Царство. 1955–1957 - Александр Струев 13 стр.

— Ты… бабой?

— Да. И меня е…т.

— Да ладно! — ошалело присвистнул Хрущев.

— Е…т! — подтвердил Николай Александрович. — Представляешь?

— Не представляю! — ужаснулся Никита Сергеевич.

— А во сне — было! — грустно подтвердил председатель Совета министров.

— Кто ж, Коля, тебя …? — ухмыляясь во весь рот, осведомился Хрущев.

— Мужик …, кто еще? Я же тебе объясняю, что бабой стал! — Булганин невесело хмурился. — Навалился он на меня, значит, а потом смотрю — сдох.

— Как сдох?

— Так. Издох прямо на мне, схватил ручищами, как краб, и не двигается. Я его трясу — уйди, слезь! А он не шевелится. Ох, мамочки, как я испугалась! — продолжал Булганин. — Это я от имени своего сна тебе рассказываю, не как я, а как баба! — уточнил он.

Никита Сергеевич понимающе кивнул.

— Люди прибежали, трясут его: «Умер, умер!», а он меня-бабу не отпускает. Попробовали оторвать — не отрывается! «Как же он так, наш Егор Тимофеевич? — вокруг народ перешептывается. — Получается, в сиськах ее здоровенных задохнулся!» — подсказывает знающий старикашка.

— У тебя, значит, и сиськи здоровенные были? — не удержался от восклицания Хрущев.

— Иди в жопу, дай доскажу!

— Рассказывай, рассказывай!

— Фельдшер подошел, на старичка цыкнул, и заявляет: «Сердце не выдержало, теперь руки его ни за что не разожмем. Придется их вместе хоронить, и эту — на меня кивает, — с ним тоже!» Тут я и проснулся.

— Ну сны тебе снятся!

— Какие есть.

— От твоего рассказа я тоже пропотел.

— Весь день хожу сам не свой! — тяжко вздохнул Булганин.

— Брось!

— Да не брось! — отмахнулся Николай Александрович. — Как на Пленум собрался ехать, еще одно известие пришло, — совсем заунывно добавил он.

— Какое? — насторожился Никита Сергеевич, гадая, что за известие могло расстроить председателя Совета министров.

— Белла беременна!

— Как Пленум прошел? — перед сном спросила Нина Петровна.

— Съезд на февраль назначили.

— А по Молотову что?

— И по Молотову единогласно. Сняли! МИД Шепилову отдали. Дима парень головастый, справится.

— Ох, Никита, как бы эта тактика боком не вышла! Теперь вместе с Маленковым и Молотов против тебя.

— Мы, Нина, его не на улицу выставили, он министром Государственного контроля идет. Министерство важнейшее, чего обижаться? К тому же он первый заместитель председателя Совета министров, мало, что ль?

— Оттого и беспокоюсь.

— За него не надо беспокоиться, ишь, второй Сталин выискался! И я за то, чтоб мощное государство строить, но не на горбу собственного народа! У людей только-только огонек в конце тоннеля забрезжил, а он их — взашей! Я доказываю — мы не имеем права народ мучить! Не хочет понимать. Разве можно такое? Карательными мерами людей не удержать, а Вячеслав — «удержим»! В войне мы потеряли треть национального богатства, шестую часть населения. Десятки миллионов людей живут в нищете, ишачат с утра до вечера! Рабочий день больше десяти часов с одним выходным в неделю! Завтра Молотов захочет, чтобы и в воскресенье работали!

Нина Петровна молчала. Хрущев неожиданно заулыбался:

— За такие разговоры меня б раньше к стенке поставили, а сегодня открыто говорю!

Суббота предполагалась насыщенной, с утра должен приехать Лысенко, собирались говорить по целине. Академик все время предлагал всякие нововведения, на любые предложения Никиты Сергеевича откликался с энтузиазмом. Удивительно, но седовласый ученый сдружился и с маленьким Илюшей, у них был запланирован поход на реку, где они собрались ловить бабочек и стрекоз. Дядя Трофим приготовил для этой цели и сачки, и коробочки для крылатых пленников. Хрущев пообещал идти на реку с ними. Лысенко, как пацан, наперегонки с мальчиком носился по полям, отлавливая крылатую живность. В начале лета Трофим Денисович стал собирать с Илюшей гербарий Подмосковья. К ужину Хрущев ожидал Брежнева, которого, после пожара на целине, вместо провалившего дело Пантелеймона Пономаренко, он сделал первым секретарем Компартии Казахстана.

Понурив голову, Вячеслав Михайлович Молотов сидел напротив Хрущева в Центральном Комитете на Старой площади.

