Вернувшись вечером с фабрики и ничего не сказав Хантеру о своих планах, она взяла книгу акционеров и унесла к себе в комнату. Изучив список фамилий, Роза решила остановиться на двух кандидатурах: миссис Каррингтон-Моррис, которая всю жизнь и по сию пору оставалась ярой рационалисткой, и миссис Камилле Уингфилд, эксцентричной леди, о которой упомянул Рейнбери. Поразмыслив, выбрала миссис Уингфилд. Вполне возможно, что миссис Уингфилд окажется уж слишком сумасшедшей, но еще вероятней, что миссис Каррингтон-Моррис является уж слишком здравомыслящей; и Роза решила сделать ставку на щедрость миссис Уингфилд, хотя та может вовсе не оказаться таковой, а может наоборот — щедрой до безумия. Роза припоминала, что видела обеих дам лет тридцать тому назад и тогда, кажется, миссис Уингфилд понравилась ей больше. Отыскивая ее имя в телефонной книге, Роза с удивлением обнаружила, что миссис Уингфилд также проживает в Кампден Хилл-сквер, более того — в доме на противоположной стороне площади, видном из ее окна. Роза сочла это добрым предзнаменованием.
Она решила начать кампанию не письмом, а личным визитом, рассчитывая на эффект неожиданности, а также фамилию матери и сходство с ней; все вместе приведет к тому, что миссис Уингфилд, конечно, тут же капитулирует. И вот на следующий день, это была суббота, около четырех часов дня Роза постучала в дверь дома напротив. Она намеренно выбрала время вечернего чая, потому что рассудила, что в этом случае замешательство, вызванное появлением неожиданного гостя, можно будет легко скрасить возней с чашечками и блюдечками.
Роза постучала несколько раз, но за дверью не раздалось ни звука; тогда она отступила на несколько шагов, чтобы взглянуть на занавешенные окна; в этот момент дверь осторожно приоткрыли и чье-то бледное лицо уставилось на нее. Роза бросилась вперед так азартно, что лицо поспешно захлопнуло дверь и изнутри раздалось позвякивание дверной цепочки. Обезопасив таким образом вход, дверь снова приоткрыли, и Роза обнаружила, что бледно-голубой глаз внимательно изучает ее.
— Извините, — произнесла Роза, чрезвычайно встревоженная таким началом. — Мне хотелось бы видеть миссис Камиллу Уингфилд. Не будете ли вы так любезны сказать, есть ли она сейчас дома?
Дверь снова плотно затворили, и Роза в отчаянии уже собралась уходить, но тут снова зазвякала цепочка — и дверь распахнулась. На пороге стояла дама с фантастической взлохмаченной прической, одетая в халат.
— О, простите! — обласкав Розу улыбкой, воскликнула странная особа. — Я приняла вас за цыганку. Вы должны меня простить. Их, цыган, так много здесь в это время года. Зимой они выступают в цирках, вы знаете, летом нанимаются на фермы, а в это время года, между зимой и летом, странствуют по городам и продают разные вещи. На прошлой неделе постучала одна, такая проти-и-вная. Ногу в дверь сунула и не уходит. Пришлось купить у нее какую-то шерсть, чтобы избавиться. Ну, продавали бы что-нибудь полезное, какие-нибудь щетки, но шерсть, да еще по такой цене! Это просто грабеж. Вы не должны обижаться, что я вас приняла за цыганку. Как только вы заговорили, я тут же поняла свою ошибку. Но сначала я увидала ваши черные волосы и тут же решила — опять они! Нет, теперь разглядев вас хорошо, я конечно же вижу, что никакая вы не цыганка. Это я просто мельком вас увидала и поэтому ошиблась. В наше время носить такие длинные волосы — это так необычно. Но у них-то длинные, у цыганок, я подразумеваю. А у вас волосы просто прекрасные, если позволено мне будет так сказать, и прическа очень вам идет. Хотелось бы, чтобы и молодые девушки ценили длинные волосы. Но для них это слишком хлопотно, они все у нас сейчас такие бегуньи, дай им Бог здоровья.
