— Я не сделал этого, — продолжил Аргел Тал, — но я хотел. После всего, что они сделали с нашим городом. После того, как они стали свидетелями того, как мы преклонили колени в ложном стыде. Я хотел, и я почти сделал это. Я приказал не стрелять, но желал в глубине души, чтобы кто-то нарушил приказ.
Малнор не пошевелился, Ксафен промолчал. Спустя несколько секунд Торгал выдавил неуверенное «Сэр?..»
Аргел Тал вглядывался в слабый проблеск дневного света в щели еще поднимавшейся аппарели. Не говоря ни слова, он ударил кулаком по клавише управления, останавливая закрытие. Капитан двинулся к аппарели, вновь начавшей медленно ползти вниз.
— Сэр? — вновь предпринял попытку Торгал.
— Я что-то видел. Движение вдалеке, на краю северных кратеров.
Его визор менял масштаб и резкость, показывая панораму неровного горизонта. Ничего. Менее, чем ничего.
— Только прах и мертвые камни, — сказал Малнор.
— Я скоро вернусь, — Аргел Тал уже спускался по трапу. Он не прикасался ни к болтеру на бедре, ни к двум клинкам за спиной.
— Капитан, — произнес Ксафен, — мы получили приказ возвращаться на орбиту. Это так важно?
— Да. Там есть кто-то живой.
Женщина брела, пошатываясь, по изуродованной земле. Когда ей под ногу попал выступающий край камня, она беззвучно завалилась вперед, с силой ударившись о землю.
Она так и осталась лежать среди пепла, с хриплыми и неровными вздохами пытаясь найти в себе силы вновь подняться.
Судя по кровточащим ссадинам на ее коленях и ладонях, она проделывала подобное множество раз на протяжении многих дней.
Ее малиновое платье было испачкано и изорвано, хотя оно явно не стоило больших денег и в лучшие времена, когда к нему относились не столь пренебрежительно. Аргел Тал наблюдал издалека, как шатающаяся фигура совершает свое мучительное путешествие через выжженное пространство. Похоже было, что она не придерживается определенного направления, часто разворачиваясь в другую сторону и делая паузы, чтобы отдышаться после очередного падения.
Астартес приблизился. Голова незнакомки немедленно повернулась к нему.
— Кто здесь? — окликнула она.
Системы шлема Аргел Тала превратили его ответ в механический рык с примесью острого сарказма.
— Кто именно?
Капитан развел свои закованные в перчатки руки вбок, повернув вперед открытые ладони в принятом на Хуре жесте приветствия, лишенного враждебности. Молодая девушка смотрела в его сторону, но не поддерживала визуального контакта. С непонятным выражением она глядела куда-то мимо Аргел Тала.
— Ты один из них, — женщина отшатнулась, но ноги подвели ее, и она снова упала в пыль. Она была моложе, чем поначалу решил Аргел Тал, но воин никогда не умел угадывать возраст смертных. Восемнадцать. Может, меньше. Но никак не старше.
— Я капитан Аргел Тал, Седьмая штурмовая рота, орден Зазубренного Солнца, Семнадцатый легион Астартес.
— Семнадцатый?.. Ты… ты не ложный ангел?!
— Я был в этом мире шесть десятилетий назад, — ответил капитан, — тогда я не был ложным, не являюсь им и сейчас.
— Ты не ложный ангел, — снова произнесла девушка. Она явно была в замешательстве, все так же не взглянув на Астартес, пока вставала на ноги. Аргел Тал подошел на шаг ближе, протягивая руку. Женщина не притронулась к ней. Она даже не заметила ее.
На дисплее за линзами воина моргали приблизительные биометрические данные анализов, но Аргел Талу не было нужды смотреть на них. Состояние женщины было очевидным по ее выступавшим скулам, пятнам огрубевшей бесцветной кожи на теле и конечностям, дрожавшим не от страха.
— У тебя крайняя стадия истощения, — сказал капитан, — а раны на твоих руках и ногах сильно заражены.
Последняя фраза была преуменьшением. Учитывая, насколько была повреждена плоть ниже колен, было чудом, что девушка вообще могла идти. Последствия вполне могли привести к ампутации.
— Какого цвета твой доспех, ангел? — спросила она, — ответь мне, прошу тебя.
Несущий Слово убрал протянутую руку.
— И ты слепа, — добавил воин, — прости, что не заметил этого раньше.
— Я видела, как умирал город, — сказала она, — я видела как он горел в огне, лившемся со звезд. Небесный огонь забрал мои глаза в Судный День.
— Это называется ослеплением от вспышки. Твоя сетчатка, должно быть, повреждена слишком ярким светом. Зрение может вернуться со временем.
