И не успел Вася мигнуть, как снова очутился у Друга за пазухой, и земля под ними задрожала.
— А теперь молчи и орехи не грызи — язык прикусишь, — сказал Старый друг. И точно: после первого же шага получилось такое сотрясение, что Вася чуть не вывалился наружу, и зубы у него лязгнули. Должно быть, всё-таки был какой-то недостаток у этих сапог в их конструкции: может быть, кроме того, что они безмоторные, они ещё и безрессорные?
Вася молчал, орехи не грыз и только молча удивлялся. А Старый друг отвечал на его мысли вслух, полным голосом:
— Сапоги эти семивёрстные: шаг шагнёшь, семь верст пройдёшь. Я их по выходным дням надеваю, для скорости. В выходные дни люди чаще встречаются, старые друзья вспоминают дни своей молодости, ну и Старый друг лучше новых двух у всех на языке.
По хрусту веток, пенью соловьёв плеску воды и кваканью лягушек Вася чуял, куда Друг шагал: в рощу соловьиную, через реку или в болото. Но вот он шагнул с таким сотрясением что Вася вывалился всё-таки из-за пазухи…
На этот раз сапоги-скороходы угодили в какое-то шумное место.
— Что такое, — удивился Старый друг, озираясь, — было тут поле чистое, а теперь, смотри, никак ярмарка. По какому случаю?
— А как же, — ответила проходившая мимо пословица, — царь Горох дочку замуж выдаёт, неужто не слыхали?
— Ну, Вася, надо тебе чего-нибудь пожевать купить, а то ты у меня совсем сомлеешь. Где-то у меня тут одна денежка закатилась…
Стал Друг шарить по карманам и вдруг: «Ик, ик, ик!» Заикал!
— Ах, чтоб тебе, требуют! Люди требуют! Жди меня, Вася, я скоро!
И не успел Вася ахнуть, как Друг шагнул в сторону и пропал. Шаг-то у него был семивёрстный!
Эпизод пятый: На воре шапка горит
Множество пословиц и поговорок толпилось на ярмарке. Кто из них какая, Вася не успевал и приметить. Только слышал, как они окликали друг друга, встречаясь, здороваясь и прощаясь.
— Не красна изба углами, а красна пирогами, здравствуй!
— По одёжке встречают, по уму провожают, до свидания!
Слышал, как они обсуждали какие-то свои дела.
— Разве это суд, разве это дело?!
— Суд да дело — собака съела!
Тут же толпился и транспорт паря Гороха: телеги, тарантасы, дрожки, кареты — все конные экипажи, которые когда-то существовали на белом свете. Слышал Вася и такие разговоры:
— Жениха с часу на час ждут…
— А жених-то кто?
— Да какой-то принц голландский…
Запахи варёно-жарено-пареного привели Васю в Обжорный ряд. Здесь торговали всякой всячиной.
— Кому щей, кому щей, кому кислых щей?
— Щи хоть кнутом хлещи, пузырь не вскочит!
У Васи давно уже во рту ничего не было. И потекли у него слюнки при виде пирогов с разной начинкой и пышных пышек.
— А вот пироги! А вот пышки!
— С пылу, с жару, бери сразу пару!
Эх, не успел Старый друг разыскать денежку! Вася пошарил в карманах, не закатилась ли и у него какая-нибудь мелочь, да нет! В поход по реке Вертушинке зачем ему было брать деньги? Да и были бы деньги, а что толку! Он заметил, что деньги в царстве царя Гороха совсем другие: большие медяки, серебряные гривны с зазубренными краями, словно их кто откусывал зубами. Такие деньги он видел только в краеведческом музее.
И стало Васе очень и очень грустно. А уж когда иная пословица вдруг начинала икать и, словно подхваченная ветром, исчезала, ему и совсем становилось горько. Знал ведь он, что это значит: вспомнили люди пословицу, и летела она к ним со скоростью света.
И тут кто-то схватил его за плечо:
— А ты что за пословица?
