— В смысле?
— Да брось, ты же с ним спала. Я, в общем-то, не вижу в этом ничего плохого, во всяком случае, пока это не мешает работе.
Я промолчала. Хоть я и работала на нее двадцать четыре часа в сутки, мои мысли и личная жизнь ее не касались. Интересно, а что бы я ответила, если бы она спросила про Давида? Что значит «хорош в постели»? Знаю только, с кем я больше всего хотела бы заниматься любовью. С тем человеком, с которым лишь недавно рассталась в аэропорту Женевы.
В самолете мне даже удалось вздремнуть. Юлия пила шампанское и флиртовала с единственным пассажиром бизнес-класса — известным игроком НХЛ. Он летел в Турку на похороны бабушки, и Юлия даже сподобилась выразить ему соболезнование. Она была знакома с несколькими игроками той же команды, так что тем для разговора хватило до посадки. Я слушала их вполуха и дремала. По прилете молодой человек оставил ей на всякий случай свой номер телефона и побежал на самолет до Турку.
Нам пришлось долго ждать багаж, а когда он наконец прибыл, оказалось, что пропал чемодан Юлии, в котором лежала сумка, купленная в Женеве за несколько тысяч евро. Мой багаж прибыл в целости и сохранности, чему я была очень рада, ведь в моей сумке лежал разобранный по всем правилам револьвер с патронами.
— Я буду жаловаться! Куда можно обратиться? — кричала Юлия.
Я отправилась разбираться. К несчастью, в службе сервиса сидела сотрудница, с которой мне однажды уже пришлось выяснять отношения. Она тоже меня узнала и принялась заполнять документы нарочито медленно. Потом потребовала привести к ней владельца потерянного чемодана.
— Но она не говорит по-фински.
— Ничего страшного, мы вполне можем объясниться на английском.
Я привела Юлию. Пусть ругаются без меня.
Когда Юлия заполняла заявление о пропаже, позвонил Сюрьянен. Разумеется, она ответила на звонок. Зря я тоже не выпила шампанского на борту, возможно, тогда я бы и сама реагировала на ситуацию спокойнее. Служащая уже была готова вцепиться Юлии в волосы. Пожалуй, будущей госпоже Сюрьянен и в самом деле необходим телохранитель.
Наконец мы вышли в зону прилета. Юлия лишь подставила Сюрьянену щеку для поцелуя и ничего не ответила на вопрос, как прошел полет. На лобовом стекле неправильно припаркованного огромного джипа уже красовался штрафной талончик. Юлия сорвала бумажку и бросила на землю, придавив каблуком.
— Ну зачем ты так, дорогая, — ласково упрекнул ее Сюрьянен. — Сорок евро — совсем небольшие деньги. К тому же мне совершенно не нужно статеек в желтой прессе, что Сюрьянен не платит штрафов.
Я услужливо подняла квиток с земли. Сюрьянен попросил меня сесть за руль: ему хотелось поворковать с невестой на заднем сиденье.
Через лобовое стекло огромного джипа мир выглядит совсем не так, как из маленького арендованного «фиата» или фуры ресторана «Санс Ном». За рулем большой машины и водитель кажется важной персоной. Молодая женщина с двумя маленькими детьми не поверила, что я притормозила, уступая ей дорогу, и ждала, пока я проеду. Богатые придурки на больших дорогих машинах гоняют как сумасшедшие. Один такой сбил Фриду и оставил умирать на обочине. Я ехала осторожно, ибо не хотела быть причисленной к той же породе.
Мы выехали на улицу Бульвар. В доме, где Сюрьянен купил квартиру, у него было два места в подземном гараже. Я высадила будущих супругов у подъезда и въехала в узкий спуск. Выходя из машины, услышала сигнал пришедшего сообщения. Неужели Давид? Но нет, письмо всего лишь от Моники. Она интересовалась, когда я смогу прийти к ней в ресторан. Я отругала себя, что не обрадовалась весточке от подруги, подумав о ней: «всего лишь».
Открыв дверь, я наткнулась на Ханну с кучей одежды в руках. К Юлии и ко мне экономка Сюрьянена относилась прохладно, зато Юрий был ее любимчиком. Ханне недавно пошел пятый десяток, но она выглядела в стиле сороковых годов — убирала волосы в тугой пучок и носила поверх платья фартук. И вела себя соответственно, хотя иногда у меня создавалось впечатление, что в глубине души она над нами смеется.
— Привет от альпийских вершин. Юрий дома?
— Нет, уехал, но обещал вернуться к ужину. Хотя ужина не предвидится. Госпожа в плохом настроении и сказала, что не будет есть. Что случилось?
Я рассказала о пропаже чемодана. Мне даже нравилось, что Ханна не пытается изображать дружелюбие: мы просто работали на одних и тех же людей и вынужденно терпели друг друга. Не более того.
