Кто пострадал, так это обиженная личным счастьем хорошая медсестра. Прошла весь фронт до Берлина, имеет настоящие боевые награды. Война поглотила ее молодость и, вероятно, отняла у нее личное счастье. Жизнь не остановишь, а природа всесильна. Дежурила ночью у постели уже соматически здорового, но физически еще неподвижного больного, по ночам его сознание полностью притуплялось (ведь он еще так серьезно болен), а естественные физические потребности вставали. Изолированность роскошной палаты-люкс, запирающейся на ночь изнутри, соблазнила медсестру залезть в постель к академику. Вероятно, весь активный процесс ей пришлось взять на себя, но она стимулировала выздоровление больного, ему это было полезно, а она? Она хотела этого сама. Никто не смеет их осуждать, такова природа жизни.
Не одна я знала об этом последнем романе Дау. Но все мы старались этого не замечать, не знать! С утра ясность сознания возвращалась, он не знал о своих ночных романтических приключениях. Он ничего не помнил. А Марина постепенно немножко обнаглела. Она старалась даже афишировать свою, все-таки надо назвать, любовную связь с академиком.
Немало есть случаев у наших престарелых академиков, когда после болезни, выходя из больницы или санаториев, они оставляют своих жен и женятся на медицинском персонале. Вероятно, во время своего длительного пребывания в больницах и санаториях новые спутницы обслуживали их по образцу Марины. Я просто очень боялась Марину и ее романа с Дау. Я панически боялась. Только это ничего не имеет общего с ревностью. Дау — красивист, а у Марины нет даже следов былой красоты. Она моложе меня, но в смысле наружности это ей не поможет. Когда к Дау и ночью вернется его полное сознание, он ее шуганет. Не злорадством продиктовано это слово, мне ее очень жаль, она так счастлива сейчас, вся сияет. А сама стоит на пороге краха своей мечты. Вероятно, ее отношение к Дау в какой-то степени продиктовано влюбленностью или любовью и у нее возникла мечта женить на себе академика. Как-то наедине она мне довольно вызывающе сказала:
— Кора Терентьевна, а вы не боитесь, что теперь вместо вас я могу поехать получать Нобелевскую премию?
— Марина, у меня одна мечта, чтобы Дау выздоро вел. А с кем он поедет в Швецию — это вопрос номер два.
Она очень подозрительно посмотрела на меня.
— Марина, я имела в виду, что для нас обеих самое важное, чтобы Дау был здоров.
— Да, конечно, — смутившись, ответила она.
В один прекрасный солнечный день, войдя в палату Ландау, я застала массажистку и всех медсестер. Был день получки, пришли все не дежурившие сестры. Я тоже принесла им деньги за трудность больного.
Все оживленно что-то обсуждали. Когда я вошла, воцарилась подозрительная тишина. Не придав этому никакого значения, я села поближе к Дау. Разговаривая с Дау, я действительно не прислушалась к тому, что Марина довольно громко сказала. Я всегда так внимательно вглядывалась в Дау после ночного отсутствия, что не уловила Марининого вопроса, обращенного ко мне. Тем более что они все сидели в другом конце палаты. Тогда Марина подошла ко мне. В ее позе был вызов:
— Кора Терентьевна, почему вы не ответили на мой вопрос?
— Марина, простите. Я говорила с Дау и не слышала вашего вопроса.
— Вот здесь мы все обсуждали, как мне быть. Оставить ребенка или сделать аборт. Мне уже 37 лет и я хочу быть матерью. Что вы мне посоветуете?
— Марина, я не знаю вашего мужа. Если он полностью здоровый человек, то тогда, конечно, ребенка необходимо оставить. Но если он, ваш муж, не совсем здоров, имейте в виду на всякий случай, ребенок может родиться ненормальным. По-моему — это самое большое горе для женщины: дать жизнь неполноценному ребенку!
В палате звенела тишина. Все застыли. А Даунька, посмотрев на Марину своими ясными ультрачестными глазами, невинно произнес:
— Марина, Кора дала вам очень умный совет. Я присоединяюсь к ее мнению.
Когда через несколько дней я пришла в Маринино дежурство, дежурила Танечка.
— Таня, по моим расчетам, сегодня Маринино дежурство?
— Да, но она сейчас на пятом этаже, она решила сделать аборт.