Молодая женщина отшатнулась с криком ужаса, когда Аргел Тал положил руку на ее исхудавшее до скелета плечо. Она рванулась назад, но Астартес удержал ее на ногах, не давая упасть.
— Пожалуйста, не убивай меня.
— Я не убью тебя. Я отведу тебя в безопасное место. Мы спасли этот мир шестьдесят лет назад, хурианка. Мы никогда бы не навлекли на вас ничего подобного. Как твое имя?
— Кирена… Но какого же цвета твой доспех, ангел? Ты так и не дал мне ответа.
Аргел Тал заглянул в ее ослепшие глаза.
— Скажи мне, — повторила она.
— Он серый.
Девушка разразилась рыданиями и позволила отнести ее в безопасное пристанище десантно-штурмового корабля Несущих Слово.
5 Старые пути Топливо души Новые глаза
Ее назвали Последней войной, назвали с тем ожесточенным высокомерием, что встречается лишь в сердцах истинно невежественных.
Последняя война — конфликт, который прекратит все конфликты.
— Я помню ее, — прошептал Кор Фаэрон. — Я помню каждые день и ночь, что мы сражались, пока Колхида пылала вокруг нас.
— Шесть лет, — улыбка Лоргара печальна, его глаза обращены к мраморному полу его покоев для медитации. — Шесть долгих, долгих лет гражданской войны. Весь мир раскололся на части во имя веры.
Кор Фаэрон облизнул свои заостренные резцы. Зал освещало лишь пламя свечей, и в воздухе витал уже утомивший насыщенный запах гари.
— Но мы одержали верх, — сказал он. Сидя напротив примарха, Кор Фаэрон был облачен в серое одеяние правящей касты жрецов Колхиды. Без своей терминаторской брони он выглядел таким, каким его всегда помнил Лоргар: стареющий, несмотря на все медицинские улучшения, человек с костлявым телом и горящими глазами.
На Лоргаре не было ничего, кроме набедренной повязки из грубой ткани, его огромный, но в то же время адрогинно стройный торс был обнажен. Следы ритуальных ожогов в форме колхидских рун спускались по его спине, самые старые из них превратились в неровные шрамы. Свежие рубцы от плети исполосовали его плечи — перекрещивающиеся раны складывались в паутину самобичевания.
Эреб сидел на полу вместе со своим командиром и примархом, одетый в черную накидку капелланов Легиона. Было трудно дышать воздухом, пропитанным кровью Лоргара. От сильного солоноватого запаха почти кружилась голова. Примархи не получали ран в бою. Проливать кровь было для них генетическим кощунством.
— Да, — произнес Лоргар, почесывая щетину на подбородке, — мы одержали верх. Мы победили и посеяли нашу веру по всей нашей родной планете.
Он облизнул губы искусанным языком
— И посмотри, где мы оказались после этого триумфа. Столетие спустя мы стали повелителями ничтожества, королями единственного Легиона, который подвел моего отца.
— Вы всегда учили нас, сир…
— Говори, Эреб
— Вы всегда учили нас говорить правду, даже когда голос дрожит.
Лоргар поднял голову, улыбка тронула уголки его потрескавшихся губ, когда он встретился взглядом с серьезными глазами капеллана.
— И поступали ли мы так?
Ответ пришел без задержки на размышления.
— Император — бог, — сказал Эреб, — мы подняли истину к звездам и рассеяли ее по Империуму. Нам незачем стыдиться того, что мы делали. Вы не должны стыдиться, сир.
Примарх провел тыльной стороной ладони по лбу, стирая полосу пепла и обнажая золото под ней. С момента вылета с Хура почти неделю назад Лоргар ежедневно покрывал свое лицо пеплом Монархии. Его подведенные сурьмой глаза потемнели от усталости и сузились от гнета позора, но этот единственный жест в наибольшей степени из всего, что видели воины после унижения, принятого от Императора, походил на попытку примарха очиститься.
— Все это началось на Колхиде, — промолвил он, — с того самого момента мы заблуждались. Мои видения о прибытии Императора. Сражения Последней Войны. Все началось с убеждения, что божественность заслуживает поклонения лишь потому, что она божественна. — Он невесело рассмеялся. — Даже сейчас мне больно думать о той вере, которую мы уничтожили, чтобы расчистить место для своих убеждений.
— Сир, — Эреб придвинулся ближе, его глаза были прикованы к глазам примарха, — мы стоим на грани разрушения. Легион… его вера подорвана. Капелланы сохраняют спокойствие, но их осаждают воины, приходящие поделиться своими сомнениями. И после того, как вы удалились от нас, лишив путеводного света, несущие крозиус не могут дать ответ закованным в серое.
Лоргар моргнул, сорвавшиеся с его ресниц крупицы пепла упали ему на колени.
