Служитель застыл в ужасе и горе. Затем, огромным усилием воли овладев собой, снова обратил холодный взгляд на англичанина.
— Это ничего не значит, — сказал он дрожащим голосом. — Это ровно ничего не значит. Я пришел сюда с твердым намерением. Сейчас оно выполнено. Все остальное — ничто. Я обрел то, что искал, древнее заклятие снято, и я мог снова соединиться с ней. Какое значение имеет воздушная оболочка, если ее душа ждет меня по ту сторону завесы?!
— Это безумие, — произнес Ванситтарт Смит. Он все более убеждался, что имеет дело с сумасшедшим.
— Время летит, мне пора уйти, — сказал тот. — Настал час, которого я ждал все это бесконечное время… Но сперва я покажу вам выход из музея. Пойдемте со мной.
Взяв лампу, он вышел из зала, в котором теперь царил беспорядок, и быстро повел ученого по длинным анфиладам египетских, ассирийских и персидских зал. В конце последнего зала он открыл маленькую дверцу, проделанную в стене, и стал спускаться по витой каменной лестнице. Англичанин почувствовал прохладный ночной воздух. Перед ним была дверь на улицу. Направо находилась другая дверь. Она была приоткрыта и пропускала в коридор луч желтого света.
— Войдите сюда! — кратко сказал служитель.
Ванситтарт Смит колебался. Его приключение как будто закончено, он мог уйти. Но любопытство одержало вверх, он не мог оставить это дело невыясненным. Мистер Смит вошел вслед за своим странным собеседником в освещенную комнату.
Это было небольшое помещение, какое обычно предназначается для привратника. В камине горели дрова. У одной стены стояла низенькая кровать, у другой — грубый деревянный стул, посредине — круглый стол с остатками пищи.
Бегло осмотревшись, Ванситтарт Смит с удивлением заметил, что все предметы в комнате, вплоть до самых мелких, отличались тонкой антикварной обработкой. Подсвечники, вазы на каминной доске, каминный прибор, украшения на стенах — все носило отпечаток древности. Хозяин комнаты с суровым лицом и печальным взором сел на край кровати и жестом предложил своему гостю стул.
— Может быть, так суждено, — сказал он, — и мне было предназначено оставить после себя это повествование как предостережение всем смертным, живущим такой короткой жизнью, на случай, если бы их разум возвысился над силами природы. Этот рассказ я оставляю вам, можете использовать его как угодно. Мне все равно, потому что в этот момент, говоря с вами, я уже стою на пороге иного мира.
Как вы уже догадались, я — египтянин. Но не из расы рабов, населявших дельту Нила. Я единственный человек, сохранившийся от сурового и гордого народа, народа, покорившего иудеев, прогнавшего эфиопов в пустыни Юга, построившего величественные сооружения, которые являлись предметом восхищения и зависти всех последующих поколений. Я родился во времена фараона Тутмоса[7] за 1600 лет до рождества Христова. Вы в страхе отшатнулись от меня. Но выслушайте — и увидите, что меня следует скорее жалеть, чем бояться.
Меня звали Сосра. Мой отец был верховным жрецом Озириса[8] в великом храме Абариса, расположенном в восточной части дельты Нила у города Бубастиса[9]. Я получил образование в храме и был обучен всем тем тайным наукам, о которых говорится в вашей библии. Я был способным учеником. Не достигнув шестнадцатилетнего возраста, я уже постиг все, чему меня могли научить мудрейшие жрецы. С тех пор я стал самостоятельно изучать тайны природы, ни с кем не делясь своими знаниями.
Ни над чем я не работал так долго и старательно, как над вопросом о сущности жизни. Я глубоко изучал жизненные процессы. Целью медицины считается борьба с болезнями, когда они появляются. Мне же казалось, что можно открыть способ такого усиления тела, что оно будет недоступно ни болезням, ни даже смерти. Я не буду подробно говорить о своих исследованиях, вы вряд ли поймете, если бы я даже и рассказал о них. Испытания проводились частично на животных, частично на рабах и частично на мне самом. Достаточно сказать, что в результате этих работ я получил вещество, которое при введении в кровь придает телу жизненную силу, способную противостоять времени, насилию и болезни. Оно, это вещество, не давало бессмертия, но действие его могло длиться тысячелетия. Я испробовал его на кошке, и затем давал ей самые смертельные яды. Она живет в Нижнем Египте до настоящего времени. Здесь нет ничего таинственного или магического. Это было просто открытие по химии, которое, конечно, может быть сделано снова.