Слушая эту речь, Роза совершенно успокоилась и даже начала улыбаться. Ей нравилась эта говорливая особа, чье общественное положение она никак не могла определить. Роза гордилась своим умением, общаясь с кем-либо, мгновенно угадывать, кто он и какое место занимает на общественной лестнице; эту способность она унаследовала от матери. Эта выдающаяся социалистка обладала почти сверхъестественным даром чувствовать социальные различия. Вопреки халату и шерстяным чулкам, гармошкой спускающимся вниз, Роза решила, что перед ней наверняка компаньонка миссис Уингфилд. Осталось догадаться, сколько ей лет. Сероватую кожу лица и шеи покрывала сеть тонких морщинок, настолько густая, что из-за нее трудно было рассмотреть черты; так что глаза, бледно-голубые, почти бесцветные, как линялый ситец, смотрели на Розу как бы с некоего дряблого мешочка, висящего между похожими на матрацную вату волосами и круглым вырезом заношенного халата, ниже которого, наверное, начиналось туловище.
— Я — мисс Фой, — произнесла особа так торжественно, словно имя ее было прославлено на весь мир. При этом ее сухая кожа пошла складками, как кожа аллигатора.
— О! — воскликнула Роза с надеждой, что это прозвучало надлежащим образом.
— Да! — подтвердила мисс Фой тоном триумфатора. — Я как раз занимаюсь уборкой, — сообщила она. Через руку у нее и в самом деле было переброшено полотенце.
— Мне бы хотелось поговорить с миссис Уингфилд, — сказала Роза. — Удобно ли это сейчас?
— Вы не предупредили о своем визите? — строго спросила мисс Фой.
— Увы, — призналась Роза. — Ну что ж, тогда в другой раз… — Она ругала себя за то, что не захватила визитной карточки.
— Ничего страшного! — неожиданно радостно вскричала мисс Фой. — Ей приятно будет вас видеть. Пройдите прямо наверх. Входите же, моя дорогая, не бойтесь.
Мисс Фой затворила дверь, и вокруг стало почти темно. Роза смогла различить стоящие вдоль стен громоздкие штуковины, а над головой — растения, шелестящие, дышащие. А на заднем плане слышался странный воющий звук, словно там работал какой-то механизм.
— Простите, но я не буду сообщать о вашем приходе, — заявила мисс Фой. — Она сердится, когда видит меня с тряпками. Гостиная на втором этаже. Возможно, вы услышите, как она поет, вот на звук и идите. Не волнуйтесь, дорогая. И… — тут мисс Фой притянула к себе Розу и перешла на шепот, — …если она что-нибудь этакое забавное скажет, не удивляйтесь; это она просто так говорит, чтобы удивить, а вовсе так не думает, учтите.
С этими словами мисс Фой растворилась во мраке, а Роза осталась одна перед лестницей. Она пошла наверх и вдруг начала понимать, что звук, сопровождающий ее беседу с мисс Фой, создается человеческим голосом. Глубокий, довольно приятный голос, хотя мотив какой-то странно монотонный. Охваченная любопытством, Роза постучала в дверь гостиной. Ответа не было, но пение продолжалось. Тогда она постучала еще раз, громче, открыла дверь и оказалась в обширной, ярко освещенной, заставленной комнате; вещей и вещиц здесь было так много, что Роза в первую минуту ничего не смогла различить. Потом она заметила, что из-за высокой спинки софы торчит пара крепких мужских ботинок и каблуки их направлены в ее сторону. Владелец ботинок и голоса, отнюдь не смолкающего, очевидно, был там, за спинкой. Старательно маневрируя, Роза наконец оказалась возле софы; оказалось, что на софе лежит какая-то длинная седоволосая дама, одетая в твидовый жакет и вельветовые брюки, лежит вытянувшись, положив ноги на спинку, а возле нее, на полу, стоит бутылка шампанского и бокал. Когда Роза появилась в ее поле зрения, владелица ботинок повернула к ней свое чрезвычайно энергичное лицо, и с его иссохшей, густо напудренной поверхности невозмутимо взглянули темно-карие глаза.
