«Замазка» скоро кончилась.
Тарталья встал, чтобы уйти, но блондин придержал его за одежду. И еще с минуту гладил, пуская слюни. Наконец жертва насилия вырвалась и покинула камеру.
— Кого теперь кормим?
— Никого, спасибо, — остановил ланиста злого, возбужденного Лючано. — Контакт возник, будем закреплять. Этого «овоща» записываем на вас, Борготта. Теперь вы кормите только его. Два раза в день: утром и вечером. Помимо кормления желательно время от времени посещать «овоща». Если угодно, сидеть рядом и молчать. Он теперь ваш.
— Мой?!!
— У каждого семилибертуса есть свой подопечный. Вам повезло: он сразу пошел на контакт. Хороший, проверенный «овощ». Иной гладиатор кормит всю компанию месяц подряд, прежде чем кто-нибудь срезонирует…
— Я… я понял.
— Ничего вы не поняли. Не обижайтесь, Борготта, это вполне естественно. Сейчас вам и не нужно ничего понимать. Кроме главного: если вы не придете, ваш «овощ» останется голодным. А после второй неявки голодным останетесь еще и вы. Держите, вот ключи.
IIIНа лестничной площадке им встретилась брюнетка, которую Лючано видел за завтраком. Кимоно она успела сменить на другое, лилового шелка, с алыми розами.
— Привет, Жоржик. Как успехи?
— Успехи потрясают, — ланиста чмокнул даму в душистую щечку. — Знакомьтесь: Лючано Борготта — Николетта Швармс. Николетта у нас уже второй год семилибертит. По контракту.
— По контракту?!
— Вы не любите самостоятельных женщин? — картинно изумилась Николетта, сложив пунцовые губы бантиком. — Очень жаль! Между прочим, еще год — и я куплю себе домик на Куэдзако. Хотите, приглашу в гости? Будем кейфовать под цветущими вишнями…
Она свысока глядела на Лючано — свысока во всех смыслах, ибо стояла на две ступеньки выше. «А как же свобода? — хотел спросить Тарталья. — Добровольно продаться в рабство…» И не спросил. В конце концов, что он, по большому счету, знает о жизни семилибертусов? Об обстоятельствах самой Николетты?
Ничего.
Кажется, брюнетка о многом догадалась по его лицу.
— Добро пожаловать в братство лучших из худших! — рассмеялась она. Стало ясно, что Николетта пьяна. С утра. Видно, очень уж приятна и необременительна эта служба, раз женщина надирается, едва встав на ноги.
От радости, должно быть.
— Выбрал себе цуцика? — Николетта двусмысленно играла складками кимоно.
— Выбрал, — ответил за Лючано Жорж.
— Какого?
— Четвертого.
— А-а, хороший «овощ». Сочный. А мой сварился, — доверительно наклонилась она к Тарталье. — Иду по-новой дергать. Жаль, что четвертый — твой. Он мне нравился… Жоржик, дай ключи.
— Держи.
— А как его зовут? — спохватился Лючано, когда брюнетка скрылась внизу.
— Кого?
— «Овоща». Моего.
— Никак его не зовут, — пожал плечами Мондени. — Придумайте ему кличку, если хотите. Кстати, у вас в 15:00 — транслят-шоу. В пол-третьего ждите в холле, за вами приедут.
— Шоу? Я… я не готов! Мне нужно…
— Ничего вам не нужно, Борготта, — Жорж увлек его вверх, к бронированной двери. — Поверьте мне. В студии сидят профессионалы, они все сделают. Вы, главное, отвечайте на вопросы, и дело будет в шляпе.
— Отвечать на вопросы?
— Да. И не стройте из себя девицу на выданье! Камер он боится, готовиться ему надо… Сказано — шоу, значит, становись шоуменом! Понятно?!
— Ага, — угрюмо буркнул Лючано.
Желудок от злости сводило судорогой. Проклятье! Успокоил, начальничек, настроил на нужный лад!.. взял цуцика за шкирку, ур-р-род… Он вспомнил, что «цуциком» Николетта обозвала «овоща» — и настроение от дурацкого, мерзкого сопоставления испортилось окончательно.
IVОн хотел пойти в город, развеяться, но вместо этого вернулся в номер и завалился спать. От душевного расстройства. Проснулся без четверти два, с головой мутной, как всегда после дневного сна. Во рту — засохший цемент, череп набит мокрой ватой. И добро бы с похмелья! Хотелось придушить кого-нибудь, застрелиться самому, упасть спать до глубокой ночи и выпить пива.
Все сразу, смешать и не взбалтывать.
