и мог бы их одолеть. Когда-то разработчики видеомагнитофонов VHS отбили юридическую атаку теле- и кинокомпаний, пытавшихся предотвратить домашнее копирование своей продукции. Суд постановил: если какое-то устройство имеет законное применение, то возможность незаконного использования — не основание для запрета. Логично: самое смертоносное (по числу жертв) оружие — кухонный нож, но не отменять же его! Но теперь Apple встроила в свой iPod систему защиты FairPlay, Microsoft оснастила новейшую версию Windows — Wista — своей системой защиты от копирования (столь же дырявой, как и прочая продукция фирмы), видеодиски — DVD, HD DVD, BluRay — зашифрованы (хотя все коды давно взломаны, то есть мешают только законопослушным пользователям)… Творцы новинок сами себе вяжут руки. Ибо законы, созданные поборниками ограничений права копирования, защищают интересы всех производителей. Пусть и в ущерб всем потребителям.
Поздравляю: вы — преступник!
Ограничение права на копирование превзошло пределы разумногоНа Вашем мобильнике стоит рингтон из популярного шлягера? Вам позвонили, когда Вы идёте по магазину? Поздравляю: Вы — преступник. Несанкционированно исполнили в общественном месте музыкальное произведение — и тем самым присвоили право копирования.
Даже если ринггон куплен в официальном сервисе — всё равно закон Вы нарушили. Ведь продали Вам для личного пользования. А Вы исполняете в публичном месте, для неопределённой и неоплаченной аудитории.
На Вашем рабочем месте громко играет радио — Вы опять же нарушитель: коллеги слышат. А если Вы парикмахер или ресторатор — Ваше преступление сочтут корыстным: ведь музыка привлекает к Вам дополнительных клиентов, тем самым повышая Ваше благосостояние.
Хорошо, если Вам по душе Вольфганг Амадей Моцарт или Людвиг ван Бетховен: они умерли так давно, что их творения уже признаны общественным достоянием. А вот Вася Пупкин — кузнец шлягеров группы «ГолоСИСИстый соловей» — вправе Вас засудить.
Но даже с Иоганном Себастьяном Бахом и Вильгельмом Рихардом Вагнером возможны проблемы. Сами ноты написаны в безопасную старину. Но Вы скорее всего слушаете сравнительно свежую запись. А права исполнителей тоже охраняет неуёмный неисчерпаемый закон.
Голос Фёдора Ивановича Шаляпина с недавних пор можно слушать невозбранно: он умер 12 апреля 1938 года, а права охраняются всего 70 лет после смерти творца или исполнителя. Но в Соединённых Государствах Америки срок давности некоторое время назад в очередной раз продлён уже до 90 лет по инициативе Walt Disney Company: её держат на плаву прежде всего баснословные доходы от сувениров с изображением Микки Мауса. Нынче корпоративные лоббисты добиваются распространения нового срока по всему миру. Того и гляди, скоро прослушивать не то что Шаляпина, но даже коллекционные фонографические валики с голосом Льва Николаевича Толстого станет небезопасно. Он умер 20 ноября 1910 года, и поправка Микки Мауса пока до него не дотягивается. Но следующая волна борьбы за доходы наследников Уолтера Элайаса Дисни может накрыть всё творчество яснополянского пахаря.
Всё это — не только о музыке. Если в трамвае сосед через Ваше плечо глядит в раскрытую Вами газету — Вы нарушили права её издателей. Недавно бельгийский суд по иску газетчиков запретил поисковой системе Google давать ссылки на конкретные публикации: дозволено указывать только на первую полосу, где собрана основная масса рекламы.
Вот если Вашим костюмом от Джорджо Армани любуются прохожие на улице — закон пока не считает Вас злостным нарушителем: дизайн промышленных образцов нынче защищён только от физического копирования. Но всё ещё впереди. Нынешняя редакция четвёртой части Гражданского кодекса Российской Федерации вступила в силу только с нынешнего года. А фантазия владельцев права копирования — и юристов, защищающих их интересы, — неисчерпаема.
Двигатель законодательной фантазии очевиден. Каждому приятно, единожды создав нечто замечательное, потом всю жизнь почивать на лаврах. А то и потомков обеспечить — как покойный Дисни тонким хвостиком мышонка связывает скелет студии, давно пребывающей в состоянии творческой смерти.
Между тем человек отличается от прочих животных не в последнюю очередь тем, что способен усваивать чужой опыт не только из непосредственного наблюдения, но и по рассказам. Причём мы — опять же в отличие от животных — воспринимаем не только материальный опыт, но и духовный, прямо выраженный в произведениях искусства. Нынешние ограничения права копирования создают препятствия на пути самых разных форм передачи опыта. То есть отсекают человечество от творческих достижений, накопленных более чем за полвека (по поправке Микки Мауса — уже почти за век). Это может парализовать всё наше развитие.