-- Созрел? - с коротким нервным смешком осведомился Свищ.
Деми кивнул.
-- Привез? - посол был явно не склонен к долгой беседе.
Но Харвей должен был во что бы то ни стало выманить его из толпы придворных и остаться один на один.
-- Я не знаю, что именно тебе нужно. - сказал он. - Чертежи или карты промеров дна...
-- Опять все сначала! - с досадой вскинулся на него Свищ. - Отъедем, поговорим.
Консорт едва сдержал себя, чтоб не выдать радость при виде разворачивающегося коня Кларенса.
-- Я с тобой никуда не поеду! - наиграл он неприкрытую панику.
-- Поедешь. - властно бросил Свищ. - Сделал один шаг, делай и второй.
Они серьезно отстали от общего потока охотников и проехали заснеженной балкой к реке. Здесь, на открытой поляне, кони заплясали по ломкому насту, поминутно проваливаясь в глубокий снег.
-- Ну? - раздраженно потребовал посол. - Показывай, что ты мне приготовил? - от стянул перчатки из тонкой овечьей шерсти, видимо, полагая, что сейчас ему придется взять в руки бумаги. Но вдруг остановился, задержав на Харвее долгий тяжелый взгляд.
-- Что ты задумал?
-- А ты не догадываешься? - Деми вытащил из ножен широкий кинжал. Возьми оружие и слезай с лошади.
-- Не-ет. - протянул прокурор, лихорадочно соображая, что делать.
Харвей уже перехватил под уздцы его коня, не позволяя Кларенсу ускакать.
-- Слезай! - Деми изо всех сил пнул Свища сапогом в ногу. - Не заставляй меня резать тебя, как свинью.
-- Ты врешь! - при виде тускло мерцавшей стали палач совершенно потерял самообладание. - Ты не заставишь меня защищаться! Это все равно убийство!
-- Ну убийство, так убийство. - мрачно согласился Деми. - Думаешь я буду тебя жалеть? - Ему и самому уже порядком надоело играть в благородство с этой скотиной.
Честного поединка не получалось. К тому же Харвей не испытывал ни малейшего желания вступать с прокурором в праведный бой, даже прикасаться к нему, пачкать об него руки... Сойди на Свища огонь небесный, лорд был бы доволен.
Посол соскочил с коня и по глубокому снегу бросился бежать к реке, видимо, надеясь перебраться на другую сторону по льду.
-- Помогите! На помощь! Режут! - орал он что есть сил, но только взметнувшиеся с высоких сосен галки услышали его вопль.
Прокурор поздновато понял, что Харвей не преследует его. Неожиданно для обоих вдалеке послышалось пение рожков, разрезавших морозный воздух, громкий лай и топот множества тяжело подкованных коней. Охота пронеслась над ними по взгорью. Следом за этим со снежной крутизны в лощину скатилась несколько серых крупных зверей, оторвавшихся от гона. Сначала Свищ подумал, что это собаки, но когда они приблизились, тяжело дыша и вздымая мокрые бока с облипшей шерстью, в их желотовато-зеленых глазах светился не домашний страх. Сразу превратившийся в ярость при виде пешего безоружного человека. Волки обежали вокруг него и стали приближаться. Единственным спасением казалась река.
Сальва быстро струилась по камням, и ледяной покров на ней был тонок. Лишь пушистые шапки снега предавали ему внушительный вид. Лед проломился сразу же, как только Свищ вступил на него. Негодяй забил руками, пытаясь выбраться на берег, но его мокрые ладони соскользнули с обледеневшего наста, и сильное течение поволокло Кларенса под лед.
Харвей молча наблюдал, как темная груда мехов и рытого бархата скрылась, увлекаемая водами Сальвы. Звери не решились преследовать добычу по опасной воде и, одарив второго человека долгим не добрым взглядом, повернули к лесу.
