Анжелика вздрогнула.
Король смотрел на нее.
Но тут же решила, что, должно быть, она ошибается. Анжелика поняла, что Людовику свойственна эта манера глядеть на всех и видеть каждого в отдельности. А может, и вовсе он созерцает толпу придворных, думая при этом о чем-то своем?
Впрочем, весь этот обмен ничего не значащими словами, взглядами, ощущениями, впечатлениями занял не больше минуты, едва ли не несколько секунд. Она слышала ответ Жоффрея, его красивый, звучный и любезный голос, любезный настолько, чтобы лишь выразить свое почтение, и не более того. Сейчас ему недоставало привычного покоряющего обаяния.
— Я всегда к услугам Вашего Величества и вашего высокопреосвященства.
* * *Аудиенция завершилась.
Анжелика с мужем подошли поприветствовать монсеньора де Фонтенака, которого заметили в свите кардинала. Затем они обошли всех высокопоставленных лиц и всех знакомых. У Анжелики от реверансов заболела спина, но она пребывала в таком возбуждении, что не чувствовала усталости. Наконец-то настал этот день! Она увидела короля и королевскую семью.
Судя по комплиментам в ее адрес, она неплохо справлялась со своей ролью, что добавило чести провинции Лангедок. Несомненно, их пара привлекла всеобщее внимание. Кажется, никто, кроме нее, не заметил, что во время представления их монарху произошло кое-что необычное, и Анжелика спрашивала себя — быть может, только она одна пережила этот миг непонятной тревоги, безусловно связанный с естественными переживаниями, вызванными длительной церемонией, на которой все подчинено единственному мгновению встречи с королевскими особами?
Пока ее муж беседовал с маршалом де Грамоном, перед ней склонился молодой человек приятной наружности.
— Узнаете ли вы меня, о богиня, на миг спустившаяся с небес в солнечной колеснице?
— Конечно же! — воскликнула она, очарованная. — Вы — Пегилен!
И тут же извинилась:
— Простите мне мою фамильярность, мессир де Лозен, но что поделать, если повсюду все только и говорят о Пегилене. Пегилен здесь, Пегилен там! Вас все так любят, что, даже не успев снова увидеться с вами, я уже разделяю всеобщее восхищение.
— Вы очаровательны и наполняете радостью не только мои глаза, но и мое сердце. Знаете ли вы о том, что являетесь самой обворожительной женщиной на этом приеме? Многие дамы уже ломают веера и рвут в клочья носовые платки, изнывая от зависти, которую пробудил в них ваш наряд. Чего же ожидать от вас в день свадьбы, если таково начало?
— О, в тот день я померкну в сравнении с блеском свадебного шествия. Но сегодня меня представили королю… Я все еще ужасно волнуюсь.
— Он вам понравился?
— Разве король может не понравиться? — рассмеялась Анжелика.
— Вижу, вы уже прекрасно осведомлены, что можно и чего не следует говорить при дворе. А я вот не знаю, каким чудом все еще здесь. Скажу больше, меня даже назначили капитаном тех, кого прозвали «дворяне с вороньими клювами».
— Я в восторге от вашего мундира.
— По-моему, я выгляжу в нем довольно неплохо… Да-да, король — очаровательный друг, но будьте осторожны! Не вздумайте, играя с ним, царапать слишком сильно.
Он склонился к ее уху:
— А вы знаете, что я едва сумел избежать Бастилии?
— Что же вы натворили?
— Уже и не вспомню. Кажется, слишком крепко обнял малышку Марию Манчини, в которую он был безумно влюблен. Приказ о моем заключении без суда и следствия был уже готов, но меня вовремя предупредили. Я бросился в ноги королю и со слезами молил о помиловании. И вот что — он простил меня и вместо того, чтобы бросить в темницу, назначил капитаном. Видите, он очаровательный друг… Если, конечно, он не враг.
— Зачем вы рассказываете мне все это? — неожиданно спросила Анжелика.
Пегилен де Лозен широко раскрыл светлые глаза, с помощью которых умело кокетничал.
— Просто так, моя дорогая.
Он по-дружески взял ее за руку и увлек за собой.
— Пойдемте, нужно представить вас моим друзьям, которые жаждут с вами познакомиться.
Друзьями оказались молодые дворяне из королевской свиты. Анжелика была в восторге оттого, что оказалась среди самых привилегированных придворных. Сен-Тьерри, Бриенн[56], Кавуа[57], маркиз д'Юмьер, которого Лозен представил как своего вечного врага, Лувиньи[58], второй сын герцога де Грамона, — все они яркой, пышно разодетой вереницей проходили перед ней, веселые и любезные. Она заметила и де Гиша, к которому по-прежнему прижимался брат короля. Принц посмотрел на Анжелику странным взглядом, словно не узнавая. И повернулся к ней спиной.
