СВЕТИЛА, ВРАЩАЮЩИЕСЯ ВОКРУГ СПУТНИКОВ, ИЛИ ПОПУТЧИКИ И ИХ ТЕНИ, ИЛИ «ВЛИЯТЕЛЬНЫЕ ОСОБЫ». Впервые – Журналист. 1924. № 13. С. 20–21 (под назв. «Светила, вращающиеся вокруг спутников, или Попутчики и их тени»). Печ. по ГС, с. 118–121.
Ст. полемизирует с понятием литературного «попутничеетва»[151], вокруг которого в 1923–1924 гг. развернулась оживленная дискуссия (см., напр., полемику между Л. Троцким, Н. Бухариным, А. Воронским и др. и напостовцами в стенограмме особого совещания при ЦК РКП(б) от 9.5.1924 – в сб. «Вопросы культуры при диктатуре пролетариата». М. – Л., 1925. С. 56–137). Конкретным поводом к ст. Шкл. послужили материалы первых номеров журн. «Октябрь» (орган МАПП) и «На посту» за 1924 г. – со ст. Г. Лелевича, произведениями А. Безыменского, А. Тарасова-Родионова и др. О творчестве упоминаемых Шкл. писателей Г. Лелевич, напр., писал, что Н. Тихонов «не пошел навстречу пролетарской литературе и потому покатился в болото голого, ненужного версификаторства», Вс. Иванов «за истекший год не только не приблизился к точке зрения рабочего класса, не только не приблизился к революции, но и наоборот, еще дальше отошел от нее», у В. Маяковского в «Про это» «вместо грозного бранного клича получился издерганный истерический вопль» (На посту. 1924. № 1. Стб. 82, 86, 90). На ст. Шкл. Г. Лелевич ответил в том же номере «Журналиста» ст. «Голос из ямы». Общую оценку «попутнической» дискуссии Шкл. дал в своем отклике на резолюцию ЦК РКП(б) «О политике партии в области художественной литературы»: «Этот спор, создав группы напостовцев и попутчиков, сбил границы литературных группировок. Исчезло литературное общественное мнение. Как крапива росла хрестоматия. От литературы ждали короткого ответа, как от солдата в строю. Сегодня напостовцы демобилизованы и могут начать писать. Попутчики вернутся из полетов. О них можно будет писать не как о больных» (Журналист. 1925. № 8–9. С. 33).
С. 388*. В первопубликации: «У Тихонова – Лелевич. У Никитина – Тарасов-Родионов».
С. 389*. Цит. из ст. В. Красильникова «Поэтический молодняк» (НЛП. 1927. № 20. С. 68–69), раскавыченная в ГС; и потому часто приписываемая Шкл.
…**. В первопубликации – «Октябрь».
…***. Далее в первопубликации: «У Достоевского есть такая история. Ходит человек по казармам и буянит, а другой ходит за ним и все повторяет: «И все он врет». Ну, что делать такому человеку, если не будет первого? Пока что выдвигание пролетарской поэзии привело к забвению того, что в «поэзии самое важное – поэзия и в стихах – стихи». А это очень странное забвение, особенно для молодого писателя. Хороший рабочий, стоя у станка, вероятно, газету не читает. Поэт тоже не должен пользоваться газетой как подстрочником».
…****. В первопубликации – Родов.
БОРЬБА ЗА ФОРМУ. Впервые – Молодость. <Сб. 1>. М., 1927. С. 297–300. Печ. по ГС, с. 122–126.
С. 390*. По мнению М. Чудаковой, эти строки Шкл. «целят» в «Дни Турбиных» Булгакова (см. «М. А. Булгаков – драматург и художественная культура его времени». М., 1988. С. 86).
О ПИСАТЕЛЕ И ПРОИЗВОДСТВЕ. Впервые – НЛ. 1927. № 1. С. 29–33 (под назв. «О писателе»). Отр. ранее – Шторм (Одесса). 1926. № 26. С. 17 (под назв. «Трем тысячам»). Печ. по ЛФ, с. 189–194.