— Вы как раз вовремя. Займите ваше место в зале.
— Простите, что вы сказали? — смутилась Роза.
— Я сказала, займите место в зале, — повторила миссис Уингфилд. — Просто некое выражение, уже вышедшее из употребления, я полагаю. Мода на них проходит так скоро.
Миссис Уингфилд произносила слова небрежным, грудным, совсем не старческим голосом.
— Мне так неловко, что я зашла без предупреждения, — заметила Роза и тут же пожалела, ведь здесь мог содержаться некий намек на мисс Фой.
— Наверное, эта старая вобла впустила вас? — спросила миссис Уингфилд. — Все в порядке. Она там убирает. Хотите шампанского? Теперь только я могу его пить, не опасаясь за свой желудок. Простите, но бокалов больше нет.
С удивительной легкостью, одним махом, она спустила ноги на пол, налила шампанского и протянула бокал Розе. Потом, так же непринужденно, вернула ноги в прежнее положение и затянула себе под нос: «На за-за-закате, прекрасном закате».
— Мне навечно запомнились песни, которые я слышала до 1910 года, и начисто забылись все остальные, — разъяснила миссис Уингфилд.
— С моей точки зрения, это небольшая потеря, — вежливо ответила Роза. Миссис Уингфилд была для нее еще не совсем понятна, и поэтому она следила за каждым своим словом.
— Но, черт побери, откройте наконец, кто вы такая? — воскликнула миссис Уингфилд. — И все эта проклятая эпоха. Какие-то люди появляются, незваные, в твоей гостиной, не представившись, пьют твое шампанское, а ты остаешься в полной растерянности.
— Но, черт побери, откройте наконец, кто вы такая? — воскликнула миссис Уингфилд. — И все эта проклятая эпоха. Какие-то люди появляются, незваные, в твоей гостиной, не представившись, пьют твое шампанское, а ты остаешься в полной растерянности.
Роза уже собралась назвать свое имя, но миссис Уингфилд вдруг закричала:
— Молчите! Позвольте мне догадаться!
Она повернула голову, и два темных глаза критически оглядели Розу.
— Будьте так любезны, повернитесь в профиль, — попросила миссис Уингфилд. — Благодарю. Да, думаю, я не ошиблась. Вы — мисс Кип, дочка Маргарет Ричардсон, и живете на противоположной стороне площади, не так ли?
— Вы не ошиблись, — сказала Роза. — Мы встречались однажды, очень давно, когда я была еще ребенком. Вы, наверняка, забыли.
— Нисколько я не забыла, — ответила миссис Уинг-филд, — жаль вас разочаровывать, но я не такая ветхая, как вам, очевидно, кажется. Мы встретились в Уимблдоне. Вам было лет восемь, и манеры у вас и тогда были шокирующие. Но, проклятие, имя ваше начисто вылетело у меня из головы.
— Роза.
— Да, верно, — отозвалась миссис Уингфилд. — А маменька ваша ведь была чистой воды большевичка. Но неизвестно, что бы она запела, если бы дожила до нынешних времен.
У Розы от обиды кровь прилила к лицу, и она уже хотела ответить, но миссис Уингфилд вскричала:
— Не сердитесь! Я преклонялась перед вашей матерью. Я ценила ее, возможно, куда больше, чем вы. Признаюсь, иногда меня разбирало любопытство: когда же дочь Маргарет явится ко мне с визитом? Полагаю, вы нуждаетесь в деньгах? Ну да, о чем я спрашиваю; нынче если ко мне кто-то и приходит, то именно за деньгами. Нет, это вы зря затеяли. Разве вас не предупреждали? Я ведь старая скупердяйка. Но я разрешаю вам остаться. Мы можем провести время в беседе, покуда я не пойду спать. Возможно, вы дурно воспитаны, но вам не удастся вот так вдруг взять и уйти; теперь, когда вы оказались здесь, я вас не отпущу. А вдруг вы никогда больше не придете. Хотите шампанского?
