– Прекрасный выпад! – насмешливо комментировал он очередной удар Владимира. – А посмотрим, как вы ответите на это, месье!
И Гиацинтов едва успел отбить выпад, грозивший ему верной смертью.
– Честное слово, – с издевкой в голосе сокрушался соперник, – даже жаль будет убивать такого противника, как вы!
Балабуха, отшвырнув в сторону Сандерсона, бросился на второго своего противника и погнал его по дороге. Хотя тот был редкостным здоровяком, но все равно не смог устоять перед натиском разъяренного артиллериста.
– Ах, вы так! – подзуживал француз Владимира. – Ну-ка, а мы вот так…
И шпага Владимира переломилась на середине клинка. Сам Владимир быстро отскочил назад.
– Тебе не жить, – мягко промолвил француз, поудобнее перехватив эфес своей шпаги, чтобы поразить офицера одним ударом.
Светло-серые глаза Владимира потемнели.
– Неужели? – процедил он.
И, поднырнув под смертоносную шпагу соперника, Владимир левой рукой отбросил его руку с клинком, а правой воткнул обломок своей шпаги ему в грудь.
– Честное слово, – насмешливо произнес Владимир, отступая на шаг назад, – мне не жаль будет потерять такого противника, как вы!
Француз, побелев, согнулся в три погибели и захрипел. Изо рта его потекли красные струйки. Он выронил свою шпагу и рухнул на дорогу.
– Извини, друг, – сказал Балабуха своему противнику, проколов его насквозь, как бабочку.
Он вытащил из тела убитого свою шпагу и огляделся. На ногах оставался один Сандерсон. Совершенно измученный битвой, он прислонился к дереву.
– Так, – пренебрежительно промолвил Балабуха. – Теперь этот колобок…
Но колобок проявил завидную сноровку. Он сунул руку за отворот сюртука, извлек блестящий пистолет и, тщательно прицелившись, выстрелил.
– Это… это что же… – забормотал Балабуха, роняя шпагу. На лице его показалось выражение детского недоумения.
– Антон! – закричал Гиацинтов, бросаясь к нему.
Сандерсон меж тем перезарядил свой пистолет и наставил оружие на него.
– Стойте! – выкрикнул пронзительный женский голос.
Англичанин, остолбенев, повернул голову. Возле кареты стояла Антуанетта. Ее черные волосы рассыпались по плечам, глаза сверкали гневом. Воспользовавшись тем, что Сандерсон не смотрит на него, Владимир быстро наклонился и подобрал пистолет одного из убитых противников. Балабуха лежал на дороге, держась рукой за правую сторону груди, и то закрывал, то открывал глаза.
– Стойте… – повелительно проговорила Антуанетта, подходя ближе. – Довольно!
Гиацинтов хотел вскинуть свой пистолет, но девушка встала между ним и англичанином, не давая стрелять. Ее незабудковые глаза с вызовом смотрели ему в лицо. Слегка побледнев, он опустил оружие. После небольшого колебания Сандерсон последовал его примеру.
– Я и не знал, что он вам так дорог, – насмешливо сказал Владимир.
Антуанетта вспыхнула.
– Вы и в самом деле ничего не знаете, – с вызовом ответила она.
Гиацинтов пожал плечами. Почему-то он ощущал одну лишь страшную усталость.
– Что ж… Вы свободны, мистер Сандерсон.
– Вы не тронете меня? – недоверчиво спросил англичанин.
– Я? – Владимир снова пожал плечами и вытер кровь с лица. – А на кой вы мне дались?
Сандерсон покачал головой.
– Я вам очень признателен, но… Вам все равно не уйти, поймите. В это дело замешаны слишком высокие люди. Они не дадут вам доехать не то что до Петербурга, а даже до границы империи.
– Это мы еще посмотрим, – сказал молодой офицер, вскидывая голову.
В разбитом экипаже кто-то завозился, и через мгновение Август, подслеповато щурясь, выполз наружу. Его голова была перевязана.
– Ох! – простонал он, качаясь. – Как будто с самими чертями играл в карты, смухлевал… и они меня потом всю ночь шандалами вразумляли! О-ох!
Он застонал и схватился за висок. Антуанетта поглядела на него и отвернулась.
– Мистер Сандерсон, – тихо сказала она. – Уже поздно, и я… Я устала и заблудилась. Прошу вас проводить меня домой.
Она протянула англичанину руку. Не колеблясь ни мгновения, он отлепился от ствола дерева и шагнул к девушке.
– Прощайте, – сказала она Владимиру.
– Прощайте, – мрачно ответил он, не глядя на нее.
Антуанетта помедлила.
– Больше вы ничего не хотите мне сказать?
– Я? – Владимир поморщился. – Нет, ничего.