Квартира предназначалась для большой семьи, но в ней была всего одна комната для прислуги, которую прочно оккупировала Ханна. Мне отвели каморку по соседству с Юлией. Она и Сюрьянен занимали разные спальни, но в обоих имелась огромная широкая кровать. Юрий располагался в большой светлой комнате возле столовой, которая, видимо, первоначально предназначалась под библиотеку или музыкальный зал. Дверь там не запиралась на ключ.
Я распаковала вещи и отнесла грязные в подсобку, откуда Ханна отправляла их в прачечную. Мне было сложно привыкнуть к тому, что чужие люди перебирают мое нижнее белье, хотя оно и не скрывало особых тайн. Я всегда предпочитала нейтральное белье в спортивном стиле, стринги носила редко и всегда стирала их сама. В Лейсен я не брала никаких кружев или чулок с подвязками, на свидании с Давидом они мне были ни к чему.
Около восьми хлопнула входная дверь. Ключи от квартиры имели пятеро, из них четверо уже дома — значит, пришел Транков. Выйдя в коридор поздороваться, я столкнулась с Ханной.
— Сегодня обеда не будет. Юлия отказалась от еды, хозяин тоже. Юрий, хочешь, приготовлю тебе что-нибудь? Может, пасту? Хилья наверняка поела в самолете, как и Юлия.
— Я тоже с удовольствием съела бы пасту, — заявила я, еще пока Юрий не успел открыть рот. По его взгляду я заметила, что он боится выволочки. — Пойду налью сока, страшно пить хочется.
Похоже, Транков стремился вырваться из-под опеки Ханны. Я тоже совершенно не доверяла этой женщине. В Хиденниеми она видела Васильева и Давида. К тому же она совсем не глупа и легко может сложить два и два. Разумеется, Ханна умела молчать, но также была вполне в состоянии сделать правильные выводы и понять, чем на самом деле занимается Сюрьянен. Я всего пару раз в жизни сталкивалась с шантажистами, и мне казалось, что Ханна вполне соответствует этому образу.
Сюрьянен тоже решил отведать пасты. Из службы сервиса аэропорта нам обещали позвонить и сообщить судьбу чемодана. Транков молча ел, Сюрьянен казался напряженным, я вообще не умела поддерживать легкую застольную беседу. Ужин прошел спокойно. Когда мы закончили, мне на телефон пришло сообщение: пропавший чемодан нашелся в Париже и его должны доставить завтра утром.
— Можешь передать Юлии хорошую новость, — объявила я Сюрьянену, который сообщил, что не прочь выпить глоток коньяка перед сном.
Юрий попросил Ханну налить ему кофе. Я отправилась к себе в комнату и, не раздеваясь, легла на кровать. Уставившись в потолок, старалась ни о чем не думать.
Наконец я задремала, но вскоре проснулась: захотелось в туалет. Часы показывали без четверти одиннадцать. Стояла тишина. В комнате у Юлии было темно, у Ханны, кажется, тоже. Сюрьянен сидел в гостиной в наушниках и смотрел по телевизору порно. Значит, Юлия спит, иначе он на такое не решился бы. Он так погрузился в созерцание двух обнаженных женщин, играющих с душем, что не заметил, как я прошмыгнула.
Из-под двери у Юрия виднелась яркая полоска света. Я вошла, не постучав.
— Хилья, что случилось? — Он сидел за компьютером спиной к входу и сильно вздрогнул, увидев меня.
— А то ты не знаешь! Почему ты не рассказал мне, что Юлия — дочь Гезолиана?
Юрий не торопясь выключил компьютер и повернулся ко мне.
— Я и не думал, что это имеет для тебя значение, — только потом ответил он. — Ведь ты не сделала Гезолиану ничего плохого, а Сталь уже давно вышел из игры.
Это была чистая ложь, он даже не попытался как-то сгладить ее.
— Едва ли Гезолиан так легко прощает обидчиков. К тому же бывшая подружка Сталя — желанная добыча. Да и откуда ему знать, что именно бывшая? Может, ты ему рассказал?
— Почему ты мне не доверяешь?
Юрий встал со стула, и мне показалось, что он готов броситься на меня. Но вместо этого он шагнул к шкафу, и, достав оттуда плетку, протянул ее мне. Однажды в доме Паскевича в Бромарве мне уже приходилось ее видеть.
— Зачем мне это?
— Ты же обещала выдрать меня, как сидорову козу. Пожалуйста! Ведь ты считаешь, что я заслужил такое наказание!
Изумленно покачав головой, я взяла плетку у него из рук.
— Вечно один только Сталь! — Побледнев, он глядел на меня пылающими от ярости глазами. — Из-за этого человека я стал убийцей, а ты все равно думаешь только о нем!
— Я думаю о себе. — Я рассекла плеткой воздух, но Транков даже не пошевелился.
