Лючано тоже не был физиком. Он был кукольником. Но сообразил первым: очень уж это походило на точечную корректировку действий куклы — расставление своих акцентов в потоке чужой деятельности.
— Корабль! Развернуть звездолет в нужную сторону — и использовать энергетический выброс перехода в волну в качестве толчка!
— Умница, Борготта. Это наш шанс.
В рубке воцарилась тишина. Люди пытались осмыслить великолепное безумство идеи.
— Светлый огонь! — гитарист хлопнул ладонью о колено. — А мне нравится! Все лучше, чем задохнуться в этой жестянке. Твое мнение, капитан?
— Развернуть корабль не проблема, — взвешивая каждое слово, заговорил Бижан. — Нацелить на Тамир — тоже. Навигация работает, маневровые двигатели действуют. Даже отчасти погасим скорость. Но если толчок будет недостаточно мощным, нам это ничего не даст. А если окажется слишком сильным… Корабль не выдержит.
— Ну, раскурочит дюзы! Даже пару кормовых отсеков! Там и так вакуум, а реактор не пашет. Откачаем воздух из отсеков, где он остался, задраим все мембраны, пересидим в рубке…
— Нас размажет ускорением. Компенсаторы инерции скисли…
— Дублирующий контур! Он подзаряжается из рубки!
Вехдены повернулись к Шам-Марг:
— Вы согласны?
— Мне все равно, где выходить. Я не все поняла, — птица развела руками, словно марионетка под управлением начинающего кукловода. — Объясните. Мне интересно есть.
VВ рубке кипела работа.
Гитарист с барабанщиком, закрыв нижнюю часть лиц белыми повязками из хлопка, уселись на корточки в углу. В руках каждый держал по прозрачному цилиндру — аккумуляторы извлекли из разъемов, вскрыв стенную панель. У гитариста дело спорилось быстрее, но и барабанщик старался. На лбу его выступили бисеринки пота.
В цилиндрах разгоралось темно-розовое свечение.
Бижан копался в сфере управления, разворачивая корабль на новый курс. Он то и дело сверялся с динамическим атласом сектора. Наконец зеленый ромбик на контрольном дисплее совместился с оранжевым. Радостный писк возвестил: ориентация завершена.
Юлия тем временем подробно объясняла Шам-Марг, что надо делать. Флуктуация слушала, краем глаза наблюдая за действиями Бижана. Птице было интересно.
Один Лючано остался не у дел.
— Ограничения! — с восторгом заявила птица, когда Юлия закончила. — Уникальный опыт! Я правильно осталась. Хорошо есть!
Гитарист, хрустнув плечами, передал заряженный аккумулятор капитану и снял повязку.
— Неси скафандр, — бросил Бижан, вставляя цилиндр в гнездо. — И помоги ему… ей облачиться. Времени мало.
Юлия подвела Шам-Марг к пульту.
— Здесь, — помпилианка вызвала на дисплей схему корабля, — вам надо будет вручную открыть мембрану. Закроете ее за собой, откроете следующую, разблокируете шлюз… Господа, дайте коды!
— Даю, — кивнул гитарист, извлекая из ниши громоздкий скафандр.
— Коды? Разблокировать? — птица моргнула. — Не понимаю.
— Наберете определенные цифры на кодовом замке.
— Цифры? Не понимаю.
— О-о, нет! Так мы и до коллапса Вселенной не успеем. Нужен сопровождающий.
— Но в том отсеке — почти вакуум! — «йети» едва не выронил свою ношу. — А у нас только один скафандр в рубке. Остальные — как раз там, куда надо попасть.
— Проклятье! Так надевайте скафандр, бегите туда и принесите второй — для сопровождающего!
— Время, время!.. Тысяча квазаров! МОРС! У нас есть человек в МОРСе!
Палец Бижана победно уткнулся в грудь Тарталье.
«Что-то все сегодня в меня тычут. Пальцами, стволами, кулаками», — с обидой подумал Лючано, но счел за благо смолчать.
— Надевай скафандр на пенетратора! Я перепрограммирую МОРС. Гив, ты закончил? Подавай сигнал бедствия на Тамир. Скажи, что входим в систему. Точный курс и скорость сообщим дополнительно. Остальное сам знаешь: авария, реактор мертв, воздух на исходе. Леди, пристегните детей к креслам! Компенсаторы — компенсаторами, но может и тряхнуть. Шевелитесь, сонные мухи!
Вряд ли «нормальная» помпилианка проявила бы заботу о рабах, пристегивая их к креслам. Даже по чужому распоряжению. Впрочем, на краю гибели — не до расовых комплексов!
