Я могла представить себе разговор между Тарой и Анной Найтли. Двух матерей, борющихся за свою дочь. Конечно, Грейс навсегда останется дочерью Тары. Иначе просто не могло быть. И все-таки ребенка Анны украли. Разве не имела она права требовать вернуть ей хотя бы часть жизни этого ребенка?
Дженни оттолкнула креманку с растаявшим мороженым.
– Прости, мама, – снова повторила она. Я потеряла счет ее извинениям.
– Послушай, – сказала я, отодвигая тарелку с салатом, – ты виновата в том, что не сказала мне, что ты подслушивала. Я виновата в том, что не рассказала Таре все сразу. Но наша вина не отменяет того факта, что Ноэль сделала то, что она сделала. И теперь нам всем приходится считаться с последствиями. Сейчас мы с тобой должны сосредоточиться на этом. Помочь Таре и Грейс в том, что им теперь предстоит.
– Я не хочу, чтобы Грейс уехала, и вошла в чужую семью, и жила здесь…
– Сомневаюсь, что так случится. Грейс шестнадцать лет, и она имеет право участвовать в решении этого вопроса. И ты же не думаешь, что Тара скажет: «Берите ее, она ваша»?
– А что бы ты сделала, будь ты сейчас на месте Тары? – спросила Дженни.
Я вздохнула и посмотрела на потолок.
– Я бы выразила этой другой женщине – Анне Найтли – свое глубокое сочувствие, но я бы сделала то, что сейчас, я надеюсь, сделает Тара. Увезла бы отсюда Грейс и предоставила бы во всем разобраться юристам.
Меня беспокоило, однако, ее долгое отсутствие, мы рассчитывали, что Тара присоединится к нам через несколько минут. Прошло уже больше получаса. Чем они заняты так долго?
– А как бы ты чувствовала себя сейчас на месте Грейс? – спросила я.
На мгновение Дженни закусила губу.
– Я бы хотела познакомиться с этими людьми, – сказала она. – С другой моей семьей. Но я бы не хотела, чтобы они попытались забрать меня от тебя и папы. Мне было бы грустно, что твой ребенок умер. Это так ужасно. Бедная Тара.
– Да, – согласилась я. – Об этом просто невозможно думать.
– Я даже не могу представить, как чувствует себя Грейс.
– Я понимаю, что ты хочешь сказать. – Я посмотрела ей в глаза. – Им действительно понадобится наша поддержка, Джен.
– Я думаю, мы должны были пойти с Тарой в палату, – сказала она.
Моя дочь оказалась храбрее меня.
– Ты хочешь быть с Грейс? – спросила я.
Дженни кивнула.
– Хорошо. – Я встала. – Пойдем, поищем их.
58
Грейс
Мама вела себя как обычно, беседуя с Хейли и Анной, пока мы ждали в палате медсестру, которая должна была взять соскоб у меня со щеки. Кто-то принес еще один стул, чтобы мы все могли сесть. Мне было по-прежнему холодно, хотя температура в палате была нормальная. Я снова завернулась в голубое одеяло, и оно закрыло меня, как броня. Я не знала, на что мне надеяться. Если бы я оказалась подходящим донором, я не представляла, что произойдет со мной дальше. Если я не подойду, Хейли может умереть. Когда я об этом думала, то понимала, что у меня не было выбора.
Моя мать нервничала, как и я. Она говорила без умолку, что само по себе не было необычно. Через десять минут она уже знала все, что можно было узнать: где Хейли и Анна жили в Виргинии и какие у Хейли любимые предметы в школе. Это было типичное поведение Тары Винсент, но глаза ее бегали между Хейли, Анной и открытой дверью, и она подвинула свой стул ближе ко мне и то и дело прикасалась к моей руке, как делала это с момента своего появления в больнице. Меня это радовало. «Я принадлежу ей, – хотела я сказать Анне. – Я знаю, я – твой ребенок, и это несправедливо, что кто-то отнял меня у тебя. Но меня вырастила моя мама, и я принадлежу ей».
