– Опасно! – завопил автопилот. – Закройте кабину!..
Почти задевая гребни волн, гравитр проплывал над бессильно провисшими перепонками дельтаплана.
– Эй! – крикнул Кратов, высунувшись из кабины по пояс.
– Я зде-е-есь! – услышал он задушенный голос.
Голова в черном шлеме и выпуклых стрекозиных очках едва была заметна над кромкой переломившегося под собственной тяжестью крыла.
– Опасно!.. – кликушествовал автопилот.
Заваливаясь на бок, гравитр приближался к терпящему бедствие. Кратов ухватился за какой-то выступ и свесился через порожек, протягивая руку.
– Держи!
Планерист с силой оттолкнулся от спасительного крыла и, вскинувшись над водой, отчаянно вцепился в Кратова.
Что-то захрустело. Выступ, оказавшийся декоративной вешалкой, обломился, и Кратов выпал из кабины. Надувшаяся куртка немедля вышвырнула его, ошалевшего от холода, на поверхность вместе с планеристом, ни на мгновение не ослабившим мертвой хватки. Отплевываясь и лязгая зубами, Кратов подтянул его к себе, ухватил за пояс – планерист даже не трепыхался. Казалось, он ничего не весил. Мальчишка? Бледное лицо с трясущимися губами, упрятанное в очки. Кому же еще в голову могло прийти носиться на дельтаплане в шторм? Только сумасбродному юнцу, ни в грош не ставящему свою жизнь.
Да еще такому же сумасброду сорока с лишним лет, которому не сидится в сухой и теплой каюте клипера…
Гравитр сносило ветром.
– Опасно!.. – долетело до Кратова напоследок из-за сплошной пелены.
И вот уже ничего не было слышно, кроме ровного, неумолчного гула. Гудела кипящая вода. Стонал ветер. Их голоса сплетались в единую зловещую мелодию.
– Мы с тобой крепко влипли! – заорал Кратов на ухо сорванцу.
Тот ничего не ответил, но губы его жалко скривились.
– Ничего, не пропадем!
Изломанные очертания берега были едва различимы над тревожно вздыхающим морем.
Планерист слабо зашевелился под мышкой у Кратова, его рука вытянулась куда-то в сторону и безвольно упала.
– Что там? – спросил Кратов, уворачиваясь от летящих в глаза брызг.
– Ры-ба!.. – прошелестел тот.
– Какая еще рыба?!
– Большая… кружит рядом… уже давно…
– Тебе померещилось. Все рыбы, если они тут есть, ушли на дно, подальше от непогоды. Может быть, дельфин?
– Дельфин не рыба! – с обидой возразил планерист.
Хотя было холодно, хлестал ветер и мрачно выли волны, до сей поры Кратов не испытывал страха. Проплыть несколько миль – задача для новичка. Лишь бы этот дуралей немного пришел в себя и помог… Но от таких слов в душе зародилась смутная тревога.
– Не морочь мне голову, – сердито сказал Кратов. – Это море вымерло еще в прошлом веке. Здешние рыбы не подходят к берегам…
– Вот она! – планерист снова попытался поднять руку.
Кратов оглянулся.
– Нет тут никакой рыбы! – рявкнул он.
И сразу же увидел черный скошенный треугольник в прогалине между волн.
– Это акула… – зашептал планерист. – Я знаю, она сейчас будет нас есть…
– А ты вкусный? – спросил Кратов, и это получилось у него не так бодро, как было задумано.
Планерист громко всхлипнул.
Кратов ткнул ему в лицо свою руку с видеобраслетом.
– Набери тревожный вызов, – приказал он.
Пока мальчишка возился с набором, Кратов озирался, пытаясь высмотреть акулу. Черный плавник не возвращался. Это могло означать что угодно. Либо хищная тварь отчего-то изменила свои намерения и уплыла по иным делам. Либо, невидимая и потому неуязвимая, зависла в толще воды и готовилась к первой атаке. Но для чего ей было готовиться? Достаточно пошире раззявить пасть и понемножку обкусывать что придется.
