Дон Саншо если бы мог, то поразил бы меня молнией из своего единственного глаза.
Я ему сделал неприметный знак, и он понял, что ему еще не время выступать. Просто запастись терпением. Слово принца тверже стали.
Вы? — удивился я наигранно. — Жених Каталины? Именно вы, а не ваш сын?
Именно я, ваше высочество.
Как интересно… — протянул я. — И как вам такое желание могло прийти в голову? Вам же сто лет в обед исполнится.
Я, конечно, сильно преувеличивал. Претенденту на руку’ сестры было где-то за сорок, но вид он имел сильно потасканный, так что выглядел старше.
Это воля моего сюзерена, руа франков Луи. — И жених снова поклонился трону.
Вот-вот… именно трону, а не мне. Это же какой талант надо иметь — выразить все одним движением спины. При этом невозмутим как слон. Что ж, в таком случае поддадим перчику…
То есть, как я понял, сами вы жениться не хотите, а только исполняете волю вашего монарха? Так? — И не удержавшись, я хохотнул. — Конечно, ну как я сам не догадался! С малышкой Каталиной вам бы пришлось кого-нибудь нанимать за деньги, чтобы в этом браке появились дети. Но если монарх приказал… Воля монарха всегда свята. Даже если у жениха женихалка не стоит…
Да как ты смеешь, мальчишка… — вдруг вскричал наконец-то оскорбленный д’Альбре и вытащил из ножен шпагу. — Да я тебе уши обрежу!
Тут на подмостки выступил бастард, который с неуловимой грацией сделал два длинных приставных шага в его сторону. Как оказался фламберг в руке Арманьяка, никто не заметил, но… два звяка… кольцевое движение лезвием — и шпага сеньора д’Альбре улетела в камин. А сам он стоял, вытянувшись на цыпочках, потому как кончик волнистого клинка шпаги Арманьяка упирался ему под нижнюю челюсть.
Еще полдюжины придворных успели обнажить за это время шпаги и сделали шаг к бастарду.
Стоять! — крикнул я как можно суровей. — Первый, кто сделает еще один шаг, окажется на плахе.
Стрелки у стены подняли заранее заряженные арбалеты, что моментально охладило у всех наступательный порыв.
А Марк в подтверждение моих слов показал свой страхолюдный топор и плотоядно улыбнулся, сверкнув крупными зубами.
Повернулся я к этим дворянам и понял уже, что это и есть посольство франков. Потому как остальные — свои, доморощенные — отступили от них на несколько шагов, и бретеры оказались в центре внимания. И как бы в пустоте.
Вы арестованы, сеньоры. Сложите оружие добровольно. И тогда никто не пострадает от стрелы или болта. Иначе ваше поведение будет рассматриваться как нападение на священную особу монарха.
Некоторое время ощетинившаяся шпагами шестерка аристократов переглядывалась между собой. Потом самый старший из них — по возрасту, бросил шпагу на каменный пол. Со звоном. А вслед за ней — дагу. Поклонился мне и произнес:
Жан-Анри, конт де Бриссак; я ваш пленник, сир, — и встал, сложив руки на груди, гордо вздернув голову.
Красавец. Гордец. Подлинный аристократ.
Остальные бузотеры последовали его примеру. Звенели шпаги о камень и каждый представлялся:
Конт Гийом-Донасьен-Альфонс-Франсуа де Сад, ваше высочество. Ваш пленник.
Конт Пьер де Монбазон. Подчиняюсь силе, но не праву. Ваш пленник, сир.
Шевалье Пердика де Лесток. Ваш пленник, сир.
Виконт де Келюс, Арман-Жак-Франсуа, сир. Ваш пленник.
Конт Антуан де Клермон-Тоннер, лейтенант Дофинэ. Ваш пленник, сир.
Я кивнул каждому из них и сказал уже всем… вот не иначе как черт дернул меня хулиганить:
Очень приятно было познакомиться с вами, сеньоры, столь оригинальным способом. Но лучше было сделать это мирно, за кувшином хорошего вина. Я — дон Франциск, рей Наварры, первый этого имени, Божьей милостью суверенный принц Беарна и Андорры, конт Фуа и Бигорра, сеньор Бискайи и Гипускоа.
Все кроме д’Альбре, все еще «висевшего» на кончике шпаги бастарда, поклонились мне, намного глубже, чем раньше.
Ваше величество…
Сеньоры… — вернул я им ритуальную фразу. — А теперь кто-нибудь проводите их в башню и смотрите там у меня, чтобы у них было в достатке еды и сидра. А также нашего великолепного гасконского вина. Пока мои люди гостят в башне у Паука, я не смею предоставлять его людям меньшее гостеприимство.
Я догляжу, сир. — Бастард убрал шпагу от горла несостоявшегося жениха и поклонился мне.
Когда франков уводили, я задержал свой взгляд на стройной фигуре молодого графа де Сада. И понял, кто именно из франков поедет к Пауку выручать моих людей. Мало ли как дальше все сложится, но представить Францию без того, что она является родиной садизма, я никак не могу. Это все равно, что Украину оставить без приоритета в мазохизме[1]. Культурное преступление.
Сир, кто эти люди, что стоят у вашего трона? — спросил импозантный мужчина средних лет, разве что небольшого росточка, где-то чуть больше полутора метров.
Представьтесь, — потребовал я.
Но, сир… — удивлению этого человека не было предела, — я капитан дворцовой стражи Жан-Арман дю Пей- ре, барон де Труавиль. Ваш покорный слуга.
Почтительный поклон в мою сторону.
Теперь узнаю вас, барон, — нашел я выход из щекотливой ситуации. — Верных слуг я всегда узнаю. Достойная фамилия, достойный древний род из предгорий.
В это время в зал вошли отец Жозеф и фра Иероним.
Посему вам, барон, первому и присягать нам. Вот и святые отцы как раз вовремя. Что же до вашего любопытства, то у моего трона стоят кавалеры ордена Святого Антония Великого, спасенные мной из сарацинского плена. Теперь они моя почетная стража как командора ордена Горностая.
И я положил обе ладони на плоские подлокотники трона. Ща… опять все руки обслюнявят… Но воленс-ноленс… и это… ноближ-оближ… Потом помою, тайком, чтобы не обиделись.
После того как Труавиль обслюнявил сначала крест в руках отца Жозефа, а потом мою правую длань, нестройно поначалу, а потом все настойчивей придворные вошли в движение: чуть не отталкивая друг друга, но все же соблюдая показное вежество, потянулись присягать. Верные вассалы принца Беарнского.
И вскоре без присяги в зале остались только бывшая регина и тот щеголь, которого амхарцы отпихнули от трона.
Воистину щеголь, потому как в отличие от экономных провинциальных гасконцев одет он был не только дорого, но и по последней бургундской моде. А Бургундский Отель в это время был для европейской аристократии тем же, что Париж и Милан в моем прошлом-будущем — объектом для подражания. К тому же если у моего тела волосы сами кудрявятся, то этот перец явно свои завивал. А морду гладко брил. И драгметаллов на нем с камушками навешано не меньше килограмма. Даже цепочки, от длинных носков туфель к коленям, отсверкивали золотом.
А вы, мон сьер, чего ждете? — спросил я его прямо.
Я не ваш вассал, — ответил он гордо. — И не имею намерения вам присягать. Мой сеньор — сам папа римский.
Что ж… тогда отведите его… как его… — протянул я.
Одар де Тараскон, шевалье, — тихо подсказал возникший у трона Микал. — Из папской области Авиньон. Фаворит вашей матери.
Я кивком поблагодарил своего номенклатора, который хоть и прокололся с Труавилем, но появился вовремя в сложной политической ситуации.
Проводите шевалье де Тараскона в башню к остальным франкам, — обратился я к сержанту-палатину.
Сержант поклонился, пряча в усы довольную улыбку, махнул рукой двум стрелкам и направился к щеголю.
Вашу шпагу, сьер, — протянул он к нему руку.
«Видать, тут фаворита не очень-то и любят, — подумалось мне. — И это очень хорошо. Появилась наконец хоть какая-то педалька для давления на маман. Все же она почти в два раза старше любовника. А это симптом…»
Нет! — воскликнула маман. — Остановите это беззаконие, сын.
Я поднял руку, и все остановились.
Кстати, матушка, — заметил я ровным голосом, — вы мне также еще не присягнули. Или вы тоже вассал другого государя?
Вдовствующая принцесса подошла к трону, встала коленями на его ступени, вложила свои руки в мои ладони и прошептала так, чтобы не слышали остальные придворные:
Хотела бы я быть уверена, что ты знаешь, что делаешь, сын…
И затем вслух громко оттарабанила слова клятвы верности, как будто заранее их учила наизусть именно к этому моменту.
Я поднял ее с колен и сам встал. Поцеловал в губы мать моего тела, как то предписывал протокол.
Маман горестно шепнула мне после поцелуя:
В монастыре ты остался бы жив, сын, и даже стал бы кардиналом, возможно — и римским папой, а так… Храни тебя Господь, ибо больше некому.
По ее щеке покатилась робкая слезинка. Но она твердо повернулась, отошла на прежнее место и встала около своего щеголя.
Мы можем быть свободны вместе с шевалье? — спросила она напряженно.
