Бедняга Татчер был вовсе не так здоров, как ему казалось. Сердечная болезнь. На следующий день Марстон увидел его имя в разделе некрологов.
Год назад, вот когда это было. С тех пор Марстон часто вспоминал о маленькой книжной лавке. В ней было некое мрачное очарование — сочетание понятий, которого Марстон не мог себе объяснить. За ее дверью исчез Татчер. Больше они не виделись. Книжная лавка стала чем-то… чем-то вроде зловещего символа.
Глупое чувство, конечно же. Но прошлой зимой, когда он болел гриппом и долгие часы метался в бреду, это чувство стало навязчивым. Появилось маниакальное влечение: тянуло выбраться из постели и пойти в лавку. Странная тяга, но столь властная, что поправившись, он и вправду туда направился.
Однако попал в неудачное время. Лавка была закрыта — дверь на запоре, окна зашторены.
Сегодня, однако, магазинчик работал. Шторы раздвинуты, дверь гостеприимно приоткрыта — немного, на дюйм. Там должно быть прохладно, в этой маленькой затхлой лавке… Солнце жгло Марстону затылок, ощутимо давило на плечи. Болела голова, гнусно тошнило. Он открыл дверь и вошел.
Переход от слепящего солнечного света к полутьме был слишком внезапным; сначала он ничего не увидел. Где-то в глубине тихо звякнул колокольчик — казалось, вековая тишина приглушала этот тоненький беспечный звук, поглощала его, успокаивала. Марстон шагнул вперед и наткнулся на стол. Охнул от удивления, оперся о столешницу, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте. Из мрака донесся спокойный сочувственный голос:
— Вы не ушиблись, мой друг?
— У вас здесь темно, — пожаловался Марстон.
— Темно? — Секундное молчание. — Да, темно. Полагаю, что так. Зато спокойно.
Теперь Марстон мог кое-что разглядеть. Он стоял посреди маленькой комнаты с низким потолком и множеством книжных полок. Стол, о который он опирался, тоже был завален книгами. Некоторые оказались старыми и выцветшими; некоторые, к его удивлению, — новехонькими. Позади стола помещался крохотный прилавочек, за которым сидел человек, невозмутимо царапавший гусиным пером в конторской книге. При скверном освещении Марстон не мог разглядеть лица хозяина давки, видел только опущенные плечи и белые волосы, светящиеся наподобие гало. Что-то мучительно знакомое было в чертах этого старика, нечто маячившее на самом краю памяти.
Но воспоминание исчезло, едва Марстон попытался его ухватить. А хозяин лавки поднял голову.
— Вам нужна определенная книга, мой друг? — спросил он.
— Нет, я только посмотреть.
Как все библиофилы, Марстон не выносил расторопных книготорговцев. Он предпочитал сам, не жалея времени, искать то, что могло бы оказаться интересным.
Старик кивнул.
— Нет нужды торопиться, — сказал он и вернулся к своей нескончаемой писанине.
Гусиное перо сухо, но не раздражающе скрипело по бумаге. Марстон повернулся к полкам.
Не сразу стало понятно, что в книгах, которые он рассматривает, есть что-то необычное. Мириады томов, сонм авторов. Марстон просмотрел почти целый ряд, прежде чем в мозгу забрезжило ощущение: есть здесь нечто странное, не совсем правильное. Он еще раз окинул взглядом шеренгу книг. Очевидно, владелец лавки не пытался расставить свой товар по алфавиту или по жанрам. Поэзия, драматургия, романы, эссеистика, сборники статей теснились вперемешку, словно их совали не глядя. Новые имена и старые имена… старые идеи и новые идеи.
Затем Марстон увидел томик, порыжевший от времени. Название: «Агамемнон». И автор… Вильям Шекспир.
«Агамемнон»?.. Шекспира? Марстон не помнил у Шекспира такого произведения. Горячая искра, тлеющая в сердце каждого книгомана, мгновенно превратилась в костер. Одно из двух: либо он натолкнулся на самое поразительное открытие века, либо на удивительнейшую литературную подделку. Сердце забилось от волнения. Он поднял руку, чтобы взять томик.
Но рука застыла на полдороге. Ибо теперь, когда чувства Марстона обострились от неожиданного открытия, он увидел и другие книги, в той же мере неизвестные и поразительные: «Капитан Зубатка» Марка Твена, «Гном» Донна Бирна, «Ступни из праха» Джона Голсуорси, «Темные болота» Шарлотты Бронте.
Он стремительно перевел взгляд на другую полку. И с мучительным недоумением обнаружил, что там нисколько не лучше. «Кристофер Крамп» Чарлза Диккенса, «Глаз горгульи» Эдгара Алана По, «Полковник Куперсуэйт» Теккерея и «Личная записная книжка Шерлока Холмса» сэра Артура Конан-Дойля.
