Я плюхаюсь на стул, чувствуя внезапно подступившую усталость. Оли устраивается рядом. Он молчит, но я слышу немой вопрос и оборачиваюсь к нему с усталой улыбкой.
– Со мной все в порядке, – тихо говорю я, и он кивает в ответ.
Вскоре в зал входит судья, знаменуя официальное начало слушания. После вступительной речи судьи слово берет прокурор. Я не понимаю немецкого, но могу представить, что он говорит. Описывает Дэмиена как молодого, целеустремленного, талантливого спортсмена. Но не просто спортсмена – с юных лет перед Дэмиеном была цель. У него был острый ум, деловая хватка, страсть к науке. Не было лишь денег…
Разумеется, он выигрывал соревнования, получал призы, но разве этого хватит молодому человеку, мечтающему основать собственную империю? И разве не этого он добился? Разве не Дэмиен Старк теперь один из самых состоятельных людей планеты? И как ему это удалось? Как он заработал свой первый миллион? Получил ли он грант как молодой специалист? Или же убедил отца, контролировавшего в молодости его доходы, выгодно вложить его призовые деньги? Или же унаследовал этот миллион от тренера, который с ним занимался? Пестовал его. Души в нем не чаял. И как же Дэмиен отплатил за эту любовь и привязанность? Он увидел деньги – и убил Мерла Рихтера.
Этот первый миллион был заработан кровью, утверждает прокурор. И теперь народ Германии требует, чтобы Старк ответил за эти кровавые деньги.
Такова его речь – и без ответной реплики Дэмиена, боюсь, звучит она вполне убедительно. Кажется, будто прокурор говорит целую вечность. Я смотрю на лица судей – но не нахожу в них сочувствия.
Когда прокурор умолкает, я обнаруживаю, что по моей ноге течет кровь. Я не помню, как вытащила ручку из сумочки и воткнула ее в бедро – до мяса.
– Ники? – резко одергивает меня Оли.
– Все нормально, – огрызаюсь я, облизывая палец и стараясь стереть пятно от крови и чернил. Чего доброго, Дэмиен увидит и перепугается за меня сильнее, чем за себя самого.
Пока выступает судья, я вижу, как Мейнард что-то шепчет герру Фогелю. У него репутация одного из лучших адвокатов Баварии – если не всей Германии. Это импозантный мужчина и опытный специалист, и до сих пор я была впечатлена его работой, но теперь, когда мы в суде, я ничего не соображаю и страшно нервничаю. Он собирает документы, готовясь выступить, как вдруг самый высокий из профессиональных судей[2] берет у одного из своих подчиненных листок бумаги, читает его, хмурится и что-то быстро-быстро говорит по-немецки. Затем встает и сурово смотрит сначала на прокурора, потом на герра Фогеля.
Мейнард поворачивается к Дэмиену, и даже со своего места я вижу, как посуровело его лицо. Понятия не имею, что происходит, и, похоже, Дэмиен тоже. Словно почувствовав мои мысли, он оборачивается.
– Что там? – спрашиваю я одними губами, но он лишь качает головой – не раздраженно, а скорее непонимающе.
Судьи встают, и заседатели следуют их примеру. Вид у них не слишком радостный. Высокий судья указывает на герра Фогеля и прокурора и что-то говорит по-немецки. Я опять ничего не понимаю, но, судя по тому, как быстро все трое удаляются в комнату для совещаний, происходит что-то очень важное.
Медленно тянутся напряженные минуты. Мейнард о чем-то шепчет Дэмиену, тот мотает головой. Наблюдатели в зале суда переговариваются, ерзают на своих местах, и я знаю: сейчас все взгляды устремлены на Дэмиена. Я крепко вцепляюсь в стул, боясь, что если этого не сделаю, то начну метаться по залу, как безумная. Я так крепко впиваюсь пальцами в дерево, что того и гляди засажу занозу.
Время тянется так медленно, что я уверена – оно просто остановилось.