Вскоре после этих событий у Дау сильно обострилась боль в животе. Ему было трудно лежать. Живот раздували газы. Засыпал с вечера, но после двенадцати ложные позывы, вызванные газообразованием в кишечнике, его поднимали, и весь остаток ночи он уже не спал. Ходил по длинному больничному коридору, так ему легче было освобождать кишечник от газов. Медсестры мне сообщили, что ночью он уже не бредит, не кричит "остановите поезд". К возвращению Марины на работу после довольного длительного отсутствия Дау уже был полностью в сознании. Утром после дежурства Марины, когда я пришла в палату к Дау, мне бросилось в глаза очень расстроенное лицо Марины. Когда я вошла, она, увидев меня, не здороваясь, стремительно вышла из палаты. Я внимательно, молча взглянула в глаза Дау, он с возмущением мне сказал:
— Понимаешь, Коруша, Марина очень хорошая сестра. Я знаю, она с первых часов после травмы все время ухаживала за мной, я к ней был очень расположен.
Но вдруг сегодня ночью она впилась поцелуем мне в губы.
— Даунька, наверное, тебе это приснилось?
— Что ты, Коруша, я хорошо помню. Она даже плакала и упрекала меня, что я ее разлюбил. Я ей объяснил, что я красивист, что она не в моем вкусе, что я ее уважаю как медицинскую сестру, что люблю тебя, иногда завожу любовниц, но она, Марина, не в моем вкусе.
— Даунька, ты ей так и сказал, что она не в твоем вкусе?
— Ну конечно.
Вот этого я боялась. Ходили слухи, что на фронте Марина пристрастилась к алкоголю. И сейчас непротив выпить. Что такое ревность, я знаю хорошо, если на почве ревности ее злобность будет направлена против меня — это полбеды. А если, вдруг, она отравит Дау? На почве ревности все может быть. Как я этого боялась! Зверь ревности мне был знаком! С ним шутки плохи!..
На дежурство заступила Танечка. Я облегченно вздохнула и, наверное, от страха, обуявшего меня со страшной силой, помчалась в Президиум АН. В приемной кабинета Топчиева вспомнила: Александра Васильевича больше нет.
Меня очень сердечно встретила его референт Антонина Васильевна, она пригласила меня в кабинет своего нового шефа. Я вошла и полностью растерялась: на месте Топчиева сидел очень достойный человек, но он мне был чужой. Он был чужой моему горю, которое так сердечно разделял в самые трудные часы моей жизни Топчиев. К счастью, этот незнакомый мне человек говорил по телефону. У меня было время подумать, что я ему скажу.
С тем, что заставило меня прийти в этот кабинет, я могла сказать только Александру Васильевичу. Этому именитому академику я не могла сказать об истории-романе Марины с Дау, и всех моих страхах, что может угрожать Дау! Хватит, уже один раз прошла психиатрическое обследование. Точно такое состояние, когда академик Кикоин пришел по моему вызову ко мне в палату, а я не смогла одолжить денег! Это очень неприятное состояние, но вот телефонная трубка легла на рычаг. Я встретила равнодушный взгляд постороннего человека. Стараюсь выдавить какие-то слова.
В очень щекотливое положение опять я попала. Было очень стыдно своей очередной глупости. Телефонный звонок спасительно прозвенел, а в голове ни одной мысли нет. Только страх за Дау. Сказать правду: простите, я пришла к Топчиеву. Я забыла, что его уже нет. Но правда в человеческом обществе не всегда уместна. Что же, пусть решит, что я дура. Это не так страшно. Передышка, вызванная телефонным разговором высокопоставленного лица, пошла мне на пользу. Я спокойно начала:
— Видите ли, после вторичного посещения Пенфильда, которое, как вы знаете, было в конце зимы, Пенфильд склонялся согласиться с нашими медиками, что жалобы на боли в ноге могут носить центральное происхождение, т. е. задет в мозгу центр, который сигнализирует о ложной боли. Но уже после Пенфильда, вот сейчас, Ландау очень жалуется на боли в животе. Гращенков уже и боли в животе отнес за счет центральной нервной системы. Я этому верить не могу, у него боли органического порядка.
— Чем я могу помочь? Я не медик, — сказал мой собеседник очень сердечно и участливо.
— Ну, понимаете, ведь медики не лечат. Они призывают физиков и говорят, что физики должны его отвлечь от боли. Ландау физиков выгоняет, говоря, что, когда выздоровеет, он сам их позовет. Надо как-то убедить медиков в их неправоте, надо что-нибудь чрезвычайное. К примеру (и я загнула несусветное), если Иваненко и его невежественных в физической науке сотрудников в университете разогнать, а на их место на значить учеников Ландау: Абрикосова и других. Вот это на Ландау может произвести громаднейшее впечатление, если боли ложные, тогда он о них забудет.
Но тут я запнулась, замолчала, я поняла, что наговорила лишнего. Оказывается, Д.Д.Иваненко занимает какое-то место в нашем обществе, с ним так поступить нельзя. Со слов Дау, еще в Харькове, для меня Иваненко был подлец, дурак и очень малограмотен в физике.