Ст. представляет собой вариант первых глав кн. «Техника писательского ремесла», над которой Шкл. работал осенью 1926 г. (4 изд. – в 1927–1930 гг.). Жанр литературного «самоучителя» получил широкое распространение в середине 20-х гг. (кн. Г. Шенгели, А. Крайского, В. Тверского, Г. Изотова и др.). Обращаясь к нему, Шкл. противопоставил свои задачи этим работам. «Целью книги, – писал он в заявке, – является не увеличение числа писателей-профессионалов, а воспитание внимательных и понимающих технику мастерства читателей, из которых при удаче постепенно выделятся пишущие» (377). Являясь ответом Шкл. на массовое вхождение в литературу нового поколения писателей[152], кн. центральной своей идеей – «вторая профессия» – тесно связана с теми изменениями в социокультурной ситуации середины 20-х гг., которые ранее отразились в ТФ («третий путь»). Ср. с современной оценкой «литбытовых» работ Б. Эйхенбаума – ТС II, с. 110, 114, 124–125, 130. О первоначальной полемичности замысла свидетельствует выступление Шкл. на диспуте о богеме 19.11.1926, в котором он объявил «создателем нынешней богемы» ВАПП, «накооптировавшую в писатели 3000 человек»: «Некоторые литературные организации разверстывают между подручными писателями пустующие места Гомеров и Шекспиров. <…> А молодежи нужно сказать: обучайтесь и не уходите с производства» (цит. по: Вечерняя Москва. 1926. 22 ноября. № 270. См. также: НЛП 1927. № 1. С. 90).
Актуальность ст. и кн. Шкл. была единодушно отмечена современниками, см. отклики А. Ольгина (Журналист. 1927. № 1), А. Палея (Сегодня. Альманах П. М., 1927) и даже – в критичном отзыве Г. Шенгели (ЦГАЛИ, 2861.1.78). Как близкую себе в работе над «литературным бытом» отметил ст. Б. Эйхенбаум, писавший Шкл.: «Кстати: статья твоя в «Юном Лефе» очень интересна (единственное, что там есть) <…>. Меня твоя статья естественно порадовала – она по вопросам близка к тому, чем я занят. Практический ее (нравоучительный) смысл верен, конечно, для нашего времени. Теоретически – дело сложнее» (от 16 февр. 1927 г. – 782). Ю. Тынянов, отметив литературные достоинства кн. (см.: ТС II, с. 114), писал Шкл.: «По-моему, ты должен закрепить этот жанр за собой. Человеческое поведение – самый болезненный и нужный материал» (722). Ср. в материалах обсуждения кн. в семинаре В. Каверина в ЛГУ (Каверин В. Собр. соч. в 9 т. Т. 6. М., 1982. С. 485–488).
С. 393*. Неточный пересказ письма Толстого А. Фету от 23 янв. 1865 г.
С. 395*. См. ред. комментарий к этому отр. – ЛФ, с. 192.
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ЧЕТЫРЕХСТАХ МИЛЛИОНАХ. Впервые – НЛ. 1928. № 3. С. 41–44. Вошло в ЛФ, с. 246–248 (сокр.). Печ. по кн. Шкл. «Поденщина». С. 197–204.
С. 399*. В 1928 г. кн. С. Третьякова критиковалась за несоответствие изображения Китая 1924–1925 гг. новым политическим оценкам, данным в связи с изменением революционной ситуации в Китае (установление гоминьдана в 1927 г. и др.), см., напр.: Правда. 1928. 8 апр. № 84. Отзывы этого времени С. Мстиславского и В. Фриче о С. Третьякове не установлены.
ПРЕСТУПЛЕНИЕ ЭПИГОНА. Впервые – НЛ. 1928. № 4. С. 36–39 (Подп.: В. Ш). Печ. по ЛФ, с. 130–135.
Рец. на роман В. Бахметьева Шкл. включился в полемику между НЛ и НЛП о «живом человеке»; «Преступление Мартына» было расценено на страницах последнего как произведение с ярким и сложным героем, личность которого «чрезвычайно противоречива в своих положительных и отрицательных проявлениях» (Ю. Либединский – НЛП. 1928. № 2. С. 40). Прямой отклик Шкл. на дискуссию см.: НЛ. 1928. № 3. С. 20.
КИТОВЫЕ МЕЛИ И ФАРВАТЕРЫ. Впервые – НЛ. 1928. № 9. С. 27–30. Вошло в ЛФ, с. 122–124 (в сокр., под назв. «Теперь и сейчас»). Печ. по НЛ.