Вася побоялся сказать правду, да и окликнувший его паренёк показался подозрительным: глаза у него бегали, как ртутные шарики из разбитого градусника. И Вася сказал первое, что было у него на уме:
— Я — Голод не тётка.
— Что ты врёшь, — выпучились ртутные шарики, — это я Голод не тётка.
Вася растерялся: куда деться? И сказал:
— Ну и я Голод не тётка…
— Хм! Ну, значит, мы с тобой тёзки. Пойдём воровать!
И «тёзка» потащил Васю туда, где толпа погуще. Здесь плясала, прибаутничала пословица Делу время — потехе час. Кружились карусели, взлетали в воздух качели…
— Не хочу я воровать, — упирался Вася, но «тёзка» крепко держал его за руку и отпустил только, когда кого-то обнял:
— А, кого я вижу, Смелость города берёт!
— Обознался, — ответил тот, — я — Бережёного бог бережёт.
Тогда «тёзка» кинулся обнимать Васю:
— А, Попытка не пытка, здравствуй!
И Вася почувствовал, что он что-то сунул ему в карман.
Но тут Бережёного бог бережёт схватился за свой карман и заорал:
— Караул, кошелёк украл, вор! — и вцепился в «тёзку».
— Кто вор, я? Это он вор! — «тёзка» показал на Васю.
— На воре шапка горит! — раздался вдруг голос Старого друга.
От неожиданности «тёзка» схватился руками за голову.
— Ага, вот он вор, — закричала толпа, — держи его!
А шапка и точно: задымилась, заполыхала, и побежал «тёзка», как факел с горы Олимп на открытии Олимпийских игр. А Старый друг взял Васю за руку и вывел опять на прямую как стрела дорогу.
Эпизод шестой: Пришла беда — отворяй ворота!
— С тобой водиться, что в крапиву садиться, — сказал Старый друг, когда они вышли на дорогу и присели на камушек.
— Это не я, он мне подсунул! — Вася вытащил из кармана большой кожаный кошелёк и заплакал. Друг взял кошелёк и положил за пазуху.
— Это мы вернём владельцу. А ты на-ка вот пока погрызи. — И протянул Васе баранку.
— Я не хотел воровать! — говорил Вася, грызя баранку и обливая её слезами.
— Да, Голод не тётка — парень шустрый, — усмехнулся Друг, — с ним и нехотя украдёшь. А всё же и он пословица нужная.
— Что же получается, — возмутился Вася, — скажете, и царь Горох пословица нужная?
— А как же! У его подъезда день и ночь конь под седлом стоит. Вроде кареты «скорой помощи», значит. Вспомнят его люди, заикает царь — шасть на коня! И помчится. До границы, конечно. А там уж невидимкой летит…
— Да кто его вспоминает, кому он нужен-то!
— А хотя бы тебе: ведь вот ты не успел объявиться тут у нас, как его помянул!
Вася чуть не подавился баранкой. «А ведь правда, — подумал он, — вспомнил я эту пословицу при первой же встрече со Старым другом. А вот теперь на неё вроде как войной иду… Как же так получается?»
— А вот так и получается, — как всегда, разгадал его мысли Друг, — стало быть, и тебе пригодился царь Горох. Недаром говорится: пословицу пешком не обойдёшь, на коне не объедешь… Догрыз баранку-то? Тогда пошли, а то вдруг опять заикаю. — С этими словами Старый друг встал с камушка, взял Васю за руку, и они пошли по прямой как стрела дороге.
Устал Вася. Очень хотелось ему опять к Старому другу за пазуху. Но Друг шёл теперь нормальным человеческим шагом. На ногах у него были простые тапочки, а сапоги-скороходы он перекинул через плечо… Почему?
— Они семивёрстные, — ответил на его мысли Друг, — а нам недалеко.
И верно: поднял глаза Вася, а дворец-то уж вот он, на пригорке!