Бижан открыл панель на «жилетке» Тартальи и занялся программированием.
— Готово, — вскоре сообщил он. — МОРС даст тебе четыре минуты в разреженном воздухе, при низкой температуре. За это время ты должен все успеть и покинуть отсек. Схему корабля, ваше положение и техзадание я буду транслировать на шлем. Не заблудитесь.
— Уж постараюсь, — буркнул Лючано.
Гитарист закончил облачать «овоща» в красивый, серебристый с ало-белыми «вставками» скафандр. Он активировал системы, внешнюю акустику, за минуту прогнал диагностику — и с удовлетворением хмыкнул.
— Пошли, — махнул Лючано пенетратору, и первым оставил рубку.
Путь занял минут семь. Они двигались по центральному коридору, никуда не сворачивая. Дважды приходилось открывать промежуточные мембраны. Коды не требовались. Хватало простого касания сенсора — здесь, где опасность разгерметизации отсутствовала, блокировку удалось отключить дистанционно, из рубки. Схема корабля висела у Тартальи перед «глазами», накладываясь на картинку, транслируемую камерой.
По схеме ползли две красные точки: он и Шам-Марг.
Бо́льшую часть пути птица молчала. Лишь когда Бижан уведомил, что они подходят к заблокированным отсекам, флюктуация заговорила.
— Вы боитесь существование прервать. Так?
— Боимся, — Лючано пожал плечами.
— Это трудно есть. Все время бояться.
— Почему — все время? Все время мы об этом не думаем. Только иногда.
— Как здесь сейчас?
— Сейчас? Нет. Сейчас мы стараемся выжить. Некогда нам сейчас бояться.
— Ты интересное сказал. Буду думать.
— Внимание! Первая предшлюзовая мембрана. Борготта, наберите код…
Слушая указания капитана, Лючано набрал восьмизначный код. Загорелся оранжевый индикатор: «опасность средней степени». Тем не менее, мембрана втянулась в стены.
Тесный отсек через десять шагов перекрывала вторая мембрана. Здесь оказалось холодно, но, в общем, терпимо. Лючано задраил за собой перегородку.
— Борготта, входишь в экстрим-зону! Напоминаю: четыре минуты. Не забыл, что тебе делать?
— Помню.
— Не слышу. Повтори.
— Есть, капитан! — по-военному рявкнул взбешенный Тарталья.
— Не ори, я не глухой. Связь барахлит. Ну, удачи. Когда задраишь вторую мембрану, связь может пропасть. Тебе придется дей… само…
Голос Бижана утонул в скребущихся шорохах. Лючано вздохнул и двинулся вперед, к дальнему концу отсека.
— Подожди, — остановил его голос птицы. — Сказать хочу. Чтоб ты знал. В тебе часть нашего есть. Часть нашего вживается. Часть нашего растет. И то, и другое есть.
— И что? — в горле застрял щекотный комок.
— Вживется — станет тобой. Вырастет — уйдет. Два пути. На втором тебе не существовать. Сказать хотела. Идем.
«Тебе бы, птичка, в психотерапевты! — зло думал Лючано, набирая очередной код, заранее сброшенный Бижаном на „глаз“. — Мало того, что я с голой задницей в „экстрим-зону“ лезу, так еще новые перспективы. Сгорю, как полковник? Или обойдется? Ну да, обойдется! — с моим-то счастьем…»
Мерзко зазвенел предупреждающий зуммер.
Вспыхнула надпись: «Опасность! Вакуум!»
«Он же обещал, что там будет очень разреженный воздух…»
Мембрана с шипением распалась на лепестки. В спину ударил ураганный ветер, вбив Тарталью в проем. Он едва удержался на ногах. Судорожно вдохнул жалкие остатки воздуха: морозного, жгучего. Укол инъектора прояснил мозги. Давление в отсеках выровнялось. Впрочем, какое «давление»?! Открывшееся помещение было в несколько раз больше предыдущего.
Ребристые стены. Тусклые панели аварийного освещения на потолке. На всем — мрачные багровые отблески. Сколько здесь? Четверть атмосферы? Одна пятая? Одна десятая? «Глаз» транслировал бег таймера, включившегося автоматически при переходе МОРСа в режим экстремального жизнеобеспечения. Осталось три минуты двадцать восемь секунд. Надо торопиться.
Едва пенетратор вошел, Лючано поспешил задраить мембрану.
Пульт управления дверью шлюза. Тут стояла уже не мембрана — многослойная композитная плита с двойным запором: электронным и механическим. Сначала электронный… код… Есть! Теперь — штурвал механики. Штурвал шел туго. Пальцы примерзали к стылому металлу. Отогревать их было некогда.
