– Скажи же мне, – попросила я.
– Час назад у нас дома был Йен.
– Йен? – А какое отношение он мог иметь ко всему этому? – Это что, новые подробности о завещании? – Меня не обидело, что Ноэль оставила Дженни больше денег, чем мне. Дженни этого заслуживала. А я нет.
– Нет, не о завещании. Я тоже так думала, но дело совсем не в этом. Когда мы с тобой переписывались, я была наверху, а когда я стала спускаться за соком, я услышала их разговор и… Я не помню, что говорила мама, но меня это заставило остановиться и прислушаться. Они говорили о… – Дженни колебалась. – Мне очень жаль, что приходится говорить тебе это.
– Говорить мне что?
– Они сказали, что ты не дочь твоей мамы, что тебя украли у какой-то другой женщины.
Что? Что она говорит?
– Ты уверена, что они говорили обо мне?
– Да.
– Это… Почему они говорили об этом? Это какая-то нелепость.
– Я знаю. Это звучит дико, но я все слышала, и это меня совершенно ошеломило. – Она снова высморкалась. – Я стояла там, слушала и старалась понять, о чем речь. Твоя мама ничего не знает, но они собираются ей рассказать.
– Чего она не знает? Как они могут знать обо мне что-то, чего не знает моя собственная мать? – Я сделала попытку засмеяться. – Это самое нелепое, что я когда-либо слышала.
– Я знаю, но…
– Ты же сама слышишь, как это глупо звучит? Ты же только что сказала, что моя мать меня украла, что, в любом случае, глупость, но, если она меня украла, как она может не знать об этом? – Мне хотелось запустить в Дженни каким-нибудь предметом. – Что ты мне голову морочишь?
– Прости. Я знаю. Но я могу все объяснить. – Она достала из пакета большую коричневую книгу и папку. Руки у нее дрожали. – Я сидела на лестнице, пока Йен не ушел, а потом зашла в кухню якобы за соком. Я думаю, мама заподозрила, что я могла их услышать, но я сделала вид, как будто только что спустилась и налила себе соку. Я видела, как она положила эту книгу и остальное в ящик на кухне. Ты знаешь, который рядом с ее столом.
– Что это за книга? – Я села рядом с ней на кровать.
– Это записи Ноэль о родах, которые она принимала. Я просмотрела их, начиная с записи о твоем рождении, там нет ничего подозрительного. Но там еще было это. – Она открыла папку и достала листок бумаги, где было что-то напечатано. – Это письмо… часть письма. Это Ноэль написала. – Она вручила листок мне.
Я едва могла поверить тому, что прочитала.
– Это отвратительно, – сказала я в ужасе. – Поверить не могу, что Ноэль могла сделать что-либо подобное.
– И я тоже, но…
– Почему ты думаешь, что я – именно тот ребенок, которого она украла?
– Я не знаю, почему они так думают, но они действительно так думают, – сказала Дженни. – По-моему, из-за этого. Из-за даты. – Она достала из папки два листка бумаги и показала мне один. Видишь, вот этот взят с сайта Бюро розыска пропавших детей. Здесь только одна строчка. – Дженни громко прочитала ее своим охрипшим голосом. – «Лили Энн Найтли родилась 29 августа 1994 года и пропала из больницы в Уилмингтоне, Северная Каролина, вскоре после рождения».
Я медленно покачала головой. У меня начинала подниматься тошнота.
– Были другие… я хочу сказать, мог быть какой-то другой ребенок, которого Ноэль принимала. Почему они уверены, что это я? Твой день рождения ближе к ее, чем мой. – Лили. Меня на самом деле так зовут?
– Но к моему рождению Ноэль не имела никакого отношения, – сказала Дженни. Она обняла меня. Правда только начала доходить до нас обеих. Мы знали, что я нисколько не похожа на моих родителей. У меня были такие же карие глаза, как у них. Но карие глаза у половины детей в стране. Все знали, что я сдержанная и умная, как мой отец, но таких тоже было много. И я вовсе не походила на мать. Ни капельки.