Роза, которая разрывалась между обидой, смущением и отчаянием, поблагодарила и протянула бокал.
— О, так вы хотите еще? — почему-то удивилась миссис Уингфилд. — Отдайте же мне бокал. Вы будете пить из чашки. Там еще одна осталась, я думаю, в буфете.
Маневрируя между всеми этими столиками, пуфиками, подушечками, которыми был просто забросан пол, Роза приблизилась к буфету. Она вытащила прекрасную чашку дрезденского фарфора и принесла миссис Уингфилд; та уже успела, на удивление быстро, осушить один бокал и, с усилием оторвав голову от софы, сосредоточенно наполняла следующий.
— Советую протереть носовым платком, — произнесла миссис Уингфилд, когда Роза протянула чашку, — там пыль еще со времен Потопа.
Должно быть, так и было. Роза провела по фарфору платком, и миссис Уингфилд вылила в чашку остаток вина.
— Ни капли не осталось, а это ведь последняя бутылка, — вздохнула миссис Уингфилд. — Нет, лгу, не последняя. Но для меня, а не для вас.
— Красивая чашка, — решив сказать что-нибудь приятное, заметила Роза.
— Да, согласна, прекрасная, — отозвалась миссис Уингфилд. — Тут у меня много красивых вещиц, но в этой свалке вам не разглядеть. Если бы старая вобла была здесь, я бы ее попросила показать. Но она сейчас моет посуду, что я позволяю ей раз в три недели. Именно к этому времени чистая посуда заканчивается. Я ненавижу, когда тут же после еды Фой подскакивает и мчится мыть тарелки, от этого у меня наступает расстройство пищеварения. Поэтому мы сначала пачкаем всю посуду, а потом она берет и разом моет.
— Что ж, разумное устройство, — проговорила Роза.
— Это не разумное устройство, а то устройство, которое мы приняли, — поправила миссис Уингфилд.
И тут мисс Фой вошла в комнату, неся бокал для шампанского.
— Я подумала, вам может понадобиться бокал, — объяснила она.
— Ты подумала правильно, — сказала миссис Уингфилд, — хотя и с некоторым опозданием, как обычно. Ну куда же ты уходишь, неразумное создание? Раз уж принесла, оставь. Вот эту чашку заберешь, не знаю, как мы ее проглядели. Ну что, милочка, вы еще не выпили? Тогда перелейте остаток в бокал, а чашку отдайте Фой. Вот так.
Мисс Фой направилась к двери.
— Кстати, Фой! — крикнула ей вслед миссис Уингфилд. — Это Роза Кип.
Мисс Фой стремительно повернулась: в ее выцветших глазах блеснуло воодушевление.
— О, мисс Роза! — воскликнула она. — Какая радость и какая честь!
— Честь, да нечем есть, — проворчала миссис Уингфилд. — Это же мисс Кип, а не ее мать.
— Вашу маму я очень хорошо помню, — радостно сообщила мисс Фой. — Много раз я слушала ее выступления в залах поблизости от Холборн и Кингсвей. Замечательным оратором она была! Конечно, я тогда была совсем юной.
— Не такой уж и юной, — ввернула миссис Уингфилд. — Как вы думаете, сколько Фой лет? — обратилась она к Розе.
— Я не слишком хорошо умею отгадывать возраст, — смутившись, ответила Роза.
— Только взгляните на нее! — призвала миссис Уингфилд. — Ну же, выскажите ваше предположение. Но сначала приглядитесь хорошенечко. Она похожа на старую швабру, а, как на ваш взгляд? Могли ли вы предположить, что человек может быть так похож на швабру? А взгляните на ее ноги. Поднимите юбку, Фой! У них вообще нет никакой формы. Просто как два валика. Вам прежде доводилось видеть ноги, похожие на валики?
