«– Почему ты волнуешься? – резко обернулся отрок.
Врасплох он ее не застал.
– Я? – Монахиня удивленно изогнула тонкую черную бровь.
Отрок смутился.
– Я чувствую. Ты же знаешь, я отчетливо чувствую ауру.
Монахиня едва заметно улыбнулась. Совсем чуть-чуть, уголками губ, буквально заставив его искать улыбку на своем красивом, тонком лице.
– В тебе заложена огромная сила, Сфирослав…»
Господи всемогущий, что это такое? Тонкая бровь на тонком лице, где буквально приходится искать улыбку… Тим, прикусив губу, чтобы не рассмеяться, поспешно закрыл файл. А ведь грешен – до поступления в САВКС и сам подобное, бывало, читал, то есть больше слушал. Вот оно как: когда высоким языком овладеешь, когда постигнешь, пусть даже в небольшой мере, дивность словесных хитросплетений, кою дарует истинный литературный язык, тогда уже несусветные тексты книжек, писанных пошлым широкорусом, в голову ну никак не лезут, только слух насилуют и гнетут мозг.
Он повернулся – мама с Катькой уже расставляли посуду. Дед выбрался из каморки, скрипнул стулом, придвигаясь к столу. Повел носом и полез в карман за платочком – очки тереть.
– Что это у тебя? – спросил, подслеповато щурясь.
– Электронная бука. Катя, это твоя?
Тим показал устройство, Катька глянула и мотнула головой.
– Не, я не люблю, мне телевид интереснее.
– Это наше с дедушкой, Тима, – пояснила мама. – Купили вот недавно. Я жития святых читаю и приключения иногда, а он – историческое с детективами.
– А фантастика с любовными романами? – усмехнулся Тимур. Открыл другую «полку» и стал читать названия файлов: «Грезы святой любви», «Послушница из Святогорска», «Томление», «Цветок и пламя», «Неизбывная страсть».
Мать улыбнулась, поставила салатницу.
– А это я Катерину пыталась к чтению приохотить, к слушанию то есть. Не хочет она…
– А где ж файлы берете? Книжки то есть?
– Так из этой… – мама ушла на кухню, голос донесся оттуда. – Из Книгии, значит. Это в… – она замолчала.
– В сфиронете они книги свои покупают, – вставила Катька, раскладывая ножи с вилками. – А мне налог плати… Деда, объясни ты лучше.
Дед степенно надел очки на нос.
– В сфиронете, Тимур Иванович, имеются всякие сообщества по интересам, и среди них одно, называемое Книгией. Появилось, как раз когда ты в Академию поступал. Мы с мамой твоей культурный налог с позапрошлого месяца платить стали, и теперь имеем право оттуда файлы брать. Там всякие произведения размещаются в базе, первые десять страниц выставляется на личинах Книгии. Граждане читают их… Понравилось, хочешь дальше – берешь себе произведение. За месяц можешь набрать столько, сколько платишь налога. А из него часть достатка идет Книгии, часть Укладу, а часть переводится на карточки авторов. Чьих текстов больше набрали – тому больше и идет.
– По первым десяти страницам не всегда и определишь, – неуверенно возразил Тимур, но вспомнил «Воина межсфирии» и подумал: нет, в большинстве книг не то что по первым страницам – по первым строчкам ясно становится, следует дальше читать или нет.
– Определишь, еще как определишь, – возразил дед. – И потом, там «клубы по интересам» с читательской, понимаешь, экспертизой. Вступил в клуб, ну и смотришь на чужие отзывы, это тоже помогает.
– А почему сразу писателю на карточку достаток не переводить? – спросил Тим.
– Ну, брат… а издатели чем заниматься будут? Они ж тогда из схемы выпадают, зачем они нужны? А так они подсуетились, закон протолкнули про культурный налог. Да и потом, надо ведь чтоб централизованно, чтобы за порядком кто-то следил.
– Хорошая система, – одобрил Тимур. – Хотя вот… А если кто захочет книгу, которую скачал, в сфиронет выложить? Ну, так, чтобы его потом все бесплатно могли на свою буку залить?
– Во! – дед со значением поднял указательный палец. – Спрашиваешь: что мешает пользователю выложить оплаченное произведение в открытый доступ? Отвечаю: жадность, эгоизм, в конце концов – воспитание. Любая технология может быть вредна, пока общество не освоит ее, разумеешь, Тимур Иванович? Историю учил? Вон книгопечатание – уж на что, казалось бы, мирное дело, но когда появилось оно, следствием стала Реформация и миллионы смертей. Так о чем я? Да! Музыкальная, книжная и прочие культурно-коммерческие сети давно освоены, то есть люди психологически приняли эту технологию. Это что значит? Значит – ну кому взбредет в голову забесплатно раздать текст, за который уплачено кровным достатком? Для большинства это психологически немыслимо, ну как голому на улицу выйти…
– Ну, садитесь уже, – перебила мама, входя в комнату с большим блюдом в руках. – Положи буку, Тимоша, давай за стол.