Да, маман. Я вас не задерживаю. Только позовите сюда Каталину. Виконтесса также должна дать мне присягу. Ей вскоре становиться наваррской инфантой. Она должна к этому подготовиться.
И тут глухо бухнула во дворе бомбарда.
Когда мы входили в По, то все у нас было организовано по ленинской науке революции: мосты, почта, телеграф… Сержанты подсказали, как все это сделать оперативнее и быстрее, какими маршрутами. И ключевые места указали, где лучше ставить пикеты. А с моим планом захвата города покровительственно согласились, что сойдет. Ведь никто в По ничего подобного не ожидал. Даже меня хоть и ждали, но не так скоро, ибо хинеты всех гонцов перехватывали еще по пути.
Посольство франков разместилось все в одном месте — в бывшем Тамплиерском отеле, хорошо укрепленном, вот только от него отходили всего две улицы, а с другой стороны был крутой обрыв к реке. Эти улицы мы и перекрыли двумя веглерами — «дракончиками» с десятком мосарабов при каждом. С прикрытием из пикинеров-негрил.
Одного залпа аркебуз мосарабов оказалось достаточно, чтобы франки крепко заперли ворота и не отсвечивали больше. Хотя потерь они не понесли.
«Дельфина» я взял с собой. А третьего «дракончика» поставили на угрожающем секторе у единственного моста через реку. Мост узкий — даже каменной картечью с него всех сметет на раз. А уж дальнобойной чугунной…
И по всему городу разослали патрули хинетов всадников по десять. Наши глаза и уши. Ну и за городом часть их оставалась с той же целью — всех перехватывать: и тех, кто сюда, и особенно тех, кто отсюда.
Всех основных сил у меня с собой теперь только полсотни мурманов. Да беарнские стрелки, что присягнули вслед за сержантами. Рыцари дона Саншо. Пять аркебузиров последнего призыва. Всё. Много это или мало… не знаю… Все равно больше нет.
Эрасуна со своими знакомцами-сержантами обеспечили нейтралитет палатинов охраны замка. А воротники — отдельное подразделение охраны воротной башни, не участвующие в нашем заговоре, просто пропустили меня как своего принца. Даже мост опустили сами, едва меня завидев. И приветствовали сердечно радостными криками. От души. Совсем не ожидая, что принц едет собственный замок штурмовать.
Мы неторопливо, со всем обозом, въехали во двор и там рассредоточились.
Прямо за воротами, на брусчатке, прикрученная к толстой дубовой колоде, лежала бомбарда дикого калибра, дюймов как бы не двадцать. Сваренная из толстых железных полос, она была покрашена почему-то в синий цвет.
Я показал на нее мэтру Пелегрини:
Что это за чудо, мэтр? Прямо-таки царь-пушка.
Это дробомет, сир, — пояснил лейтенант-артиллерист бастарда, оставленный при мне для руководства моим не шибко-то опытным пушечным расчетом.
А почему он тут валяется? — удивился я. — Только дорогу загораживает.
Бомбарда лежит на правильном месте, сир, — пояснил пушкарь. — Ее предназначение — ударить большим зарядом картечи, если противник уже вломился в ворота. Больше такие орудия ни на что не годны. Один выстрел — вот и вся ее задача. Судя по манере набивки обручей, ковали ее в наваррской Туделе.
При этом мэтр Пелегрини размахивал руками, указывая направления и директрисы. Ну не могут итальянцы разговаривать. Свяжи их — и они как немые.
Оглянулся и увидел, что в проходной башне воротников уже сменил десяток моих мурманов, впрочем обращаясь с пленными вежливо. Только оружие отобрали, а так даже пивом угостили.
Остальные четыре десятка судовой рати растеклись по замковым дворам и службам — берут все под контроль. Кивнул головой: пока все идет по плану. Гуд. И хорошо еще, что без крови.
Мэтр, зарядите эту бомбарду на всякий случай, хоть камнями.
Слушаюсь, сир, — поклонился итальянец.
Да, кстати, а почему бомбарда такая синяя?
Этой краской, сир, кавалеры и доспехи красят от ржавчины.
Вона оно как… — удивился я. — Действуйте, мэтр.
Спешился и поднялся по лестнице на балюстраду, а оттуда — в тронный зал. Вроде так по чертежу. Предполагалось всех с дворца туда согнать для присяги, но они и так там все были на месте. И посольство Луи тоже. Удача пока летела впереди меня.
И вот эта бомбарда и жахнула, введя всех в тронном зале в ступор.
Сорвался с трона. Во дворе дым вонючий все застил. Ничего в окно не видно.
Арбалетчик отодвинул меня от оконной ниши:
Сир, вам тут не место, ибо опасно.
Благодарю, воин, — вежливо ответил ему, хотя и был раздражен такой бесцеремонностью.