– Я не могу этому поверить, – тихо промолвила я.
– Прости, – сказала Дженни. – Я считала, ты имеешь право знать. Я не знала, скажут ли они тебе что-нибудь.
Я дотронулась до листка бумаги. Лили Энн Найтли. Лили.
– Кто я? – спросила я.
Дженни прижалась щекой к моему плечу и сильнее обняла меня.
– Ты – Грейс, моя лучшая подруга, и не забывай этого никогда.
Мысли мои были далеко.
– Я всегда чувствовала себя чужой в своей семье. Моя мать… по-моему, ей всегда хотелось, чтобы я была другая, не такая, как я есть. Этот погибший ребенок. Это была дочь моей матери. – Я встала и высоко вскинула над головой руки. – О боже мой, Дженни. Ребенок умер. Я ненавижу Ноэль. Разве можно пойти на такое?
– Если бы она тебя не украла, ты не была бы сейчас моей подругой, хотя и мне эта мысль невыносима.
Это правда. Я не могла представить свою жизнь без Дженни. На настоящий момент это было единственное, что оставалось в моей жизни хорошего.
– Когда они собираются сказать моей матери? – Это будет конец всему. В этот момент мать выкинет меня из своего сердца. Сейчас ей приходится любить и терпеть меня. «Ничего удивительного, что она на меня нисколько не похожа», – скажет она. Она не сможет думать иначе. Как она сможет не думать, какой другой, какой чудесной была бы ее родная дочь?
– Я полагаю, во вторник, – сказала Дженни. – Не говори ей, что я тебе рассказала, ладно? Моя мама убьет меня за подслушивание. Я положу все эти бумаги на место, прежде чем она поймет, что я их брала.
– А что там еще? – Я указала на два листка у нее на коленях.
– Да пустяки. – Дженни сунула листки в папку.
– Покажи мне, – сказала я. Дженни совсем не умела лгать.
Мгновение она поколебалась, а потом достала из папки и отдала мне еще одну бумагу. Это была еще одна запись, скопированная с сайта Бюро розыска пропавших детей.
«Директор Бюро розыска пропавших детей, Анна Честер Найтли, 44, работает в БРПД десять лет. Ее новорожденная дочь, Лили, пропала из больницы в Уилмингтоне, Северная Каролина, в 1994 году. У нее есть еще одна дочь, Хейли».
Я не могла произнести ни слова. Моя мать? И сестра.
Наконец, я спросила:
– Где они живут? В Уилмингтоне?
– Не думаю. Она – директор этого Бюро розыска пропавших детей, а оно, кажется, не здесь.
– Она искала меня, – прошептала я. – Всю мою жизнь она искала меня. – Я так ей сочувствовала! Это сочувствие пронизывало меня насквозь – от самого сердца до кончиков пальцев. – Она, наверно, думает, что я умерла.
Дженни взяла бумагу из моих рук и положила ее в папку.
– Послушай, – сказала она. – Мне нужно домой. Я сказала маме, что иду в аптеку за лекарством от кашля. Она сейчас начнет мне названивать.
– Оставь мне эти бумаги, – попросила я.
– Я не могу. Она заметит, что они исчезли.
– Пожалуйста, Дженни. Мне они нужны.
– Не могу. – Она начала засовывать папку обратно в пакет, но я отняла ее у нее и прижала к груди.
– Грейс! Я должна вернуть их на место! – сказала она.
– Я оставлю их у себя. Они мои. Они обо мне.
– Грейси. Прошу тебя. Она меня убьет. – Она потянулась за папкой, но я быстро повернулась, выдвинула ящик туалетного столика и закрыла в нем папку.
– Грейс! – Она попыталась добраться до ящика, но я не дала ей этого сделать.
– Ты можешь найти то же самое на сайте, – сказала она.
Вытянув руки, я не давала ей подобраться к ящику. Она была права, я могла найти эту информацию на сайте, но я хотела оставить у себя эти листки. Я вдруг почувствовала, что не выдержу, если у меня отнимут и это.