Но тут я запнулась, замолчала, я поняла, что наговорила лишнего. Оказывается, Д.Д.Иваненко занимает какое-то место в нашем обществе, с ним так поступить нельзя. Со слов Дау, еще в Харькове, для меня Иваненко был подлец, дурак и очень малограмотен в физике.
Я ушла, зная наверняка, что глупо вела себя. Мне данный вице-президент объяснил, что Иваненко уважаемый человек!
Даже мои страхи, так никому и не высказанные, исчезли. Марина, к счастью, оказалась мельче, чем я думала, она чаще стала приходить навеселе, уже два раза ее отстраняли от дежурства. Сейчас она успокоилась, самое ужасное — она стала заискивать передо мной. Угодничество тошнотворно по своей сути, уж лучше бунт! Вид у Марины был несчастный, она потом перешла на работу в другую больницу. Мне было ее жаль, как всякого человека, не достигшего своей мечты. Не счастливее оказалась и я. Моей мечте тоже не дано было осуществиться — Дау не выздоровел!
Как-то приехал из Ленинграда Сонин муж Зигуш. Я его застала фундаментально сидящим в глубоком кресле в палате Дау.
— Коруша, — обратился Дау ко мне, — Соня с Зигушем стали сильно ощущать отсутствие той суммы денег, которую они ежемесячно получали от меня. Ты, вероятно, получаешь мою полную зарплату, пожалуйста, возобнови им высылку денег.
— Нет, Дау, пока ты не выздоровеешь, я этого делать не буду. Соня, Зигуш, их дочь и оба ее мужа — все работают и получают очень приличную заработную плату.
Зигуш вскочил, схватил портфель и выскочил вон из палаты, не попрощавшись с Дау. Дау с упреком, очень грустно сказал:
— Корочка, неужели ты могла превратиться в жадную злючку?
— Нет, Даунька, не сердись. Во-первых, все деньги за звание идут на доплату медсестрам. Я не могла прекратить им доплачивать, они очень потрудились, когда ты был в тяжелейшем состоянии.
— Коруша, прости, я этого не знал. Сестрам доплачивать обязательно надо. Со мной и сейчас очень много возни, я ведь еще совсем получеловек. Я им ночью спать не даю, эта "животная боль" заставляет меня даже ночью маршировать по коридору.
Дау стал уже очень хорошо ходить. Конечно, не один, сначала он решался ходить только при помощи высокой и сильной Танечки, а сейчас уже и я подменяю сестер. Он очень много ходит по коридору. В больницу к Дау пришел скульптор Олег Антонович Иконников. Он попросил разрешения сделать скульптурный портрет. Дау легко согласился. "Я сейчас только на это и годен", — сказал он, улыбнувшись.
На следующий день, только мы с Дау вышли в парк, медсестра пошла обедать, навстречу нам шел скульптор.
— Здравствуйте, Лев Давидович!
— Здравствуйте, Олег Антонович, — непринужденно ответил Дау. Он запомнил, запомнил имя и отчество скульптора, а только вчера он его узнал. Даже я не запомнила имя и отчество, а Дау запомнил — потери ближней памяти нет!
Но как это доказать, а стоит ли, все равно они мне и моим словам не придают никакого значения. Я безликая домашняя хозяйка, а Лившиц — физик, соавтор, доктор наук, профессор. С его именем медики считаются.
Наверное, мне нельзя было опускаться до уровня домашней хозяйки. Я ведь окончила университет, мне очень нравилось работать на производстве, в нашей стране каждый трудоспособный человек должен иметь свое трудовое лицо. Хватит философствовать, вернемся к встрече со скульптором.
Олег Антонович предложил:
— Лев Давидович, если вы сядете на эту скамейку, я сделаю свои первые наброски.
— Олег Антонович, как вы угадали? Я уже устал и хотел сесть отдохнуть.
Делая свои наброски с натуры, Олег Антонович стал рассказывать:
— Лев Давидович, я делал скульптурный портрет Семенова. На мой вопрос: Николай Николаевич, а, кроме науки, чем вы увлекаетесь еще? Ваше хобби? Николай Николаевич долго думал, а потом сказал — охота.
Дау рассмеялся:
— Этот академик знаменит тем, что обожал своих секретарей, эту личную охрану. Он с ними ел и пил и ходил на охоту. А когда это мероприятие было отменено, он всю свою личную охрану оставил работать в своем институте своими заместителями.
Скульптор продолжал:
— Когда я лепил Тамма, я тоже спросил о его хобби. Он подумал и сказал: "Пожалуй, альпинизм".
Дау заметил:
— Я всегда говорил Игорю Евгеньевичу — "Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет".
— Лев Давидович, а ваше хобби?
— Женщины, — не думая ответил Дау.
Скульптор весело рассмеялся.
В хорошую погоду теперь Дау много гулял в больничном парке.