И дворец, и всё вокруг показалось Васе спящим царством. На крепостных стенах, сторожевых башнях — никого. И конь осёдланный у подъезда словно окаменел. Даже вода в крепостном рву не плескалась. Но, подойдя ближе, они всё же увидели живую душу: перед подъёмным мостом, возле пушки, стоял солдат в красной рубашке. Он помахивал запальным фитилём, и фитиль дымился. Старый друг сдвинул шапку на лоб и почесал в затылке.
— Просто так нас во дворец не пустят. Лучше всего тебе прикинуться иностранцем. И как я пихну тебя локтем в бок, говори что-нибудь неразборчивое.
— Ладно, — сказал Вася.
Когда они подошли ещё ближе, солдат крикнул:
— Стой, кто идёт?
— Солдат Яшка, красная рубашка, аль не признал? — крикнул Друг.
— Всё равно пущать никого не велено, окромя иностранцев!
— То-то и оно! А я с кем? — И Старый друг кивнул на Васю: — Не гляди, что в одной рубашонке. А говорит не по-нашему!
Солдат Яшка встревожился:
— Врёшь!
Старый друг пихнул Васю в бок. И Вася, поднатужившись, набрав побольше воздуху, крикнул:
— Трам-блям!!!
— Видал-миндал? — строго обратился Друг к солдату. И тут началось…
Солдат Яшка приложил тлеющий фитиль к пушке, пушка грохнула, спящее царство царя Гороха проснулось, зашевелилось, на крепостных стенах появились какие-то фигуры, зазвонили колокола, ожил, затопал ногами конь у подъезда, даже во рву плеснулось что-то вроде крупной рыбы. И вот загремели ржавые цепи, опустился подъёмный мост, и потянулась по нему целая процессия с оркестром впереди. А со сторожевых башен послышались крики:
— Жених приехал, жених приехал!!!
— Кажись, нас, Вася, с кем-то спутали, — пробормотал Старый друг.
Вася и сам почуял недоброе. А тут ещё вдруг: ик, ик, ик — заикал Друг.
— К людям мне надо, вот не вовремя! Держись, Вася, а я мигом обернусь!
— Кажись, нас, Вася, с кем-то спутали, — пробормотал Старый друг.
Вася и сам почуял недоброе. А тут ещё вдруг: ик, ик, ик — заикал Друг.
— К людям мне надо, вот не вовремя! Держись, Вася, а я мигом обернусь!
Старый друг повернулся и побежал. Да так скоро, что у него слетела сначала одна тапочка, потом другая, и он побежал дальше в одних носках. Потом прыгнул в сапоги-скороходы — и тут уж от него и след простыл.
А Вася был уже в окружении разнаряженных дядей и тётей. Оркестр смолк. Из толпы вышел дядя, как потом оказалось, Главный советник при царе Горохе, и начал речь:
— Добро пожаловать, Дон-фон-пан-ван, принц голландский! Царь Горох ожидает Вас во дворце. Как изволили доехать и где Ваша свита?
Сказав речь, дядя замолчал и уставился на Васю. И все остальные дяди и тёти сделали то же самое. И Вася понял, что от него ждут ответной речи. И Вася ответил:
— Трам-блям…
— Переводчика! — закричал дядя, и из толпы вышла тётя. Странная тётя: у неё было две головы.
— Ум хорошо, а два лучше, переведи! — приказал дядя.
Двухголовая тётя приставила указательный палец левой руки ко лбу левой головы и задумалась.
Хотя это и трудно, но попытайтесь вообразить эту задумчивую позу. И поскорее, потому что двухголовая тётя думала недолго: недаром и называлась эта пословица Ум хорошо, а два лучше! «Перевела» она Васино «трам-блям» очень даже распрекрасно:
— Его высочество Дон-фон-пан-ван, принц голландский, говорит, что доехал благополучно и чувствует себя превосходно. Что касается свиты, она прибудет позже, потому что едет с подарками, малой пассажирской скоростью.
