«Мерзавец ты, дружок, — буркнул издалека Добряк Гишер. — Припахал старика. Смотри, потом не жалуйся…»
Самообман пришелся кстати. Словно третья рука выросла. Цепи искр слились в единое мерцание. Вдалеке, слышимый лишь невропасту, возник басовитый рокот. Казалось, невидимый космодром, законсервированный на длительный период, начал функционировать, принимая грузовые баржи с оборудованием.
Теперь даем общую установку.
«Снаружи — опасность. Внутри — уязвимость».
Нет, Лючано не мыслил конкретными образами. Лишен даже примитивной возможности — перед началом сеанса объяснить Пульчинелло словом или жестом, что от него требуется! — он был вынужден корректировать то, что не имело аналогов. Касания виртуальных «пальцев», управление вагой, колебания подвижного коромысла — в них невропаст вложил, как мог, как умел, крик гибнущей души.
Беззащитность перед внешней агрессией.
Кукла еще ничего не делала. Куклу минуту назад сняли с крючка. Он корректировал будущиедействия, заранее формируя нужные акценты. Пожалуй, легче подсказать фортуне направление пути и крутизну очередного поворота…
«Динамику марионетки чередуют с покоем, — сказала тетушка Фелиция, молчавшая до сего дня. Голос из прошлого, наставляя шестилетнего сопляка-непоседу, звучал ласково и властно. — Нельзя приводить в одновременное движение все ее сочленения. Кукловод нуждается в развитом чувстве опоры…»
Развитое чувство опоры.
Очень хочу жить.
Я, хрупкий и уязвимый, смешной и нелепый, хочу жить.
«Для перчаточной куклы характерна размашистая выразительность движений; для марионетки — трогательная хрупкость. Перчаточная кукла ассоциируется с принципами внутренней свободы. Марионетка же символизирует роковую и неизбывную зависимость от высших сил…»
Ворс на «басах» встал дыбом, как на загривке дикого зверя. Пучки моторика и вербала вздрогнули: ритм третьего пучка подчинял их, поглощал, меняя характер общей пульсации. Над рокотом бездн взвилась пронзительная скрипка солнца. Лючано действовал по наитию. Кукла и кукловод сливались воедино, как троица пучков — в жгуты мышц общего тела.
«Я не делю себя на тело и сознание…»
«А я делю», — хотел ответить Лючано.
И не успел.
Что-то подобное случалось с ним на «Этне», где он сидел «на веслах». В кабине «Вихря», когда брамайни Сунгхари поднимала всестихийник на орбиту. На «Нейраме» — от воздействия психира Кавабаты, во время сеанса успокоения Юлии, невменяемой после кризиса. И вот — сейчас. По мере того, как пучки «овоща» входили в целостный резонанс, невропаст расслаивался на ряд личностей, и у каждой была своя собственная реальность.
Лючано-1 трясся в рубке умирающего корабля, окруженного фагами.
Лючано-2 работал невообразимую куклу.
Лючано-3…
О, этот стоял на вершине колоссальной башни! Неизвестно, какая планета находилась внизу. Человек, встав на краю, видел лишь рваные клочья тумана (облаков?!), да желтые клыки скал в пятнах лишаев. Млечное кипение, бурля в котелке, забытом на огне, звало сорваться — и насладиться полетом, счастьем, покоем…
Оно лгало. Прыгнувший не долетел бы и до скальных отрогов. Стая птиц, хищников с могучими когтями, парила вокруг башни. Хлопали крылья, резкие выкрики терзали слух. Кривые клювы сменялись зубастыми пастями, лоснящиеся перья — жилистыми перепонками. Шеи вытягивались, роняя пух. Глаза неотрывно следили за добычей. Трепетали длинные языки.
У чудовищ намечалась славная пирушка.
Площадку башни покрывала концентрическая разметка, деля ее на три зоны. Во внешней горели три человека-костра. Пламя их тел населяли мелкие саламандры — уничтожая золу, выводя наружу пепел, подбрасывая топливо и обеспечивая доступ кислорода. Вехдены молчали. Вместо слов Хозяева Огня издавали слаженное звучание трубы, гитары и барабанов.
«„Милая крошка“. Кабацкий шлягер, популярный лет двадцать назад. Кто хочет, может смеяться…»
В средней зоне, над детьми, спящими в гробах из хрусталя, ждала женщина в доспехе воина. Из-под металла кое-где текла кровь. Тонкие струйки вдоль предплечий, засохшая корка на голени. Цепочка капель от виска к подбородку. Кровотечение не вызывало у женщины никаких эмоций.
Черные волосы, ниспадая до пят, сплетались в сетчатую накидку. Живой плащ дрожал, словно от ветра. На концах волос блестели острые крючки.