Он не слышал шагов, но знал, что владелец лавки подошел и встал рядом.
— Восхищаетесь моим собранием, юный друг? — В голосе старика звучало спокойное удовольствие.
Марстон едва сумел показать на полки и проговорить, запинаясь:
— Но это… Ничего не понимаю!
— Вы — Роберт Марстон, не так ли? Фантазия — ваша стихия. Вы должны оценить по достоинству эти тома.
Марстон беспомощно взглянул туда, куда показывал старик. И увидел имена, знакомые ему так же хорошо, как его собственное, в сочетании с заглавиями, о которых он отроду не слышал. «Троглодиты» Жюля Верна, «Невидимое присутствие» Чарлза Форта, «Первый из богов» Игнатиуса Доннели, «Покорение пространства» Вайнбаума и толстый том Лавкрафта[2] — «Полная история демонологии».
А под этими книгами — небольшой томик, тонкая новенькая книжка в нетронутом переплете. Название — «Песни нового века». Автор — Дэвид Татчер…
И тут Марстон догадался. Нахлынуло тягостное понимание, и он спросил у хозяина странно усталым голосом:
— Полагаю, что это… это тоже здесь?
— «Мелкая сошка»? — Старик печально кивнул. — Да, сынок, она здесь.
На полке стоял единственный экземпляр, такой свежий и глянцевый, будто сию минуту вышел из типографии. Нарядная и красивая суперобложка. Даже при столь невероятных обстоятельствах в душе Марстона поднялась волна гордости за эту книгу — его книгу. Он потянулся к полке, но остановился в нерешительности. Спросил у старика-хозяина:
— Можно?
— Она ваша, — сказал старик, и Марстон взял томик в руки.
…Вот как, в первые главы внесены некоторые изменения. Пустяки, небольшая редакторская правка. В основном эти сцены остались такими, какими он их задумал. Дрожащими руками Марстон перелистывал свежие, новенькие страницы. Жадно выискивал слова, до сей поры не знавшие печати, и мысли, до сегодняшнего дня жившие только в его мозгу. И хотя читал он стремительно, но все время с неистовой, обжигающей радостью ощущал, что не напрасно полагал эту книгу своей лучшей работой.
В ней не было банальностей, невнятицы, сумбура. Каждое предложение было совершенным — ни слова, ни мысли, ни фразы без блистательной ясности. Книга, которую Марстон всю жизнь собирался написать, издавна зная, что она прячется где-то глубоко внутри него. Триумфальная реализация его литературных возможностей. И он, знаток литературы, твердо знал, что это выдающееся творение и что там, в конце концов, его мастерство достигло полного расцвета.
В конце чего?!
Марстон закрыл книгу; она чуть слышно захлопнулась, нарушив затхлую тишину лавки. Остановил взгляд на хозяине, понимая теперь, почему это лицо и эта фигура сразу показались знакомыми. Холод и внезапный страх охватили его; и он закричал:
— Нет, нет! Не сейчас, старик! Книга еще не закончена!..
Старец невозмутимо заговорил:
— Надеюсь, Марстон, вы знаете, что там книга не может быть закончена? По ту сторону никогда не было ничего совершенного. Лишь в моем магазине рассказы и песни так высоки, благозвучны и правдивы, как это грезилось их создателям. А снаружи «Мелкая сошка» будет иной книгой, калекой в тканевом переплете, символом мечты, погибшей при воплощении в жизнь. Повествования, законченные там, за этой дверью, не бывают истинно великими. Они лишены крыльев, о которых мечтали авторы. И только в библиотеке незавершенных книг повествование может достичь высот, намеченных его творцом. Только здесь — рядом с эпосом, задуманным Гомером, рядом с пьесой, которую хотел писать Марлоу, но так и не воплотил в слова, рядом с последним и величайшим романом Голсуорси и еще десятком тысяч книг, не написанных тысячами мечтателей — только здесь ваша «Мелкая сошка» может занять достойное место; здесь, в непреходящей библиотеке того, что могло воплотиться в жизнь.
Здесь дается окончательная награда за совершенство. Правда, лишь малая награда.
Голос старца прошелестел в тишине подобно последнему слабому шепоту морского отлива. И Марстону почудилось, что иные звуки достигли его слуха, словно с ним говорили другие люди, они были поблизости — поздравляли с вступлением в достойное сообщество, просили прийти и проникнуться духом товарищества. Он слышал — или так ему казалось — смеющийся голос Татчера: «Что за волнение по пустякам, старина? Душой клянусь, дело-то простое…»
Старик протянул Марстону руку и спросил:
— Вы готовы, друг мой?