Все время, пока мама говорила, Анна и Хейли смотрели на меня, как будто пытаясь решить, брать меня к себе или нет. Наконец, я не выдержала.
– Прекратите, пожалуйста, пялиться на меня, – сказала я.
Мама подвинулась еще ближе ко мне. Анна и Хейли только засмеялись.
– Мы не можем удержаться, – ответила Анна.
– Хотела бы я иметь такие волосы, – поддержала Хейли.
Я подумала, могу ли я ей в этом помочь. Может быть, отрезать волосы и заказать из них парик для нее?
Пока я размышляла об этом, в дверях неожиданно показались Эмерсон и Дженни.
– Тук-тук, – сказала Эмерсон. – Мы хотели узнать, как идут дела у Тары и Грейс.
Анна поднялась со стула, словно кто-то толкнул ее палкой. Хейли села в постели и выпрямилась.
– О, господи, – выдохнула она.
И все перевернулось с ног на голову.
59
Ноэль
Уилмингтон, Северная Каролина 1994
Ей приходилось принимать трудные роды. А иногда, когда она ожидала, что все должно пройти без осложнений, ей приходилось так тяжело, что она опасалась за исход. Но рождение Грейс осталось у нее в памяти как самое устрашающее событие в ее профессиональной деятельности.
В тот день Тара позвонила ей рано утром и сказала, что у нее начались схватки. Поэтому Ноэль не выпила свой обычный коктейль из обезболивающих средств. Вместо этого она положила щепотку куркумы между щекой и десной и заварила в термосе клеверный чай, не надеясь, что эти средства принесут ей облегчение. Травы помогали при родах, но они не оказывали никакого действия на ее боль в спине. Эта боль была теперь хуже, чем когда-либо. Единственное, что ей помогало, это обезболивающие лекарства, и она благословляла создателей перкосета и валиума.
С каждым часом родовых мук Тары боль у Ноэль усиливалась, так что ей приходилось скрывать слезы, чтобы Тара и Сэм не беспокоились о ней, когда им было необходимо сосредоточиться на себе. Ее сознание металось между исполнением обязанностей и таблетками в сумке. Только одну таблетку перкосета, думала она снова и снова. Только чтобы чуть-чуть облегчить боль. Но она переборола это искушение и продолжала трудиться.
Около четырех позвонила Эмерсон и сказала, что у нее отошли воды и соседка везет ее в роддом. Тед был в Калифорнии на съезде риелторов, и она осталась одна. Она плакала в телефон, и Ноэль разрывалась надвое.
– Тед едет в аэропорт, – сказала Эмерсон. – Он вылетит первым же рейсом, но у него пересадка в Чикаго. Он еще не скоро сюда доберется.
– Ты в прекрасных руках, милочка, – заверила ее Ноэль. Без Теда и двух своих подруг рядом Эмерсон будет тяжело эмоционально, но в медицинском отношении о ней хорошо позаботятся, а только это и имело сейчас значение. Все у нее должно было пройти отлично. После двух выкидышей у Эмерсон обязательно должна родиться здоровая девочка.
Ноэль поддерживала с Эмерсон связь по телефону и подбадривала ее. Как только Тара родит и она убедится, что мать и ребенок в порядке, она поговорит с Тарой и Сэмом о том, чтобы пригласить опытную сиделку, с которой она работала последние пару лет. Тара знала Клер Бригс, и ей будет с ней спокойно. Тогда, если Эмерсон на тот момент еще не родит, Ноэль поедет в роддом, чтобы побыть с ней.
Позже в тот вечер, когда Тед застрял в Чикаго, а Тара боролась со страхом и болью, Ноэль позвонила в роддом и узнала, что Эмерсон по жизненным показателям делают кесарево сечение. Ноэль так хотелось быть там и держать сестру за руку! Она оставалась на связи с персоналом – она знала там всех – и с облегчением вздохнула, когда родилась Дженни, состояние матери и ребенка было стабильным.