Я, Танечка и Дау шли по аллее парка, навстречу нам идет Соня. Вид у нее сосредоточенный и очень грустный. Я сказала тихонько Танечке: "Таня, я лучше уйду. Они все время считают, что я Дау настраиваю против них".
Мне было жаль Соню. Пусть она попробует повлиять на Дау, только ей, как сестре, надо было бы знать, что Дау не подвержен посторонним влияниям, его можно убедить только разумными доводами. Так было раньше, так есть и теперь.
Пока Соня была в Москве, я избегала встреч с ней. К Дау приходила пораньше с утра, принося необходимые вещи для больницы. Когда Соня уехала, Дау мне сказал:
— Коруша, я рад, что Соня уехала. Ты нарочно не приходила? Ты все еще считаешь Эллу косвенной виновницей моих травм?
— Да, считаю, и Эллу, и Женьку. Из-за Элки ты поехал спасать Семена. А Семен сейчас уже женился и более счастливый, чем в первом браке, и у него уже есть еще один сын. Если бы твой Женька умел держать слово, если бы он отвез тебя на вокзал к 10-часовому поезду, ты был бы здоров!
— Коруша, ты не права. Ни Эллочка, ни Женька не виноваты. Виноват один я. А если да кабы, во рту выросли бобы, — так, Коруша, на жизнь смотреть нельзя. А между прочим, Соня жаждала поселиться у тебя. Она меня очень уговаривала, чтобы я свой кабинет предоставил в ее полное распоряжение. Тогда она оставит работу, уйдет на пенсию и каждый день будет приходить ко мне. Коруша, ты не бойся, я ей сказал: "Ни в коем случае. Коре хватит тех хлопот, которые я ей доставляю. Соня, ты заядлый курильщик, а Кора слишком чистоплотна, ей будет с тобой очень трудно. Я не могу допустить, чтобы ты стеснила Кору. Ко мне приходить тебе каждый день ни к чему, ты ничем не сможешь облегчить мои боли и страдания".
Медсестра добавила: "Сестра Льва Давидовича стала жаловаться нам, как вы, Кора Терентьевна, Льва Давидовича никогда не любили, а вышли замуж за него только потому, что он — академик. Лев Давидович услыхал, рассмеялся и сказал: "Соня, ну что ты врешь. Когда мы с Корой сошлись, я не был академиком и ждала меня тюрьма. А Кора в те годы зарабатывала больше, чем я".
Глава 47
Время шло. И как-то утром, накормив Гарика, я на кухне занялась своими мелкими делами. Слышу — Гарик дома. Посмотрела на часы и с ужасом крикнула ему наверх: "Гарик, ты уже опоздал на работу!". Он вышел на лестничную площадку и спокойно ответил: "Мама, я в отпуске. Я уже окончил среднюю школу, и мне на работе дали 10 дней отпуска — подготовиться к вступительным экзаменам в университет". В те годы в Москве появилось новое проклятие: пусть ваши дети учатся в десятом классе.
Свое состояние не берусь описать, но в голове явно помутилось. Я притихла, села на нижнюю ступеньку лестницы. Гарик спустился ко мне. Он увидел — его сообщение меня испугало.
— Мама, у меня целых десять дней до экзаменов. Как и у всех наших ребят, с которыми я кончал вечернюю школу рабочей молодежи.
— Гарик, мне звонят ежедневно физики — студенты старших курсов МГУ. Они справляются о здоровье папы и всегда предлагают свою помощь. Я их попрошу, чтобы они позанимались с тобой, порешали те типовые задачи, которые могут быть по физике и математике на экзаменах в университет.
Гарику мое предложение явно не пришлось по душе. Он молча поднялся наверх, а сверху сказал: "Мама, я буду заниматься один. А если ты пригласишь кого-ли- бо заниматься со мной, я уйду из дома". Мальчик про- являл характер отца. Это было даже приятно.
У Дау в больнице я сказала: "Даунька, у Гарика через 10 дней вступительные экзамены в университет".
— Как, Гарик уже кончил среднюю школу?
— Да, оказывается, на днях он получил аттестат зрелости, я сегодня сама только узнала эту новость.
— Коруша, какая успеваемость у Гарика?
— Не знаю. Я Гарика совсем забросила, я даже забыла, что он кончает школу. Сегодня как снег на голову "через 10 дней экзамены в университет".
— Коруша, собственно говоря, почему ты расстроена? После окончания средней школы всегда бывают экзамены в высшее учебное заведение. Это естественное явление. Чем ты взволнована?
— Даунька, я хотела пригласить физиков, чтобы они помогли Гарику подготовиться к экзаменам, а Гарик категорически отказался. Он сегодня вечером к тебе придет. Ты ему скажи, он тебя послушает. Пусть порешает задачи по физике и математике с физиками. 10 дней подготовки к экзаменам — ведь это так мало.