Тимура во главе стола определили, мать уселась рядом, а Катерина медленно, с должным почтением, включила первый канал и тоже подсела к столу. В телевиде звенел колокол Храма Мира, камера объезжала его снизу по кругу, и благой звон лился с экрана. Они притихли, и слышно стало, как у соседей за стенкой тоже звенят, переливаются колокола первого канала… Все верославные, весь Уклад нынче первый канал ловит. Он – бесплатный, чтоб каждому досталась толика колокольного звона Храма. Это как блинная – где б ты ни был, везде отыщешь привычное, доброе. Везде ты дома. Уклад – наш общий дом.
«Всевечный, един и неделим, не родил и не был рожден, и не был равен Ему ни один, нет вечного, кроме Всевечного, а Старец Кадмон – Посланник Его…» – прозвучал, вплетаясь в стройный звон, сочный гулкий голос. Тим развернулся к образам в углу, глядя на мерно пульсирующий огонек диода, зашептал вслед за диктором молитву. Почувствовал: затеплилось в груди, будто лампадка зажглась там. Его бесхитростное слово, соединясь с тысячами голосов прочих верующих, окрепло и полетело к Изножию, вознеслось над сфирой, устремившись к Каабе Небесной, мимо ветвей Сидры… И стало радостно да спокойно.
Стих голос в телевиде, колокола перестали звонить, но тихий отзвук еще висел над миром. Тимур очень любил эти секунды, когда молитва сказана, и дух летит над сфирой, и догорает, дотаивает перезвон уже замерших колоколов… Это и есть прекрасное! А Катька, суетная, простая душа, не дала дозвучать колокольному эху – затараторила, загремела посудой, стала раскладывать снедь по тарелкам. И мать тоже: «Ты ешь, ешь, этого в училище, небось, не давали». Тим поглядел в тарелку: да, такого и впрямь не было. Телесная пища положена послушнику простая, здоровая и калорийная, но и духовного питания – в избытке. Разве мыслимо выпускнику САВКСа не дослушать, как колокольный звон в душе переливается? Но Катька – мирская, и всегда мирской была. И мать такая же, какой с них спрос. Да и дед вон уже себе накладывает. Мать тем временем с гордостью объясняла, что в тарелках лежит, да как яства на «блошке» достаются. Мирская гордость, но добрая, а значит, допустимая. Блаженны нищие духом, ибо их есть царство Всевечного. Тим ненадолго зажмурился, чтоб ушли все эти мысли, мешающие общаться с семьей, раскрыл глаза и стал слушать, о чем говорят за столом.
– Хорошая работа у Катеньки, хорошая, – тараторила мать. – В ранжире!
– В ранжире? – переспросил Тимур. – Как это?
– Не в ранжире, а в о-ран-же-рее, – по складам выговорила сестра. – Называется так: «общинно-укладная оранжерея». Это значит, что всему хозяин – Уклад, а мы только трудимся работной общиной. По договору. Поэтому третья доля Укладу идет, третья – нам, работникам, а еще третья – на обеспечение оранжереи нашей и развитие ее, а десятая часть… ну, это «давать очищение» у нас называется, или еще почему-то закат… это церкви района, где оранжерея стоит. И еще нам позволено свою треть грибцами получать. Грибцы мы выращиваем. Я вон домой приношу, а мама на «блошке» меняет. А то откуда бы у нас это все? Видишь, даже сыр настоящий, молочный.
– Угу, – подтвердил дед с набитым ртом.
«Пусть все ярче сияет над миром свет Всевечного! Неуклонно растут достижения промышленности Уклада, – вещал телевид. – Новый, усовершенствованный вагон монорельса разработан в Центральных мастерских Московского района. Подряд на изготовление пробного вагона с благословения Владыки будет передан в мастерские Болгарского, Германского и Французского краев. С большим душевным подъемом встретили верославные трудящиеся…»
– Катюха хозяйственная, – подтвердила мама. – Старается, норму перевыполняет. Катюш, я на «блошке» блузку тебе присмотрела. Сговорилась, чтоб не продавали, после сходим вместе. Примеришь…
Дед жевал, мелко двигая губами, а взгляд уткнул в экран. Там диктор перешел к заукладным новостям.