— Не обращайте внимания, мисс Роза, — сказала мисс Фой, очевидно давно привыкшая к подобным сценам. — На самом деле она добрая.
— Это я добрая? — возопила миссис Уингфилд и, в очередной раз энергично переместив ноги, уселась на софе перед мисс Фой, которая несколько побледнела. — А что у нее на голове, полюбуйтесь! Матрацная вата, да еще вставшая дыбом! Внимание, приступ близится. У сумасшедших волосы всегда торчат. У ненормальных, как говорится, все ненормальное, даже волосы.
— Прекратите! — воскликнула мисс Фой. — Прошу, прекратите! От вас просто в дрожь бросает.
Она повернулась и поспешно удалилась из комнаты.
— Все-таки обиделась, — констатировала миссис Уингфилд. — Глупая старушенция! До встречи с ней я вообще была ужасной шутницей. И все же, если бы не она, грелась бы я сейчас на солнышке, на балконе какого-нибудь паршивенького отеля. А знаете, ведь старуха Фой — девственница. Что вы на это скажете?
— У меня нет никакого мнения на этот счет, — резко отозвалась Роза. Сцена издевательства над мисс Фой ее просто возмутила. Теперь она уже не сомневалась в том, что Уингфилд сумасшедшая.
— Что значит «нет никакого мнения»? — удивилась миссис Уингфилд. — Так или иначе, но вы должны что-то об этом думать.
— Да, я думаю, что вы чрезвычайно жестоко обошлись с мисс Фой.
— Ну вот, теперь я знаю, что вы думаете, — произнесла миссис Уингфилд. — А иначе откуда мне знать, я ведь не умею читать мысли. Я вам что-то сейчас скажу. Конечно, вы сразу так и подумали: она девственница. И все так думают. А я вам открою кое-что другое. Не девственница она! А, удивились? Я вам все расскажу как-нибудь в другой раз. Вас не затруднит подойти к буфету и взять еще бутылку шампанского? Вот, хорошо. Знаете, как открывать шампанское? Ну, открывайте, только осторожно, мебель не замочите.
Миссис Уингфилд теперь полулежала, откинувшись на подушки софы. Наливая шампанское, Роза близко увидела ее лицо и поразилась тому, насколько оно сухое, какое-то не настоящее, больше похожее на картонную маску. И посреди этой пустыни темнели глаза, тревожно, как два заросших водорослями прудика. Роза с какой-то дрожью подумала: а если бы из этих глаз выкатились слезы, то они бы потекли вниз, оставляя за собой дорожку — и что же открылось бы под слоем пыли? Вокруг стоял душный сладкий запах, как от старого льняного белья, хранимого в лаванде.
— Да, я знаю, о чем вы думаете, — подтвердила миссис Уингфилд: — «С кем, с кем, а с ней можно вести разговоры о возрасте». Я не скрываю свой возраст. Мне восемьдесят три года. И лицо, вы думаете, у нее покрыто эмалью, как у королевы… как бишь ее? Хотите взглянуть, какая я была в двадцать лет? Дайте-ка мне вон тот альбом.
Роза передала ей толстенную книжищу в красном вельветовом переплете, лежащую на пианино среди разнообразных вазочек и сделанных из меди зверушек.
— Вот я, — показала миссис Уингфилд.
С фотографии на Розу глянула хорошенькая, темноволосая, темноглазая девушка в широкополой шляпе.
— Вы были красивой, — заметила Роза. — Но и сейчас не очень изменились, — добавила она серьезно. Ей вдруг почудилось, как в волшебном видении, то юное личико, проступающее сквозь лицо старой миссис Уингфилд. Это было потрясающе.
— Вы маленькая льстица, — проговорила миссис Уингфилд, — а льстецы — все обманщики. В этом вы не похожи на свою мать. Она никогда никому не льстила. Но я понимаю, вам надо что-то из меня выудить. А вот я снова, чуть позднее.