Некоторые положения ст. предварены в докладе Шкл. в редакции журн. «Настоящее» в авг. 1928 г. (см.: Настоящее. 1928. № 6–7. С. 6). Ст. отмечена Р. Якобсоном, писавшим 14.11.1928 г. Шкл.: «Пришли для «Славише Рундшау» небольшую статейку – три-четыре страницы – о новом русском биографическом романе – увлечении мемуарной литературой, Тынянов, с одной стороны, Форш, Сергеев-Ценский, В. Каменский и т. п. – с другой. Пожалуйста, напиши. Твои беглые мысли в «Лефе» на эту тему очень интересны» (795). После выхода НЛ со ст. Шкл. Тынянов писал ему: «Спасибо тебе, Витя, за статью обо мне. Я читал как четвертый: образовались другие я и ты – это литература» (от 12.11.1928–723).
С. 406*. Имеется в виду полемика вокруг повести Вс. Иванова; в ст. И. Ломова (В. Катанян) «Изуродованная история» (Комсомольская правда. 1928. 14 июля. № 162) автор обвинялся в заимствованиях из воспоминаний военачальника Л. Дегтерева.
…**. Отклик на романы К. Вагинова «Козлиная песнь» (Л., 1928) и В. Каверина «Скандалист»; прототипами героев первого произведения послужили писатели и ученые, группировавшиеся вокруг М. Бахтина, второго – Шкл., Е. Поливанов, М. Слонимский, Л. Якубинский и др. (подробнее см.: Чудакова М., Тоддес Е. Прототипы одного романа. – Альманах библиофила. Вып. X. М.. 1981).
С. 408*. Отзыв относится к роману «Современники» (1926).
К ТЕХНИКЕ ВНЕСЮЖЕТНОЙ ПРОЗЫ. Впервые – ЛФ, с. 222–226. С незначит. сокр. и изм. – ОТП II, с. 246–250 (под назв. «Очерк и анекдот»). Печ. по ЛФ.
Ст. является последним выступлением Шкл. в рамках Лефа. Объявление о выходе ЛФ появилось в окт. 1928 г. (см.: НЛ. 1928. № 10. С. 45), а в середине ноября Шкл. принял решение о выходе из Лефа, внешним поводом к которому послужила его личная ссора с Л. Брик и В. Маяковским (см. ниже)[153]. См. также об этом в письмах Шкл. Тынянову и Эйхенбауму ноября – дек. 1928 г. – Вопросы литературы. 1984. № 12. С. 192–194. Данная ст., вместе с тем, – наиболее близкая у Шкл. к лефовской теории «литературы факта», которая оформилась в НЛ к концу 1927-го – началу 1928 г. (см.: Мы ищем. – НЛ. 1927. № 11–12; Третьяков С. С Новым годом! С Новым Лефом! – НЛ. 1928. № 1), и была наиболее полно изложена в ЛФ. Шкл., не разделяя ее «жизнестроительских» тенденций, неизбежно ведущих к «растворению искусства в жизни» (по С. Третьякову) и ее политического «утилитаризма», в некоторых положениях своей программы «установки на материал» с ней солидаризировался (соотношение факта и вымысла в искусстве, оценка психологизма и категории литературного героя и пр.). В отличие, однако, от О. Брика, С. Третьякова, Н. Чужака и др., для Шкл. установка на факт, документ – временная мера, которая должна привести к решительному обновлению современного искусства (см.: ЗШЛ, с. 94, 103). Обособленность Шкл. в Лефе отмечалась в критике 20-х гг. (см., напр., относящиеся к 1928 г. замечания Н. Берковского в его кн. «Текущая литература». М., 1930. С. 26–27). Эта позиция Шкл. стала объектом критики и со стороны С. Третьякова, В. Перцова и Н. Чужака. «Нам органически чужды, – писали они, – как фетишизация фактов, так и формалистское мнение тех, кто видит в «литературе факта» лишь очередную смену эстетических жанров. Тут лежит корень наших разногласий со Шкловским, подкрепляемых и неизжитой связью Шкловского с эпигонами ОПОЯЗа и серапионства. Неправильные выступления Шкловского по вопросу о Пильняке (см.: с. 513. – А. Г.) усугубляют расхождения и требуют от Шкловского отчетливого самоопределения сегодня, в условиях обостренной классовой борьбы» (Ни Леф, ни Реф. – ЛГ. 1929. 2 дек. № 33). Очевидно, после этой ст. и было написано Шкл. обращение к С. Третьякову, содержащее ретроспективную оценку «литературы факта»: «Ты так дорого заплатил за проезд до факта, что тебе жалко его изменять, жалко перестраивать. <…> Наивность иногда помогает в искусстве. Есть люди, которые считают себя реалистами. И в каждой эпохе, в каждом искусстве есть люди, которые думают, что они выражают мысли без слов, что они преодолели сопротивление форм. <…> Мне грустно, друг, расставаться еще с одним. Это не значит, что мы ошибались. Мы ошибались не очень. В такую мору, в какую нужно ошибаться, чтобы думать» (Шкловский В. Поиски оптимизма. М., 1931. С. 62–64).