В молодости люди особенно сильно любят жизнь. Мне казалось, что я покончу со всеми человеческими бедами, если уничтожу болезни и отдалю смерть на огромное расстояние. С чрезвычайным легкомыслием я влил проклятый эликсир в свои кровеносные сосуды. Затем стал думать, кого бы еще облагодетельствовать таким способом. Я был очень расположен к молодому жрецу Тота[10] по имени Пармс за его серьезный характер и любовь к науке. Ему я открыл свою тайну и сделал по его просьбе впрыскивание моего эликсира. Я считал, что теперь у меня всегда будет друг одного возраста со мной.
После этого великого открытия я несколько ослабил свои научные занятия, в то время как Пармс с удвоенной силой продолжал свою работу. Каждый день я видел его в храме Тота с колбами и перегонным аппаратом, но он почти ничего не говорил мне о результатах своих трудов. Я часто совершал прогулки по городу, торжествующе озираясь вокруг себя: ведь все это должно было со временем исчезнуть, останусь только я один. Проходящие мимо люди склонялись предо мною, так как слава о моей учености была широко распространена.
В те годы шла война, и великий фараон послал воинов на восточные границы, чтобы отогнать гиксосов[11]. В Абарис был прислан правитель, чтобы удержать город под властью фараона.
Я еще прежде много слышал о красоте дочери правителя, но однажды, гуляя с Пармсом, мы встретили ее носилки, которые несли на плечах рабы. Любовь поразила меня, как молния, сердце было готово вырваться из груди, я хотел бы броситься под ноги рабов, несших ее. Я понял, что эта женщина была предназначена только мне, жизнь без нее представлялась невозможной. Головою Гора[12] поклялся я, что она будет моей. Эту клятву я произнес в присутствии Пармса, который отвернулся, насупившись, как ночь.
Мне незачем рассказывать, как мы добивались ее. Она полюбила меня так же сильно, как я любил ее. Я узнал, что Пармс увидел ее раньше меня и также признался ей в любви. Я мог смеяться над его страстью, так как знал, что ее сердце принадлежит только мне.
На наш город обрушилась моровая язва, поразившая многих людей. Я бесстрашно ухаживал за больными, ведь болезнь не представляла для меня никакой опасности. Дочь правителя восхищалась моим мужеством. Тогда-то я рассказал ей свою тайну и стал умолять ее согласиться на введение эликсира.
— Твоя юность никогда не увянет, Атма, — говорил я. — Пусть все исчезнет, но мы с тобой и наша великая любовь переживем могилу фараона Хефру[13].
Но Атма боялась. Она приводила робкие девические возражения.
— Правильно ли это? — спрашивала она. — Не будет ли это противоречить воле богов? Ведь если бы великий Озирис пожелал, чтобы наша жизнь длилась долгие столетия, разве он сам не сделал бы этого?
Словами, исполненными нежности и любви, я старался преодолеть ее сомнения, и все же она колебалась.
— Это очень серьезный вопрос, — говорила Атма. Она обдумает его в эту ночь. Завтра утром я узнаю ее решение. Ведь одна ночь — это так немного. Она хотела помолиться Изиде[14], чтобы та подсказала ей правильное решение.
С удрученным сердцем, полным тяжелых предчувствий, я оставил Атму с рабынями. Утром, едва закончилось раннее жертвоприношение, я поспешил к ее дому. Меня встретила испуганная рабыня. Госпожа больна, очень больна. Как безумный, я пробился сквозь толпу слуг и бросился через зал и коридор в комнату моей Атмы. Она лежала, голова ее была высоко поднята на подушках, лицо смертельно бледно, взор потух. На лбу виднелось единственное темное пятно. Я знал этот проклятый знак, знак моровой язвы, собственноручная подпись смерти.
Нужно ли рассказывать об этих ужасных днях? Много месяцев я был как безумный, лежал в жару, в бреду — и все же не мог умереть. Ни один раб в пустыне не жаждал так воду из родника, как я жаждал смерти. Если бы яд или сталь могли оборвать нить моей жизни, я скоро соединился бы с моей возлюбленной в стране с узкими вратами. Я делал все возможное, чтобы умереть, но бесполезно: проклятое средство было сильнее меня. Однажды ночью, когда я, ослабевший и измученный, лежал на своем ложе, ко мне вошел Пармс, жрец Тота. Он стоял, освещенный светильником, и глядел на меня. Глаза его сияли от радости.
— Почему ты дал девушке умереть? — спросил он. — Почему ты не дал ей сил, как мне?
— Почему ты дал девушке умереть? — спросил он. — Почему ты не дал ей сил, как мне?
— Не успел, — ответил я. — Впрочем, я ведь забыл: ты тоже любил ее. Теперь мы с тобой товарищи по несчастью. Как ужасно думать, что должны пройти века, прежде чем мы снова увидим ее. Горе нам, безумцам, восстановившим против себя смерть!