Ровно в половину третьего, как и было обещано, в холле гладиатория объявился патлатый юнец с носом настолько длинным, что Лючано вспомнил куклу «пиноккио». У обычных людей такие носы не растут. Наверное, имплантант — для участия в комик-шоу.
— Борготта? Я за вами. Едем на студию.
— Как передача называется? — спросил Лючано, усаживаясь в мобиль, похожий на огромный кирпич. — Мне ничего не сказали…
Пиноккио запустил двигун.
— «Жизнь замечательных людей».
— Это я-то — замечательный?!
— Каждый человек в чем-то замечателен. Главное найти, в чем, пока человек не умер, — философски заметил носатый. — А уж вы-то — и подавно! Только успевай замечать…
— Сколько времени длится ваша «Жизнь…»?
— Полтора часа, — Пиноккио рассмеялся. — А ваша?
Лючано не ответил.
Снаружи транслят-студия производила впечатление жуткой эклектики. Здание в стиле имперского классицизма: колоннада, ступени, фронтон с барельефами — и несуразная конструктивистская надстройка на полтора этажа. Поляризованный плексанол, ажурные фермы, пучки направленных антенн выцеливают на орбите коммуникационные спутники; пялится в зенит раструб экранированного блока гиперсвязи…
Внутри эклектика просто зашкаливала. Фойе с ковровыми дорожками, скрытые «лампионы» с псевдоживым огнем, микро-оранжерея кактусов с краником, торчащим из голубой агавы; охранник в форме любезничает с красоткой в сетчатом трико. Антикварный механический лифт, приняв пассажиров, устремился почему-то вниз. По выходу из лифта начался строгий коридор без излишеств, если не считать биопласта «под чешую».
Звукоизолирующие двери, люминат потолка…
Пиноккио обернулся на ходу:
— Тут раньше наше консульство было. В прошлом году съехали. А дом вещуны за бесценок выкупили…
— Вещуны?
— Ну, вещательная компания. Пришлось достраивать «купол»…
За дверью с номером XXXVIII обнаружилась уборная. Из кресла навстречу гостям взлетел франт в роскошном сюртуке и темно-красных лосинах. Он сверкнул лучезарной улыбкой, как если бы снимался в рекламе геля для зубов, и заученным движением откинул голову назад, тряхнув взбитым чубом.
— Благодарю, Марий, вы пунктуальны. Феликс Киприан, ведущий программы. Ну-ка, повернитесь, дайте на вас посмотреть…
От франта исходил напор кипучей, упругой энергии. Лючано невольно заулыбался в ответ и, забыв поздороваться, начал вертеться наподобие модельной дивы.
— Замечательно! Я вижу, у вас есть сценический опыт. Это ваша повседневная одежда?
«Честно ответить, что никакой другой не успел обзавестись?»
— Да.
— Отлично! Ключевое слово в названии нашего шоу — жизнь! Естественность, натуральность… Впрочем, капелька грима не повредит. Прошу в кресло!
Гостем занялся пожилой молчун-гример. В представлении Тартальи он походил на шестирукое брамайнское божество, ловко орудуя аэрозолями-распылителями, кисточкой, пуховкой, виброгребнем и тональным оптимизатором на длинной штанге с полудюжиной сочленений. Закончив, гример позволил объекту бросить взгляд на контрольный дисплей.
— Вы — виртуоз!
Облик Лючано не изменился. Но на дисплее он теперь смотрелся куда выразительней, чем в зеркале, а в зеркале — стократ выразительней, чем в жизни.
— Время-время-время! — прервал славословия ведущий. — Начинаем через пять минут. Вы не против, если я буду звать вас по имени? Отлично! А меня зовите Феликсом. Пройдемте в студию. Это здесь я балаболю без передышки, а в студии работать языком придется вам. Мое дело — вопросы, и все. Готовы?
— Да.
— Прекрасно! Только не надо этих односложных реплик: да, нет, помню, не помню… Накручивайте подробности, яркие детали. Народу это интересно…
«Чтоб ты сдох, болтун!» — мысленно выругался Лючано, когда они с Феликсом оказались в зале, полном людей. Он-то думал, что в студии они будут вдвоем. А тут — целая толпа зрителей! Трибуны амфитеатром — синий сектор, желтый и красный. Человек сто, не меньше. Все, естественно, помпилианцы.
— Двухминутная готовность! Мы в курсе, как приветствовать гостя? А ну-ка: изобразили!
Амфитеатр ответил слаженной, бурной овацией. Чувствовалось, зрители имеют опыт и хорошо знают, что от них требуется.
— Двухминутная готовность! Мы в курсе, как приветствовать гостя? А ну-ка: изобразили!