Почему они не напали? Почему ушли, даже не попытавшись совладать со всадником? Харвей не знал. Он не верил своим глазам. Все произошло слишком быстро и ненадежно, чтобы консорт мог осознать смерть Свища. Деми сидел, опустив кинжал, и вместо благодарности за то, что ему не пришлось поганить оружия об эту тварь, испытывал странное чувство неудовлетворенности. Даже досады. Нехотя он повернул лошадь к выходу их лощины и поехал догонять охоту.
Еще один всадник, издалека следивший за происходящим, тронул поводья жеребца и приблизился к реке. Симон д' Орсини шагом пустил коня мимо берега, ожидая в следующей большой полынье увидеть тело беотийского посла. Он тоже не верил в столь простую смерть Кларенса и ехал, мрачно покусывая нижнюю губу. "Надо было убить его тогда", -- повторял про себя рыцарь.
Как и предполагал д' Орсини, лучше, чем Харвей, знавший особенности местных рек, быстрое течение Сальвы вынесло тело прокурора к следующей вымоине, зацепив за прибрежные камни. К досаде Симона, посол был еще жив и даже предпринимал отчаянные попытки вскарабкаться на обледеневшие валуны.
"Как хороший человек, так Бог его в этом мире не держит! - возмутился рыцарь, продувая кремневый пистолет. - А как всякое дерьмо..."
Полузахлебнувшийся прокурор увидел мужскую фигуру на берегу. Стекавшие по его лицу струи холодной воды не позволяли Свищу как следует рассмотреть спешившегося всадника. Единственное, что он понял - это не консорт - и возблагодарил Бога за чудесное спасение.
-- Помогите! - прохрипел Кларенс, уже до половины заползший на камень.
Казалось, человек его услышал и ловко перескочил с земли на валуны. Только теперь Свищ узнал командира королевской охраны, и преисполнился еще большей надеждой. Благородный граф д' Орсини не позволит ему утонуть! Но мгновенная радость в сердце палача сменилась ужасом, когда он осознал, что в руках Симон держит пистолет.
-- Помогите! - снова закричал Кларенс.
Рыцарь не стал стрелять. Сильнейшее чувство отвращения, сродни тому, что испытывал Харвей, охватило его. Он спрятал оружие за пояс и выставил вперед ногу.
-- Бог поможет. - весомо сообщил Симон, изо всех сил пнув посла сапогом.
Тот резко откинулся назад и снова погрузился в воду, которая опять подхватила и поволокла его под лед.
"Зря я не выстрелил, -- обругал себя д' Орсини. - Чистоплюй. Верней бы было". Он даже представил, как гулко разнесся бы в морозном воздухе хлопок его пистолета. Но дважды один и тот же шанс судьба не предоставляет.
Вернувшись в столицу, Симон отдал приказание оповестить крестьян прибрежных деревень под страхом смерти в течение ближайшей недели не вылавливать утопленников из Сальвы. Эта мера должна была гарантировать от возможного воскресения беотийского посла. Но на сердце у д' Орсини все равно оставалось неспокойно.
Глава 5
Поместье лорда Босуорта Ласточкин Утес меньше всего походило на своего хозяина. Это был изящный белый замок, возвышавшийся на скале над морем. Выстроенный в фаррадском стиле, который Дерлок так не любил, он не был защищен ни рвами, ни стеной с бойницами. Зато обладал целым лабиринтом мозаичных двориков с фонтанами, хороводами колоннад, прихотливой резьбой по камню и восточными удобствами, способными разнежить самый закаленный в невзгодах дух.
Дворец подарила горцу Хельви, и все здесь несло на себе отпечаток ее частых пребываний. Дерлок мирился с тысячью ненужных ему вещей, потому что рад был мириться с любыми причудами королевы. Они только развлекали его. Но теперь...