— У тебя все основания говорить так, — воскликнул с язвительным смехом Пармс. — Эти слова применимы к тебе. А для меня они — ничто.
— Что ты хочешь этим сказать? — воскликнул я, поднимаясь на локте. — Ах, понимаю, мой друг! Горе помутило твой рассудок!
Его лицо пылало от радости, он корчился и качался, как одержимый.
— Знаешь, куда я сейчас иду? — спросил он.
— Нет, — ответил я. — Не знаю.
— Я иду к ней! Она лежит забальзамированная в могиле за городской стеной около двух пальм.
— Зачем же ты идешь туда?
— Чтобы умереть! — пронзительно закричал он. — Для того, чтобы умереть. Я больше не связан оковами жизни.
— Но ведь в твоей крови течет эликсир! — воскликнул я.
— Я в силах противостоять ему, — сказал он. — Я открыл более сильное средство, которое уничтожает действие твоего эликсира. В этот момент оно действует в моей крови, и через час я умру и соединюсь с ней, а ты — оставайся здесь!
Взглянув на него, я понял, что он говорит правду.
— Но ведь ты откроешь мне свой секрет! — воскликнул я.
— Никогда!
— Умоляю тебя во имя мудрости Тота и величия Анубиса[15]!
— Твои мольбы бесполезны, — холодно сказал он.
— Тогда я сам открою это средство! — закричал я.
— Тебе это не удастся, — ответил он. — Я открыл его совершенно случайно. В его состав входит ингредиент, который ты никогда не найдешь. Он — в кольце Тота, больше его нет нигде.
— А кольцо Тота? — повторил я. — Где же оно, это кольцо?
— Этого ты никогда не узнаешь, — ответил он. — Ты завоевал ее любовь, но в конце концов кто же из нас выиграл? Продолжай свое жалкое земное существование. Мои оковы разбиты, я ухожу.
Он круто повернулся и исчез. Утром я узнал, что жрец Тота скончался.
Все годы, последовавшие за этим, я отдал науке. Я должен был во что бы то ни стало отыскать этот удивительный яд, способный разрушить силу моего эликсира. С самого раннего утра и до полуночи я работал, склоняясь над пробирками и у горна. Кроме того, я собирал папирусы и колбы жреца Тота. Увы! Это ничего не дало мне. По временам какой-нибудь намек или фраза в записях Пармса пробуждали мои надежды, но все оказывалось впустую. И все-таки я вел эту борьбу. Когда мое сердце начинало терять надежду, я шел к могиле у двух пальм. Там, стоя у ее гробницы, я чувствовал ее присутствие и шептал ей, что если только смертному суждено разрешить эту задачу, я разыщу яд и соединюсь с ней.
Пармс говорил мне, что его открытие связано с кольцом Тота. Я помнил это кольцо. Оно было тяжелое, большое и сделано не из золота, а из более редкого и тяжелого металла, который добывали в рудниках горы Харбал. Вы называете его платиной. Кольцо имело (я это хорошо помнил) полость в кристалле, и в этой полости вполне могли бы поместиться несколько капель жидкости. Тайна Пармса не могла быть связана только с металлом, потому что в храме было много колец из платины. Не следовало ли предположить, что драгоценный яд скрывается в полости кристалла? Я пришел к этому заключению еще до того, как наткнулся на запись Пармса, подтвердившую, что это действительно так. Более того, в записи было сказано, что в кольце еще осталась неиспользованная жидкость.
Но как же разыскать это кольцо? На теле Пармса, когда его бальзамировали, кольца не было. Не было кольца и в его личных вещах. Я тщетно обыскивал все помещения, в которых бывал Пармс, каждую его шкатулку, вазу, каждую вещь, принадлежавшую ему. Я даже просеивал песок пустыни в тех местах, где он бывал, но, несмотря на все усилия, не мог найти никаких следов кольца Тота. Возможно, что в конце концов я и преодолел бы все трудности, если бы не новое неожиданное несчастье.
Началась великая война с гиксосами, полководцы великого фараона были отрезаны в пустыне со всеми лучниками и всадниками. Кочевники набросились на нас, как саранча в засушливый год. На всем протяжении от пустыни Шур до большого горького озера днем лилась кровь, а ночью пылали пожары. Абарис был оплотом Египта, но мы не смогли отогнать кочевников. Город пал. Правитель и воины были убиты, а я и многие другие взяты в плен.