— Не обижайтесь, моя дорогая, — прошептал ей на ухо Пегилен, — для Маленького Месье все женщины — соперницы, а де Гиш имел глупость приветливо посмотреть на вас.
— Знаете ли вы, что он не желает больше, чтобы его называли Маленьким Месье? — предупредил маркиз д'Юмьер. — После смерти своего дяди, Гастона Орлеанского, титул которого он унаследовал, следует говорить просто Месье.
Толпа придворных всколыхнулась, началась толкотня, и несколько услужливых рук потянулось к Анжелике, чтобы поддержать ее.
— Мессиры, берегитесь! — воскликнул Лозен, с видом наставника поднимая вверх указательный палец. — Не забывайте о знаменитой шпаге Лангедока!
Но на нее так наседали, что смеющаяся и немного смущенная Анжелика неизбежно оказалась зажатой между роскошными камзолами, благоухающими ирисовой пудрой и амброй.
Офицеры королевского рта[59] требовали освободить проход веренице лакеев с подносами и серебряными котелками. По залу пронесся слух, что Их Величества и кардинал ненадолго удалились, чтобы перекусить и немного отдохнуть от этого нескончаемого приема.
Лозен с друзьями откланялись, их призывала служба.
Анжелика поискала глазами тулузских знакомых.
Она страшилась встретиться лицом к лицу с неистовой Карменситой, но тут выяснилось, что незадачливый мессир де Мерекур, испив до дна чашу терпения, во внезапном припадке гордости решил отправить жену в монастырь. За этот опрометчивый поступок он впал в немилость, поскольку присутствие его жены при дворе было желанным.
Анжелика начала пробираться сквозь толпу придворных.
От запаха жареного мяса, смешанного с сильным ароматом духов, у нее разболелась голова. Было жарко и душно.
Анжелика никогда не жаловалась на отсутствие аппетита. Она подумала, что уже, наверно, почти полдень и если она прямо сейчас не отыщет мужа, то вернется в отель одна и перекусит ветчиной и вином. Должно быть, ее земляки собрались где-то, чтобы вместе пообедать. Вокруг она не видела ни одного знакомого лица. Голоса придворных, лишенные южного акцента, звучали для нее немного необычно. Быть может, за годы, проведенные в Лангедоке, и она переняла манеру говорить быстро и нараспев?
Так и не найдя мужа, она наконец очутилась в каком-то закоулке под лестницей и присела на банкетку, чтобы передохнуть и отдышаться. Да уж, решительно из этих домов, построенных на испанский манер с их потайными коридорами, не так-то просто выбраться! И точно, в нескольких шагах от нее в занавешенной гобеленами стене появилась щель, которая постепенно становилась все шире, так как сквозь нее протискивалась из соседней комнаты собака с украденной со стола куриной костью в зубах. Анжелика заглянула туда и увидела все королевское семейство, сидящее за столом вместе с кардиналом, архиепископами Байоннским и Тулузским, маршалом де Грамоном и мессиром де Лионном[60]. Прислуживавшие им офицеры королевского рта сновали туда-сюда, пользуясь другими потайными дверями. Король то и дело откидывал назад волосы и обмахивался салфеткой.
— Местная жара способна испортить самый лучший праздник.
— На Фазаньем острове погода гораздо лучше. Там дует ветер с моря, — произнес мессир де Лионн.
— Мне от этого мало пользы, поскольку, согласно испанскому этикету, я не увижу невесту до свадьбы.
— Но ведь вы поедете на Фазаний остров, чтобы встретиться там со своим дядей, испанским королем и вашим будущим тестем, — заметила королева, — именно тогда мирный договор и будет подписан.
Она повернулась к фрейлине, мадам де Моттвиль[61]:
— Я так волнуюсь! Я очень любила брата, и мы часто переписывались! Только подумайте, мне было пятнадцать лет, а ему десять, когда я покинула Испанию на этом самом берегу, и с тех пор я его ни разу не видела.
Отовсюду послышались возгласы умиления. Кажется, никто и не вспомнил о том, что этот самый брат, Филипп IV, был заклятым врагом Франции и что из-за его переписки с Анной Австрийской кардинал Ришельё подозревал королеву в измене и участии в заговоре. Теперь все эти события остались далеко в прошлом. На новый союз двух государств возлагали те же надежды, что и почти полвека назад, когда на этом самом берегу реки Бидассоа две страны обменялись принцессами, такими юными, с круглыми щечками и неловкими в своих платьях с пышными гофрированными воротничками: Анну Австрийскую выдали замуж за Людовика XIII, а Елизавету Французскую[62] за будущего Филиппа IV, которому предстояло в шестнадцать лет сменить на троне отца. Мария-Терезия, чей приезд ожидали сегодня, была дочерью той самой Елизаветы.