Тут все дяди и тёти заулыбались, захлопали в ладошки, завосклицали:
— Слава жениху!
— Слава Дону-фону-пану-вану, принцу голландскому!
А у Васи на макушке волосы зашевелились, коленки подогнулись, его бросило в жар, потом в холод, а потом он и вовсе впал вроде как в забытьё.
Эпизод седьмой: Пир горой, дым коромыслом!
Очнулся Вася только во время пира, когда царь Горох провозгласил:
— Восьмую чару пить — ум веселить!
Вася пронес чару мимо рта и незаметно выплеснул через плечо. А все гости выпили, грохнули пустые чары о стол, и сейчас же за стенами дворца прогремела пушка.
«Вот отчего здесь дым коромыслом, — подумал Вася, — восемь раз уж всё это было». Сквозь дым он смутно видел сидящего напротив него царя Гороха, старого, с ног до головы мхом заросшего, золотая корона и та была у него с прозеленью. Но голос у царя был зычный, глаза сверкающие.
— Ну, как тебе, любезный принц, понравилась моя дочь, распрекрасная Дурында?
Вася растерялся: никакой Дурынды он до сих пор не видел.
— Ваше высочество, — шепнул Главный Советник, сидящий справа, — взгляните налево.
Вася взглянул и увидел рядом с собой девицу. Она была вся в кружевах и лентах, словно только что выпрыгнула из свадебной машины «Волга» или «Чайка». В одной руке она держала голопузого куклёныша, в другой — воздушный шарик на ниточке. Может быть, она и была прекрасна, он этого не заметил. Заметил только, что имя Дурында очень к ней подходило. Но царь ждал ответа, сверкая глазами, и Вася пробормотал:
— Трам-блям!
— Опять «трам-блям»! — удивился царь. — Эдак скоро и я по-голландски заговорю!
«Значит, не раз уж он обращался ко мне с вопросом, — подумал в страхе Вася, — а я отвечал: „Трам-блям“, а двухголовая тётя Ум хорошо, а два лучше переводила».
— Ну а перевести — это уж я теперь и своим умом могу! — воскликнул царь. — Очень ему наша Дурында нравится. Горько!
И все гости гаркнули вслед за царём:
— Горько!!!
— Ваше высочество, — опять шепнул Главный Советник, когда кричат «горько», жених с невестой целуются.
— Ой, я стесняюсь! — воскликнула Дурында и так чмокнула Васю в ухо, что он временно на это ухо оглох. Но тут уж Васино терпение кончилось.
— Не хочу жениться, а хочу учиться! — закричал он, вскочив со стула.
— Вот тебе и «трам-блям», — выпучил глаза царь Горох.
«И наступила мёртвая тишина» — как написал потом в своём отчёте Вася.
А в этой тишине вдруг проскрипело:
— И никакой это не принц, а Васька-самозванец… Фокин его фамилия.
Вася взглянул наискосок и что же увидел? За столом премило восседает Улита едет — когда-то будет со своим домиком-завитушкой! Успела приползти пучеглазая «мадама», рогатая ябеда!
— И хочет он, между прочим, царь-батюшка, тебе голову оторвать!
— Ух ты! — вскрикнула Дурында и упала в обморок.
— Как?! — воскликнул царь Горох и в гневе разорвал мох у себя на груди. — Мне голову оторвать?! Да я, поговорка, у всех на языке! Да я…
И вдруг заплакал. Плакал царь Горох слезами гороховыми: они падали из его сверкающих глаз и скакали, катались по столу…
— Уж не сын ли он инженера Фокина, — плача, говорил царь, — а похож, ей-богу, похож! Эх, а ведь я его папу знаю: почтенная личность! Выступит, бывало, на собрании: «Как работаем? Разве это работа?» А я уж тут как тут, скок ему на язык! И скажет инженер Фокин: «При царе Горохе так работали!» — «Верно, — закричат новаторы-рационализаторы, — так при царе Горохе работали!»