Оглянулся на амхарцев и Марка, не отстающих от меня ни на шаг, и бросился во двор.
Когда ухнула эта царь-бомбарда, то в воротном туннеле моментально образовалась куча-мала из людей и лошадей, накрываемая белесым пороховым дымом.
С гулким стуком за нападавшими наконец-то опустились герсы, отрезая их от моста и вообще от города.
Стрелки этот завал взяли на прицел. А младший Крупп развернул в их сторону «Дельфина» и стоял с зажженным трутом в руках. Все ожидали только моей команды.
Когда развеялся вонючий пороховой дым, из кучи искалеченных людей и лошадей с трудом поднялся рыцарь в иссеченном синем налатнике и с обломанными перьями шлема. Ни герба, ни клейнодов не разобрать. Он поднял забрало армета и крикнул:
— Ваше высочество, мы все ваши пленники! Надеюсь, вы не останетесь недовольны выкупом. Но умоляю, окажите нам помощь незамедлительно. — И осел на мостовую.
Всего у дюжины нападавших конников погибли сразу три лошади первого ряда, и еще шесть пришлось потом добить, потому как им каменной картечью переломало ноги. Три коня остались невредимы — их закрыли собой передние ряды. Разве что по доспехам камнями попало.
Трое рыцарей были наповал убиты дробом с пробитием доспехов, но они закрыли собой от снопа картечи остальных. Только один оруженосец из задних рядов был убит в висок куском гравия, что рикошетом от стены попал ему точно под срез капелины.
Три бакалавра и пять эйкюэ остались живы только благодаря своим великолепным готическим доспехам. Но помяты они были изрядно, и каменной картечью, и последующей за выстрелом бомбарды свалкой тяжелых коней. У двоих поломаны ноги. У троих — руки. У еще одного — и рука, и нога одновременно. Остальные получили очень сильные ушибы и что-то вроде контузии. Глаза, по крайней мере, у всех были ошалелые. А один рыцарь стал к тому же плохо слышать.
Случилось то, что всегда случается, когда даже самый хороший план сталкивается с реальностью. Вмешался его величество Случай. Эти гасконские рыцари свиты д’Альбре в свободную от охраны посольства смену решили оторваться в городском публичном доме при бане. Откупили заведение, как говорится, на спецобслуживание, потому никто про них нам даже стукнуть не смог — не ведал.
Осажденная в отеле посольская свита умудрилась незаметно послать в баню пешего слугу, спустив его со стены над обрывом. И этот храбрец, ловко обойдя по дворам и крышам наши засады, протырившись в городе между патрулями хинетов, ворвался в бордель и призвал отрывающихся в гедонизме рыцарей Альбре к оружию и спасению самого посольства, которое находится во дворце. И самого их сеньора.
Зная свою службу, рыцари поехали в дом греха в доспехах и на боевых конях, чтобы, в случае чего, сразу быть во всеоружии. Вот им и пригодилось. Правда, не всем.
Разогнав проституток и немедля облачившись в доспехи, рыцари поспешили во дворец. Гасконцы не знают слова «трус». Увидев открытые ворота замка и опушенный мост, кавалеры с оруженосцами построились в колонну по три и, опустив забрала, галопом пошли в атаку, решив взять ворота наскоком «на копье».
Решетку мурманы опустить не успевали, и мэтр Пелегрини принял всю ответственность на себя, поднеся горящий трут к запальному отверстию бомбарды.
Как там было у Окуджавы: «Не раздобыть надежной славы, покуда кровь не пролилась…»
Вот кровь и окропила мой приход к власти в Беарне…
Случайная кровь… Но кто будет разбираться — случайно это произошло или намеренно… Теперь надо крепко думать о том, как этот инцидент вывернуть к вящей пользе.
Моей пользе.
Сиречь к пользе государственной, а не абы как.
Толпа придворных немного рассосалась в тронном зале. И то, сколько забот сразу навалилось: и организационных — как всех понаехавших прокормить и разместить, и медицинских, и тюремных… Остались, видно, только самые бездельники, которым нечем полезным заняться. Но и их приставим к делу — дайте только срок. А сейчас пусть поработают массовкой.
Около трона стояла тоненькая девчушка, сцепив ладони опущенных рук. За ней маячили две тетки монструозного вида. «Каталина», — догадался я. И тут же это имя мне шепнул и Микал. И дуэньи ее. Церберы девичьей невинности.
Снова сев на трон, я обернулся к сестре. Улыбнулся. Девочка того стоила. Просто прелесть какая скромница. Такая же золотовласая, как и я. Кареглазая. Лицо узкое, и нос лишь чуть-чуть длиннее, чем хотелось бы.
Милая Каталина, ты знаешь, зачем тебя сюда позвали с женской половины?