Каждый шаг, каждый вздох под сводами Ласточкиного Утеса откликался смехом и беготней былых приездов, шелестом ее платья, стуком каблучков, веселой речью, торопливыми поцелуями. Вот в этом бассейне с морской водой они вместе купались, отослав слуг подальше, и Дерлок нежил на широких ладонях невесомое в воде тело королевы. Вот изгородь из розовых кустов, за которой пряталась Хельви, когда хотела сделать ему сюрприз. Вот белый слепой ослик, которого они вместе подобрали в горах во время прогулки. Хозяин бросил его. Теперь он вращает ворот колодца возле кухни.
Эти воспоминания причиняли Дерлоку необыкновенную боль. Он бывал в своем поместье и осенью, и зимой, но теперь казалось, что здесь все всегда стояло лето. В голову лезли только залитые солнцем дни, цветущие клумбы и теплое виноградно-синее море. Сейчас шел январь и, хотя снега на Ласточкином Утесе не было, холодный пронизывающий ветер сдирал последние листья в парке, шпалеры розовых кустов были сиротливо обозначены лишь редкими сухими прутиками, и море под замком постоянно штормило.
Дерлок чувствовал, что больше не может оставаться в доме, где все от песчаной дорожки до чашки на столе напоминало ему о Хельви. Как случилось, что он позволил ей себя поработить? И должен ли вообще мужчина настолько подчиняться женщине? Даже королеве. А он подчинился. С радостью. Чувствовал удовольствие от того, что им, сильным и грозным воином, вертят маленькие безжалостные ручки. Таял и растворялся в ней. Когда же окончательно отдался на милость ее теплого, как вода на мелководье, чувства, она указала ему на дверь.
Напрасно, мечась по комнатам почти пустого зимнего поместья, Босуорт ждал от Хельви письма. Тешился безумной надеждой, что королева вот-вот позовет его. Женщина молчала, и с каждым днем ее молчание становилось все бесповоротнее. Если б Дерлок знал, что в это время в столице Хельви, мучимая жалостью и угрызениями совести, не находит себе места, едва сдерживаясь, чтоб не послать за ним, он немедленно поскакал бы в Гранар. Но, к счастью для них обоих, горец не мог видеть на расстоянии.
Наконец Дерлок решил уехать. Что ему здесь? В чужом краю, среди не греющих душу южных красот? Тем более в такую слякоть! Босуорт засобирался в горы. Говорят, родные места помогают человеку в трудную минуту обрести себя. Может, это воспоминания детства, может, воздух единственного в мире дома? Дерлок не знал. Но сейчас ему вдруг позарез захотелось услышать шум сухого вереска на ветру в заснеженной балке, напиться медового отвара со зверобоем, увидеть карабкающиеся по серым каменным обрывам сосны.
Он выехал один. Ни спутников, ни охраны грозному лорду Босуорту было ненужно, тем более в горах! Через два дня Дерлок углубился в невысокие, перемежающиеся лесом склоны Гранарского хребта и начал подниматься вверх. Еще через сутки он оставил столицу далеко позади. Его дорога вела на северо-восток к Центральной Сальвской гряде. Летом этот путь был оживлен из-за торговых повозок, следующих в Северную Сальву. Но сейчас кругом царило полное безмолвие. В такой холод никто не отваживался преодолевать перевалы.
Кутаясь в теплый медвежий плащ, Дерлок с удовольствием видел вокруг себя снег и пустоту. Его широко открытые глаза пожирали знакомые картины, расстилавшиеся по обе стороны дороги. Это он когда-то научил Хельви красоте и осмысленности пути... Босуорт погнал от себя мгновенно подступившие мысли о королеве. Не здесь и не сейчас.
Среди гранитных валунов и снежных насыпей горец снова почувствовал себя сильным. Пережитое унижение отошло на второй план. Пробираясь не лучшими в мире тропами, он осознавал свое достоинство перед равнодушным ликом природы. Вечность дышала с бледно-голубых холодных небес, из глубоких пропастей, порой скрываемых от путника клочьями седого тумана, от серых, тут и там разбросанных валунов, каждый из которых казался надгробием великана.