Отовсюду послышались возгласы умиления. Кажется, никто и не вспомнил о том, что этот самый брат, Филипп IV, был заклятым врагом Франции и что из-за его переписки с Анной Австрийской кардинал Ришельё подозревал королеву в измене и участии в заговоре. Теперь все эти события остались далеко в прошлом. На новый союз двух государств возлагали те же надежды, что и почти полвека назад, когда на этом самом берегу реки Бидассоа две страны обменялись принцессами, такими юными, с круглыми щечками и неловкими в своих платьях с пышными гофрированными воротничками: Анну Австрийскую выдали замуж за Людовика XIII, а Елизавету Французскую[62] за будущего Филиппа IV, которому предстояло в шестнадцать лет сменить на троне отца. Мария-Терезия, чей приезд ожидали сегодня, была дочерью той самой Елизаветы.
Анжелика, охваченная любопытством, увлеченно рассматривала великих мира сего в их узком кругу. Король ел жадно, но с достоинством, а пил мало и несколько раз просил, чтобы вино разбавили водой.
— Право слово, — воскликнул он внезапно, — самым примечательным из всего увиденного мною утром оказалась та весьма странная тулузская пара в черном и золотом. Какая женщина, друзья мои! Сокровище! Мне говорили о ней, но я не особенно верил сплетням. И она, кажется, искренне влюблена в своего мужа. Признаться, этот хромой смущает меня.
— Он смущает всех, кто с ним встречался, — вмешался архиепископ Тулузский с кислой миной, — я знаю его уже несколько лет и решительно отказываюсь понимать. Есть в нем что-то дьявольское.
«Ну вот, опять он принялся молоть этот вздор», — обеспокоенно думала Анжелика.
Ее сердце так радостно забилось от слов короля. Но вмешательство архиепископа пробудило былые тревоги. Прелат так и не смягчился.
Какой-то дворянин из свиты короля усмехнулся:
— Влюблена в собственного мужа! Вот уж поистине смешно. Этой юной особе полезно немного побыть при дворе. Здесь она избавится от этого нелепого предрассудка.
— По-вашему, мессир, двор — место, где адюльтер является единственным законом? — строго осадила его Анна Австрийская. — Супруги любят друг друга, это прекрасно и естественно. И ничего смешного здесь нет.
— Но любовь в браке такая редкость, — вздохнула мадам де Моттвиль.
— А все потому, что редко женятся по любви, — сказал король печально.
В комнате повисло напряженное молчание. Королева-мать обменялась с кардиналом озабоченным взглядом. Монсеньор де Фонтенак поднял руку и вкрадчиво произнес:
— Не огорчайтесь, Ваше Величество. Пути юного бога Эроса так же неисповедимы, как и пути Господа нашего. И коль скоро вы заговорили о паре, которая, кажется, тронула ваше сердце, то я могу утверждать, что этот дворянин и его жена впервые увидели друг друга только в день свадьбы и что я лично благословил их брак в Тулузе. Тем не менее, после нескольких лет совместной жизни, увенчанной рождением сына, их взаимная любовь настолько очевидна, что бросается в глаза даже тем, кто ничего не знает о них.
Анна Австрийская с признательностью посмотрела на него, и архиепископ важно выпятил грудь.
«Лицемерит или говорит искренне?» — терялась в догадках Анжелика.
Послышался чуть шепелявый голос кардинала:
— Сегодня утром мне показалось, будто я стал свидетелем какого-то спектакля. Этот мужчина безобразный урод, калека, но, когда он появился сегодня со своей красавицей женой и огромным мавром, одетым в белый атлас, я подумал: «Как же они прекрасны!»
— И вносят разнообразие в окружающие нас заурядные лица, — добавил король. — Верно ли то, что у него великолепный голос?
— Утверждают, что это так.
Дворянин, который однажды уже вмешался в беседу, снова насмешливо произнес:
— Какая трогательная история, ну просто волшебная сказка. Чтобы услышать нечто подобное, стоило приехать на Юг.
— Как же вы невыносимы со своими насмешками, — опять запротестовала королева-мать, — мне отвратителен ваш цинизм, месье.
Придворный склонил голову и, когда разговор потек своим чередом, сделал вид, что его внимание привлекла собака, улегшаяся в дверном проеме и грызущая кость. Увидев, что он направляется в ее сторону, Анжелика вскочила, намереваясь поскорее уйти.
Она сделала несколько шагов в сторону выхода, но шлейф ее платья был таким тяжелым, что зацепился за выступ консоли.