Да и как?! Дыханием?
Через шлем?!
С изумлением и страхом Лючано сообразил, что практически не дышит. Инъекция! Он слышал об этом. Какое-то органическое соединение — оно впрыскивается в кровеносную систему вместе с катализатором. Катализатор разлагает органику, при этом выделяется кислород, насыщая кровь. Чем же МОРС защищает носителя от пониженного давления? От этой… как ее?! — декомпрессии?
«Крути баранку, дружок. Быстрей!»
Что-то лязгнуло. Плита тронулась с места, открывая шлюз. По отсеку пронеслось легкое дуновение — в шлюзе сохранилось немного воздуха.
— Туда! Давай! — крикнул Лючано птице. Своего голоса он не услышал. Разреженная до предела атмосфера плохо передавала звуки. К счастью, птица без промедления двинулась в шлюз. Тарталья защелкнул карабин страховочного троса, висевшего на поясе «овоща», на специальном кольце в стене.
— Удачи! Удачи, Пульчинелло!
Он бегом бросился вон из шлюза. Задвинуть тяжелую плиту, завернуть штурвал до отказа. Теперь — электронный замок. Иначе не открыть наружную дверь. Есть. Код открытия. Цифры путались, одеревеневшие пальцы не чувствовали сенсоров. Сколько осталось времени?
Загорелась надпись: «Вы действительно хотите открыть шлюз?»
Да, черт побери!
«Шлюз открыт».
Ждать, пока пенетратор выйдет наружу, не было времени. Через двадцать минут автоматика закроет шлюз сама. Все, дело сделано! Пора уносить ноги.
Снова код. Набрать. В глазах темно от недостатка кислорода. Он же не смотрит глазами! Он смотрит камерой. Почему… Все — красное. Аварийное освещение? Кровь стучит в висках. Перепад давления. МОРС не справляется.
Код! От кодов тошнит…
Он вывалился в соседнее помещение. Держась за стену, с трудом дотянулся до сенсора. Мембрана закрылась. Теперь — десять шагов до противоположного конца отсека. Десять ничтожных, легчайших шагов! Воздух, тепло, жизнь! Всего десять шагов…
На седьмом шаге он упал. Подъем занял целую вечность. Время? Цифры расплылись в кашу. Что-то мигает. Красным. Что-то орет. В ухо. Что орет? Кто орет? Зачем?
Надо идти. Ага, это капитан. Ну и пошел он…
«Нет, не капитан пошел. Это я пошел…»
Стена. Последняя мембрана. Код. Мир состоит не из атомов. Мир состоит из кодов. Формула Мироздания: 4-7-1-3-6…
Пол вывернулся из-под ног.
Навалилась безвидная тьма.
Контрапункт Лючано Борготта по прозвищу Тарталья (пятьдесят три года назад)
Никто не считает себя дураком.
Никто не считает себя подлецом.
Никто не считает себя маньяком, тупицей или бездарностью.
Даже когда мы кричим на всю Галактику: «Я бездарен! Я сукин сын! Я туп, как пробка!» — мы автоматически подразумеваем, что это временно, случайно, имеет под собой ряд смягчающих обстоятельств, и вообще, в сравнении с кое-кем…
Учитывай Вселенная наши убеждения относительно самих себя — мы бы жили в идеальном мире. Недолго, но счастливо. К счастью, у нас есть еще и убеждения относительно людей, снующих вокруг. Бездарей, неудачников, мерзавцев, завистников. Исключительных негодяев и мелких прохвостов. Быдла. Ошибки эволюции.
Поэтому мир неидеален, но устойчив.
Пассажирский супер-лайнер «Глория», принадлежащий ларгитасской компании «Carnival Cruise», шел по кольцевому маршруту Лар —Борго —Нисан —Тир —Лар с шестичасовым заходом в систему Альфы Паука. В качестве бонуса к круизу прилагалась возможность полюбоваться знаменитым поясом астероидов между Н’голой и Амбвенде.
Обычный, просто очень дорогой рейс.
«Кольцо удовольствий».
Похожий на гроздь винограда, которую, пользуясь отсутствием бабушки, успел проредить малолетний шалун, корабль был битком набит народом. Полторы тысячи членов экипажа обеспечивали работу реактора и систем навигации, регенерацию воздуха и энергоснабжение, комфорт и уют, изысканную кухню, культурную программу и удовлетворение индивидуальных запросов, в том числе эстетических и сексуальных. Шестнадцать тысяч пассажиров в свою очередь ели, пили, занимались любовью, смотрели новости, принимали наркотики и расширители сознания, играли в карты, треки и «Смерть героя-III», загорали в солярии, покупали сувениры на память, посещали салоны татуажа и косметической хирургии, оздоравливались в банных термоячейках и криокапсулах, вели деловые переговоры и спорили о пустяках.