Наконец, дверь открывается. Выходит пристав, обращается к одному из немецких юристов, который, в свою очередь, что-то шепчет Мейнарду. Я пытаюсь читать по губам – разумеется, безуспешно. Но я вижу, как напрягся Чарльз, и все мое тело сжимается. Чарльз поворачивается к Дэмиену, берет его под локоть. Он говорит тихо, но я все же разбираю слова: «Они хотят, чтобы мы прошли в комнату для совещаний».
Дэмиен встает, и я не раздумывая бегу к нему. Я не вижу его движений, не вижу, как он идет навстречу, – но на несколько коротких мгновений его рука сжимает мои пальцы. Наши взгляды встречаются; я открываю рот, но не знаю, что сказать. Мне так страшно! Но я не хочу, чтобы Дэмиен это заметил. Нужно быть сильной – такой, какой он меня считает.
Он уходит в комнату для совещаний за тяжелой деревянной дверью. Туда, куда мне нельзя. В мир, который я не понимаю. Я лишь знаю, что обычно слушания вот так просто не прерываются. Я вижу неумолимое равнодушие судей и холодное самообладание Чарльза Мейнарда.
Я знаю лишь то, что у меня отняли Дэмиена. Я чувствую только страх.
Глава 4
Оли пересаживается за стол защиты. Я знаю, он пытается выяснить, что происходит, но без него я чувствую себя еще более потерянно.
Проходит час. Я одна и отчаянно нуждаюсь в информации. Впервые с тех пор, как приехала в Германию, я по-настоящему чувствую, что такое оказаться в чужой стране – я совершенно не понимаю, что происходит вокруг. И дело даже не в языке, хотя незнание немецкого усугубляет ситуацию. Немецкие юристы бегло говорят по-английски, и я слышу, что они отвечают Оли. А отвечают они, что и сами понимают не больше меня.
Мы все словно попали в Зазеркалье, и боюсь, то, что мы обнаружим по другую сторону, окажется еще страшнее наших ожиданий.
Я опираюсь ладонями о стул, собираясь встать, но заставляю себя остаться на месте. Если я буду ходить туда-сюда, то привлеку к себе еще больше взглядов. А на меня и так все пялятся и перешептываются – без Дэмиена все переключились на меня. В нормальной ситуации я бы не возражала, но теперь мне совсем не хочется быть в центре внимания.
Когда я уже начинаю думать, что сойду с ума, если пройдет еще хоть одна минута в неизвестности, дверь из комнаты судей распахивается, и они выходят. Сперва профессиональные судьи – с непроницаемыми лицами. За ними Мейнард и герр Фогель. Наконец появляются заседатели и Дэмиен.
Наши взгляды встречаются, и я без слов умоляю его объяснить, что происходит. Но Дэмиен молчит. Я пытаюсь прочитать ответ по его лицу, но ничего не выходит: оно не выражает никаких эмоций. Он проходит за стол защиты, всего в нескольких метрах от моего места.
Мое сердце сжимается, и холодная волна страха охватывает меня. Затем Дэмиен оборачивается и снова смотрит мне в глаза. Я пытаюсь прогнать слезы. Дело плохо. Что бы там ни произошло, все очень-очень плохо.
Он отводит взгляд, и дурное предчувствие усиливается.
Один свидетель уже есть – это дворник, который видел, как Дэмиен ругался с Рихтером на крыше, после чего тот упал и разбился насмерть. Может, появился еще кто-то? Все мои мысли лишь об этом, и я схожу с ума от беспокойства.
Наконец судьи возвращаются на свои места, а Оли – снова садится рядом со мной. Председатель суда объявляет продолжение слушания.
– Ты знаешь, что случилось? – шепотом спрашиваю я у Оли.
– Нет, – отвечает он, хмуря лоб, в не меньшей растерянности, чем я.
Высокий судья начинает медленно и спокойно говорить по-немецки, и хотя герр Фогель, Мейнард и Дэмиен сидят неподвижно, остальные юристы и защита обеспокоенно ерзают.