– Позволь мне оставить их у себя, Дженни, – взмолилась я. Слезы лились у меня по щекам. – Пусть они будут у меня.
С минуту она смотрела на меня.
– Сними копии, – сказала она, уткнувшись мне в волосы. – И отдай мне их завтра.
Я не знаю, кто из нас плакал сильнее.После того как Дженни ушла, я целый час просидела у себя в комнате с этими двумя листами на коленях. Я долго смотрела на слова, пока не стало слишком темно, чтобы можно было что-то разглядеть. У меня не было сил подняться и зажечь свет. Когда мать вернулась, она заглянула ко мне и сказала, что принесла на ужин сэндвичи. Я включила свет, потому что я хотела увидеть, не выглядит ли она по-другому. Но она не изменилась. За последнюю пару часов изменилась только я.
Когда она снова спустилась вниз, я заглянула в Интернет. Я нашла сайт Бюро розыска пропавших детей и открыла страничку об Анне Найтли. Дыхание у меня замерло. Фотография! О боже, она выглядела удивительно. Открытое, прекрасное лицо. Это можно было увидеть даже на фотографии. Она выглядела нежной и полной любви. Глаза у нее были зеленые. Вот откуда эти проблески в моих глазах. Хотя она не была похожа на меня. Моя мать – во всяком случае, та, которая меня вырастила – была больше похожа на меня, чем Анна Найтли. Я старалась увидеть себя в ее лице, держа перед собой зеркало, чтобы переводить взгляд с собственного отражения на фотографию. Мой настоящий отец, думала. Должно быть, я больше похожа на него. Я содрогнулась при мысли о другом отце, а не о том, с которым я выросла. О том, которого я буду любить вечно, несмотря ни на что.
Я снова и снова читала одну фразу. «Ее новорожденная дочь Лили исчезла». Как ей сказали, что ее ребенок исчез? Я представила себе эту красивую, ласковую женщину входящей в детское отделение, чтобы забрать свою дочь домой, представила, как все сестры ищут ребенка и впадают в панику, видя, что ее нет. Меня нет. Я все еще никак не могла освоиться с мыслью, что Лили – это я. Я могла себе представить, что почувствовала Анна Найтли, когда ей сказали. Как она горевала о своей дочери. Обо мне. У меня могла бы быть совсем другая жизнь.
Я снова и снова читала одну фразу. «Ее новорожденная дочь Лили исчезла». Как ей сказали, что ее ребенок исчез? Я представила себе эту красивую, ласковую женщину входящей в детское отделение, чтобы забрать свою дочь домой, представила, как все сестры ищут ребенка и впадают в панику, видя, что ее нет. Меня нет. Я все еще никак не могла освоиться с мыслью, что Лили – это я. Я могла себе представить, что почувствовала Анна Найтли, когда ей сказали. Как она горевала о своей дочери. Обо мне. У меня могла бы быть совсем другая жизнь.
Пропавших детей всегда находили мертвыми. Так сообщалось об этом в известиях, и Анна Найтли понимала это. Она знала только, что я исчезла. Моя дальнейшая история была ей неизвестна.
– Я жива, – сказала я фотографии на экране. – Я здесь.
Где она живет? Могу ли я найти ее номер телефона? Могу ли я ей позвонить прямо сейчас? Я хотела сказать ей, что я жива. Она может завтра умереть, и мы никогда не узнаем друг друга.
На сайте был телефон Бюро розыска пропавших детей, и я его записала. Там был и адрес – в Александрии, в Виргинии, на расстоянии всего одного штата. Моя мать – моя биологическая мать – была на расстоянии всего одного штата от меня.Я не могла уснуть. Я рисовала карту. Александрия в северной части Виргинии? Возле Вашингтона? Вашингтон был лишь в пяти часах езды отсюда. Мне нужно увидеть Анну. Я должна узнать, кто я такая на самом деле. Я могла рано утром позвонить ей в Бюро, но было бы лучше увидеться с ней лицом к лицу. Мне необходимо встретиться с ней сейчас, как можно скорее. Жизнь так коротка. Завтра Анна может попасть в аварию по дороге на работу. Такое случалось.