Дерлок принадлежал к древнему клану Босуортов, с незапамятных времен охранявших перевал Мак-Дуй. От кого? Этого не могли поведать даже самые старые родовые легенды. Его называли "дорогой духов". Говорили, что там проходит путь мертвых из мира людей в подземные глубины. То, что это не путь в рай, Дерлок понимал с детства. На перевале то хохотали камни в бурю, то туман становился плотным, как стена, и ткался в бесконечные вереницы образов, то из-под воды небольших горных озер долго и погребально звонили колокола.
Босуорты жили здесь потому, что только они, благодаря славе своего грозного имени и дару, передававшемуся из поколения в поколение, держали "дорогу духов" закрытой в обратном направлении. Каждый следующий глава клана принимал на себя ответственность за Мак-Дуй и должен был пребывать в родных местах, чтоб нести вечную стражу у врат безмолвия. Дерлок, повинуясь зову своей судьбы, уехал вниз. Но странные предчувствия не могли не тревожить его, время от времени заставляя со стыдом вспоминать о покинутом посту часового. Случалось эти старые сказки наполняли сердце горца необъяснимым беспокойством, и он готов был бросить все: Хельви, двор, положение в армии - и бежать сюда.
Сам Дерлок был склонен объяснять свои внезапные порывы мрачной кровью Босуортов, накрепко связанных с нижним миром. Не зря же ему - достойнейшему из достойных - не открылись врата в Монтаньяр. Он даже не мог увидеть священного города. Зато хорошо видел и чувствовал другое. Сейчас в горах витал едва уловимый запах смерти. Воин не мог бы сказать, что именно заставляло его напрягаться. То ли воздух становился осязаемо тягуч, как марево в жаркие дни, при абсолютном, обдирающем горло холоде. То ли звуки Дерлок начинал слышать раньше, чем они прозвучали. Все это крайне не нравилось Босуорту, тем более, что ничего, кроме собственных ощущений, не предвещало пока беды.
Повинуясь неясному импульсу, он пустил коня вниз по склону и выехал на сравнительно широкую дорогу, по которой в теплое время года шли купеческие подводы. Вскоре его конь остановился и захрапел. Босуорт хлестнул жеребца, направляя его вперед. На небольшой поляне, окаймленной по краям свечками молодых сосен валялось несколько трупов. Судя по значкам на легких панцирях поверх теплой кожаной амуниции, это были королевские воины. Чей-то небольшой эскорт. Сапоги со всех оказались сняты. Дерлок поморщился, он уже успел забыть, что его соплеменники действуют с простодушной расчетливостью горской нищеты. Лошади тоже были уведены.
Рассмотрев следы на снегу, Босуорт пришел к выводу, что нападавших было значительное число. На плохих, не кованных лошадях. Они-то и увели сытых, холеных жеребцов убитой охраны. Крупные вмятины от подков были хорошо видны на снегу рядом с отметинами помельче. Дерлок хмыкнул: когда-то и он ездил на таких вот дрянных клячах, считая себя повелителем мира.
Воины были убиты жестоко. Сначала сняты с седла стрелами из засады, а затем прикончены откровенно тупым оружием. Дерлок впервые в жизни вдруг посмотрел на своих соплеменников - истинных, чистокровных сальвов - глазами человека их долины. Дикари. Тупые, беспощадные дикари. Неужели нельзя было взять пленных? Потом получить выкуп от семей? Зачем же вот так, чуть ли не кухонным ножом? И ради чего? Ради сапог? Лошадей? Поклажи?
Дерлок уже собирался снова сесть верхом, когда почувствовал на себе чей-то взгляд. Воин мгновенно выхватил меч и отскочил к ближайшему валуну, прижавшись к нему спиной. Больше всего он испугался, что на открытой поляне и его тоже могут пристрелить из засады. Но ничего не произошло. Босуорт ощутил, что за ним продолжают наблюдать и, кажется, тоже боятся. Горец внимательно огляделся по сторонам. На дальнем конце площадки, у самых деревьев, под длинным плоско лежащим камнем ему почудилось слабое движение. Не желая упускать неизвестного соглядатая, кем бы он ни был, горец прыжками двинулся туда.