Им не сообщили о том, что обсуждалось за закрытыми дверями, и кажется, они вот-вот взорвутся. Народ в зале начинает шушукаться. Мрачная атмосфера мало-помалу светлеет.
Не понимаю, почему, но я уверена, что происходит что-то невероятное. И, скорее всего, хорошее. Я бросаю беглый взгляд на Оли, он не отрывает глаз от судьи. Я вижу его скрещенные пальцы, и в этот момент я готова его расцеловать. Что бы ни случилось в прошлом между ним и Дэмиеном, сейчас он на его стороне. И на моей.
Наконец судья умолкает, встает и выходит из зала, остальные судьи – за ним. Едва они покидают помещение, как оно тут же взрывается целой какофонией звуков. Кто-то кричит радостно, кто-то – возмущенно, кто-то даже свистит.
Один из юристов наконец сжалился надо мной.
– Обвинения сняли.
– Что? – глупо переспрашиваю я.
– Все кончено, – говорит Оли, крепко меня обнимая. – Дэмиен свободен и может ехать домой.
Он выпускает меня из объятий, и я потрясенно смотрю на него, боясь поверить своим ушам. Может, я ослышалась, и сейчас кто-то скажет, что я все не так поняла, и слушание возобновится? Я смотрю на Дэмиена, но он все еще стоит ко мне спиной. Прокурор обращается к нему, голос у него спокойный, но говорит он так тихо, что слов не разобрать. Рядом с Дэмиеном стоит Мейнард, почти по-отцовски положив руку ему на плечо.
– Это правда? – спрашиваю я немецкого юриста. – Вы серьезно?
Он широко улыбается, но в глазах его сочувствие.
– Правда, – отвечает он. – Таким не шутят.
– Нет, конечно. Но почему? В смысле…
Но он уже отворачивается, чтобы ответить на вопрос другого юриста. Потом я вижу, что прокурор отходит от Дэмиена, и меня охватывает безудержная радость. Теперь мне уже все равно, как и почему.
– Это правда? – спрашиваю я немецкого юриста. – Вы серьезно?
Он широко улыбается, но в глазах его сочувствие.
– Правда, – отвечает он. – Таким не шутят.
– Нет, конечно. Но почему? В смысле…
Но он уже отворачивается, чтобы ответить на вопрос другого юриста. Потом я вижу, что прокурор отходит от Дэмиена, и меня охватывает безудержная радость. Теперь мне уже все равно, как и почему.
– Дэмиен, – говорю я ему, слыша радость в собственном голосе. Как приятно ощущать на губах его имя, мне хочется поймать этот момент и сохранить навсегда в своей памяти. Это неповторимое мгновение, когда ко мне вернулся человек, которого я чуть было не потеряла.
Дэмиен медленно поворачивается, и я уже заранее знаю, каким будет его лицо: в глазах – радостный блеск, на лице – ни следа того беспокойства, что снедало его с момента предъявления обвинения. Но картина, предстающая перед моими глазами, совсем другая. На его лице ни грамма радости, лишь отрешенность и отчаяние.
– Дэмиен, – говорю я, протягивая к нему руки. Он крепко сжимает мои ладони, как будто я – соломинка посреди бушующих волн. – О боже, Дэмиен, все позади!
– Да, – отвечает он, но так сухо, что по моему телу пробегают мурашки.
* * *Дэмиен держит меня за руку, но на протяжении всего пути до отеля не произносит ни слова. Похоже, у него шок. Наверное, он и сам не может поверить, что все закончилось.
Мы одни – юристы остались улаживать формальные вопросы, как это всегда бывает, когда разбирательство заканчивается. А если это происходит досрочно и неожиданно, наверное, работы еще больше. Я молчу до самого отеля, но потом, наконец, не выдерживаю.
– Дэмиен, все позади! Разве ты не рад?
Сама я вот-вот разорвусь от счастья, ведь Дэмиен наконец свободен. Он смотрит на меня, и какую-то долю секунды его лицо ничего не выражает. Затем оно озаряется улыбкой – не широкой, но настоящей.