Она налила яблочного сока Таре, Сэму и себе, и они выпили за здоровье Дженни Макгэррити Стайлз. Одному только Сэму было известно о родстве Ноэль с этим ребенком. Он сжал ее руку, когда она сидела на краю их постели. Ноэль не могла дождаться, когда она увидит свою племянницу, но сначала ей нужно было принять ребенка Тары.
Акушерство всегда было тяжелым физическим трудом. Приходилось наклоняться, изгибаться, поддерживать роженицу, и впервые Ноэль не была уверена, сможет ли она довести дело до конца. Испытывая пытку огнем в нижней части спины, она снова подумала, не принять ли ей одну из своих таблеток. Только одну. Они словно манили ее к себе из оставленной в кухне сумки. Если боль уменьшится, она сможет работать эффективнее, говорила она себе. Но она знала, как это может быть опасно. Роды были тяжелыми. Ребенок шел неправильно, и единственный выход был доставить Тару в роддом, где бы ей усилили схватки. Тара плакала при одной мысли об этом. «Не важно, где родить, лишь бы ребенок родился здоровым», – говорила ей Ноэль. Но она заверила ее, что сначала сама постарается сделать все возможное. Она хотела отделить реальную необходимость переезда Тары в роддом от собственной потребности быть там при Эмерсон и ее ребенке и желания, чтобы все это поскорее кончилось, и она смогла бы сделать что-то со своей спиной. Они с Сэмом трудились вместе, физически поддерживая Тару, изменяя ее положение в постели, водя ее по комнате, давая ей травяные настои – короче, делая все, что Ноэль могла придумать, чтобы помочь малышке родиться.
Единственное, что Ноэль могла сделать, это повернуть ребенка. Осторожная процедура длилась бесконечно, хотя Таре она, наверно, показалась вообще вечностью. Ноэль жалела, что у нее не было помощницы – ей были нужны четыре руки. Может быть, пять. Она испустила вздох облегчения, когда ребенок занял нужное положение, и тоны его сердца стали успокаивающе сильными. Прошло еще немного времени, и младенец появился на свет. Ноэль не знала, кто из них четверых в душной темной комнате испытывал большее утомление или большее облегчение.
Она купала младенца в кухне, когда туда зашел Сэм, чтобы посмотреть.
– Как она? Лучше? – спросил он. – Тара?
– С ней все будет хорошо, – ответила Ноэль. Она знала, что, когда Тара сразу после родов на какое-то краткое время потеряла сознание, он испугался. Она знала, как он любит Тару. Она видела это каждый раз, когда находилась с ними в комнате и чувствовала себя счастливой за них – людей, которых она любила, – и в то же время постоянную и неизменную жгучую зависть. Теперь у них есть ребенок, который еще теснее свяжет их друг с другом. Она радовалась, что через два месяца выйдет замуж за Йена. Впервые в жизни у нее будет кто-то, с кем она сможет строить планы на будущее. Ее страстное желание иметь детей, семью, наконец, осуществится.
Она отослала Сэма в спальню к Таре, а сама закончила купание и вызвала по телефону Клер Бригс. Потом завернула ребенка в теплое одеяльце и, положив его на махровую простыню, начала рыться в сумке, отыскивая лекарства. Наконец-то! Роды завершились благополучно, Клер будет здесь через несколько минут. Она могла позволить себе расслабиться.
Она отнесла ребенка в спальню, где сидели на кровати Тара и Сэм. Тара устало улыбнулась и потянулась к ребенку.
– Мы назовем ее Ноэль, – сказал Сэм. Ноэль знала, что в эту минуту он простил ей ночь на пляже, и, хотя этот жест ее тронул, она не могла этого допустить. Это было бы неправильно. Были моменты, когда она особенно остро чувствовала свою вину, и сейчас наступил один из них.
– Нет-нет, – сказала она, – обещайте мне, что вы не навяжете этой девочке мое имя.
Должно быть, это прозвучало у нее слишком пылко, потому что они сразу же отказались от своего намерения, и она испытала облегчение. Она не могла позволить пребывающей в неведении Таре назвать ребенка в свою честь.