С виду валун был ничем не примечателен, но, нагнувшись, Босуорт обнаружил, что на него из углубления под камнем, образованного наметенным с наветренной стороны снегом, смотрят два огромных карих глаза, совершенно круглых от испуга.
-- Вылезай, малыш. Я не ем младенцев сырыми. - Дерлок вытащил на белый свет насмерть замерзшего мальчугана лет шести, лицо которого ему смутно кого-то напоминало. - Ты кто? - спросил он. - И что тут произошло?
Мальчик перестал трястись, поняв, что "дядя не из этих", и проговорил довольно бойко.
-- Я Персиваль Деми. Мой папа живет в Гранаре, мы ехали туда с тетей Феоной и Молли, моей названной сестрой. На нас напали какие-то... Они всех убили. Феону увезли, мы с Молли побежали в лес и там потерялись. Я ее звал, звал, а она не нашлась.
Дерлок помрачнел: вот только пащенка консорта ему здесь не хватало!
-- А что ты делал под камнем? - сурово спросил он.
-- Сидел и ждал, пока кто-нибудь поедет: купцы или паломники. Вот вы и поехали.
-- А ты умный парень. - хмыкнул Босуорт. - Хотя я не купец и не паломник, но домой тебя точно отвезу.
Мальчик недоверчиво глянул в лицо незнакомца.
-- А вы знаете, где мой дом?
-- Дом - это сложная штука. - протянул Босуорт. - Я знаю, где дом твоего отца. Такой маршрут тебя устроит?
Лицо Пеорсиваля просияло.
--Вы знаете моего папу?
Дерлок шмыгнул носом. Кажется, у него начинался насморк.
-- Мы с твоим папой, ну как бы тебе сказать, не слишком ладим. Но ты меня не бойся. Выберемся отсюда как-нибудь.
Он взял мальчика за руку и повел к коню.
- Мне будет удобнее, если ты сядешь на крупе и будешь держать меня за ремень, чтоб не упасть.
-- Хорошо, -- кивнул Персиваль, -- не беспокойтесь. Только я хотел сказать, -- он замялся, -- Феона, она была еще жива, когда они ее увозили...
-- Ценное уточнение. - Босуорт посадил мальчика на лошадь. - Зачем бы они ее стали увозить, если б она была мертвая?
-- Я вообще не знаю, зачем они ее увезли. - задумчиво сказал мальчик. - А нас с Молли догонять не стали.
-- Много будешь знать, скоро состаришься. - Дерлок щелкнул Персиваля по совершенно ледяному носу. Ему-то поведение соплеменников было абсолютно ясно, и оно его не радовало. - С твоего согласия мы поищем твою "тетку", -сказал горец, -- а уж потом повернем в долину. Все-таки мы с тобой два мужчины, нельзя бросать ее в такой беде.
-- Согласен. - совершенно серьезно отозвался мальчик. - Один бы я, наверное, с ними не справился, зато теперь вдвоем может что и получится.
Босуорт покачал головой, ему впервые приходилось иметь дело с детьми в деловом возрасте, и он сейчас даже не предполагал, насколько несносен и насколько полезен может оказаться его маленький спутник.
Всю дорогу Персиваль без умолку болтал о виденных им в Даллине кораблях и о том, что, хотя у Дерлока, конечно, большой меч, но в даллинском арсенале есть и побольше.
-- Двуручный. - уточнил Босуорт. - Есть.
-- И с витым лезвием. А ты умеешь стрелять из арбалета? Папа говорит, что пистолеты часто взрываются в руках и арбалет надежнее...
-- Тихо! - у Дерлока уже в голове звенело от тонкого ребячьего голоска. - Закрой рот, простудишься.