— Хочу сказать тебе, Никита Сергеевич, недопонял я твоей идеи по Югославии, не сориентировался.

Хрущев не отвечал, исподлобья глядя на посетителя.

— Наверное, стар стал, — упавшим голосом продолжал Молотов, — ведь нелегкую жизнь прожили, сам знаешь.

— А зачем статью в «Правде» написали, что вы единственный человек, который работал с Лениным? Что ваше заявление означает? Может, то, что, кроме товарища Молотова, достойных людей нет? — уставился на визитера Хрущев. — Может, вас пора на место председателя Совета министров ставить или, может, членам Президиума ваши распоряжения надо под козырек брать?!

— Написал, потому что считаю Ленина первым патриотом социализма, гением и предтечей революции!

— Раньше у вас Сталин предтечей был, — медленно выговорил Хрущев.

— Вождем всех времен и народов, — поправил Молотов. — Но тогда он и для тебя им был, Никита Сергеевич!

— Скажите честно, что вы нашего задора не выдержали, нового темпа испугались и решили всем место указать!

— В мыслях подобного не было! Признаюсь, в восторге от ваших заявлений не прыгал, считал и считаю их поспешными. Но я свое мнение не скрывал, в глаза высказывал. По Югославии был не согласен, потом по дружбе с американцами не соглашался. Считал и считаю, что невозможно с врагом подружиться. Притвориться можно, а дружить — нельзя! Как может настоящая дружба сложиться, если мы совершенно разные, какой между нами может быть толк? Ленин мечтал о мировой революции, и мы мечтаем, а американцы разве хотят мировую революцию? Рабочие их хотят, а буржуй ни за что не хочет! Не понимаю, чем я навредил, может, ты разъяснишь? Но, как большинство решало, так я и принимал, отдельное мнение тогда уже не важно, любое решение выполняю, как коммунист. За что меня крушить?

— Министр иностранных дел — голос страны! А вы на все с собственной позиции смотрите, с молотовской.

— Я же Молотов, а ты — Хрущев. И мне не все, что ты говоришь, нравится, но я тебя слушаю, и это нормально.

— В отличие от вас, я с Президиумом в разногласия никогда не вступал!

— Давай, Никита Сергеевич, не ссориться, — миролюбиво проговорил Вячеслав Михайлович. — Мы с тобой хорошо начинали, и продолжать нужно хорошо. Я против тебя ничего не имею, считаю, что ты в партии на своем месте, а я, если вдруг и выскажу что, то по делу. Вот и сегодня пришел, чтобы напряжение снять. Тебя я знаю давно, ты меня давно знаешь. Чего бодаться? Тем более я уже не министр иностранных дел. Я, Никита, в прошлом году два раза в больнице лежал, сердце прихватывало. Вроде Сталина нет, а оно, сволочь, ноет.

— Я вас, Вячеслав Михайлович, уважаю, вы для меня один из учителей, и обижаться на меня не нужно. Сегодня требуется усилить Министерство государственного контроля, крепко усилить. Сосредоточьте внимание на этом участке.

— Принято! — вздохнул Вячеслав Михайлович.

Он смирился, но как больно было оставлять Министерство иностранных дел! И главное, на кого оставлять — на мальчишку! Шепилов во внешней политике ничегошеньки не смыслил, одна в нем была отличительная особенность — на цыпочках ходил за Хрущевым. Хрущев подбирал на ключевые посты людей не по способностям, а по личной ему преданности.

«С такой политикой любое дело можно загубить!» — думал Молотов, но вид сделал, что полностью согласен с «Хрущем», даже подыгрывал: то кивнет покорно, то жалко улыбнется.

Никита Сергеевич общением с Молотовым остался доволен, на прощанье обнял и пригласил с Полиной Семеновной в гости, хотя наверняка знал, что Молотовы к нему не придут.

Выпроводив очередного посетителя, Никита Сергеевич набрал жену.

— Нинуля, звонила?

— Звонила. Ты скоро будешь?

— Министр образования ждет, отпущу и — домой.

— Я грибной суп сделала, из подберезовиков! — проговорила Нина Петровна.

— Из подберезовиков! — у Никиты Сергеевича потекли слюнки.

— С Илюшей по лесу ходили и целое лукошко набрали. Он так радовался! Про тебя спрашивал. Мы соскучились, приезжай скорей!

— Прям еду! — отозвался супруг.

— Целую! — Нина Петровна положила трубку.

Никита Сергеевич нажал кнопку звонка. В дверях появился референт.

— Уезжаем! — скомандовал Первый Секретарь.

— Елютин подъехал, в приемной ожидает.