Я схватила телефон и поспешно набрала номер Клива. Когда он взял трубку – он взял трубку! – я разрыдалась.
– Не отключайся! – попросила я. – Мне нужно с тобой поговорить. Это не о нас. Не беспокойся. Я должна поговорить с тобой, или я сойду с ума.
– Грейс, сейчас почти полночь. – Он явно бодрствовал, и вокруг раздавались другие голоса. Смеялась какая-то девушка. – А завтра нельзя поговорить? – спросил он.
– Я только что узнала, что меня украли у другой женщины, когда я была маленькая.
Он помолчал.
– Что ты несешь?
Я все объяснила. Как Дженни подслушала разговор своей матери с Йеном. Про письмо Ноэль Анне Найтли. Про украденного ребенка. Про Бюро розыска пропавших детей.
– Я не верю, – сказал он. – Не сочинила ли ты все это?
– Нет, – ответила я. – Поговори завтра с Дженни, если мне не веришь. Они собираются рассказать моей матери во вторник. Она и так думает, что я… – Голос у меня оборвался. – На самом деле я никогда не была такой дочерью, какую она хотела. Другой ребенок, который умер, наверно, был бы больше похож на нее.
– Подожди секунду, – сказал Клив. Я услышала, как он задвигался, открылась дверь. – Мне пришлось выйти в холл, – сказал он. – У моего соседа тут гости. Послушай, я не знаю, что происходит, но твоя мама тебя любит. У всех бывают стычки с матерями, Грейс. Я сам временами готов отречься от своей. Но она – моя мать, и она любит меня, и твоя тебя тоже любит.– Здесь есть разница. Сюзанна на самом деле твоя мать. А моя – нет. Я хочу увидеться со своей настоящей матерью и все ей рассказать. Я поеду туда.
– Куда?
– В Виргинию. Я хочу с ней увидеться.
– Когда? И как ты хочешь туда добраться?
– Поеду на машине. Завтра.
– Не будь таким ребенком, Грейс, – засмеялся он.
Его слова укололи меня.
– Ты не знаешь, что это за чувство, – сказала я.
– Послушай, завтра ты расскажешь матери то, что тебе рассказала Дженни, и…
– Я навлеку на Дженни неприятности. Никто не подозревает, что ей что-либо известно.
– Дженни это переживет. Ты расскажешь своей матери. Если то, что ты говоришь, правда – а я в этом сомневаюсь, – тебе и твоей маме нужен юрист. Йен – юрист, ведь так? Есть целый ряд юридических фактов, которые необходимо прояснить.
– Юристы только все затягивают, – сказала я. Мой отец был выдающийся юрист, но он всегда медлил, когда речь шла о его клиентах. И Йен такой же, я уверена. Папа хотел, чтобы люди не торопились. Будь он жив, не знаю, что бы он сделал в этой ситуации. – О Клив, – выдохнула я. – Мой отец на самом деле мне не отец.
42
Анна
Вашингтон, округ Колумбия
– Ну как тебе мой вид, папа? – спросила Хейли Брайана, когда он открыл занавески вокруг ее больничной кровати. Мы устроили ее в палате всего несколько часов назад, и было уже поздно, но она еще только начинала успокаиваться после вызванного стероидами возбуждения. Она взглянула на свое отражение в зеркале и провела рукой по темной щетине у себя на голове, появившейся на последней неделе.
– Круто. – Брайан стоял у ее кровати, поглаживая короткие мягкие волоски. Я знала, какое чувство это вызвало у него. Щекотное ощущение под моей собственной рукой создавало ложное впечатление безопасности. Мне приходилось напоминать себе, что эта поросль была всего лишь затишьем перед бурей.