– Ерунда, – сказал Кратов ободряюще. – Ее просто укачало, и она всплыла проветриться. Очень ей нужно тебя жрать, тоже мне антрекот сыскался!
Что-то шершавое, бесконечно длинное стальной теркой проскребло по его ступням.
– Ох, ч-черт!..
– Ма-а-ама! – заверещал планерист тонким голоском и заколотил руками.
Поднатужившись, Кратов вытолкнул его на провисшую перепонку крыла, и тот распластался на ней, хотя бы на время оказавшись в безопасности. Где-то Кратов читал, что акулы неважно видят… Зато сам он был прекрасной и несложной добычей.
Но эта добыча желала сопротивляться.
Страха больше не было.
– Покажись, ты, гадина!..
Срывая с себя куртку, Кратов с головой погрузился под воду.
Все звуки мира оборвались. В слабом рассеянном свете прямо под собой он увидел плотную остроносую тень, почти сливавшуюся с глубинной теменью, неразделимую с ней, плоть от плоти ее…
Чудовищный ракетообразный силуэт с недвижно расставленными плавниками-стабилизаторами надвигался на него – плавно, спокойно и мощно. Одним лишь видом сковывая всякую волю к борьбе. Распространяя вокруг себя неощутимые и в то же время всепроникающие волны ужаса и смерти. Ничего живого, дарующего хоть какую-то надежду, не было в этом призраке из могилы океанских бездн, таком же древнем, как сам океан.
Кратов вынырнул, вдохнул побольше воздуха, скользнул невидящим взглядом по застывшему лицу планериста и снова ушел книзу.
Акула лениво сыграла хвостом. И сразу очутилась рядом. Тупая свиная морда с плоским вздернутым рылом и маленькими стеклянными глазками. Приоткрытая щербатая пасть. Не слишком-то все это походило вблизи на беспощадную машину для убийства… Казалось, гигантская рыбина испытывала сильнейшую растерянность, напряженно соображая убогими своими мозгами, как же ей поступать дальше.
«Да она же спятила!..» – подумал Кратов.
Он проплыл над акулой, развернулся и оседлал ее чуть позади жаберных щелей. Кожу будто кипятком обварило. Акула уже не представлялась ему таким жутким чудовищем, как пару минут назад. Метра четыре от рыла до кончика хвостового плавника – хотя и этого вполне достало бы, чтобы в мгновение ока изрубить на куски и его, и дельтаплан с полумертвым от страха мальчишкой, если бы…
Если бы не явная неспособность к каким-либо целенаправленным действиям. Акула была безумна – если так можно сказать об акуле.
Стиснув зубы, изгоняя из себя боль, Кратов обхватил уродливую башку и прижал тонкую ткань куртки из тофиаремра к жаберным щелям.
Могучее тело выгнулось дугой, хлестнуло хвостом по бокам… Кратов не разжимал рук, хотя в ушах зазвенело, а перед глазами раскинулась алая занавесь.
Акула задыхалась.
Задыхался и человек, погружаясь вместе с агонизирующей тварью в темноту, тишину и холод. Он уже победил. Но остатки сознания требовали: «Еще чуть-чуть… еще с полминутки… а ну, сосчитай до десяти…»
Грудная клетка взрывалась изнутри.
«Не могу. Невыносимо».
Он расцепил хватку, сделал несколько вялых гребков. Скрюченное тело акулы, кружась и мелко подрагивая плавниками, тонуло в клубах мрака.
В заложенные уши проник приглушенный голос моря.
Ухватившись за крыло дельтаплана, Кратов глубоко, со всхлипом всосал воздух пополам с горькими брызгами. Поперхнулся, закашлялся. Слабая, почти детская ручонка сжала пальцы на его запястье.