— С ним по ходу поговорим, пускай в мою машину садится!

— Ну что, Ваня, работаешь?

— Так точно, работаю, — ответил Серов.

— Ну что, Ваня, работаешь?

— Так точно, работаю, — ответил Серов.

Никита Сергеевич достал носовой платок и принялся утирать нос.

— В поликлинике был, насморк лечил, чего только в мой нос не заткнули.

— Поправитесь, насморк — это не страшно.

— После поездки на Алтай никак оклематься не могу, нос не дышит, и постоянно потею. Продуло сильно. А сегодня положили меня на кушетку, и я куковал: ку-ку, ку-ку! — а мне в нос лекарство лили. Целую банку вылили. Теперь два часа ни чаю попить, ни пожрать!

— Надо было раньше к врачу идти, не стоило запускать.

Хрущев отмахнулся:

— Затуркали! То туда несусь, то сюда. Все на ногах, вот и доходился, нос не дышит, голос как труба, а вчера ухо стреляло. С утра Нина в поликлинику погнала.

— Правильно.

— Ну, да ладно, у тебя-то чего?

Председатель КГБ потянулся за папкой.

— Покажу вам кое-что, — доставая конверт с фотографиями, проговорил Иван Александрович.

Хрущев замотал головой:

— Ты мне на словах скажи, не хочу смотреть! Глаза устали, — и опять начал сморкаться.

Серов отложил папку.

— Разработан ряд мини-передатчиков. Под видом разных предметов записывающие устройства, прямо под нос будем давать.

— Неплохо!

— С большого расстояния, пока ясного звука нет, а вот когда близко слушаем — четкость великолепная. Решили сосредоточиться на миниатюрной технике. Чтобы нужную личность записать, приходится к разным уловкам прибегать. Например, английский посол каждое воскресенье в «Метрополе» обедает, а израильский полюбил ресторан «Пекин». Они, хитрецы, на одном месте не сидят, понимают, что под стол технику вмонтировать можно. То здесь сядут, то там, летом на открытую террасу идут, страхуются. Американский военный атташе ходил в «Прагу». В «Праге» мы каждый стол стационарно оборудовали, а как оборудовали, так он в «Прагу» ходить перестал.

— Кто-то сдал! — наморщил лоб Хрущев.

— Не исключено. Сейчас с персоналом «Праги» работаем, ищем утечку.

— Деньги на ветер выкинули!

— Не выбросили, Никита Сергеевич! В «Праге» уйма приемов, и дипломатических и государственных, банкеты идут разнообразные. «Прага» наш форпост, там много чего узнаешь. Тут не прогадали. Но во все рестораны подобную аппаратуру ставить накладно. Вот и решили миниатюрные приборы в серию запустить. Официант хлебницу принесет или тарелку с фруктами, или пепельницу, а там — техника! — заулыбался генерал.

— В тарелку из-под первого приборы ставите?

— Когда в глубокую тарелку жидкость нальют, передачи звука почти нет. Не умеем мы пока первыми блюдами слушать, да и скребут все время ложкой по дну, неудобно. Зато хлебницы на столе стоят и пепельницы тоже — все аккуратненько! Над вазами для цветов бьемся, их в спальне ставить можно, туда и камеру пытаемся вместить.

— Все у тебя, Ваня, просто, садятся обедать и тут же секреты выбалтывают!

— Не так, конечно, но человек есть человек. Когда-то он и похвалиться должен. Вроде внимательный, рот на замке, а взял и сболтнул. Особенно, когда выпьет, разоткровенничается или, если на веранде, на свежем воздухе сидит, думает, никто не услышит. Говорят, Никита Сергеевич, говорят, уж вы поверьте! Еще девушек используем.

— Девушки во все времена сладкой приманкой были, — согласился Никита Сергеевич. — Хорошо, я к женскому полу спокойно, а вот у товарища Булганина можно все секреты выведать.

— Мы за его подружками приглядываем, — доложил Серов.

— Неужто разведчики такие недалекие, на баб клюют? Разве их не инструктируют, не предупреждают?

— Инструктируй не инструктируй, а природа свое берет. И еще — девушки наши неотразимы! — разоткровенничался Иван Александрович.

— По тебе видно, сам на этот же крючок попался! — выпалил Хрущев.

— Я по любви!

— Ты-то по любви, а многие на удочку клюют, и тоже думают — по любви! Эх, из меня б крупный разведчик получился!

— У вас другие обязанности.

— Ладно, ладно! Расскажи лучше, как дело с агентурой обстоит?

— Агентура требует денег, я вам уже напоминал.

При слове «деньги» настроение у Хрущева испортилось.