– Да, – отвечает он. – Насчет этого я счастлив, как никогда.
– Насчет этого? – растерянно повторяю я. – А что еще? В чем дело? Почему сняли обвинение?
Но тут швейцар открывает дверь машины, и Дэмиен отодвигается. Выругавшись вполголоса, я тоже собираюсь выходить. Дэмиен подает мне руку и до входа в отель не выпускает моей руки.
Я настолько охвачена радостью и растеряна, что не сразу замечаю выстроившихся вдоль входа репортеров и персонал гостиницы, преграждающий им путь. Дэмиен и без того попал на первые полосы газет, когда его обвинили в убийстве, теперь же снятие обвинения стало еще большей новостью.
Консьерж здоровается с нами и вручает мне пачку писем. Это поздравления, к которым консьерж прибавляет и свои собственные. Дэмиен вежливо благодарит его, и мы идем к лифту.
– Я думала, мы выпьем что-нибудь в баре, – говорю я. Но это ложь: ничего такого я не думала. Просто пытаюсь добиться от Дэмиена хоть какой-то реакции и одновременно ненавижу себя за то, что давлю на него.
– Иди, если хочешь.
– Одна? – я чувствую, как начинаю паниковать.
– Оли будет с минуты на минуту. Думаю, он с радостью составит тебе компанию.
– Не хочу я пить с Оли, – говорю я, испытывая гордость от того, как спокойно звучит мой голос, в то время когда мне хочется кричать. Потому что Дэмиен, который с готовностью оставляет меня в такую минуту в компании Оли, – это не тот Дэмиен, которого я знаю и люблю.
Я подхожу ближе.
– Дэмиен, пожалуйста, скажи, в чем дело.
– Мне просто нужно подняться в номер.
Прибывает лифт, и, будто бы в подтверждение своих слов, Дэмиен входит внутрь. Я следую за ним, хмуро встречая его взгляд и впервые увидев испарину у него на лбу. Глаза у него красные, кожа бледно-воскового оттенка.
– Боже, Дэмиен, – говорю я, протягивая руку и щупая его лоб. Лифт тем временем поднимает нас в президентский люкс.
Он отворачивается.
– Нет у меня температуры.
– Тогда что с тобой, черт возьми?
Какое-то мгновение он не отвечает, потом просто пожимает плечами и вздыхает.
– Мне просто грустно.
– Грустно? – вскрикиваю я и тут же заставляю себя говорить спокойно. – Потому что обвинения сняли?
– Нет. Не из-за этого.
Двери лифта открываются, и я вместе с ним иду по коридору к нашему номеру.
– Тогда из-за чего? – настаиваю я, пока он вставляет ключ-карту в замок. Голос мой неестественно спокоен. – Проклятье, Дэмиен, ответь мне. Скажи, что произошло.
Он открывает дверь и входит внутрь. Мне кажется, в шагах его чувствуется неуверенность – как будто он боится, что пол под ногами сейчас исчезнет. Я никогда не видела его таким и начинаю бояться. И хоть он говорит, что ему просто грустно, я не верю.
Когда Дэмиен расстроен, он рвет и мечет, его буйный нрав неуправляем, все вокруг должно подчиняться ему, в том числе и я. Но теперь вид у него такой, будто контроль над ситуацией утекает из его пальцев как песок. Это называется не «грусть», а «отчаяние». И мне чертовски, невероятно страшно.
– Дэмиен, – повторяю я. – Прошу тебя.
– Ники…
Он рывком притягивает меня к себе, и, несмотря на неожиданность, я готова разрыдаться от радости. Да! Целуй меня, трогай меня, делай со мной все что хочешь! Я готова отдать ему все. И он это знает – черт подери, он отлично это знает. Но ничего не делает – только, запустив пальцы в мои волосы, крепко обнимает меня.
– Дэмиен!