К ТЕХНИКЕ ВНЕСЮЖЕТНОЙ ПРОЗЫ. Впервые – ЛФ, с. 222–226. С незначит. сокр. и изм. – ОТП II, с. 246–250 (под назв. «Очерк и анекдот»). Печ. по ЛФ.
Ст. является последним выступлением Шкл. в рамках Лефа. Объявление о выходе ЛФ появилось в окт. 1928 г. (см.: НЛ. 1928. № 10. С. 45), а в середине ноября Шкл. принял решение о выходе из Лефа, внешним поводом к которому послужила его личная ссора с Л. Брик и В. Маяковским (см. ниже)[153]. См. также об этом в письмах Шкл. Тынянову и Эйхенбауму ноября – дек. 1928 г. – Вопросы литературы. 1984. № 12. С. 192–194. Данная ст., вместе с тем, – наиболее близкая у Шкл. к лефовской теории «литературы факта», которая оформилась в НЛ к концу 1927-го – началу 1928 г. (см.: Мы ищем. – НЛ. 1927. № 11–12; Третьяков С. С Новым годом! С Новым Лефом! – НЛ. 1928. № 1), и была наиболее полно изложена в ЛФ. Шкл., не разделяя ее «жизнестроительских» тенденций, неизбежно ведущих к «растворению искусства в жизни» (по С. Третьякову) и ее политического «утилитаризма», в некоторых положениях своей программы «установки на материал» с ней солидаризировался (соотношение факта и вымысла в искусстве, оценка психологизма и категории литературного героя и пр.). В отличие, однако, от О. Брика, С. Третьякова, Н. Чужака и др., для Шкл. установка на факт, документ – временная мера, которая должна привести к решительному обновлению современного искусства (см.: ЗШЛ, с. 94, 103). Обособленность Шкл. в Лефе отмечалась в критике 20-х гг. (см., напр., относящиеся к 1928 г. замечания Н. Берковского в его кн. «Текущая литература». М., 1930. С. 26–27). Эта позиция Шкл. стала объектом критики и со стороны С. Третьякова, В. Перцова и Н. Чужака. «Нам органически чужды, – писали они, – как фетишизация фактов, так и формалистское мнение тех, кто видит в «литературе факта» лишь очередную смену эстетических жанров. Тут лежит корень наших разногласий со Шкловским, подкрепляемых и неизжитой связью Шкловского с эпигонами ОПОЯЗа и серапионства. Неправильные выступления Шкловского по вопросу о Пильняке (см.: с. 513. – А. Г.) усугубляют расхождения и требуют от Шкловского отчетливого самоопределения сегодня, в условиях обостренной классовой борьбы» (Ни Леф, ни Реф. – ЛГ. 1929. 2 дек. № 33). Очевидно, после этой ст. и было написано Шкл. обращение к С. Третьякову, содержащее ретроспективную оценку «литературы факта»: «Ты так дорого заплатил за проезд до факта, что тебе жалко его изменять, жалко перестраивать. <…> Наивность иногда помогает в искусстве. Есть люди, которые считают себя реалистами. И в каждой эпохе, в каждом искусстве есть люди, которые думают, что они выражают мысли без слов, что они преодолели сопротивление форм. <…> Мне грустно, друг, расставаться еще с одним. Это не значит, что мы ошибались. Мы ошибались не очень. В такую мору, в какую нужно ошибаться, чтобы думать» (Шкловский В. Поиски оптимизма. М., 1931. С. 62–64).
С. 408**. Ср.: Асеев Н. Ключ сюжета (1925; в его кн. «Дневник поэта». М., 1929).