– Что ж, – произнесла она, – значит, я зря… – Она умолкла и нахмурилась. – А впрочем, неважно.
Она оперлась о руку Сандерсона, и они зашагали прочь.
– Похоже, что вы проиграли, – сказал толстый англичанин с торжеством, проходя мимо Гиацинтова.
– Похоже, что мы выиграли, – в тон ему ответил Владимир.
Распростертый на дороге Балабуха хрипло застонал, и Гиацинтов, забыв обо всем на свете, бросился к нему.
– Артиллерист! Ну ты как, живой? Сейчас я тебя перевяжу…
Кое-как с помощью подоспевшего Добраницкого ему удалось остановить кровь.
– Ничего, старик… Держись… Доставим тебя к доктору, он тебе поможет.
Внезапно он вспомнил угрозы англичанина и нахмурился. Было похоже на то, что их трудности только начинаются.
– Где она? – неожиданно спросил Балабуха, приоткрыв глаза.
– Кто? – удивился Владимир.
– Она… Антуанетта…
– А, вот ты о чем…
В нескольких словах Владимир объяснил другу, что Антуанетта ушла вместе с Сандерсоном, и он не стал ее удерживать.
– И ты ее отпустил? – в отчаянии простонал Балабуха. – С этим колобком?
– А что я должен был сделать, скажи? – Владимир начал сердиться.
Балабуха долго глядел на него в молчании.
– Эх ты… – наконец промолвил он. – Такая девушка, а ты… Ты что, так ничего и не понял? Разве она стала бы становиться между тобой и этим англичанином, если бы не любила тебя…
И внезапно Владимиру стало очень жарко.
– Нет, Антон… Уверяю тебя, ты заблуждаешься… Это она из-за него…
– Эх ты… – пробормотал Балабуха еще раз и, закрыв глаза, впал в забытье.
– Что такое? – тревожно спросил Август. – Что?
Гиацинтов вскочил на ноги. Он бросился в ту сторону, куда ушла Антуанетта, но ее уже не было видно.
– Антуанетта!
Солнце медленно поднималось над горизонтом. Воздух стремительно светлел. В кустах щебетали и прихорашивались многочисленные птицы.
– Антуанетта!
Никого. Что он тогда ответил Сандерсону? «Похоже, что мы выиграли?»
Однако теперь он вовсе не был в этом уверен.
Глава 30
Возвращение. – Незаменимый агент Никита Сотников и сеанс его разоблачения. – Заложники города грез.А потом была дорога, долгий кружной путь домой через Швецию, и ехать приходилось медленно, потому что Балабуха был ранен, а Владимир не хотел потерять своего друга. Но все обошлось, артиллерист выздоровел, а когда в Стокгольме у них кончились деньги, то Добраницкий на последние монеты отправился играть и выиграл столько, что из полученных ассигнаций можно было развести не один костер. Правда, по дороге случилось два досадных инцидента… нет, три, считая еще и ночное нападение в Финляндии, но друзья не дремали и сумели дать врагам должный отпор. Наконец в сентябре они прибыли в Петербург и тотчас же отправились на прием к военному министру. Август очень не хотел идти, но офицеры настояли-таки на своем и притащили его с собой.
– Господа! – упирался Добраницкий. – Ну что мне там делать? Что я там забыл?
– Как – что? – удивился Балабуха. – Во-первых, ты нам помог. Во-вторых, если граф Чернышёв будет задавать вопросы, ты сможешь подтвердить, что все было именно так, как мы говорим. Доказательств-то у нас нет ровным счетом никаких!
И вот пыльная приемная… Все те же стулья, те же кресла, те же величественные, невозмутимые лакеи, скользящие по паркету с грацией балерин.
Посетителей, ждавших своей очереди, оказалось совсем немного. Не считая троих друзей, в приемной находился только офицер в красивом мундире неизвестного происхождения. Усы офицера торчали штопором, и на весь окружающий мир он поглядывал с таким апломбом, что даже надменные слуги, перевидавшие всяких посетителей, и те как-то ежились и делались меньше ростом в его присутствии.
– Казенный дух, – проворчал Август, оглядываясь. – И вообще, господа, я должен вам сказать, что мне куда более по душе другая обстановка.
– С картами и золотыми монетами, рассыпанными по сукну? – улыбнулся Владимир.
– С красивыми вещами и красивыми женщинами, – вздохнул Добраницкий. – И вообще, как жаль, что она кузина Изабеллы!
– Кто?
– Антуанетта. Если бы не это, честное слово, я бы махнул на все рукой и вернулся в Вену! Но одна мысль об Изабелле… Не дай бог мне придется еще с ней общаться, я же не выдержу такого счастья!
Артиллерист с беспокойством шевельнулся в кресле, которое сдавленно закряхтело, будучи не в силах больше стонать.