— У меня нет ответов для капелланов, — произнес он.
— Может, и так, — согласился Эреб, — но вы все равно слишком погружены в скорбь. «Ищите вдохновение в прошлом. Используйте его, чтоб создать будущее. Не позволяйте стыду душить вас».
Лоргар фыркнул, но в этом звуке не было злости.
— Ты цитируешь мне мои же строки, Эреб?
— В них истина, — ответил капеллан.
— Ты погружен в раздумья о Колхиде, — глаза Кор Фаэрона мерцали, отражая свет свечей.
Чем-то скрытым и неуловимым он казался Эребу пугающим. Словно ненасытный и неутоленный голод озарял глаза старика, сжирая его изнутри. Нечто абсолютно лишенное чести. — Если ты желаешь поговорить о чем-то, сын мой, — тонкая рука Кор Фаэрона опустилась на золотистое исхлестанное плечо Лоргара, — говори же.
Примарх взглянул на своего старейшего союзника, на мертвенное выражение, навсегда застывшее в его глазах. Но Лоргар видел в глубине, куда бы не смогли заглянуть другие, доброту и заботу.
Отеческую любовь к опечаленному сыну.
Лоргар улыбнулся с явной теплотой впервые за три дня и накрыл своей татуированной рукой слабые, слишком человеческие, пальцы своего приемного отца.
— Помнишь прибытие Императора? Наши сердца ликовали, что мы оказались правы. Помнишь суровое воздаяние после шести лет священной войны?
Старик кивнул.
— Я помню.
Юноша с золотой кожей опускается на одно колено, серебристые слезы блестят на его безупречном лице, как капли елея.
— Я знал, что ты придешь, — шепчет он, — я знал, что ты придешь.
Бог-в-Золоте протягивает закованную в доспех руку коленопреклоненному юноше.
— Я — Император, — говорит он с улыбкой, само воплощение милосердия, в сиянии славы, разливающейся вокруг него осязаемой аурой и ослепляющей каждого смотрящего. Тысячи людей столпились на улицах. Сотни жрецов в серых одеяниях экклезиархов Завета стоят на коленях рядом с Лоргаром перед Богом-Императором.
— Я знаю, кто ты, — говорит золотой примарх сквозь величественные слезы. — Я мечтал о тебе годами, предвидя этот миг. Отец, Император, мой повелитель… Мы — Завет Колхиды и мы покорили этот мир, поклоняясь тебе, во имя тебя.
Лоргар повернулся, ловя взгляд Кор Фаэрона.
— В то утро. Когда я преклонил колени перед Императором, а все священники моего мира пели. Когда краснокаменные купола Варадеша озарились янтарем рассвета. Видел ли ты то же, что и я?
Кор Фаэрон смотрел в сторону.
— Тебе не понравится ответ, Лоргар.
— Последнее время мне ничего не нравится, но я желаю получить этот ответ. — Внезапно он мягко рассмеялся. — Говорите правду, даже если ваш голос дрожит.
— Я видел бога в золотых доспехах, — сказал Кор Фаэрон, — такого же, как ты, но старше в том отношении, которое я не смог постичь. Мне он никогда не казался благожелательным. Его психическое присутствие ранило мои глаза, от него исходил запах кровопролития, покорения и множества миров, обращенных в прах на его пути. Даже тогда я опасался, что мы шесть лет сражались в заблуждении, искореняя истинную веру во имя ложной. В его глазах, столь похожих на твои, я видел алчность, голод жадности. Все остальные видели лишь надежду. Даже ты… И я подумал, что, возможно, мои глаза подводят меня. Я поверил твоему сердцу, Лоргар. Не своему.
Лоргар кивнул, вновь отводя в сторону свои задумчивые глаза. Эреб молча слушал, редко когда Несущему Слово удавалось услышать о жизни примарха до Легиона.
— Из всех сыновей Императора, — продолжил Кор Фаэрон, — ты более всех похож на отца лицом и телом. Но ты никогда не мог творить жестокость и разрушение с улыбкой. Другие, твои братья, могут. Они похожи на Императора в этом отношении, но ты — нет.
Лоргар опустил глаза.
— Даже Магнус? — спросил он.
Гигант стоит возле Императора. Его фигура облачена в цвета иномировых океанов. Один глаз взирает на коленопреклоненную фигуру. Второго глаза нет, на его месте покрытая шрамами впадина.
— Здравствуй, Лоргар, — говорит мускулистый колосс. Он даже выше, чем Бог-в-Золоте, его длинные волосы — рыжая грива, словно у горделивого льва. — Я — Магнус. Твой брат.