Завтра она получит очередную дозу поддерживающей химиотерапии, и этот режим будет продолжаться, пока не найдут донора. Как только донор будет найден, химиотерапия и облучение разрушат не только ее волосы, готовя тело к трансплантации. Я отказывалась от мысли о том, что болезнь погубит ее до того, как найдется донор. Сегодня я просто хотела, чтобы она порадовалась своему отражению и получила удовольствие от последних нескольких часов с Брайаном. Завтра он улетал в Сан-Франциско на собеседование насчет работы. Я жалела о том, что он уезжает. Большую часть жизни я заботилась о Хейли одна и не нуждалась в его помощи, хотя сейчас эта помощь была замечательной. Просто я привыкла к нему, и Хейли тоже. Нам хотелось, чтобы он был рядом.
– А вот и наша девочка! – Том, любимый медбрат Хейли, вошел в палату. – Я принес твою ночную таблетку.
Хейли взяла у него из рук бумажный стаканчик.
– Я знал, что ты приедешь сегодня, – сказал Том, – поэтому приготовил тебе вот это. – Он протянул Хейли вырезку из статьи о поисках донора, появившейся в «Вашингтон пост» в пятницу. Хейли великолепно повела себя с корреспондентом. Она рассказала все, что запомнила о своей первой вспышке лейкоза. «Я думала тогда, что всем малышам всегда дают лекарства, – сказала она. – Я не знала, что бывает по-другому». Она говорила о Лили так, как я сама никогда бы не смогла. «Моя мама потеряла мою сестру, – сказала она. – Я не хочу, чтобы она и меня потеряла». Я внутренне съежилась, когда она это сказала, в надежде, что никто не подумает, будто ее этому научили. Я знала, что она говорит совершенно искренне, и была тронута. Как, очевидно, и многие другие. Помещение автомобильного салона заполнилось на следующий день людьми, желающими сдать анализ.
Как только Том вышел, Хейли опустила подголовник кровати, так что теперь она лежала почти горизонтально.
– Хорошо, – сказала она Брайану. – Ты возвращаешься в среду?
– В среду, в четыре часа. – Он потушил свет на ее ночном столике. Я стояла в ногах кровати и видела, как движутся под тенниской его мускулы. На этой неделе я обнаружила, что не только знаменитости вызывают у меня дрожь в коленях. Если бы кто-нибудь сказал мне, что человек, которого я много лет презирала, будет вызывать у меня такое же ощущение, я бы сочла их сумасшедшими.
– Что привезти тебе из Сан-Франциско? – спросил он Хейли.
– Себя, – сказала она, и я увидела растерянность, волной пробежавшую по его чертам. Хейли последнее время очень открыто выражала свои чувства. Она не пряталась под маской, как большинство из нас. Она чувствовала себя уязвимой, как будто понимала, что нельзя тратить время на притворство. Не нужно ждать того, что обещает нам завтра. Я научилась этому от моей дочери.
– Милая девочка, – сказал Брайан. – Я серьезно. Как насчет шоколадки от Чирарделли?
Она состроила гримасу.
– Сейчас это звучит заманчиво, но, возможно, к среде мне не захочется.
– Тогда мы оставим ее, пока тебе захочется. – Он взглянул на часы. – Мне пора.
– Я провожу тебя вниз, – сказала я и повернулась к Хейли: – Ты побудешь немного одна?
Она кивнула, зевая. Брайан нагнулся и поцеловал ее в щеку, а она одной рукой обхватила его за шею.
– Не забывай о нас, – тихо попросила она.
Он выпрямился, держа обеими руками ее руку.
– Не забуду, – сказал он. – Никогда.
Мы прошли к лифту и спустились в гараж, который в это позднее время был пуст. Я подошла с Брайаном к его машине. Возможно, я в какой-то мере разделяла волнение Хейли. «Не забывай о нас». Но я думаю, дело было не в этом. Я хотела быть с ним каждую минуту, какую только можно. Я намеревалась снять свою маску.
Он открыл дверцу и повернулся ко мне.
– Возвращайся скорее, – сказала я.
Он улыбнулся, обнял меня и долго не отпускал. На меня нахлынули воспоминания. Это были хорошие воспоминания о том времени, когда мы были молоды и будущее было полно надежд.