«Святые Апостолы полагают, что беспорядки в Гуманитарном лагере Северо-Американского края начались по наущению Луны. Апостолы расценивают эти действия как враждебные по отношению к Укладу…»
– Мам, давай, я переключу на третий канал? – заныла вдруг Катька. – Там сейчас сорок восьмая часть «К сфирам иным»…
«Святые Апостолы полагают, что беспорядки в Гуманитарном лагере Северо-Американского края начались по наущению Луны. Апостолы расценивают эти действия как враждебные по отношению к Укладу…»
– Мам, давай, я переключу на третий канал? – заныла вдруг Катька. – Там сейчас сорок восьмая часть «К сфирам иным»…
– Погоди, – пробурчал дед, торопливо глотая прожеванный кусок. – Сейчас самое главное скажут, про Америку.
«…выразил протест, но внешние поселенцы…»
– Да ну, чего там интересного? – не сдавалась Катерина. – «Выразил протест…» Непонятно даже, что это такое! А в «Сфирах иных» наши уже на неизвестную сфиру высаживаются, и капитан собирается Анастасии в любви признаться! Мам, дай карту, я в телик вставлю.
Тим с трудом припомнил, о чем говорит сестра. Это карточка такая с чипом и кодом, на ней достаток гражданина Уклада копится. По-старому это называлось «деньги», так дед рассказывал, когда еще в памяти был. Глупое слово, шершавое – деньги… Первый канал на весь Уклад свободно транслируется, для всех, а чтобы второй и третий включился – нужно карточку вставить в такую щель специальную сбоку в телевиде. Тогда с достатка будет стоимость вычитаться почасовая. Прежде они себе не позволяли достаток на суетные передачи тратить, а теперь, когда Катька в этой оранжерее стала трудиться, видно, достаток на карточке копится. Можно и мирское глядеть… и правильно, что мать Катькину карточку отобрала. У сестры ветер в голове, она мигом весь достаток попусту растеряет…
– Ну, мам, дай карту!
– Катенька, не надо, а? – мать спокойная, уверенная. – Нынче Тима приехал, давай лучше звук уберем да так посидим, побеседуем.
– Погодите, дайте послушать, что там еще про оккупантов! – снова бурчит дед. – Тут на ваших глазах история вершится, а вы…
«…Не можем верить лживым заверениям оккупантов Луны, поскольку их воинственная агрессивная политика неизменно направлена на подрыв…»
– Ну вот, все пропустил!
– Капитан вчера сказал: «О, когда же я решусь…», – Катька сделала большие глаза и губы сложила бантиком.
– Завтра придет твой Михаил, вот и поглядите вместе свои сфиры…
– Ты просто хочешь, чтобы Мишенька со своей карты достаток снял за просмотр!
– Тима, не слушай ее, расскажи лучше, как ты?
Тимур начал рассказывать, чему учили в САВКСе, Катька вскоре перебила, они принялись бестолково спорить… В конце концов он сказал:
– Просто ты не понимаешь этого, Катя. А мне говорили, что у меня пытливый ум.
– Как это «пытливый»? – удивилась Катерина. – Он что, пытать любит?
– Нет, в смысле, он старается… ну, пытается все время что-то новое узнать.
Сестра возмутилась:
– Ты так говоришь, будто твой ум живой, ну как человек или собачка какая-то! Как это он «пытается»?
– Да нет, это… ну, сравнение, когда что-то неживое уподобляется чему-то живому…
– Чего? – опять перебила она. – Что такое «уподобляется»? Как – живое неживому? Тима, ты что это говоришь странное? Ты кушай, кушай лучше…
От суеты и гомона у Тимура даже голова немного закружилась. Отвык, чтобы так много пустых разговоров, бестолковых… И каждый о своем твердит.
– Ну вот, приехал, – сказал он, когда дед обратился к нему с вопросом. – За участие в операции поощрен поездкой на место прежнего жительства, к вам то есть, сюда…
– Какой еще операции? – опять встряла Катька. – Ты разве доктором там?
Тим растерялся.
– Почему доктором? – Наконец он понял и пожал плечами. – А, да нет, это другое означает. Не врачебная операция, а… Ну, неважно.
– И надолго? – Мама всегда такая, не даст двух слов сказать самому, всегда разговор повернет по-своему.
– Вообще-то мне в паломничество надо. Изножию Каабы поклониться, от скверны очиститься.
– Отец Всевечный! Да от какой скверны-то, Тимоша?
– Я в Америке побывал, – произнес Тим. И потом только сообразил, что это уже – сведения секретные, разглашению не подлежащие. Но поздно: глаза домочадцев, даже тусклые очи деда, уставились на него.
– Что, правда, что ли? – удивилась Катька. – Ох ты ж! В «Сфирах» тоже американы есть, они на капитана там наседают… А расскажи, расскажи, какие они? На самом деле?
Мать с дедом выжидающе на него глядели, и Тимур, крайне смущенный, развел руками.
– Не могу.
– Почему же? – спросил дед.
– Вы только не обижайтесь, но это… ну, конфиденциальная информация. Разглашение запрещено…
– Что ты опять такое сказал? – удивилась Катька. – Какая такая кофидальная инфация?