– Ты жив! А где… она?
– Там… – просипел Кратов. – Потонула…
Он никак не мог надышаться.
– Сюда! – вдруг закричал мальчишка. – Мы здесь!
Утюжа днищем воду, на них наползал гравитр. Его мотало и кидало, как игрушку. Дверца настежь, кабина пустая.
– Опасность! – доносилось изнутри. – Опасность же!..
Кратов глядел на собственную машину, и ему хотелось плакать от бессилия. Он даже не мог дотянуться до такой близкой, такой желанной нижней ступеньки под самым люком.
Зато мальчишка смог.
Он легко подтянулся на руках и рыбкой скользнул в кабину. А потом, свесившись над водой, сгреб Кратова под мышки и с неожиданной силой вздернул в гравитр. И уже последним, запредельным усилием захлопнул дверцу.
– Автопилот… – выдавил Кратов.
Болтанка прекратилась.
В кабине, рассчитанной на одного, негде было повернуться. Два человека сидели на полу, навалившись друг на друга, переплетясь руками, соединенные усталостью и пережитыми страхами…
Гравитр мягко опустился на посадочный пятачок и, колыхнувшись, утвердился на раскинутых лапах.
Кратов вывалился из кабины первым. Поблизости не было ни единой живой души, и никто не мог стать невольным свидетелем его слабости. Постояв немного на четвереньках, Кратов с трудом выпрямился и, шатаясь, побрел к обступившим стоянку молодым деревцам. Там он снова прилег на сухую шелковую травку, глядя в насупленное небо. От земли исходило тепло. Гул рассерженного моря сюда почти не долетал.
– Кратов, – позвали его.
Он приподнял голову, не имея сил удивиться.
– Ты меня знаешь?
Мальчишка-планерист медленно стянул с лица стрекозиные очки, сдернул шлем, встряхнул короткими волосами червонного золота…
– Ты спас меня, Кратов, – сказала Марси. – Я тебя люблю.
– Ты спас меня, Кратов, – сказала Марси. – Я тебя люблю.
Она опустилась рядом на траву, положила голову ему на грудь.
– У тебя сердце колотится, – проговорила она с удивлением. – И не подумаешь, будто у тебя ТАМ есть сердце.
– Откуда ты взялась?
– Я за тобой гонюсь через полмира. И прячусь от тебя. Капитан запер меня в каюте, когда я хотела увести у него второй гравитр. Тогда я сбежала через иллюминатор и утащила спасательный дельтаплан. Глупо, правда?
– Еще бы! Можно было дождаться швартовки и настичь меня берегом… Но почему ты за мной гонишься? И тем более прячешься? Я такой страшный?
– Ты ужасный. Тебя даже акулы боятся.
– Это была бедная больная рыбина. Как большинство рыб в океане. Какое-нибудь повреждение в генетическом аппарате… Инстинкт, как и раньше, толкал ее к добыче, но уже не мог подсказать ей, как эту добычу взять. Иначе мы беседовали бы в ее брюхе. Она окончательно спятила не так давно – все же успела вырасти. Наверное, мы могли бы не обращать на нее внимания и попросту отпихивать ногами, если бы она вздумала тыкаться носом. Но я боялся случайного просветления в ее мозгах. И потому слегка придушил ее. Возможно, она еще выкарабкается. Но на этом свете она не жилец.
– Человек на Земле хозяин, – сказала Марси со странной интонацией. – Никто не может победить его.
– Меня не радует эта победа, – пробормотал Кратов. – Хотя… мне было бы жаль, если бы акула тебя съела.
– Спасибо, – сказала Марси и поцеловала его.
– Так почему ты меня преследуешь?
– Потому что люблю.
– Значит, это не просто благодарность за спасение?
– Конечно, нет. Это произошло еще в Оронго, на озерах.
– Но там с тобой был Геша Ковалев.