Долгие, долгие годы я пас стада на больших равнинах Евфрата. Умер мой хозяин, состарился его сын, а я был так же далек от смерти, как и раньше. Наконец мне удалось бежать, и я вернулся на родину. Гиксосы поселились в побежденном Египте, и их вождь правил всей страной.
Абарис был стерт с лица земли, город сожжен, а от великого храма не осталось ничего, кроме уродливого кургана. Могилы были повсюду разграблены, памятники разрушены. От могилы моей Атмы не осталось и следа. Ее засыпали пески пустыни, а пальмы, которые указывали это место, давно исчезли. Документы Пармса были либо уничтожены, либо рассеяны далеко по пустыням Сирии. Все поиски их не имели смысла.
С того времени я потерял всякую надежду на то, что разыщу когда-нибудь кольцо Тота и раздобуду загадочную жидкость. Мне оставалось только терпеливо ждать, пока не прекратится действие эликсира. Можете ли вы понять, какая это ужасная вещь — время, если ваша жизнь укладывается в короткий промежуток, определенный простому смертному? Я был свидетелем всего потока истории. Я был стар, когда пала Троя[16], очень стар, когда Геродот прибыл в Мемфис, я склонялся под бременем лет, когда на землю пришло евангелие. И теперь я все еще живу, почти не меняясь внешне, с проклятым эликсиром в крови, который защищает меня от того, к чему я так стремлюсь. Но теперь уже близок конец.
Я много путешествовал, жил со всеми народами. Мне знакомы все языки, я изучил их, чтобы скорее шло постылое время. Мимо меня медленно проходили и темные времена варварства, и мрачное средневековье, долгий рассвет новой цивилизации. Все они прошли мимо меня.
Я никогда не любил ни одной женщины. Атма знает, что я всегда оставался верным ей.
У меня была привычка читать все, что пишут ученые о древнем Египте. Мне приходилось жить в различных условиях, побогаче и победнее, но я всегда находил средства на покупку журналов, которые имели отношение к таким вопросам. Девять месяцев тому назад я был в Сан-Франциско и там прочитал статью о раскопках, произведенных в окрестностях Абариса. У меня затрепетало сердце. В статье говорилось, что один археолог занялся изучением недавно вскрытых могил. В одной из них была найдена нераспеленатая мумия с надписью на внешней стороне крышки, гласящей, что это тело дочери правителя города в дни Тутмоса. В статье добавлялось, что при снятии крышки было обнаружено кольцо из платины с кристаллом; оно лежало на груди забальзамированной женщины. Так вот куда Пармс спрятал кольцо Тота! Мне стала понятна уверенность, с какой Пармс говорил о надежности тайника, ведь ни один египтянин не осквернил бы своей души и не коснулся бы даже наружной крышки гроба своего друга.
В тот же день я покинул Сан-Франциско и через несколько недель был в Абарисе, если только кучи песка и обвалившиеся стены могут носить имя великого города.
Я поспешил к французам, которые производили раскопки, и стал наводить справки. Мне сказали, что и кольцо, и мумия отосланы в музей Булак в Каире. Я отправился туда и узнал, что Мариетт-бей[17] предъявил на них свои права и отослал их в Лувр. И вот здесь, в египетском зале, спустя четыре тысячи лет нашел я останки моей Атмы и кольцо, которое так долго разыскивал.
Но как добраться до них, как ими овладеть? Случайно оказалась вакантной должность служителя. Я пошел к директору. Я хотел убедить его, что знаю Египет. При этом я наговорил много лишнего, и директор сказал, что мне больше подошло бы звание профессора, чем место привратника, так как мои знания полнее, чем у самого директора. Тогда я нарочно допустил грубые ошибки, которые уверили его, что он переоценил мою осведомленность. И он разрешил мне перевезти в эту комнату те немногие вещи, которые у меня еще сохранились. Это моя первая и последняя ночь здесь.
Вот и вся моя история, мистер Ванситтарт Смит. Мне нечего добавлять человеку с вашей эрудицией. Случайно вы увидели сегодня лицо женщины, которую я любил всю мою долгую жизнь. Здесь в музее много колец с кристаллами, и я был вынужден делать пробы на платину, чтобы найти это магическое кольцо. Один взгляд на кристалл убедил меня, что в нем все еще находится жидкость и я смогу наконец избавиться от своего проклятого здоровья. Больше мне нечего сказать. Я отвел свою душу в беседе с вами. Вы можете либо рассказать мою историю, либо скрыть ее — как хотите. Этим рассказом я несколько компенсировал ощущение близкой смерти, которое вы пережили в эту ночь. Я не мог допустить, чтобы вы мне помешали. Если бы я увидел вас до того, как все это произошло, я не дал бы вам возможности помешать мне или поднять тревогу.