Но у Марстона в руке была книга. И внезапно в его сознание ворвалась мысль, такая дерзкая, что все тело охватил озноб. Ведь еще не поздно! Если удастся выбраться наружу — с книгой, — то «Мелкая сошка» сможет увидеть свет во всем совершенстве, о котором он мечтал!
Он решился мгновенно. Вскрикнув, увернулся от рукопожатия старца и неуклюже подбежал к двери. Ладонь скользила по дряхлой дверной ручке, дверь заклинило; в панике, в отчаянии он стал выбивать ее плечом. Позади тихие голоса слились в стонущем крещендо смятения и тревоги. И прямо над ухом старец выдохнул:
— Выхода нет, сынок. Ты лишь откладываешь…
Дверь открылась. Резкие, горячие лучи солнца обрушились на него, как чудовищный кулак, и ослепили золотым сиянием. Сжимая в обеих руках драгоценный томик, Марстон торжествующе закричал и без оглядки выбежал на улицу.
Он не услышал ни тревожных криков, ни внезапного рева клаксона, ни запоздалого скрежета тормозов. Слышал только оглушающий грохот Вселенной… потом опять мягкую тишину и укоризненный голос старца: «Ты лишь откладываешь, сынок. Но теперь ты готов?».
И холодная рука коснулась его ладони.
— Я не виноват! — бормотал водитель грузовика. — Богом клянусь, ничего не мог поделать! Этот парень видел, он вам тоже скажет… Рванул прямо под колеса, орал, как псих. Я тормозил, да вот…
— Не волнуйтесь, — успокоил массивный человек в синем мундире. — Не волнуйтесь. Вашей вины здесь нет. Кто-нибудь еще видел, как это случилось? Хотя бы откуда появился пострадавший?
Очевидец, белый, как полотно, отвел полный ужаса взгляд от тела на асфальте. Показал дрожащей рукой на противоположную сторону улицы.
— Оттуда. Из того пустого помещения. Я его заметил, он недавно бродил рядом и что-то бормотал. Наверное, солнечный удар — так он себя вел. Это помещение пустует уже несколько лет. Зачем он туда пошел…
— Я запишу вашу фамилию, — сказал полицейский. — Никто не знал бедолагу? Посмотрим книжку, которую он имел при себе. Возможно, там есть его имя.
Кто-то поднял с мостовой книгу. Полицейский быстро пролистал ее, сдвинул фуражку на затылок, почесал лоб и воскликнул:
— Ну, дела! Такого, черт побери, я не видывал. Смотрите! Напечатаны только три главы… а потом — ничего, пустые страницы…
Перевел с английского Александр МИРЕР
Ш. Н. Дайер НОСТАЛЬДЖИНАВТЫ
Ты хочешь пойти на бал?
— А зачем? — спросила я. — Ведь «Шахматный клуб» гораздо интереснее.
Помяните мое слово — наш клуб еще станет всемирным местом встречи всех тех, кому не с кем пойти на свидание. И тогда уже никто не скажет, будто мы не умеем оттягиваться как следует.
— Я просто подумал, что мне стоит там побывать, — пояснил Гар. — Ну, на балу.
Он пожал плечами. Я тоже.
Мы стояли на ступеньках обветшавшей библиотеки и наблюдали, что происходит в церкви, которая высилась на противоположной стороне улицы. Свадьба. Значит, непременно появятся путешественники во времени. Или не появятся. В любом случае, хоть какое-то развлечение.
— А почему я? Почему бы тебе не пригласить Сетевую Девушку?
— Она слишком популярна.
Это точно. Девица лишь на первом курсе, а у нее уже пять электронных кавалеров. Весит она фунтов триста, зато в сети чертовски привлекательна.
— Кроме того, — добавил он, — у тебя язык хорошо подвешен. Помнишь День Всех Святых? Ты тогда была в ударе.
Двери церкви распахнулись, гости выплеснулись на улицу. Мы вытянули шеи.
Показалась счастливая пара. Руки с горстями риса замерли.
Публика вертела головами, желая получить ответ на единственный вопрос: прибудут ли они? Захочет ли счастливая пара, постарев на двадцать пять лет, переместиться обратно во времени, чтобы заново пережить этот знаменательный день? Мы с Гаром ехидно скрестили пальцы. Потому что, если они не покажутся, это будет означать, что нынешние молодожены или умрут, или разведутся, или попросту станут нищими. Вот уж воистину ответ на каверзный вопрос: можно ли испортить праздник, не явившись на него?
— Спорить будем? — спросила я.
— Проигравший платит в «Ти-Белле». Ставлю на то, что они появятся.