– А сейчас со мной ты. Вернее, я с тобой. А пряталась я оттого, что смотрела на тебя и думала, нужен ты мне или нет. И нужна ли буду тебе я… Ты меня не прогонишь? Как там у вас в Галактике принято поступать с женщинами? У нас, на Земле, женщины обычно уходят сами.
– Прогоню. Если удерешь какую-нибудь новую штуку. Вроде дельтаплана в шторм.
– Я буду послушной, – сказала Марси, гладя его по лицу. – У тебя еще не было таких покорных женщин. А у меня не было мужчин, которым хотелось бы покориться.
– Ты говоришь такие слова, о которых мужчина может лишь мечтать, – промолвил Кратов.
– Я знаю. Нужно быть негодяем, чтобы после них отвергнуть женщину. – Она вдруг привстала и огляделась. – А зачем мы здесь, Кратов?
– Я должен повидать старых друзей, – сказал он. – Один из них – женщина.
– Старый друг, – повторила Марси. – Женщина твоих лет. – Она подумала, прислушалась к себе. И произнесла уверенно: – Я не ревную.
– Поглядим, что ты скажешь после встречи с ней, – усмехнулся Кратов.
Низко-низко, едва не задевая верхушки деревьев, на бешеной скорости в сторону моря пронеслись три ярко-красных спасательных гравитра.
– Это за нами, – сказал Кратов и попытался высвободить из-под Марси руку с видеобраслетом, чтобы дать отбой.
– Ты полагаешь, мы в этом море единственные сумасшедшие? – спросила девушка с сомнением.
Часть четвертая Гребень волны III
1.«Полное внимание.
Ты – человек».
«Тоже мне, открытие! Я знаю… Что со мной?!»
«Ты можешь: видеть, слышать, ощущать, двигаться, думать. Но не сейчас».
«Когда же? И почему?..»
«Твои органы чувств настроены только на меня.
Так будет: долго, но не вечно. Пока я не освобожу тебя».
«Кто ты?»
«Кто я такой.
Вывод: частица моего «Я» навсегда останется в тебе.
Запомни это глубоко.
Забудь это.
Я освобожу твой разум. Он стеснен путами бездействующих связей. Он полон неиспользуемого пространства. Он разобщен. Я сделаю его могущественным. Ты будешь его властелин. Ты сможешь управлять им, как хорошей, надежной машиной. Ты научишься понимать суть вещей с одного взгляда. Такого инструмента у тебя никогда еще не было. И не будет потом, когда мое «Я» расстанется с твоим «Я». Но ты не будешь опечален. Ты забудешь. Тот, кто не помнит, не печалится.
Загляни в себя. Ты никогда прежде не делал этого. Не хотел. Не мог. Человеку не дано видеть собственное «Я». У него нет внутреннего зрения. Но я дарю его тебе.
Вот внешний контур твоей памяти. Те эпизоды, которые не стерлись, не ушли от тебя в безвременье, не осели бесполезным балластом в клетках мозга. Ты можешь пробудить их, воскресить эти образы. Они еще достаточно ярки, чтобы воздействовать на твои чувства, как будто ты заново переживаешь их наяву».
«Это правда… Стас Ертаулов ныряет в серое ничто, как в прорубь – навстречу собственной смерти. Рашида прячется от своих страхов в моих объятиях. Сморщенная бурая маска и пронзительной голубизны взгляд. Лететь ты волен куда захочешь. Огромная обезьяна равнодушно поедает несусветной величины спелый банан. Окованная металлическими полосами дверь в конце самого длинного переходника на Старой Базе. За ней – мой первый корабль. Грузовой мини-трамп «пятьсот-пятьсот». Первый… и последний?!»