Кое-кто рожал.
Гематрийка Лия Коэн родила дочь в начале рейса. Вехденка Вис Саманган родила сына в конце рейса. «Глория» как раз закончила очередной РПТ-маневр — лайнер входил в систему Йездан-Даста, приближаясь к планете Тир. Мальчик родился слабеньким, и его поместили в медотсек № 38.
Примем рождение мальчика за точку отсчета времени. Итак, дело происходило за шесть лет до появления на свет некоего борготоссца, которого назовут Лючано. Но этим фактом можно пренебречь. А вот тем, что роды закончились за тридцать шесть часов до аварии на «Глории», пренебречь никак нельзя.
Вехденка-роженица не принадлежала к реформистам. Напротив, ее муж, Пир Саманган, сатрап административного округа на Тире, был из семьи ортодоксов. Система запретов в их роду блюлась до мелочей. Зная суровый характер мужа, Вис ни на минуту не сомневалась: пренебреги она грошовым пустяком — супруг подаст на развод.
— Капитан! Роженица настаивает на выполнении ее требований! — доложил главный врач «Глории», коренной ларгитасец, вытирая пот со лба. Попытка урезонить молодую мамашу — твердолобую заразу, как выразился врач в частной беседе с красоткой-медсестрой — далась ему с трудом.
Техноложец, он категорически не понимал: к чему блюсти запреты, страдая и мучась, если за тобой нет внешнего контроля?
В каюте вехденки существенно понизили температуру. Еду ей теперь подавали один раз в день. Время принятия пищи вычислялось по часу заката двойного светила на Тире, в округе под управлением Пира Самангана. Скудный паек доставлялся в каюту автоматом — переоборудовали киберуборщика. Роженица пребывала в одиночестве. От визитов пассажиров и членов экипажа она отказалась, причислив к нежелательным визитерам и слуг-андроидов.
Исключение делалось для медсестры, приносившей ребенка на кормление.
Питьевую воду загрязняли безвредными, но неприятными на вкус добавками. Гелевый матрас унесли: женщина спала на полу. Санкомплекс «Гигиена» с трудом настроили на особый вторичный цикл — умываться Вис желала собственной мочой. Подключен к баллончику с газом, в каюте круглосуточно горел «вечный огонь». Язычок пламени по требованию капитана накрыли колпаком силового поля, обеспечив предварительно доступ кислорода.
От пучка ветвей ивы пришлось отказаться — в оранжерее «Глории» не росло ив.
Освещение каюты свели к минимуму.
Дистанционно обеспечив сброс данных с «Гигиены» — роженица не соглашалась на осмотр — врач был поражен. Состояние здоровья упрямицы улучшалось просто на глазах. Маточные сокращения, выделения лохий, артериальное давление, выработка окситоцина, налаживание лактации — все находилось в норме. Хотя, конечно, что еще считать нормой… Допустим, у гематрийки выделения теряют кровянистый характер через две недели после родов. У вехденки же лохиистали желто-серыми через семь часов. А матка близилась к первоначальным размерам, не собираясь ждать традиционных шести-восьми недель.
Опытный медик, дитя развитых технологий, врач оставался заложником представлений о мироустройстве, свойственных не-энергетам. Умом он понимал, что запреты вехденов не социальны, а физиологичны. Он даже сдавал на эту тему экзамен в университете. Но понять не значит принять.
— Фантастика! — сказал он медсестре за обедом.
— Я тоже мечтаю о сыне, — кокетливо ответила медсестра, имевшая на собеседника виды. — Он будет такой хорошенький, весь в отца…
Ее прервал сигнал тревоги.
Нейтринный двигатель на базе термоядерного реактора, с конвертором нейтронов в антинейтрино — штука надежная. Установка Тора-Хаусмана позволяет реакции идти не только на быстрых нейтронах, но и на нейтронах спектра деления бланкета-размножителя. Увы, даже ларгитасцы, техноложцы III уровня, не знали, отчего самая надежная в мире штуковина имеет привычку ломаться в самые неподходящие моменты.
Супер-лайнеры типа «Глории» собирались на орбите. Космос был их средой обитания. На планеты они не опускались, обходясь челноками и модулями. В какой-то мере супер-лайнер являлся отдельной микро-планетой — попыткой гордых ларгитасцев доказать энергетам, что можно бороздить Галактику и без их услуг. Толкачи-брамайны? Взлетно-посадочные гематрицы? — нет уж, господа хорошие, мы по-нашему, верхом на реакторе…