— Даже Магнус, — казалось, Кор Фаэрон с неохотой признает это. Напряжение не покидало его лица. — Хоть я и безмерно уважаю его, глубоко в его сути гнездится жестокость, порожденная нетерпеливостью. Я видел ее в его лице в тот день и каждый раз, что мы встречались позднее.
Лоргар смотрел на свои руки, покрытые пеплом, с полумесяцами запекшейся крови под ногтями.
— Мы все дети нашего отца, — проговорил он.
— Вы все — грани Императора, — поправил Кор Фаэрон. — Вы — аспекты личности вашего генетического прародителя. Лев — рациональность твоего отца, способность к анализу, не отягощенная совестью. Магнус — его психическая мощь и острый ум, не сдерживаемый терпением. Русс — его ярость, не укрощенная здравым смыслом. Даже Гор…
— Продолжай, — взгляд Лоргара вновь был прям, — что такое Гор?
— Амбициозность Императора, не ограниченная скромностью. Подумай о всех мирах, где наши воины сражались рядом с Лунными Волками. Ты видел это так же, как и я. Гор скрывает свое высокомерие, но оно таится под его кожей, омрачает его душу. Гордость струится по его телу, словно кровь.
— А Жиллиман? — Лоргар снова положил руки на колени. На его лице медленно проступала улыбка.
— Жиллиман… — в противоположность примарху, тонкие губы Кор Фаэрона скривились в гримасе. — Жилиман повторяет вашего отца сердцем и душой. Если бы что-то пошло не так, он бы унаследовал империю. Гор — ярчайшая из звезд, а ты подобен отцу внешне, но именно у Жиллимана душа и сердце Императора.
Лоргар кивнул, продолжая улыбаться горечности своего советника.
— Мой макраггский братец понятен, словно открытая книга. Но что ты скажешь обо мне, Кор Фаэрон? Наверняка я унаследовал от отца не одну лишь внешность. Какой аспект Императора я воплощаю?
— Сир, — вмешался Эреб, — разрешите мне.
Лоргар одобрительно наклонил голову. Всегда оставаясь дипломатом, Эреб не нуждался во времени на формулирование ответа.
— Вы олицетворяете надежду Императора. Вы — его вера в лучшую жизнь и желание возвысить человечество до вершин. Вы посвящаете себя этим целям, самозабвенно и фанатично сражаясь за всеобщее благо.
В глазах примарха, столь похожих на глаза самого Императора, замерцал огонек веселья.
— Поэтично, но излишне одобрительно, Эреб. Как насчет моих недостатков? Если я не столь горделив, как Гор Луперкаль, и не столь нетерпелив, как Магнус Красный… что останется в истории о Лоргаре Аврелиане?
Маска невозмутимости Эреба дала трещину. Сомнение мелькнуло на его лице, и он бросил взгляд на Кор Фаэрона. Это движение вызвало тихий смешок у примарха.
— Да вы оба в сговоре, — он продолжал мягко посмеиваться, — не бойся моего гнева. Эта игра доставляет мне удовольствие. Она просвещает меня. Давай же, просвети меня наконец.
— Сир, — начал Кор Фаэрон, но Лоргар прервал его, прикоснувшись к лежавшей на своем плече руке приемного отца.
— Нет. Ты отлично знаешь, Кор, что я не «сир». И никогда им для тебя не был.
— В истории будет сказано, что у семнадцатого примарха была одна слабость. Его вера в других. Его самоотдача и нерушимая преданность приносили ему печаль, которую неспособно вместить сердце смертного. Он верил слишком легко и слишком сильно.
Несколько секунд Лоргар молчал, не соглашаясь и не возражая. Его плечи вздымались и опускались в такт его тихому дыханию, следы от плети обжигал пот, тонкой пленкой покрывавший его тело. Свежие ожоги на спине тоже зачесались.
Наконец он заговорил, и его глаза превратились в узкие щелки.
— Мой отец заблуждался относительно меня. Я не командующий, как мои братья. И я противлюсь этой судьбе. Я не собираюсь слепо идти по протоптанной ими дороге. Я никогда не постигну тактику и логистику столь же легко и естественно, как Жиллиман и Лев. Я никогда не овладею клинком столь же искусно, как Фулгрим и Хан. Стал ли я хуже, осознав свои недостатки? Я так не думаю.
Он вновь взглянул на свои руки. Изящные пальцы, почти лишенные мозолей — это были руки художника или поэта. Его булава — крозиус арканум из вороненого железа — была скипетром власти столь же, сколь и оружием.
— Неужели это так неправильно? — спросил он своих ближайших советников. — Неправильно идти путем провидца и искателя вместо того, чтоб стать солдатом? Откуда в моем отце такая жажда крови? Почему на все вопросы он отвечает лишь разрушением?
Кор Фаэрон сжал плечо Лоргара сильнее.