В доме появилась суетливая Клер, всегда внушавшая родителям доверие и спокойствие своей самоуверенностью. Убедившись, что им всем хорошо, Ноэль поехала в роддом. Она была беспредельно утомлена, но спешила увидеть Эмерсон и свою племянницу. Ребенок мог оказаться похожим на нее. Это было бы чудесно. Она только надеялась, что сходство не будет слишком заметным, чтобы не привлекать внимание.
Перед тем как уехать от Сэма и Тары, она приняла еще одну таблетку перкосета. Последние сутки оказали просто ужасное воздействие на ее спину. Подъезжая к роддому, она чувствовала, что боль притупилась. Напряжение мускулов спины чуть-чуть ослабло, стиснутая челюсть разжалась. По дороге ко входу в отделение для матерей с новорожденными детьми она чувствовала, будто летит по воздуху. Сочетание усталости с облегчением от боли и возбуждением от мысли, что через несколько минут она увидит Эмерсон, вызывало у нее головокружение.
Ноэль любила дежурить в отделении по ночам, когда там было темно и тихо. Отделение состояло из отдельных помещений, по четыре комнаты в каждом. В центре каждого помещения было маленькое местечко для сестры.
Ноэль нашла Эмерсон. Джилл Кенни, сестра, которую Ноэль знала давно, наклонилась над одной из кроваток, меняя подгузник у младенца с карамельного цвета кожей. Она выглядела так, словно провела такую же тяжелую ночь, как и Ноэль, и устало ей улыбнулась.
– Привет, Ноэль, – тихо сказала она. – Держу пари, ты здесь, чтобы увидеть малышку Стайлз. Я думала, ты будешь принимать ее. Ведь ее мать – твоя лучшая подруга?
– Моя другая подруга рожала дома. – Ноэль улыбнулась ей в ответ. – Я попрошу их в другой раз получше распределиться со сроками. – Стоя в дверях, Ноэль чувствовала себя как во сне. Это было приятное, долгожданное ощущение. Спина стала ватная, мягкая, гибкая – и, наконец, никакой боли.
– Она назвала ее Дженни. – Джилл выпрямилась и подошла к раковине вымыть руки. – Не Дженнифер, а Дженни. Мне кажется, это здорово.
Ноэль нагнулась над двумя пластиковыми кроватками.
Джилл села за столик. Она потерла пальцами висок. На фоне коротких темных волос ее лицо казалось особенно бледным.
– Мамочке этого нужно отдохнуть, – указала она на темнокожего ребенка.
– Ты себя нормально чувствуешь?
– На самом деле неважно. Мигрень. Скоро Тереза меня сменит, и я поеду домой. Ну и ночка была! – Она взглянула на монитор и нажала пару кнопок у себя на клавиатуре. – Как раз когда тебе не по себе, тут-то и начинается.
– Так обычно и бывает. – Ноэль взглянула на другую кроватку. – А здесь кто? – спросила она.
– О, здесь трагедия, – сказала Джилл. – У матери инсульт, и она в коме.
– Вот черт! – Ноэль заглянула в кроватку. Темные тонкие волосики ребенка выбивались из-под розовой вязаной шапочки. Вес – шесть с половиной фунтов. Ноэль всегда умела определить вес по виду ребенка. Цвет кожи чудесный. Что бы ни случилось с матерью, на ребенке это не отразилось.
– Ее мать перевозят в Дьюк. – Джилл нажала еще несколько клавиш. – Не знаю, решили они перевезти ее вместе с матерью или оставить в детском отделении.
– А какой прогноз у матери? – Ноэль облокотилась о стол. Она нетвердо держалась на ногах и мечтала, как посидит у Эмерсон.
Джилл покачала головой, а потом сморщилась, как будто ее мигрень усилилась от этого движения.
– В настоящий момент неблагоприятный, – сказала она, – а отец служит за границей, представляешь себе? У мамочки преждевременные роды, на месяц раньше срока, и она здесь в командировке, так что семьи нет. Утром мы вызовем Эллен, если только ребенка не отправят с матерью.
– Хорошо, – кивнула Ноэль. Эллен была социальным работником, прикрепленным к роддому. – А в какой палате Эмерсон?
Джилл указала на дверь у себя за спиной.
– Она спит, а я собиралась перепеленать ребенка и дать ей бутылочку. Хочешь сделать это сама? – Джилл взглянула на нее с такой надеждой, что Ноэль рассмеялась.
– Тебе и правда надо домой, в темную комнату. – Ноэль сочувственно улыбнулась. Боль была знакомым ощущением. Ее боль совсем прошла. Ей нравилась легкость у нее в голове.
Джилл взглянула на часы.
– Не могу больше. Тереза будет здесь с минуты на минуту.
– Я позабочусь о малышке Стайлз, – сказала Ноэль. Она положила руку на плечо Джилл. – Надеюсь, ты скоро сможешь отсюда выбраться.
Эмерсон спала глубоким сном в слабоосвещенной комнате. Она выглядела такой красивой. Ноэль наклонилась и нежно поцеловала ее в лоб.
– Наконец, ты получила своего ребенка, Эм, – прошептала она. – Свою маленькую девочку. – Ноэль жалела, что не была с ней в такое трудное время.
Она поставила бутылочку на маленький столик возле кресла с откидной спинкой. Потом вымыла руки и подошла к кроватке.
В какой-то момент ей показалось, что она уже видела этого ребенка. Розовая шапочка, из-под которой выбивались темно-каштановые волосики. Тонкие черты. Шесть с половиной фунтов. У нее заняло долю секунды понять, что она видела не этого ребенка, а другого в комнатке Джилл. Всего лишь долю секунды, но этого было достаточно, чтобы она поняла, что сознание у нее нарушено сильнее, чем обычно.
– Привет, крошка, – прошептала она, начиная менять подгузник. Ребенок – Дженни – зашевелилась, личико у нее нахмурилось, и из горла вырвался писк. Глаза Ноэль наполнились слезами, и она прикусила задрожавшую губу.
Перепеленав Дженни, Ноэль взяла ее на руки и села в кресло. Глазки Дженни открылись, замигали, морщинки углубились, а крошечные губки раскрылись, что предшествовало, как знала Ноэль, голодному воплю. Она подразнила раскрытые губки соской и почувствовала прилив гордости, когда Дженни начала сосать. Ручка ребенка касалась ее руки, каждый пальчик – совершенство. Ноэль наклонилась и поцеловала ее в лобик. За свою жизнь она перевидала сотни младенцев, но впервые сказала одному из них «я тебя люблю».60
Анна
Вашингтон, округ Колумбия 2010
Когда в дверях показалась девушка, я бросила на нее только один взгляд, и мое сердце рванулось к ней. Сама же я окаменела от потрясения. Я стояла у кровати Хейли, опираясь одной рукой на спинку, а другую прижимая к груди. Тара направилась к девушке и ее матери. Она что-то говорила, но слова ее звучали словно на иностранном языке. Хейли схватила меня за руку, лежавшую на столе, сжав кисть кончиками пальцев. Я понимала, что она, как и я, не видела ни Грейс, ни Тару. Не видела она и другую женщину. Обе мы смотрели только на девушку.
Внезапно Тара замолчала и пристально посмотрела на нас.
– Мама, – сказала Хейли, – скажи что-нибудь.
– Что происходит? – спросила Тара.
Если бы мы с Хейли увидели эту девушку на улице в один из наших приездов в Уилмингтон, мы бы гнались за ней квартал за кварталом, миля за милей. Мы так долго ее искали. Мы бы поняли, что мы ее нашли, как мы понимали это сейчас.
– Эта акушерка… – Мне пришлось откашляться. – Эта Ноэль принимала и тебя? – спросила я девушку, хотя уже знала ответ. Женщина в дверях обняла девушку, прижимая ее к себе.
– Нет, – сказала она. – Дженни родилась в роддоме, ее принимал акушер.