— Я не про деньги спрашиваю, а про то, как агентура работает.

— Работает неплохо.

— Неплохо — значит, херово!

— Разные есть агенты, — не согласился председатель КГБ.

— Агент — это, прежде всего, преданный делу партии человек, а у вас всякая шантрапа попадается: судимые, пьяницы, не пойми кто! Сцапали за воровство человека — давай стучи! И он вам черт знает что лепит! Это, по-твоему, агентура? Ну и что он вам расскажет, пьяница, кто у кого бутылку украл? Нам, Ваня, замаскированного врага изловить надо, того, кто на вражескую разведку работает, за государственными секретами охотится, а вы девками парней щупаете! Что, атташе твой, за титьки бабенку тиская, будет ей новинками оружия хвастаться?!

— Здесь с вами не соглашусь. Бывает, так влюбляются — голову теряют. Девушки к ним жить переезжают. А на квартире, в отсутствие хозяина, можно многое узнать, да и когда хозяин с работы усталый пришел, подсмотреть кое-что удается. Здесь плюсы очевидны.

— Ну, может, спорить не стану, главное, чтобы работа шла.

— Каждый второй выезжающий в долгосрочную загранкомандировку является нашим сотрудником. Задача таких сотрудников — сбор информации и вербовка иностранных граждан, работающих в правительственных, военных и научных учреждениях. Где только можно, мы своих людей рассовали: по разным странам, по разным организациям. Информационный поток огромен, его надо обрабатывать, а возможности невелики, численность в этом деле маловата. Увеличивать надо, — осторожно сказал Серов. — И контрразведка работает. Вы вот требовали сокращения, однако задач при этом меньше не стало.

— Сокращение необходимо. Это очищение, без очищения нельзя. Такому приему нас великий вождь обучил, — припомнил Сталина Никита Сергеевич.

Хрущев имел в виду последнюю капитальную чистку в МГБ при Сталине, когда головой поплатился не только министр Абакумов, но и большинство руководящих работников центрального аппарата. Были арестованы генералы Питовранов, Судоплатов, Никифоров, Утехин, Селивановский, Королев, Шубняков, Чернов и многие другие. С 1 июля 1951 по 1 июля 1952 года, как не справившихся с работой, освободили от должностей 1583 человека, в их числе 287 входивших в номенклатуру ЦК. За нарушения советской законности, злоупотребление служебным положением, морально-бытовое разложение уволили из органов свыше 3 тысяч человек, из них 500 работников центрального аппарата. К началу 1953 года штаты МГБ сократили на 35 165 человек, в их числе 5 187 человек начальствующего состава, что составило 17 % от всей численности Министерства государственной безопасности. Под нож попал практически каждый пятый. Структура МГБ была полностью реорганизована.

Хрущев и перед Серовым поставил задачу полностью освободиться от бериевского наследия, он хотел иметь верный только себе Комитет государственной безопасности. С марта 1954 по июнь 1955 Серов уволил из КГБ 17 тысяч человек, 210 генералов лишились званий. На их место приходили исключительно хрущевские кадры. Никита Сергеевич не изменил проторенному сталинскому пути, вводил в госбезопасность верных людей. И хотя прежнее силовое ведомство разделили надвое, КГБ имело огромный вес. За Комитетом госбезопасности осталось: обеспечение государственной безопасности, включая разведку и контрразведку, борьба с антисоветскими националистическими и враждебными элементами внутри СССР, предварительное следствие по государственным преступлениям (делам по измене родине, терроризму, контрабанде, нарушению валютных операций в особо крупных размерах), охрана государственной тайны, охрана госграницы, охрана руководителей Коммунистической партии и правительства, правительственная связь, комендатура Московского Кремля, технические службы и пограничные войска.

Первый Секретарь постоянно требовал отчетов, но постоянно оставался недовольным. КГБ, по его мнению, работал не на всю мощь.

— Я, Никита Сергеевич, больше численность сокращать не могу, я дополнительные штаты хотел просить, — заговорил Серов.

— Ты на периферии численность подсократи, а Москву не трогай. Городские и районные отделы можно в несколько раз урезать. И областные управления ополовинь, ничего страшного не случится. Потом, зачем нужны отделы, курирующие отрасли промышленности? Образование проверять зачем? Медицину, легкую промышленность? Атомное оружие, ракеты, авиацию, химию — здесь согласен, здесь присутствие органов необходимо. А за Министерством мясомолочной промышленности следить для чего? С целлюлозно-бумажной промышленностью что будет? Чего там надзирать? А ведь целые организации созданы! Вот где разобраться стоит.

— Понял, Никита Сергеевич!