С. 411*. См. рец. Шкл. на эту кн. Б. Кушнера. – НЛ. 1927. № 11–12; вошло в ЛФ.
О ЗОЩЕНКО И БОЛЬШОЙ ЛИТЕРАТУРЕ. – Михаил Зощенко. Статьи и материалы. Л., 1928. С. 15–25.
Ст. предшествовал доклад Шкл. на вечере М. Зощенко в ГИИИ 7 марта 1927 г. (запись в дневнике Б. Эйхенбаума – ЦГАЛИ, 1527.1.245), к авг. того же года задумывается и сб. о писателе – первый в серии «Мастера современной прозы», издававшейся ГИИИ (запись в дневнике К. Чуковского от 23.8.1927 – Ленинградская панорама. Л., 1988. С. 503.
Первые отзывы Шкл. о творчестве М. Зощенко относятся к «серапионовскому» периоду (с. 179). Ст. Шкл. «Серапионовы братья» вызвала дружескую пародию Зощенко (впервые – Литературные записки. 1922. № 2), которая, по замечанию М. Чудаковой, может быть расценена и как своеобразная попытка «освоения» молодым писателем «литературной системы» Шкл. (Вопросы литературы. 1968. № 11. С. 233). См. оценку «короткой фразы» Шкл. в ст. Зощенко 1928 г. – Михаил Зощенко. Статьи и материалы. С. 11. Предложенная в 1925–1928 гг. концепция сказа писателя (ср.: с. 303–304) в дальнейшем не претерпевает у Шкл. изменения – текст данной ст. включается в более поздние работы: «Двупланный рассказ» и «Сказ как элемент сюжета» (обе – 1932–1933 гг.) – 50; «Михаил Зощенко» (1937) – 124. Во второй половине 30-х гг. внимание Шкл. привлекает преимущественно жанровая эволюция Зощенко (Рассказы М. Зощенко для маленьких. – Детская литература. 1940. № 1–2, вошло в кн. Шкл. «Старое и новое». М., 1966; «Рассказы о Ленине» Зощенко. – Пионер. 1940. № 4–5.
С. 417*. Отр. от слов «Любопытно изменение сказа…» (с. 415) до этого предложения включительно целиком перенесен из одного из вариантов ст. о М. Горьком 1925–1926 гг. В рукописи далее шло: «Горьковский сказ сегодняшнего дня больше имеет общего с работами Хлебникова, чем с первыми опытами сказа у самого Горького. Все это показывает, что «Заметки из дневника» воспринимаются сейчас самим автором как определенный, во всех своих частях продуманный художественный жанр» (74).
ПИСЬМО А. ФАДЕЕВУ. – ЛГ. 1929. 22 апр. № 1 (под назв. «Переписка писателей»).
Ред. пред. к «письму» Шкл. извещало, что им открывается «переписка представителей различных литературных групп об острых и спорных вопросах литературного творчества». Фадеев ушел от ответа Шкл., посоветовав ему по вопросу о формальной школе обратиться к ст. И. Гроссмана-Рощина. «Вопрос о том, «выйдет или не выйдет» у меня роман «Последний из удэге», – заключал он, – решается в настоящее время практически» (ЛГ. 1929. 29 апр. № 2). В ответном «письме» Шкл. скептически оценил достоинства рекомендованных работ (ЛГ. 1929. 7 мая. № 3).
С. 419*. Пьеса Вс. Иванова (1928).
С. 421*. Определение «форма – закон построения предмета», впервые употребленное Шкл. в начале 1929 г. (ЗШЛ, с. 113), заимствовано у Г. Плеханова (Соч. Т. XVII. М., (1924). С. 35).
…**. Ср. с более поздним отзывом Шкл. о «Разгроме» – Кино. 1931. 27 окт. № 58.
С. 422*. Сутырин В. – критик, постоянный автор НЛП.
КАК Я ПИШУ. – Как мы пишем. Л., 1930. С. 211–216 (без назв.).
Написано ок. 1929 г. и первоначально предполагалось для кн. «Поденщина» (см. письмо Шкл. С. Алянскому – ИРЛИ, 519.422).
С. 425*. Участникам сб. предлагалось ответить на ряд вопросов.