В то время как она наклонилась, чтобы освободиться, мужчина отпихнул собаку ногой и вышел из комнаты, снова закрыв спрятанную в гобелене дверь. Он рассердил королеву-мать и теперь, что весьма разумно, хотел, чтобы о нем забыли.
Мужчина равнодушно прошел мимо Анжелики, но затем обернулся к ней, чтобы рассмотреть внимательнее.
— Ба, да это же дама в золотом!
Она надменно взглянула на него и собиралась было уйти, но он преградил ей дорогу.
— Не так быстро! Позвольте и мне полюбоваться столь редким явлением. Так вы и есть та дама, влюбленная в собственного мужа? Да и в какого! Адониса!
Анжелика смерила его спокойным, презрительным взглядом. Мужчина был выше ее и весьма хорошо сложен. Лицо довольно красивое, но губы тонкие и злые, а миндалевидные глаза — желтые с коричневыми крапинками. Их невыразительный, заурядный цвет слегка портил его. Одет он был со вкусом и очень изысканно. Светлый, почти белый парик подчеркивал черты его молодого лица, придавая им некоторую пикантность.
Анжелика была вынуждена признать, что он весьма недурен, но сказала холодно:
— Совершенно верно, вы-то уж точно едва ли выдержите сравнение с ним. Там, где я выросла, цвет глаз, подобный вашим, называют «гнилыми яблоками». Понимаете, о чем я? А что до волос, то у моего мужа они, по крайней мере, настоящие.
Выражение оскорбленного самолюбия омрачило лицо дворянина.
— Неправда, он носит парик! — воскликнул он.
— А вы попробуйте подойти и потянуть за него, если у вас, конечно, хватит на это мужества.
Анжелика поняла, что нащупала его слабое место, она догадалась, что он носит парик оттого, что начал лысеть.
Однако к нему очень быстро вернулось прежнее хладнокровие. Мужчина сощурил глаза так, что они превратились в две блестящие щелочки.
— Так мы пытаемся кусаться? Решительно, у вас слишком много талантов для маленькой провинциалки.
Он быстро огляделся по сторонам и, схватив ее за руки, толкнул под лестницу.
— Пустите меня! — процедила Анжелика.
— Сейчас, моя красавица! Но сначала заплатим по счетам. — И, прежде чем она сумела угадать его жест, он запрокинул ей голову назад и безжалостно впился в губы. Анжелика вскрикнула. Ее рука молниеносно взмыла вверх и отвесила обидчику звонкую пощечину.
Годы, затраченные на изучение хороших манер, не до конца изжили в ней необузданный нрав пышущей здоровьем деревенской девушки, и в приступе гнева Анжелика вновь пускала в ход кулаки, как когда-то давно со своими маленькими крестьянскими приятелями. Пощечина оказалась настолько сильной, что у дворянина, должно быть, искры из глаз посыпались, так как он отшатнулся от нее, схватившись рукой за щеку.
— Честное слово, вы деретесь, словно какая-нибудь прачка!
— Пропустите меня, — повторила Анжелика, — или я так разукрашу вам лицо, что вы не сможете показаться перед королем.
Почувствовав, что свое обещание она сдержит, он отступил на шаг.
— О! Как бы мне хотелось на всю ночь заполучить вас в свои руки! — процедил он сквозь сжатые зубы. — Клянусь, что к утру вы бы стали смирной и мягкой, словно воск!..
— Ну что ж, — рассмеялась Анжелика, — обдумайте вашу месть… держась рукой за щеку.
Она пошла прочь и вскоре добралась до выхода из дворца. Толпа рассеялась, так как многие ушли, чтобы подкрепиться.
Прижимая к губе платочек, Анжелика чувствовала себя оскорбленной и униженной.
«Только бы было не слишком заметно… Что я отвечу Жоффрею, если он спросит? Он проткнет шпагой этого грубияна, а этого никак нельзя допустить. Если только, напротив, не рассмеется… Жоффрей-то как раз не питает иллюзий по поводу нравов этих разряженных сеньоров-северян… Я начинаю понимать, что он имел в виду, когда говорил, что королевский двор не мешает поучить хорошим манерам… Но у меня нет желания заниматься этим…»
Выйдя на улицу, она принялась высматривать свой портшез. Наконец, заметив его, Анжелика приказала носильщикам доставить ее домой.
На улицах было не протолкнуться. Город походил на потревоженный муравейник. Но там, где располагался их дом, было гораздо спокойнее.
Постепенно, деталь за деталью, она сняла великолепное золотое платье и, намереваясь вновь присоединиться к Жоффрею, переоделась в более удобный, но не менее элегантный наряд. У нее даже осталось немного времени на то, чтобы присесть за стол, на котором Маргарита накрыла легкий завтрак.