Его имя как будто вырывается из моих уст, я запрокидываю голову, и наши губы сливаются в обжигающем поцелуе. Он отвечает мгновенно, настойчиво впиваясь в мои губы и притягивая меня все ближе. Этот поцелуй резкий, жестокий, до стука зубов, до привкуса крови во рту, но мне все равно. Напротив, я как будто бы парю в воздухе, окрыленная страстью его прикосновений. Желаний, пульсирующих в нем.
Дэмиен тесно прижимается ко мне всем телом, одной рукой сжимая мои ягодицы. Я чувствую, как под тканью брюк напрягся его член, и трусь об него, плавясь от бурлящего внутри чувства облегчения. Он вернулся, думаю я. Дэмиен снова со мной.
Но это лишь иллюзия, потому что внезапно он отталкивает меня, тяжело дыша.
Глаза его широко распахнуты, взгляд растерянный. Он прислоняется к спинке стула и отворачивается от меня. Но поздно: мне хватит и того, что я увидела – ужас в его глазах. Я стою, будто скованная. Но не от страха, а от осознания своего бессилия. Дэмиен словно захлопнул дверь у меня перед носом, и как найти ключ от нее, я не знаю.
– Пожалуйста… – шепчу я, не в силах подобрать других слов.
Скорее всего, он не обратит на меня внимания. Но нет – Дэмиен поднимает на меня взгляд, и я вижу, насколько он бледен. Я глажу его щеку – кожа холодная и липкая.
– Я вызову врача.
– Нет.
Он смотрит прямо на меня, и в его янтарном глазу я вижу боль, но в черном – все та же пустота и отрешенность. Он подходит к дивану и садится, упершись локтями в колени и уронив голову на руки.
– Дэмиен, пожалуйста, скажи, что происходит! Поговори со мной!
Он не шевелится.
– Нет.
Это простое слово впивается в меня – но не быстро и легко, как наточенное лезвие, а как мощный удар. До самого мяса, до самых костей.
А я бы могла это сделать, думаю я про себя. Всего одно быстрое движение. Одно движение – и я снова с Дэмиеном. Мне так нужен якорь! Мне нужно…
Нет!
Я смаргиваю и отворачиваюсь. Не хочу, чтобы он, взглянув на меня, понял ход моих мыслей. Не хочу, чтобы он увидел, каких усилий мне стоит удержать себя. Не броситься в ванную, не схватить его сумку с бритвенными принадлежностями. Не снять колпачок с безопасной бритвы, обнажив лезвие – такое маленькое, но острое. Сладостно манящее…
Я стараюсь дышать спокойно, чтобы сконцентрироваться. За это время я привыкла полагаться на Дэмиена и теперь не знаю, справлюсь ли в одиночку.
Он ложится на диван, но глаза его открыты и рука протянута ко мне. Я подхожу и опускаюсь на колени возле него. Сердце колотится так, что вот-вот разорвется. Меня охватывает ужас: я боюсь, что счастье того и гляди ускользнет, что вселенная начала какую-то новую игру, превращая наш роман в трагедию.
– Я люблю тебя, – говорю я почти в отчаянии. Но на самом деле хочу сказать: «Я боюсь тебя».
Он притягивает мою руку и нежно целует костяшки пальцев.
– Я посплю немного. – Глаза у него слипаются.
– Да, конечно.
Это лишь оправдание, но оно не лишено смысла, и я хватаюсь за него. В конце концов, прошлой ночью мы почти не спали, и я знаю, что Дэмиен толком не заснул, даже когда мы вернулись. Знаю, потому что и сама почти не сомкнула глаз, и всякий раз, как я просыпалась, он либо лежал, уставившись в потолок, либо ворочался в постели. Успокаивался он, лишь когда крепко обнимал меня – и это воспоминание меня немного утешает.
Понятия не имею, что сейчас творится с Дэмиеном, но знаю, что он нуждается во мне не меньше, чем я в нем. Я слегка сжимаю его руку, затем выпускаю ее. Снимаю с него ботинки и заботливо укрываю одеялом. Глаза его уже закрыты, грудь мерно вздымается.