Злая бахрома.
В центральном круге разместилась статуя из мрамора. Каменный Пульчинелло лежал на спине, уставясь в небо слепыми глазами. Глаза скульптор выточил из ярко-голубых топазов и вставил в выдолбленные глазницы взамен прежних, мраморных. Весила статуя не меньше тонны.
Лючано-3 знал: он должен поднять исполина.
Он только не знал, как.
Остальные реальности ушли за грань восприятия. Рубка «Нейрама», работа с куклой, страх смерти, космос — на вершине башни, под вопли стервятников, в окружении людей-костров, кровоточащей воительницы и детей-мушек, заключенных в хрусталь, все утратило значение.
Ты и статуя, и оставь пустые жалобы.
Ладони легли на холодный мрамор. Почудилось? Или в утробе колосса действительно горит крошечный огонек, толкаясь в невропаста даже не теплом — эхом тепла?
Лючано огляделся. Рядом с троицей вехденов валялись железные носилки. Похоже, на них принесли сюда статую. Ни поплавков-антигравов, ни микро-двигуна — носильщикам позавидовал бы разве что умалишенный.
Носилки покрывал настил из досок.
Доски оказались чертовски тяжелыми. Сам он никогда в жизни не сумел бы разобрать настил и перетаскать куски дерева к статуе. К счастью, на помощь пришла женщина-воин. Под ее пальцами настил хрустел и рассыпался.
Обложив мраморного Пульчинелло дровами, Лючано проморгался, испытывая дикую резь под веками. Он вспотел. Пот тек ручьями. Не адская работа была тому виной — Хозяева Огня покинули внешний круг, приблизясь вплотную. Чувствовалось: вехденам почти невыносимо стоять так близко к статуе.
Запрет?
Стыд при виде поверженного антиса?
Люди-костры протянули руки, и дерево вспыхнуло. Вехдены сразу же вернулись на прежнее место. Но теперь их, статую и невропаста связывала общая сеть, похожая на черную кровеносную систему. Волосы женщины-воина взметнулись, разлетаясь в стороны; крючки прочно вцепились в собратьев по несчастью.
Часть волос проникла даже в хрусталь, к спящим детям, и в мрамор, к едва тлеющему сердцу антиса.
Статуя шевельнулась.
Истошно вопя, отлетели подальше хищные птицы. Содрогнулась башня. Стеклистый дым вознесся к небесам. Вехдены спешили рукавами закрыть рты. Пламя лизало мрамор, камень шел рябью, как вода под ветром. Вспыхнули волосы женщины. Теперь людей связывали нити огня.
Плавился хрусталь гробов. Докрасна раскалился доспех. Пожар охватывал площадку со скоростью звездолета, берущего разгон для РПТ-маневра.
«Горю», — с беспощадной ясностью понял Лючано.
Он горел во всех трех реальностях. В рубке происходило то же самое. Королева Боль смилостивилась над верным вассалом — пожар не причинял ему мук. Просто занялись огнем, обращаясь в прах, руки, плечи, грудь…
«Не надо!»
Повинуясь велению, над башней сгрудились тучи.
Ударил ливень.
Упала ночь.
Контрапункт Лючано Борготта по прозвищу Тарталья (около двух лет тому назад)
«Кукольник (геллеборус, чемерица, волчок) производит угнетение всех функций организма. Часто нельзя определить, видит ли и слышит ли больной, владеет ли он хоть одним чувством. Сильное оцепенение или сопорозный сон; жажда, сморщенный лоб покрыт холодным потом; расширение зрачков. Глубокая меланхолия с тоской и отчаянием. Острый или хронический отёк мозга вызывает судороги, хорею, эклампсию».
Когда маэстро Карл бывал в дурном настроении, он часто цитировал этот пассаж — описание клиники острого отравления кукольником, за авторством Ханнемана, известного гомеопата древности.
— Ты знаешь, малыш, — обычно добавлял маэстро, — что из корней кукольника выделяют хлороформ? Понимаешь, куда уходят наши корни?
Ничего я тогда не понимал.
— Утром я провел первый сеанс с биби Руф.
Профессор Мваунгве обаятельно улыбнулся. Он знал, какой эффект производит его улыбка на впечатлительных инорасцев. Сутулый великан с отвислым брюхом и непропорционально длинными руками, Нода Мваунгве был похож на гориллу. И улыбался соответствующе. Один благодарный клиент даже выслал психиатру в подарок чучело горного примата с Вирунги-2. Выпятив губы трубочкой, обезьяна с интересом глядела вдаль. Должно быть, в Книгу Надзора, куда ее занесли, как вымирающий вид.
На ладони она держала сине-зеленый шарик планеты.
Чучело поставили в рабочем кабинете психиатра. Иногда, в присутствии клиентов или их доверенных лиц, он спрашивал у чучела совета, именуя его: «Уважаемый коллега!» — и хмурился, словно вслушиваясь в немой ответ. В такие минуты седая щетина на голове профессора вставала дыбом.
Злопыхатели шептались, что обезьяна — дед Мваунгве.
— И что? — спросил Антоний Гракх.
Улыбка пропала даром. Этот помпилианец и глазом бы не моргнул, ударь рядом молния. Оформлен по документам, как полномочный представитель клиента, Антоний вел себя в «Пальмовой ветви», как командир отряда спецназа на условно дружеской территории.
«Рядовой телохранитель? Берем выше: начальник личной охраны. В прошлом — боевой офицер. Модификант? Нет. Тип мышечных реакций: стандарт-3. Имеется опыт контактной агрессии. Если он решит, что хозяйке грозит опасность…»
Медля с ответом, Мваунгве взял из вазы цветок гибискуса. Оранжевые лепестки к центру темнели, наливаясь пурпуром. Нагло торчала «антенна» с головчатыми рыльцами на конце. Форма и цвет гибискуса подбирались заранее. Комплекс внешних раздражителей: по непроизвольной реакции Антония на «фишку» можно узнать кое-что.
— Хотите воды? Сока?
— Нет.
— Биби Руф — очень красивая женщина. Не так ли?
— Да. Вы поставили диагноз?
— Не торопите меня. Лучше скажите, что вы сделали с ней?
— Вся информация передана вам, профессор. Аванс за услуги перечислен на ваш счет. Если угодно, я в вашем распоряжении. Я здесь, и я жду.
— Дело за малым, — кивнул Мваунгве. — Определить психическое заболевание, не имеющее аналогов. И назначить курс лечения. Как в сказке про паучка Ананси: «Пойди никуда, принеси ничего…»
Он активировал информ-блок, встроенный в столешницу. Некоторое время смотрел на изображение клиентки, меняя ракурсы. Горилла любовалась черной пантерой. Зная, что у пантер не случается расстройств психики.
А вот поди ж ты…
— Значит, Юлия Руф. Дочь Тита Макция Руфа, второго консула на Октуберане, позднее — императорского наместника на Квинтилисе. Закончила с отличием Бонийский университет, факультет социостратегии. Кандидатская, затем докторская степень. Куратор сети лабораторий… Впрочем, неважно. В данный момент — пациентка моей клиники. Бунгало № 6, четвертый сектор.
«Пальмовую ветвь» обычно именовали не клиникой, а санаторием. Психиатр оговорился намеренно, дав гостю почувствовать: здесь лечат. Лечат больных. И Нода Мваунгве, как капитан на корабле — второй после Бога.
— В связи с вышеизложенным, любезный баас Гракх, я повторяю вопрос: что вы с ней сделали? Обладая усеченными сведениями, я не в силах поставить верный диагноз.
— Сперва я хочу узнать: что вы обнаружили при первом контакте?
«Не забывай, черномазый, — ясно звучало в контрвопросе Антония, — кто тебе платит! Станешь корчить из себя светило, найдем другого, более сговорчивого мозгочиста. За такие деньжищи академики бегом побегут…»
Профессор еще раз улыбнулся. Он знал: другого не найдут. Во-первых, на «черномазого мозгочиста» молятся такие клиенты, рядом с которыми дочь императорского наместника — рядовой случай. Шизофрения демократична, ей плевать на родословную. Во-вторых, «Пальмовая ветвь» славится не только высоким уровнем излечиваемости. Мы еще и помалкивать умеем.
И в-третьих…
«Не ты, помц, меня выбрал. Не тебе и отстранять».
— Я мало работал с представителями вашей расы, баас Гракх. Вы практически не страдаете расстройствами психики. Или умело их скрываете. Опять же, ваше «клеймо» затрудняет работу психиатра-вудуна. Лоа помпилианца, уж простите мне резкое сравнение, напоминает актинию. Чужому Лоа лучше не касаться щупальцев со стрекательными нитями. Они держат парализованную добычу, срослись с ней и чрезвычайно нервно реагируют на прикосновение. Так вот, у биби Руф я наблюдал неестественную картину…
Умение держать паузы — инструмент психиатра. Мваунгве владел им в совершенстве. Он подошел к окну, любуясь открывающимся пейзажем. Синее небо. Зеленый океан. Белые облака. Желтый песок. Никаких полутонов, как на детском рисунке. Он не зря выбрал для клиники юго-восточную часть побережья Йала-Маку, вдали от фешенебельных вилл.
Тут душа отдыхала.