Но увы, как говорили в старину, недолго царь плакал горохом. Он снова вошёл в гнев и закричал на Васю:
— А вам, молодой человек, я гляжу, всё это как горох об стенку?!
И царь сгрёб со стола свои слёзы и метнул их через стол в стену. Слёзы-горошины стукнулись об стену и полетели обратно кому в лоб, кому в бровь, а Васе и вовсе не в бровь, а в глаз, так что он на время даже окривел.
— Позвать палача Где раки зимуют! — закричал царь. И когда вошла в зал эта ужасная личность, распорядился, указывая на Васю:
Издав этот устный приказ, царь Горох вдруг заикал и покинул зал. И в мёртвой тишине, которая опять наступила, все услышали топот коня. Вася было обрадовался отъезду царя Гороха. Но Главный Советник сказал:
— Приказ есть приказ.
И палач Где раки зимуют взял Васю в охапку…
Перед казнью Вася вёл себя очень достойно.
— Плач, рыдай, принц голландский! — сказал ему солдат Яшка при всём народе. — Пора тебе в пушку лезть!
Но Вася скинул шапку, которую ему нахлобучили на глаза, и сказал небольшую речь:
— Прощай, небо голубое! Прощай, земля зелёная! Облака белые, пушистые, до свидания!
Эта речь до слёз всех расстроила. Солдат Яшка плакал, упаковывая Васю в пушку и забивая пыжом. Где раки зимуют и тот плакал крупными слезами. Обратите внимание, что последнее слово у Васи в речи было не «прощайте», а «до свидания», и это очень правильно: нельзя терять надежды даже в самом безнадёжном положении!
Уже в пушке Вася опять впал в забытьё, забыл, что и как дальше было. Показалось только: перед выстрелом после объявления о пятиминутной готовности будто шепчет ему знакомый голос:
— Не тужи, сердце в кулак сожми… Два горя вместе — третье пополам… Я тут, я с тобой…
А больше он ничего не помнил.
Возвращение к предыстории
«Слезать с дерева намного трудней, чем влезать на дерево. Об этом знают все кошки на свете. Теперь знаю и я».
(Из отчёта Васи Фокина)Началась эта история предысторией с предисловием. А теперь наступает момент, когда мы должны возвратиться к предыстории, но уже с послесловием. Помните? Во главе со своим вожатым Митей Петуховым все побежали к трем соснам на горизонте. Прибежали — Васи нет, на полянке лежит только его баульчик для бабочек. И когда кто-то открыл его, оттуда выпорхнула большая красивая бабочка…
— А где же всё-таки Фокин? — прошептал Митя Петухов.
Ребята стали звать Васю хором. Петя Щёчкин, Лёля Брыкина, даже Митя, все кричали: «Вася!!! Фокин!!» А Борька Северцев извлекал из своего горна пронзительные вопли. Но Вася не отзывался. И вдруг самый маленький из отряда, Лёшик сказал:
— Да вон он, Фокин!
Все подняли головы и увидели: сидит Вася Фокин на верхушке сосны. А если уж по-честному не сидит, а висит, зацепившись штанами за ветку. И несмотря на такую неудобную позу, глаза протирает, будто только что проснулся.
Слезал Вася очень медленно. Почему? Об этом он написал в отчёте. А когда спрыгнул с последней ветки, сказал:
— Я был в Стране Пословиц. За много зим и лет съел только одну баранку. Царь Горох плачет горохом. Меня выстрелили из пушки, и вот я здесь.
Некоторые из ребят стали было смеяться, но Митя Петухов скомандовал: «Тихо!» — и, положив руку ему на плечо, сказал:
— Ничего, Фокин, ничего! Мы покажем тебя профессору Северцеву, и всё будет хорошо…
Отряд благополучно возвратился в лагерь. И были блинчики с вишнёвым вареньем. А вечером зажгли торжественный костёр по случаю «родительского дня». Среди родителей, приехавших из города, был и Борькин папа, профессор Северцев. Поговорив с Васей, он сказал: