Что ж, он, как карьерный человек, привык воспринимать жизнь такой, как она есть. Главное – результат. И если он требует больше времени, чем хотелось, то не станет от этого менее желанным.
Тут главврач вспомнил, что его бросила жена, и опять расстроился.
На столе внезапно ожил селектор:
– Александр Вахтангович, вас просят пройти в палату.
Лордкипанидзе не побежал встречать московских незваных светил: у нас, советских, собственная гордость. Но дальше отсутствовать было бы уже неприлично. Он осторожно повернул ключ в замке и, бросив на прощание Ольге Сергеевне какое-то начальственное указание, удалился.
9С утра городишко переживал большие потрясения. Столько крутых московских профессионалов здесь не видели никогда.
Уже утром на завод с небольшим интервалом вкатили сразу три серьезных автомобиля, не считая машин охраны. Это приехали держатели крупных пакетов акций. У парализованного Бестужева их было не так уж и много – восемь процентов. Да беда в том, что они были «голосующими». То есть этими восемью процентами он мог, используя голоса противоборствующих группировок, практически рулить сбытовой политикой завода. А это – миллионы долларов. И большая политика к тому же.
Первым делом хозяева постарались убедить гостей в том, что произошел несчастный случай. Гости не удовлетворились медицинскими описаниями и с помощью своих специалистов в полдня разыскали очевидцев трагедии: и придурковатого подростка, и пугливую мамашу. После этого обстановка слегка разрядилась.
Во второй половине дня делегация отправилась в больницу, предварительно выяснив, что, даже потеряв голос, Андрей сохранил способность к общению. Самый нетерпеливый гость предложил сразу и нотариуса вызвать, чтобы зафиксировать его распоряжения, однако большинство, восприняв информацию о стабильном состоянии больного, решило не торопиться.
В больнице важных гостей ожидал казус, от которого они уже давно отвыкли. Их к больному не пустили. «Консилиум», – важно сказала баба Мотя, которой было решительно наплевать на рыночную стоимость завернутых ею господ.
Они и сами видели, что консилиум. Перед больницей стоял большой автобус с московскими номерами. Передвижной диагностический центр. Ими же и заказанный.
А на просторном больничном дворе непривычно выделялся вертолет, которым прилетели два выдающихся специалиста-спинальника. Это организовала Виктория. После свалившегося на нее известия она почти не спала, в минимальные сроки провела, по сути, спасательную операцию.
Утром приехала на своей «Лянче» сама и детей привезла: двенадцатилетнего Антона и двухлетнюю Маринку. Вика не знала, что будет с мужем завтра, и считала себя обязанной гарантировать ему последнюю встречу с детьми.
Андрей лежал на своей койке – точнее, на прикрытом тоненьким матрасиком деревянном щите, – опутанный датчиками и проводами. Некоторые из них кончались приборами, занявшими половину небольшой палаты, некоторые – тянулись дальше, через окно, к стоявшему на улице автобусу.
Доктора после первого же осмотра приняли решение, что трогать Андрея пока нельзя и все манипуляции необходимо проводить на месте.
Из местных присутствовали только Иван Семенович и Лордкипанидзе.
Напряженная работа длилась более двух часов. Москвичи привезли с собой и миниатюрный компьютеризованный рентгеновский аппарат, почти томограф, и весьма совершенный, несмотря на крошечные размеры, ультразвуковой диагностический комплекс, и многое другое, о чем Виктория в своей прежней жизни даже не слышала.
Она со страхом смотрела на безжизненное лицо мужа, и сознание забивала одна-единственная мысль: как жить дальше? Все эти годы она просто спокойно занималась любимым делом – психолингвистикой. Теперь придется многое менять, это было совершенно ясно.
Наконец доктора как-то разом встали. Наступила тишина.
– Ну, что сказать, – осторожно начал самый старший, пожилой профессор в очках. – Очень сложный случай. Удивительно, как при такой травме затылка сохранились основные функции мозга. Но это же и вселяет надежду.
– Надежда умирает последней… – машинально, едва слышно пробормотал стоявший рядом с Викторией Иван Семенович.
Потом доктора оживились и заговорили на своем тарабарском языке: случай был очень интересным.
Виктория заметила взгляд Андрея.
– Господа, – спокойно сказала она. Голос, негромкий, но властный, заставил всех замолчать. – Я думаю, мой муж вправе знать, что его ожидает. Я прошу произнести это вслух.
Андрей благодарно закрыл глаза. С Викой в тылу он всегда был спокоен.
Затянувшуюся тишину прервал все тот же пожилой профессор.
– Вы предупреждали нас о-о… характере своего мужа, – начал он, тщательно подбирая слова. – Поэтому я буду откровенен. Оптимизма пока никакого, кроме того, что после такой травмы наш пациент выжил и стабилизировался. Судя по снимкам, он не должен был выжить, но выжил.
– Правильно ли я понимаю, – холодно перебила Виктория, – что, по вашим прикидкам, он не должен поправиться?
«Молодец, – устало подумал Бестужев. – Моя школа». Он уже и так все понял, без пояснений. И с этим еще необходимо примириться. Сейчас Андрей хотел одного: чтобы все ушли, оставив его в одиночестве.
– Но поскольку одно маловероятное событие уже произошло, – вежливо ответил Виктории второй, моложавый доктор, – то почему бы не произойти и другому? Я бы не стал подписывать приговор.
– Понятно, – отрешенно сказала Виктория. Она тоже была готова к чему-то подобному. Но так хотелось верить в чудо…
– Спасибо вам, – очнувшись, сказала она. – Я хотела бы поговорить с мужем. Наедине.
Через пять минут палата опустела. Виктория устроилась в ногах мужа.
– Что мне теперь делать, милый? – Голос жены впервые дрогнул. В присутствии мужа она привыкла ни о чем не заботиться.
Андрей глазами показал на «букварь». Как им пользоваться, ей уже объяснили.
Вылавливая букву за буквой, Виктория составляла фразы. «Акции пока не продавай. Дождись октября, большого собрания акционеров. Они резко подорожают. Перед собранием продай все сразу».
– Кому? – Она смахнула слезинку с щеки. Только сейчас, когда зашла речь о продаже акций, она кожей почувствовала, что уютная жизнь за надежной спиной закончилась навсегда.
Но ничего. Она сильная. И у нее дети. Значит, справится.
– Ты приказывай, я все сделаю как надо. Кому продавать, как продавать?
«Кто больше даст. Через брокерскую контору, которая меня обслуживала. Не соглашайся на трастовое управление. Ни за что».
– Не волнуйся. Я сделаю, как ты велишь.
«Деньги в Сбербанке. Легальные. Трать их, пока дети не вырастут. Другие счета – в моей записной книжке в столе. Ты знаешь, я показывал. Это тебе и детям. На черный день. Юрист – Авдеев, все к нему. Он не продаст».
Вика плакала, уже не скрываясь. Вряд ли будут дни чернее… И, как все годы своего замужества, гордилась мужем. Если б знать, где упадешь.
– Я привезла детей, – наконец смогла сказать она.
«Пока не надо, – ответил Бестужев. – Береги их». Андрей не хотел, чтобы сын видел его таким.
Она нагнулась к нему и поцеловала в губы. Он не почувствовал прикосновения. А вот слезу, упавшую ему на лицо, почувствовал. Травмированный мозг выделывал престранные штуки.
Бестужев снова показал на «букварь».
«Очень важно. У меня есть дочь».
– Какая дочь? – вскинулась Виктория. – Что ты говоришь? От той девушки? – вдруг сообразила она. В то жаркое лето в Лимасоле он все-таки рассказал ей про свой странный любовный опыт.
«Да. Помоги ей».
Вика пересилила чувство обиды:
– Я обещаю. Денег у нас хватит на всех. Не волнуйся за нее.
Бестужев удовлетворенно закрыл глаза. С женщинами он ни разу не ошибся. Но он очень устал. А впереди еще длинная ночь. Наполненная осмыслением окончательного диагноза.
– Как мне их найти? – спросила Вика. Она привыкла все доводить до логического конца и держать слово.
«Она здесь».
– Где «здесь»?
«В больнице. Ольга Сергеевна».
– Хорошо, милый. Я все сделаю как надо. – Виктория уже хотела отложить «букварь», но он явно хотел «договорить».
«Не езди ко мне. Так легче. Обоим. Тебе нужно отвыкнуть от меня. Ради детей».
– Не говори ерунды, Андрей. Никто не знает, что будет завтра. Может, через год мы это будем вспоминать как страшный сон. – Она встала, всем своим видом демонстрируя уверенность в сказанном. Но обоим было ясно, что ни через день, ни через год этот страшный сон не закончится.
Со своими недавними коллегами по бизнесу Бестужев общаться отказался. «Все через жену», – «написал» он.
10Виктория встретила Ольгу Сергеевну в длинном пустом больничном коридоре.
Вычислила мгновенно.
Обе остановились.
Виктория встретила Ольгу Сергеевну в длинном пустом больничном коридоре.
Вычислила мгновенно.
Обе остановились.
Не замеченный ими, издалека за ситуацией наблюдал Леонид. Он явно чуял сюжет.
– Вы – Ольга, – без вопросительной интонации сказала Виктория.
– А вы – жена Андрея, – подтвердила Ольга Сергеевна ее догадку.
Они замолчали, окидывая друг друга нескрываемо оценивающими взглядами.
«Я была первая. Тебе он достался случайно».
«Он прожил со мной тринадцать лет. И жил бы всю жизнь».
– Мы обе проиграли, – спокойно сказала Ольга Сергеевна.
– Да, – подтвердила Виктория.
– Пойдемте ко мне, кофе попьем, – предложила старшая медсестра.
Бестужева согласилась.
Они устроились в крошечном кабинетике Ольги. Пили крепчайший кофе, сваренный бабой Мотей – она и это умела. Две сильные женщины, которым больше нечего делить.
Уходя, Виктория спросила:
– У вас ведь дочка?
– Да, Санька.
– Андрей просил обеспечить ее.
– В этом нет нужды, – мягко сказала Ольга Сергеевна. – Мы справляемся.
– Но это не только ваша дочь, – парировала Виктория.
– Только моя, – подумав, ответила Ольга Сергеевна.
Виктория ушла, не выполнив просьбу мужа. Впрочем, это вовсе не означало, что его просьба не будет выполнена никогда. Она сумеет.
11Ночью в больнице тяжелее всего. Она тянется, как сырая резина. Уже с утра Бестужев начинал бояться следующей ночи.
Блатная палата в отличие от всех прочих в этой больнице была снабжена раковиной. Но на хороший кран сил уже не хватило.
Мерный звук падающих капель доводил бодрствующий мозг Бестужева до исступления. Утром же он забывал «сказать» об этом Ольге Сергеевне, чтобы вечером вновь с ужасом прислушиваться к этой египетской казни.
Единственное спасение – виртуальные побеги. Вспоминая или мечтая о чем-то, он временно становился прежним.
Он уехал, а она осталась на перроне.
Электричка проехала уже несколько остановок, а с лица Бестужева так и не сходила широкая придурковатая улыбка. Со стороны она, видимо, и в самом деле смотрелась странноватой, потому что бабушка, сидевшая на деревянной скамье напротив, предпочла пересесть подальше.
Но Андрей ничего не замечал. Он понимал, что в его жизни произошло нечто важное, настолько важное, что все происходившее раньше уже было не в счет.
У него был роман год назад. Наталья была прекрасной девчонкой. И Бестужев помнил, как его колбасило, когда на новогоднем вечере она, назло ему, весь вечер протанцевала с этим чертовым Бойковым.
Потом они быстро выяснили отношения и даже попробовали вместе пожить: родители Наташки, как и многих других студентов МГИМО, были в загранке, и она жила в квартире одна.
Андрей помнил эти тягостные вечера. Начинались-то они недурно. Весь день ребята с нетерпением ожидали момента, когда, придя домой и захлопнув дверь, можно будет быстро раздеться.
И насладиться друг другом.
После чего общение становилось – как бы это помягче сказать? – не таким волнующим. По крайней мере, до появления новых желаний.
К концу недели Бестужев понял, что если сейчас не уйдет, то всю оставшуюся жизнь будет с тоской вспоминать эту неиспользованную возможность.
Он ушел. И, похоже, к обоюдному облегчению. Наташка тут же нашла нового друга. Не его и не Бойкова. Бестужев даже вновь познал муки ревности, наблюдая, как его подругу, пусть бывшую, по-хозяйски обнимал солидный, уверенный в себе мужчина.
Но когда Андрей спрашивал себя, не хочет ли вернуть любимую навсегда, сердце четко отвечало «нет». Хуже того: его просто страх брал от мысли, что он целую жизнь будет придумывать, о чем бы им поговорить.
После этой истории Бестужев даже всерьез заопасался, что не сможет без моральных потерь завести семью. А она для него в карьерном плане была просто необходима. Да и в человеческом тоже.
И вот за какой-то один летний денек он не просто готов сдать в утиль свою бесценную свободу – он будет счастлив сделать это!
Фантастика.
Андрей не заметил, как потянулись московские окраины. Уже на выходе с перрона его вдруг посетила убийственная мысль. А откуда он приехал?
Андрей крутанулся на ходу и побежал к электричке. Но машинист уже сменил табличку на кабине, да и Олин городишко не был конечной точкой отправления электропоезда.
Маразм какой-то! Бестужев чуть не заплакал: ни названия города не знает (вчера было не до изучения маршрута – везут и везут), ни тем более адреса, ни даже – до него вдруг дошло – фамилии своей невесты!!! Вот же идиот! Он не спросил, а она не будет же ему силой запихивать свои данные!