— Вечно один только Сталь! — Побледнев, он глядел на меня пылающими от ярости глазами. — Из-за этого человека я стал убийцей, а ты все равно думаешь только о нем!
— Я думаю о себе. — Я рассекла плеткой воздух, но Транков даже не пошевелился.
— Тебя никто здесь не держит! Если тебе не нравится работать на Сюрьянена, можешь идти на все четыре стороны! Но ведь ты сама хотела попасть в круг его приближенных! Зачем тебе это было надо?
Словами можно причинить не менее сильную боль, чем плеткой, и я едва не рассказала, что занималась любовью с Давидом Сталем не далее как позавчера и что с ним мне это нравится больше, чем с Юрием. Не исключено, что моя мать нечто подобное когда-то сказала отцу в ответ на бесконечные ревнивые попреки, за что и получила град ударов ножом.
— Давай, бей. Я не боюсь. Я давно привык к боли. К тому же плеткой даже до крови нельзя ударить. Вот другое дело — ремень Паскевича! Он часто бил меня и запрещал плакать. Таким образом он собирался сделать из меня настоящего мужчину. А в тот вечер, когда ты увезла от нас ту женщину-депутата, он снова меня избил. Ты тогда толкнула меня, я упал, а Паскевич принялся избивать. Правда, недолго: я вскочил и, если бы Сами не вошел, убил бы его тогда.
— Зачем же ты терпел все это?
Его ответ я сама могла бы угадать, но Юрий промолчал.
— Нам обоим важно больше узнать про Гезолиана, — сказал он вместо этого. — Он ведь не Паскевич, это игрок совсем другого масштаба. Хилья, смерть Рютконена поставила нас на одну сторону баррикады. Пожалуйста, верь мне!
Я доверяла Транкову не больше, чем альпинист верит в надежность веревки, склеенной скотчем, и ничего не рассказывала ему про Ваномо.
Размахнувшись, я ударила его плеткой по левому плечу. Он не отклонился и не вскрикнул, только побледнел еще сильнее.
— Достаточно. — Я бросила плетку на пол. — Ты прав. Я могу уйти от Юлии в любой момент. Но сейчас все только начинается. И если хочешь, чтобы я тебе доверяла, ты должен и сам верить мне. И давай для начала ты расскажешь мне о планах Сюрьянена насчет Коппарняси. Почему-то мне кажется, что он затеял это строительство лишь с одной целью — отмыть грязные деньги, полученные за бомбу Гезолиана. Так поведай мне, дорогой Юрий, что ты об этом знаешь?
7
— Я поклялся Сюрьянену, что буду молчать о его делах. — Юрий говорил тихо, и мне показалось, он повторяет выученные наизусть фразы. — А я человек слова. Можешь хоть убить меня, я все равно ничего не скажу.
— И куда это вдруг пропало доверие ко мне? — негромко, чтобы не услышали Юлия или Ханна, если они на самом деле не спят, отозвалась я. — Разве ты не сказал, что мы с тобой по одну сторону баррикады? Юрий, ты же видел, как мы с Лайтио тебя защитили и спасли от тюрьмы за убийство Мартти Рютконена!
Юрий сидел на кровати, держась за левое плечо, куда пришелся удар плетки. Я немного успокоилась, перестала злиться и почувствовала, как меня накрывает усталость. Слишком много всего произошло за последнее время. Майк Вирту часто нам повторял, что настоящий телохранитель в любой ситуации должен сохранять холодную голову. И можно позволить себе гнев, радость или печаль лишь тогда, когда дело сделано. Я не всегда следовала этому правилу, но, к счастью, в большинстве случаев мне удавалось сохранить здравое мышление.
— Я хотел защитить тебя от Гезолиана. Ты мой друг, и к тому же мы работаем на одних хозяев, — пытался увещевать меня Юрий.
Но я лишь покачала головой и отправилась к себе в комнату. У меня был всего один настоящий друг, на которого я действительно могла положиться. И мне требовалось срочно его увидеть. Я отправила Теппо Лайтио сообщение со своего тайного номера телефона. Ответ пришел через три минуты.
«Пока не в игре, у меня недавно откачали из легких жидкость. В больнице не было телефона. Сейчас дома. БЛП».
На следующее утро я встала в семь. Из аэропорта передали, что чемодан доставят между восьмью утра и обедом, так что я даже не могла отправиться на пробежку. Утром Транков не поздоровался со мной. Он завтракал вместе с Сюрьяненом, они собирались на какую-то важную встречу. Обсуждая ее с Юрием, Сюрьянен постоянно косился на меня.
— Мы уезжаем в Лэнгвик на пару дней, а ты составь компанию Юлии, чтобы не скучала, — обратился ко мне Сюрьянен перед отъездом.