– Володь, а Володь, – многозначительно промолвил Балабуха.
– Что? – спросил Гиацинтов.
– Володь, а Володь, – многозначительно промолвил Балабуха.
– Что? – спросил Гиацинтов.
Антон Григорьевич кашлянул и дернул себя за ус.
– Видишь вон того бурбона[17]?
– Офицера-то? – сощурился Владимир.
– Ну да. – Балабуха оглянулся и понизил голос. – Сдается мне, я его где-то прежде видел.
Владимир невольно насторожился. И точно, в неизвестном офицере явно проскальзывало что-то знакомое… чрезвычайно знакомое…
– Ого! – встрял Добраницкий. – А, между прочим, я его тоже знаю!
– Знаешь? – в один голос вскричали друзья. – И кто же это такой?
– Понятия не имею, – бесхитростно признался Август. – Но где-то я его точно встречал!
– Да, какая-то знакомая личность, – проговорил Владимир, чувствуя в душе беспокойство, которое усиливалось с каждым мгновением.
Балабуха недовольно хмурил брови. Незнакомый офицер обернулся, заметил, что они его разглядывают, и насупился.
– Хоть убей, не могу вспомнить, – наконец признался артиллерист. – А между тем морда такая знакомая… Наглая!
– Ага, – подтвердил Добраницкий. – Очень похож на нашего кучера, кстати.
– На какого кучера? – оторопел Владимир.
– Да на этого… на Степана Козырева. Так, кажется, его звали?
– Да нет, – убежденно промолвил Балабуха, – это не может быть наш кучер!
Гиацинтов меж тем пристальней всмотрелся в незнакомого офицера.
– Ей-богу, – решительно сказал он, – это кучер!
– Да не может быть! – вскинулся Балабуха. – С каких это пор кучера носят мундиры и сидят в приемной у военного министра?
– А ты убери усы, – посоветовал Владимир, – и прибавь бороду и всклокоченные волосы. Вылитый кучер!
– Ну… – недовольно пробурчал гигант. – Ну, может быть, похож… Черт побери! Но если он кучер, что он тут делает? Нет, братцы, тут что-то не так!
– Точно наш кучер, – настаивал Август. – Ей-богу! У меня глаз наметанный. Когда играешь в карты, без этого никак!
Не утерпев, Балабуха вскочил с места, подошел к офицеру вплотную и стал без всякого стеснения его разглядывать.
– Прошу прощения, сударь, – холодно промолвил незнакомец. – Мне кажется, вы напрашиваетесь на ссору!
Услышав этот надменный голос, Добраницкий и Гиацинтов недоуменно переглянулись.
– Нет, это не кучер… – с сожалением промолвил Владимир, качая головой. – У того голос был совсем другой!
– А вот мы сейчас проверим, – шепотом ответил Август и внезапно гаркнул что есть мочи, подражая тону артиллериста: – Степашка, прохвост! Что ж ты лошадям опять гнилой овес насыпал, а? Смотри у меня!
Балабуха аж подскочил на месте от неожиданности, а офицер вздрогнул и втянул голову в плечи. И вот этот жест его и выдал.
– Кучер! – торжествующе завопил Добраницкий. – Ей-богу, кучер, чтоб мне жить долго и счастливо! Точно кучер! Я же говорю вам, я сразу же его узнал!
Балабуха прочистил горло. Офицер, он же Степан Козырев, медленно поднялся со своего места и стал перед артиллеристом, глядя на него без особой приязни.
– Простите, сударь… – смущенно начал Балабуха. – То есть Степан! Какого черта, в самом деле…
– Во-первых, – холодно перебил его кучер в мундире, – я не Степан, а Никита. Степаном Козыревым я был, только когда исполнял, гм, секретное поручение. А зовут меня Никита Андреевич Сотников.
Тут, надо признаться, всякие мысли вылетели из головы Владимира, уступив место одному безграничному изумлению. Надо сказать, что Август чувствовал себя ничуть не лучше.
Кучер! Секретный агент! Черт побери, и чего только не бывает в жизни!
– Так-с… – несчастным голосом промолвил Балабуха. – Ты, Степан… Тьфу! Прости, Никита, если я иногда с тобой… гм… сурово… Потому как для кучерского дела у тебя, извини, руки не из того места росли. То ты нас в канаву, то то, то се…
– Хо-хо! – кричал Август. – Вот потому он и кучер был никудышный, оттого что на самом деле он не кучер никакой вовсе! А я его первый узнал, да, первый! У меня глаз наметанный, от меня не скроешься!
– Я вас прощаю, господа, – промолвил агент Сотников, улыбаясь особенной, холодной, как лед, улыбочкой, которая ясно показывала, что он не забыл ни пинков Балабухи за больную лошадь, ни «вот тебе на водку, только все сразу не пропивай», вообще ничего. – Бог велит прощать, не так ли? А я, как добрый христианин, следую его заветам. – И он улыбнулся еще шире. Балабуха порозовел и насупился.