Внезапно воздух возле «хонды» последней модели затрещал и замерцал. Возникли и обрели четкость фигуры мужчины и женщины среднего возраста, которые сразу принялись махать молодоженам. Толпа гостей дружно и облегченно выдохнула. Молодые замахали в ответ, подбадриваемые радостными возгласами. Мы присоединились — с противоположной стороны улицы. Пусть их супружеское счастье продлится дольше.
Затем, когда положенные тридцать секунд истекли, обе фигуры столь же внезапно исчезли… и появились новые путешественники. Их радостное потомство. Целых пятеро, начиная от десятилетнего и кончая чадом, зачатым, судя по всему, в-тот-самый-великий-день. Толпа завопила еще пуще.
— Черт меня побери, — сказала я. — Подобное зрелище куда более жизнеутверждающе, чем целая неделя за компом.
— Ну как, пойдешь?
— В День Всех Святых я была вампиршей в черном бархате и красном атласе.
— Мне понравилось!
Короче, мы договорились. Но сначала пошли в «Ти-Белл».
* * *— Ты знаешь, что перед появлением дамдамов со светом начинает происходить нечто странное?
Когда путешественники во времени только начали появляться, их называли «фантомами». Когда же ученые выяснили, кто они такие, журналисты окрестили их «туристами во времени» или «ностальджинавтами». Мы с Гаром тоже сперва называли их «фантомами», произнося это слово как «фандамы», а потом просто «дамдамы», то есть «тупицы».
Ведь, если вдуматься, это феноменально тупое изобретение. Путешествие во времени, которое отправляет человека в прошлое только на дистанцию в двадцать пять лет и лишь на пол минуты, да к тому же бестелесным. По сравнению с ним поиски бутылок по мусорникам — интеллектуальное занятие. Словом, массажеры для ресниц. Дезодоранты для трамплинов. Компьютерное чревовещание.
— Это очень важно, — пояснил Гар. — Это означает, что Время квантовано. Ну и пусть первый уровень тривиален. А вдруг можно перемещаться на более удаленные дистанции?
Я закатила глаза. Гар относится к путешествиям во времени слишком серьезно. Гар убежден, что именно он их откроет. Меня это устраивает. Ему ведь потребуется какое-то занятие осенью, когда он начнет учебу в Массачусетском технологическом, а рядом не будет приятелей из «Шахматного клуба», чтобы напоминать Тару о реальной жизни. (Нет, мы там в шахматы не играем. Мы его так назвали, чтобы отпугивать тупиц. Кстати, сработало.)
У нашего столика остановились двое одноклассников из фракции неандертальцев.
— Эй, придурки, пытаетесь утопить свое горе, потому что вам некого пригласить на бал?
— Нет, — ответила я. — Просто нам очень одиноко. Тяжело быть единственными в городе людьми с активным синаптическим потенциалом.
— О-о-о, какие умные слова. Я аж испугался!
Тот из парочки, что покрупнее, вскрыл два пакетика с острым соусом и размазал его по моей кукурузной лепешке. Ха-ха!
Я заглянула идиоту в глаза, ухмыльнулась, схватила еще пяток пакетиков, выдавила соус и радостно откусила лепешку.
Неандертальцы побледнели и ретировались.
— Глазам не верю, — изумился Гар. — Они боятся острой пищи!
Хорошо, что я член исследовательской группы «Экзотическая кухня». Кстати, из-за этого мне когда-то пришлось уехать из города — хотелось выяснить, действительно ли тайские рестораны существуют в природе?
Но я сейчас вернулась к более важной проблеме:
— Почему ты все-таки решил пойти на бал, Гар? Ты ведь в жизни не ходил на стадион, не покупал «книгу года» и не совершал прочие глупости.
— Потому что на прошлой неделе случилось нечто зловещее. Я сидел в своей комнате и размышлял о Времени, о том, что световые эффекты перед появлением дамдамов очень напоминают то, что происходит, когда я ставлю в микроволновку кружку с металлическим ободком, и тут у меня едва челюсть не отвисла… Я увидел, что в комнате кто-то есть. Дамдам.
— Ошибся адресом?
Он покачал головой.
— Он смотрел на меня и улыбался. — Гар вздрогнул.
Гар был прав. Внезапное появление дамдама — воистину зловещее событие.
— Может, тебя убьют?
— Ну, конечно, убьют. Видишь, я уже покойник.
Если не считать ностальгии, то пока у путешествий во времени есть лишь одно применение — расследование нераскрытых преступлений. Практическое значение — нулевое. Судите сами: если дамдам возникнет рядом в тот момент, когда вы деловито вентилируете старушку ледорубом, вы ведь не станете восклицать: «Ах, меня застукали!». Вы скажете: «Клево! Значит, мне двадцать пять лет сходило это с рук!». А для среднего преступника и тем более для среднего тинейджера двадцать пять лет — почти вечность.