Юлия терпеть не могла ездить на природу, но Сюрьянен очень хотел на рыбалку. По большому счету он так и остался обычным деревенским парнем, который сам не всегда понимал, как это ему удалось добиться такого успеха в жизни.
Около десяти чемодан доставили, Юлия еще спала. Проснувшись, она заставила меня дважды перебрать содержимое багажа, дабы убедиться, что ничего не пропало. Я со вздохом повиновалась: после серьезной работы трудно перестроиться и подчиняться капризам избалованной женщины-ребенка, которая никогда не станет взрослой. Наконец она успокоилась и принялась рассматривать свою новую сумку, вертеться с ней перед зеркалом и прикидывать, какую одежду туда можно упаковать. Я ушла к себе в комнату звонить Лайтио. Он долго не отвечал, но наконец в трубке раздался его хриплый голос, перемежаемый кашлем.
— Ах, у вас ко мне дело, — безлично сказал Лайтио, не упомянув моего имени. — Я ничего не покупаю. До свидания. Ясно? До свидания.
Он нажал на отбой, а через мгновение пришло сообщение с незнакомого номера. «Сейчас перезвоню. БЛП».
Через минуту раздался звонок мобильного телефона.
— Это снова я. Звоню с нового номера, старый наверняка прослушивается. Я сейчас дома, на улице Урхейлукату. Жена на работе, придет позже. Она тут было собралась взять отпуск за свой счет, но я не позволил. Не хочу, чтобы кто-то постоянно глаза мозолил. Ты принесешь сигары? Только придумай что-нибудь, чтобы никто не догадался. Кстати, их можно спрятать в коробку из-под шоколадных конфет. А то жена заметит и снова примется ворчать.
Раздался хриплый смешок.
— Я подумаю, когда смогу прийти. Завтра у Юлии визит в парикмахерскую, она собирается делать какие-то процедуры, потом тонировать волосы. Пожалуй, на это уйдет не меньше трех часов. Как продвигается расследование убийства Рютконена?
— Стоит на месте. Никак не хотят верить слову честного человека. Я же сказал им, что мы поссорились и я прикончил этого подонка, а они затеяли расследование, очные ставки и тому подобную дребедень.
Лайтио дали хорошего адвоката, у него были связи в высших полицейских кругах, но, несмотря на это, расследование активно продолжалось. И понятно: ведь речь шла об убийстве одного полицейского другим. Я ни секунды не сомневалась, что телефон Лайтио прослушивается. Ему предъявили обвинение в убийстве, но некоторые детали в деле не совпадали. В таких случаях истину часто пытаются выяснить через прослушивание. Наверняка за ним еще и наблюдение установили. Не слишком ли рискованно мне будет прийти к нему домой?
— Полагаю, тебе не стоит самой сюда приходить. — Лайтио думал так же. — Может, пришлешь этого парня… как его зовут?
— Рейска Рясянен. Думаешь, так будет безопаснее?
— Он может прикинуться посыльным из магазина сигар. Завтра получится?
— Ну да. Давай в полдень.
Юлия была записана к парикмахеру на одиннадцать, но для перевоплощения в Рейску мне требовалось время. К тому же я никак не могла заняться этим в квартире на Бульваре, поскольку Ханна не собиралась выходить. Юрий Транков знал про мое альтер эго и наверняка согласился бы помочь, если бы я посвятила его в цель вылазки, но мне не хотелось этого делать. Следовало найти другое место, и единственное, что пришло в голову, была квартира моей бывшей соседки-старушки Элли Вуотилайнен на улице Унтамонтие. К тому же я скучала по этой почти восьмидесятилетней бабушке, у которой в свое время хранила вещи. Именно она когда-то навела меня на след Юрия Транкова. Она очень хорошо ко мне относилась и много раз предлагала звать ее просто Элли, но я так и не решилась, продолжая говорить «тетя Элли». Хотя, по-хорошему, она годилась мне в бабушки. Моя бабушка по отцовской линии после трагедии перестала со мной общаться, а мамина мама, похоронив дочь, разболелась и через несколько лет умерла, хотя ей было всего пятьдесят три. Так что в детстве у меня не было семьи в обычном смысле этого слова. Меня воспитывал дядя Яри, и еще какое-то время у нас жила рысь по имени Фрида. Дядя очень любил меня, и я никогда не чувствовала себя обездоленной.
Пока меня не было дома, на имя Юлии пришло несколько анонимных писем. Мы с ней договорились, что я сама буду открывать такие конверты. Скорее всего, отправителем являлась бывшая жена Сюрьянена — Сату. Я аккуратно хранила все анонимки. Если с Юлией что-нибудь случится, у меня будут хоть какие-то улики. По мнению Сюрьянена, не следовало обращаться в полицию, иначе их личную жизнь начнет мусолить желтая пресса и в итоге Сату получит то, чего добивалась, — внимания.