Амфитеатр ответил слаженной, бурной овацией. Чувствовалось, зрители имеют опыт и хорошо знают, что от них требуется.
— Мо-лод-цы!
Расположившись на подиуме, за круглым столом, вполоборота к залу, Феликс жестом пригласил Лючано сесть напротив. «Не переживай, — подмигнул он, — сделаем конфетку!» Ведущий был Тарталье симпатичен, в отличии от вредного ланисты. Да, имидж, игра, наработанные психологические приемы. Но симпатии не прикажешь! Обаятелен, хитрюга…
— Эфир!
Феликс выждал крохотную паузу.
— Здравствуйте, дорогие соотечественники! Вас приветствует «Жизнь замечательных людей», и я, Феликс Киприан. Думается, я в представлении не нуждаюсь, а посему разрешите представить вам нашего сегодняшнего гостя — Лючано Борготту, человека непростой и интересной судьбы!
Овация в зале.
Более оживленная, чем на репетиции.
— Добрый день, дамы и господа, — Лючано уловил короткий, едва заметный кивок в свой адрес, и все понял правильно. — Я рад участвовать в нынешнем ток-шоу. Главная прелесть кроется в том, что я понятия не имею, о чем вам хочется услышать. Поэтому всецело полагаюсь на нашего опытного ведущего…
— И правильно делаете! — перехватил Феликс инициативу. — Вы попали в точку: наше шоу тем и интересно, что никто из его участников заранее не знает, о чем пойдет речь. Этого не знаю даже я!
Акустические резонаторы поймали и усилили смех зала.
— Да-да, вы не ослышались! Полная импровизация от начала до конца. Никаких сценариев, «темников», заранее составленных вопросов. Итак, я осведомлен, что жизнь вас не баловала. Говорят, вы даже отсидели срок в тюрьме. Это правда?
— К сожалению, да.
— Вы были виновны?
— Нет. Меня оболгали. А суд не счел нужным вникать в детали.
— Вот! Вот оно! Друзья! Многие ли из нас испытали на себе черствость судей? Многим ли довелось побывать по ту сторону тюремных стен? Уверен, что нет! И сейчас мы получили шанс услышать об этом, так сказать, из первых уст. Но современная тюрьма — не варварские застенки! Новейшие системы защиты и наблюдения исключают не только возможность побега, но также и возможность насилия одних заключенных над другими. Квалифицированная охрана, сбалансированный рацион, сухие и чистые камеры, библиотека, новости по визору… Не курорт, но вполне цивилизованное место. Я прав, Лючано?
Вспомнились островные прелести Мей-Гиле. Адская сковорода песка. Личинки «гы» под кожей. Милые рыбки боро-оборо, обгладывающие человека до костей. Толстый Ува, крики пытуемых… Хотите правды? Из первых уст?
Будет вам правда.
— Тюрьма, Феликс, всегда остается тюрьмой. Наверное, где-то и существуют такие «санатории», как вы описали. Но я сидел на Кемчуге. Под палящим солнцем, под тропическими ливнями. В компании местных каннибалов, которые спят и видят, как бы сожрать тебя на ужин.
— Позвольте! А охрана?
— Охрана с удовольствием примет участие в пиршестве. А потом сыграет с сидельцами в «чики-чики» на твои передние зубы. Из зубов выходят чудесные украшения, из зубов и фаланг пальцев. Особенно в ходу зубы людей, предварительно подвергшихся насилию. Это связано с тамошними верованиями. В связи с этим хочу вспомнить…
Он с удивлением отметил, что сгущает краски. Однако остановиться уже не мог. В горле словно повернули знакомый вентиль, поток слов захлестнул студию. Ну и ладно! Это не суд, а мы не клялись говорить правду, одну правду, и ничего, кроме правды! Шоу? — значит, шоу! Ловите сто парсеков лапши на уши!
Продолжая окучивать аудиторию, Лючано мельком скосил глаз на контрольный визор камеры, направленной в зал. Его не просто слушали — внимали, раскрыв рты. У женщин в глазах блестели слезы. Мужчины сморкались и хмурили брови.
Ему сочувствовали!
— …Да, вы прошли через настоящий ад. Мы восхищаемся вами!
— Браво, Лючано! — в едином порыве взревел зал.
— Однако, признайтесь, ваша участь была не столь ужасной, как вы описываете. Вы отбывали наказание в режиме сотрудничества, сперва подручным тюремного экзекутора, а там — и в качестве младшего экзекутора. Наверняка вы находились в более выигрышном положении, чем большинство заключенных. Кроме того, вам вдвое скостили срок. Верно?