«Вот контур внутренний. Ты не подозреваешь о нем, но он существует. И ты порой можешь только удивляться внезапно всплывающим перед твоим мысленным взором картинам, которые, как ты полагал, необратимо забылись. Но они не пропали. Они сохранились во внутреннем контуре твоей памяти. Доступ к нему затруднен и не управляем твоей волей. Ты не хозяин своей памяти. Память – твой хозяин. Она бережет твое прошлое до мельчайших крупиц. Она диктует твои поступки и в конечном итоге формирует твое неповторимое «Я». Ты – порождение собственной памяти. Ты таков, какова твоя память. И внутренний контур выплескивает свое содержимое во внешний по своим, неподвластным тебе законам. Он чутко отзывается на любой звук, запах, цвет, позу тела. Он выстраивает запутанные цепи ассоциаций, которые достигают удаленнейших закоулков и оживляют воспоминания, умершие, как казалось, навсегда».
«Откуда все это? Кто они, эти люди?! Вереницы совершенно незнакомых лиц. Калейдоскоп, мозаика взглядов… Дома с миллионами окон. Дождь и снег, что одновременно падают с безоблачного синего неба… Я ничего не понимаю. Я схожу с ума?»
«Нет, этого не произойдет. Все эти люди были знакомы тебе хотя бы в течение одного мгновения твоей жизни. Со многими из них ты заговаривал. Ты можешь вспомнить каждое слово из каждого разговора. О некоторых воспоминаниях ты никогда не сожалел. Иным ты будешь рад. От иных мечтал бы избавиться. Но это не в твоей власти.
Вот юнец, который ударил тебя в пустынном переулке маленького городка. Почему? Он не сказал, и ты не знаешь. Городок назывался Рюинграва, а переулок не имел своего имени, и даже окна в него не выходили. Юнец был старше тебя и не ожидал, что ты ответишь на его удар. Но ты ответил и неплохо. Тебя учил этому старший брат, пока он не ушел в Галактику. Тебе здорово досталось, зато и противник лишился передних зубов. Вы никогда больше не встречались, хотя почти год ты жил ожиданием мести. А может быть, и встречались, но уже не узнали враг врага… Вот девочка, в которую ты влюбился, когда тебе было шесть лет. Ты поцеловал ее тайком, когда она спала в саду, в гамаке, натянутом между стволами абрикосовых деревьев. Это нужно было сделать, потому что так поступали влюбленные взрослые вокруг тебя. Так поступали твои отец и мать. Девочка чихнула не просыпаясь: твои длинные жесткие волосы пощекотали ее по носу… Да, ты носил длинные волосы, потому что это нравилось твоим родителям, эти волосы топорщились в стороны, как иглы дикобраза. Сверстники звали тебя Великий Вождь Шаровая Молния за то, что твои волосы легко наэлектризовывались, и темными вечерами можно было видеть, как между твоей головой и поднесенной ладонью проскакивают искры. Лишь когда тебе исполнилось четырнадцать лет, ты без сожаления распростился с пышной шевелюрой и никогда впредь не позволял своим волосам отрастать более чем на три сантиметра.
А вот контур потаенный. Ты можешь знать о нем, можешь и не знать. Это не имеет значения. Он неподвластен тебе ни при каких обстоятельствах. Вот этот небольшой участок – гипноблокада воспоминаний о полигоне Аид. Сейчас ты волен снять ее, но это не принесет тебе никакой пользы. Ты не сможешь верно интерпретировать события, что произошли с тобой на Аиде, потому что это НЕ ТВОЯ ПАМЯТЬ. Не твои глаза видели эти картины, и не твое сознание воспринимало их».
«Хорошо, я не стану…»
«Но вот гипноблокада совсем свежая. Она занимает обширное пространство внешнего контура и еще более проникает во внутренний. Она блокирует очень важные для тебя воспоминания. Но сейчас ты избавлен от них. Через твою память пролегла трещина. Поэтому так часто за последние дни ты переживал странное чувство душевного разлада. Такое состояние опасно для личности, оно ведет к ее расслоению. Но этот блок наложен временно».