Тим про себя вздохнул. Отвык он все же от этого, отвык. В училище на мирском языке и разговаривать-то запрещали, после того как они высокорус более-менее освоили. Человек, который на мирском говорит, не сможет в сложных механизмах разбираться, потому что в этом языке даже и определений таких нет, – а как понять что-то, если ты его назвать не способен? Тимур уже открыл было рот, чтобы перевести сказанное на мирской, но тут дед, солидно кивнув, прояснил ситуацию:
– Значит – секретные сведения. Тайные. А Тимур присягу давал и потому разглашать, – дед покосился на внучку, – то бишь рассказывать, права не имеет.
– Что, даже нам? – обиделась Катька.
– Неважно кому. Только военным, высшим по чину. И это правильно, а ты не топорщи губы. Так что, Тимур, ехать тебе надо?
– Ага. Послезавтра, наверное, и поеду. Или, может, позже немного. Но пока что…
Обсуждать грехи да очищение с родными не хотелось вовсе, далеки они от этого, в мир слишком погружены, не поймут. Поэтому Тимур сменил тему, вспомнив имя, которое мать назвала:
– А Михаил – это кто?
– Это жених Катенькин, – тут же завела она, – очень хороший человек, бригадир в ранжире ихней. Зарабатывает неплохо и вообще…
«…Исходя из миролюбивого, угодного Всевечному терпимого отношения к незаконным оккупантам Луны, мы, тем не менее…»
– Ну уж и жених, – тут же заспорила сестра. – Вот завтра придет, так если благословения попросит да если ты ему согласие дашь, тогда и жених.
– А чего ж не дать, дам, конечно.
– Прививку пусть сделает, – встрял дед.
– А Михаил – он на ПОД уже тесты сдал! – похвасталась сестра.
Тимур кивнул: молодец, конечно. ПОДом называли Порог Общественной Дееспособности, не переступив которого, человек не мог занимать посты, связанные с управлением. Чтобы одолеть ПОД, надо сдать тесты, ответить на сотню вопросов. Тогда обыватель мог делать карьеру, стать военным или чиновником, ученым или еще кем-то важным, если же нет… Дед общественно дееспособен, как и Тимур (он сдал тесты перед поступлением в училище, хотя и с трудом), а Катька с матерью – нет. Не потому, что мешал кто-то, препятствовал, а просто… Ну, мать когда-то пыталась пройти, отец настоял, – но не вышло, чуток совсем недотянула. А Катька и не пробовала даже, неинтересно ей это. Хорошо, что у нее жених башковитый, решил Тимур.
«…и если нужно, мы готовы дать отпор незаконным оккупантам Луны!» – твердо заключил диктор первого канала. Шум голосов стоял в гостиной, Тим переводил взгляд с сестры на мать, с матери на деда и размышлял: как далеки от него эти люди, прежде казавшиеся самыми близкими и дорогими. Совсем другие интересы у них, другое понимание… к чему это мелкое, низкое? К чему суетное желание мирских благ? Теперь узнал бы Тимур родных, встреться они на улице? Отличил бы от других в сером хороводе задумчивых серьезных лиц?
V
Поутру можно было бы поспать подольше, но Тим собирался придерживаться устава. Наверное, желание возникло из-за того, что он понаблюдал за мирской жизнью семьи и удивительно остро ощутил свою отделенность. То есть мать с Катькой и дедом он любит по-прежнему, но мир их – чужой иеросолдату Жилину. Поэтому и пожелал встать рано, как в САВКСе, не разлеживаться, чтоб хоть в мелочах вне мирского быть.
Он быстро умылся, расстелил походный коврик и опустился на колени, обернувшись к подслеповатой лампадке. Сегодня хотелось совершить рассветное моление с особым тщанием. Катька, тоже вскочившая ни свет ни заря, носилась по комнате, разыскивала помаду, шпильки, брошку… Конечно, вчера бросила как попало. На ходу сестра бормотала молитву, но Тим вдруг очень ясно понял – это для него. Не будь здесь брата, выпускника Соборной Академии, Катерина попросту пренебрегла бы, не стала молиться. Такая вот она… Тим решил, что все сделает и за себя, и за Катьку. Да, именно так. Теперь он станет молельщиком-предстоятелем за всю семью, непременно будет за них с Всевечным говорить. Нет ли здесь гордыни? Нет, конечно же, нет! Он войсковую схиму принял – стало быть, его долг за мирян молиться. За ближнего своего – ну а кто ближе, чем родня? Катька умчалась, громко хлопнув дверью; проснулась мать, а Тим все стоял перед лампадой под мерно вспыхивающим диодом. Никак не получалось уловить порыв, отбросить суетное и сосредоточиться на молении. Значит, он будет взывать к Всевечному еще и еще, сегодня некуда спешить.