К агенту подошел представительный старый лакей.
– Его превосходительство господин военный министр просит господина Сотникова пожаловать к нему, – доложил он.
Никита улыбнулся и расправил грудь.
– Извините, – сказал он Балабухе, лучезарно улыбаясь. – Сами понимаете – служба.
Он коротко поклонился офицерам и двинулся к дверям, ведущим в кабинет.
– М-да, – вздохнул Балабуха, провожая его взглядом. – Ты знаешь, Владимир, он мне никогда не нравился… Скользкий он какой-то всегда был. Интересно, зачем его вообще с нами послали?
– И почему нам ничего не сказали об этом? – задумчиво прибавил Владимир. – Вот это уже совсем интересно…
И трое друзей задумались – каждый о своем. Балабуха размышлял о кучере, которого он однажды крепко отлупил и который оказался вовсе не кучером. Добраницкий думал о том, как после этой дурацкой аудиенции, куда его затащили силой, он отправится в какой-нибудь приличный игорный дом… А Владимир думал о девушке с незабудковыми глазами. И чем больше он размышлял о ней, тем больше ему казалось, что он не увидит ее больше никогда.
Шло время. Тикали часы. Офицеры ждали. Август, которому надоело сидеть на одном месте, прикорнул в своем кресле и сладко вздремнул.
– Господин Гиацинтов и господин Балабуха! Его превосходительство ждет вас!
– А как же он? – шепотом спросил артиллерист, кивая на спящего Добраницкого. – Как же с ним-то быть?
Владимир махнул рукой.
– А никак… Пусть спит. На обратном пути захватим его с собой. Все равно ему у Чернышёва делать нечего…
И они пошли к министру – вдвоем.
* * *Господин военный министр лицом был желт, как лимон. Господин военный министр в обращении был сух, как давно иссякший колодец. Господин военный министр даже не предложил вошедшим офицерам сесть, и внутренне Владимир Гиацинтов и Антон Балабуха сразу же приготовились к худшему.
– Так, господа, – сказал министр отрывистым голосом. – Я прочел вашу так называемую депешу, которую вы послали из Стокгольма…
Уже слова «так называемая» не сулили ничего хорошего. Владимир весь подобрался.
– Должен признаться, я ровным счетом ничего не понял… – Чернышёв сощурился. – Возможно, вы будете так добры, что объясните мне, грешному, что именно вы имели в виду?
Владимир оглянулся на Балабуху, прочистил горло и принялся объяснять. В поисках предателя – а именно секретаря Берга – особый агент Жаровкин вышел на готовящийся заговор с участием европейских держав. Он понял, что участие в заговоре принимает также Розалия фон Рихтер, проник в ее дом, но был там убит. Тело его зарыли в неизвестном месте, а одежду бросили в озеро. Далее за дело принялись, собственно говоря, сами Гиацинтов и Балабуха, да еще… впрочем, это совершенно неважно… Их совместное расследование показало, что…
Во время рассказа граф Чернышёв то и дело постукивал пальцами по столу, и вид у министра был такой, словно он задал простой вопрос о том, какая сегодня погода, а вместо приличествующего случаю ответа ему навязывают путаную сказку, сюжет которой начинается от сотворения мира.
– Одним словом, – подытожил министр, – Англия, Франция и Австрия замыслили нас погубить. Ради этого они выдумали какого-то несуществующего претендента, собираясь от его имени разжечь гражданскую войну. Так?
– Именно так, ваше превосходительство.
– И этот претендент является якобы сыном покойного великого князя Константина Павловича от тайного брака, предшествующего его браку с графиней Грудзинской. Так?
– Мы не видели его бумаг, – поторопился объяснить Владимир. – Однако, по нашим сведениям, этот человек промышлял игрой наверняка… И, возможно, он согласился участвовать в этой афере, преследуя свою выгоду.
– И что? – тяжелым голосом спросил Чернышёв. – Что я должен написать в докладе его величеству? Что некий прохвост и кучка авантюристов замыслили совершенно невиданное, дерзновенное дело…
– Это не кучка авантюристов, – быстро возразил Владимир. – Среди них был некто Зидлиц, доверенное лицо канцлера Меттерниха, Сандерсон, человек из английского посольства, графиня Розалия фон Рихтер, ее кузина Изабелла… А в нашем посольстве их пособниками оказался граф Адлерберг, которого в эту аферу втянул его побочный сын, Николай Богданович Берг, числившийся при нем секретарем.
– Это возмутительно, господа, – проворчал Чернышёв. – Воля ваша, но это просто бесчеловечно – возводить напраслину на покойного графа Адлерберга…