СЛУЧАЙ НА ПРОИЗВОДСТВЕ. – Поиски оптимизма. С. 83–114. Отр. ранее – Стройка. 1931. № 11. С. 6–8.
Новую – после ТФ – кн. художественной прозы Шкл. задумывает осенью 1929 г.; по договору с «Издательством писателей в Ленинграде» от 12 окт. он должен был сдать кн. «Новая проза» (до 8 авт. л.) не позднее 15 дек. 1929 г. (813). К этому сроку кн. не была закончена (см. письмо Шкл. в издательство – ГПБ, 709.80) и была сдана уже в издательство «Федерация» не позднее 7.7.1930 (договор от 7.6.1930–813).
Известие о смерти Маяковского застало Шкл. в самый разгар работы над кн. «<…> написана она была непосредственно после смерти Маяковского, – вспоминал Шкл. на диспуте в ВССП в 1931 г. – Мне моя писательская работа и писательская жизнь очень дорого стоят. Именно эта книга стоила чрезвычайно дорого» (ИМЛИ, 157.1.124). Смерть поэта существенно изменила замысел кн. (в сент. 1986 г. Н. Харджиев в разговоре с нами приводил фразу Шкл.: «Это меняет книгу»). Тема личной судьбы Маяковского обострила ее главный конфликт, который Шкл. позднее определил как конфликт «личной жизни и большой страны»: «Я боюсь, что (слишком) легко мы проходим через этот разрыв, если он не будет стоить нам жизни, то будет стоить чего-то большего» (там же)[154]. Значительно дополнены воспоминаниями о Маяковском были и главы о раннем футуризме (сообщено Н. Харджиевым).
Последние полтора года жизни Маяковского его отношения со Шкл. осложнились. Шкл. не вошел в РЕФ – по-видимому, не приняв его программы. «Леф разваливается, – писал Шкл. Тынянову в сент. 1928 г. – Маяковский объявляет себя школой, непосредственно связанной с комсомолом и ссудо-сберегательными кассами» (441). Критику Лефа Маяковским и Бриком Шкл. тогда расценил как «замену художественой группировки непосредственным обращением к политическому руководству» (Под знаком разделительным. – НЛ. 1928. № 11. С. 46). Личные отношения поэта обострила ссора Шкл. с Л. Брик в ноябре 1928 г., в которой сторону Л. Брик принял Маяковский (см.: Маяковский в воспоминаниях родных и друзей. М., 1968. С. 335–336; воспоминания Е. Семеновой – ГММ). Неудачей завершилась попытка примирения Б. Пастернака и Шкл. с Маяковским в дек. 1929 г. (см.: Катанян В. О Маяковском и Пастернаке. – Russian literature triquaterly. 1976. № 13. P. 511–513). Реакция Шкл. на известие о смерти поэта была сходной с реакцией многих современников. «Когда я услышал о смерти Маяковского, я не поверил, – рассказывал Шкл. нам в июне 1983 г. – Сказал, что это глупая шутка[155], и положил трубку. Накануне мы как раз говорили с Ахматовой по телефону о том, какой Маяковский большой поэт». О Маяковском писал Шкл. Тынянову во второй половине апр.: «Он был искренне предан революции. Нес сердце в руках, как живую птицу[156]. Защищал ее локтями. Его толкали. И он чрезвычайно устал. Личной жизни не было. Поэт живет па развертывании, а не на забвении своего горя. Он страшно беззащитен. Маяковский прожил свою жизнь без читательского окружения, и все его толкали, а у него были заняты руки, и он писал о том, что он умрет. Слова были рифмованы. Рифмам не верят. Его толкали. Он умер чрезвычайно усталым. Осталась стопка тетрадей ненапечатанных стихов. Они написаны все в последнее время. Лежит Владимир Владимирович в Клубе писателей. Идет много народа, десятки тысяч. Мы не знаем, читали ли они его» (441). Тогда же он пишет Эйхенбауму и Тынянову: «Владимир Владимирович умер как поэт, покаявшись, принявши снова на себя вес своей исключительной и несчастной любви. Любовь нужна была для стихов, стихи нужны были для жизни, революция нужна была для одической линии. Все вместе нужно было для революции. <…> И мы виноваты перед ним. Тем, что не писали о его рифмах, не делали поэтического ветра, который держит на себе паутину полета поэта» (Литературная Россия, 1986. 26 сент. № 39).