«Согласиться с тем, что жизнь младшего экзекутора в Мей-Гиле не такой уж кромешный мрак и ужас? Что в тюремном периоде бытия Лючано Борготты кто-то способен найти искорку света. Отдушину, подарок судьбы?»
Никогда!
— И снова вынужден спорить с вами, дорогой Феликс!
Лючано вцепился обеими руками в воротник рубашки. Он задыхался. Казалось, невидимый ошейник душит его.
— Вы знаете, что это такое: причинять боль? Не по собственному желанию, не получая извращенного удовольствия от чужих мук, а по долгу службы? Оплачивая послабления и льготы? Лучше бы пытали меня самого! Полный срок в колонии стандарт-режима — праздник в сравнении…
Он увлекся, возводя правду в квадрат и в куб. Он делился с публикой наболевшим, выстраданным, черным осадком на дне сердца. Он давно забыл, что находится в студии, что перед ним — специально подобранная аудитория, а напротив — профессионал-ведущий. Тарталья изливал душу, добираясь до мрачнейших ее закоулков.
Спрятанные в шкафу скелеты выволакивались на свет.
— А теперь — вопросы из зала. Да, прошу вас!
— Скажите, изменилась ли ваша жизнь после освобождения?
— О-о, вы затронули больную тему, леди! Любимое искусство, дело, которому я посвятил свои лучшие годы, оказалось запретным для меня! Навсегда! Экзекутирование не прошло даром — пытая других, я искалечил себя…
Полтора часа пролетели вихрем. Он разливался траурным соловьем на собственной могиле, пел вдохновенный реквием загубленным мечтам — и опомнился лишь в объятиях ведущего. Феликс сердечно благодарил его за прекрасное и познавательное выступление, ясно давая понять: шоу закончилось. Зрители были не прочь продолжить разговор, но ведущий увлек гостя из студии, легко оторвавшись от возбужденной толпы.
Вскоре они оказались в знакомой уборной.
На сей раз гример не стал прибегать к особым ухищрениям. Миг, и лишняя выразительность оставила лицо Тартальи. В волосах насмешливо потрескивали статические разряды.
— Отличное шоу! Надеюсь, вы у нас не в последний раз?
— Пригласите — приду.
Лючано с вымученной улыбкой развел руками. В голове шумело, по телу разливалась приятная усталость. Он чувствовал покой и опустошение, как после ответственной, хорошо выполненной работы.
«Работы? — с сомнением уточнил маэстро Карл. — Скорее после бурной попойки…»
— Марий вас проводит. Кстати, в холле вас ожидают. Дама.
Феликс подмигнул с хитрецой прожженного ловеласа.
— Дама? — вяло удивился Лючано.
V— Любите дичь? Рекомендую: свистельга в меду, с каперсами и овощной запеканкой. Фирменное блюдо шеф-повара. Трех человек повесили на заднем дворе за попытку вынюхать рецепт. К птице закажем бутылочку розового «Алонсо», со льда. Или возьмем молодое «Бренжу»?
— Всецело полагаюсь на ваш вкус, Юлия.
— Ценю мужчин, которые не корчат из себя знатоков всего на свете. Редкий вид, вымирающий. Пожалуй, остановимся на «Алонсо». Молодое вино слишком быстро бьет в голову. Ну а я, дабы не нарушать гармонию, возьму грудку камышовой цесарки…
Лючано кивал, очарован и потрясен.
Дамой, ждавшей его в холле студии, оказалась Юлия. Стерва-Юлия, пиратка-Юлия, ледышка-Юлия, сама роскошь и обаяние. Жгучая брюнетка, как и Николетта Швармс, в отличии от пьяненькой и вульгарной гладиаторши она сделала бы честь любому дамскому журналу, снявшись для обложки. Ошалев от неожиданности, Лючано не заметил, как оказался внутри легкой серебристой капли аэромоба, рядом с помпилианкой, на заднем сиденьи. Управлял машиной не раб, а свободный, тоже помпилианец. Пять минут болтовни о пустяках — и вот они уже воркуют на террасе уютного ресторанчика, название которого мигом выветрилось из головы.
«Осторожней, дружок, — предупредил еле слышный Гишер. — Бабы, они…»
— Я польщен вашим вниманием, Юлия. Но не склонен заблуждаться насчет своей скромной персоны. Способен ли я всерьез увлечь вас? — нет, и еще раз нет. Я теряюсь в догадках. Статус семилибертуса является чем-то особенным? Притягательным? Возбуждающим?
Юлия залилась смехом.
— Если бы вы знали, насколько близки к истине! Семилибертусы действительно притягивают нас, уроженцев Помпилии. Я бы сказала, что дело доходит до патологии. Тем не менее, не надейтесь — я разыскала вас по другой причине.