Слава богу, что хоть кольцо догадался подарить, а то вообще бы подумала, что поматросил и бросил!
Андрей остановился, лихорадочно обдумывая положение. Он не знает ничего! В том числе – адреса общаги: Бойков вел.
Бестужева охватило отчаяние. Но уже через минуту слегка расслабился. Есть несколько путей решения.
Первый, самый простой: сегодня вечером позвонить Бойкову и узнать, где найти Надю. Даже если Оля не вернется в общежитие, Надя знает ее адрес.
Второй путь – разыскать общагу самому. Метро он помнит: «Новогиреево». Дальше, если порыскать в окрестностях, ноги должны вспомнить сами.
И третий вариант – покататься на электричке, пока не узнаешь вокзал. Не так уж много городков на этом направлении. Правда, найти городок еще не значит найти Олю.
Все равно Андрей успокоился. Так или иначе, он ее найдет. Но и она хороша: неужели после того, что с ними произошло, нельзя было презреть условности? Или она тоже потеряла голову?
Ладно, что сделано, то сделано. А сейчас надо идти в институт: возможно, уже выяснилась дата вылета на Кипр.
Андрей оказался прав: дата вылета выяснилась.
Вылетать нужно было завтра.
Бестужев ошарашенно крутил в руках разноцветные клочки бумаги, о которых еще вчера он, ни разу не выезжавший за границу, так по-детски мечтал.
– Вы чем-то недовольны? – спросил неулыбчивый кадровик, которому больше подошла бы военная форма. – Может, хотите отказаться?
– Доволен, – промямлил Андрей.
– Так в чем же дело?
– У меня родители в Иванове. К ним еще нужно успеть заехать.
– Успеете обернуться. Завтра в шестнадцать ноль-ноль быть в Шереметьеве. – Сменив ведомство, кадровик стиля общения не поменял. – Вы свободны.
Бестужев вышел в коридор. Билеты жгли руки. Он отчетливо понял, что их надо было порвать еще в кабинете. И что Кипр ему дорого обойдется.
Не заехать в Иваново было нельзя. Мама давно и опасно болела. Невозможно отнять у нее радость увидеть успех сына. Да и в Союз он вернется в лучшем случае через год.
Отказаться от Оли тоже нельзя. Это как самоубийство, только хуже.
На ватных ногах Бестужев поплелся на Ярославский вокзал. Купил билет, сел в поезд.
Звонил Бойкову отовсюду, даже с большой станции. Потом из Иванова. Дома его не было.
Встреча с родителями получилась печальной. Мама выглядела плохо. К тому же она не могла понять, почему ее удачливый сыночек ходит как в воду опущенный. А он не стал рассказывать.
И опять ошибся. С такими родителями, как у него, можно было рассказать. И они нашли бы Олю. Но – не рассказал.
На обратном пути в Москве снова и снова вызванивал Бойкова. Даже из Шереметьева. И все время безрезультатно.
В «Ту-154», кроме него, немногочисленных туристов и нескольких киприотов, ехала большая группа евреев на ПМЖ в Израиль – это была самая дешевая дорога к Земле обетованной, потому что прямых авиарейсов в Тель-Авив еще не пустили. Их выделяла неизгладимая печаль в глазах, которую невозможно было затушевать ни громкими выкриками, ни веселыми анекдотами. Ведь на горячей бетонке Шереметьева они оставили изрядную часть своей жизни. Бедняга Бестужев своим скорбным видом был столь похож на них, что в Ларнакском аэропорту его прозевала встречающая.
Он долго озирался вокруг, но лишь после отбытия новоиспеченных израильтян к нему подошла совсем молодая девчонка.
– Вика, – представилась она.
– Андрей, – мрачно сообщил Бестужев.
– Вот вы и на Кипре, – улыбнулась девушка. Нужно было быть совсем убитым печалью, чтоб не заметить ее красивого лица, ярких глаз, наконец, совсем открытых стройных ножек.
Бестужев не заметил.
В этом ли причина, или дело в том, что он сам ей понравился, но Вика окружила новоприбывшего парня полной заботой.
А он, не обращая на девчонку (которая к тому же оказалась дочерью нашего торгового представителя) никакого внимания, просадил весь аванс на телефонные разговоры.
Бойкова нашел, но не младшего, а старшего. Младший, оказывается, поехал на стажировку в Лондон. Бойков-старший дал телефон.
Бестужев разыскал его в Лондоне, но Бойков смог только визуально описать место, где находится девчоночья общага.