— Щупальцы биби Руф, если вы позволите мне продолжить аналогию, лишены добычи. Все, до единого. Они тесно прижаты к эфирному телу Лоа. Местами они обвивают тело, затрудняя естественную пульсацию. На концах щупальцев вместо стрекалец образовались клешни, похожие на клешни скорпиона.
— Ядовитое жало не обнаружено?
В голосе Антония звучала ирония.
— Пока нет, — серьезно ответил профессор. Он нахмурился, втянул голову в могучие плечи. Казалось, сейчас Мваунгве ударит себя кулаками в грудь, вызывая врага на бой. — Но одно из щупальцев уже стало сегментарным. На конце его сформировались два мешочка (я полагаю, с ядовитым секретом) и прообраз будущей иглы. Очень длинной, узкой и кривой. Объясните мне, что произошло с биби Руф, если изменения Лоа зашли так далеко?
Антоний вздохнул. Пригладил волосы, блестевшие, как если бы он мыл голову маслом. Вне сомнений, у «представителя клиента» было четкое указание: под давлением — уступать. Но цедить информацию скупо, порциями, на ходу соображая — что озвучить, что приберечь.
Необходимость самостоятельных решений — жестокое испытание.
— Произошла трагедия, — помпилианец старался не смотреть на стол, над которым до сих пор вертелась голографическая Юлия в масштабе 1:4. Словно боялся, что хозяйка услышит и обидится. — Все рабы госпожи Руф погибли.
— Все?
— Да.
— Одновременно?
— Да.
— Трагическая случайность?
— Да.
— Допустим, я вам поверил, баас Гракх, — горилла любовалась океаном. Складчатый затылок выражал крайнюю степень эстетического удовольствия. — Допустим, я наивен и доверчив. Важен результат: биби Руф лишена рабов. Вы в курсе, что такое состояние для помпилианки смертельно опасно?
«Ирония за иронию, помц…»
— В курсе.
— И никто не озаботился тем, чтобы бедная биби Руф получила в свое распоряжение сотню новых рабов? Десяток? Хоть одного, наконец? Она избежала бы «Пальмовой ветви», а я лишился бы аванса, да и гонорара в целом…
— Госпоже Руф были предоставлены новые рабы в достаточном количестве. Но трагедия сказалась на структуре ее «клейма». Она лишилась возможности… э-э… — Антоний выразительно сделал ряд хватательных движений. — Надеюсь, вы меня поняли?
— Я вас понял.
Что понял Мваунгве, стоя к собеседнику спиной, осталось загадкой.
— Вы помните о соблюдении врачебной тайны?
— Вы меня обижаете, баас Гракх. Итак, Юлия Руф лишена не только прежних рабов, но и способности «клеймить» новых. Стресс, потрясение, реакция отторжения… Верю. Это могло особым образом сказаться на эфирном теле Лоа. Но биби Руф, когда вы доставили ее на Китту, вела себя… э-э…
Вудун до мельчайших подробностей скопировал интонацию Антония. Даже тембр голоса изменился. Завершая представление, он повернулся к гостю лицом и развел руками. Размах рук вудуна превышал его рост. Так можно заключить в объятия все скорби мира, и еще останется чуть-чуть свободного места.
Ходили слухи, что в юности Мваунгве сознательно лег под нож хирурга-корректировщика.
— Я хочу сказать: неадекватно. Что послужило причиной нервного срыва? Утрата рабов? Или нечто, о чем баас Гракх забыл сказать глупому дикарю Ноде?
— Вам нравится язвить в мой адрес? — спросил Антоний.
— Не стану скрывать: да. Это мой метод общения с представителями клиентов. Зато пациенты рядом со мной чувствуют себя в безопасности. Верите?
— Верю, — на сей раз помпилианец удачно скопировал профессора.
«А он не такой солдафон, каким кажется», — отметил Мваунгве.
И поправился:
«Вернее, каким хочет выглядеть».
— Баас Гракх, я — не просто специалист высокого класса. Я — доминантный самец. Вы — тоже доминантный самец, хотя и другого вида. Столкнувшись, мы формируем конфликтную ситуацию. Язвительность с обеих сторон дает выход напряжению и нейтрализует конфликт. Но когда речь идет о пациенте, человеке ущербном и слабом… Мой Лоа — Лоа доминантного самца. Защита в обмен на покорность. Не врач, но покровитель. Вы даже не представляете, как это помогает в лечении!
— Представляю, — Антоний внезапно подошел к столу и вложил в ячейку приёма инфокристалл. — Откровенность за откровенность, профессор. Вот запись малого триумфа на Квинтилисе. Триумфатор — гард-легат Гай Октавиан Тумидус, кавалер ордена Цепи. Он получил триумф от сената и императора.