– Палыч, здравия желаю, как сам?!
– Все путем, Андрей Иваныч, – бодро отрапортовал Палыч, – а вы там как?
– Да все вроде в порядке… – Андрей сделал паузу, и вдруг его словно подменили. Он буквально взорвался, проорав в трубку: – Да хреново все, Палыч! Мы тут с приятелем в дерьмо приличное попали!!! Решили отдохнуть с тетками, вернее, с теткой, а эта тетка оказалась воровкой на доверии и умыкнула наши часы, деньги, трусы и ботинки! И пришлось нам, в простыни завернувшись, по Стамбулу дерьмо топтать! Здесь этих гаденышей целая шайка, и очень хочется раздать всем сестрам по серьгам, как говорят у нас на родине. А то, Палыч, сам понимаешь: для меня подобная потеря статуса непереносима и продолжать жить с таким воспоминанием тошно.
Палыч при первых словах Андрея понял, что случилось нечто неординарное, и во время яростного монолога своего шефа, быстрым движением подтянув к себе блокнот, принялся что-то в нем записывать. А Андрей тем временем продолжал орать в трубку, перейдя на крупнокалиберный мат и выплевывая его в телефонную трубку противным фальцетом.
Наконец он иссяк, и Палыч, закончив строчить в своем блокноте, невозмутимо рапортовал:
– Андрей Иваныч, через полчаса к вашему отелю подъедет мой бывший сослуживец со своими ребятами. Его зовут Мовлади, он чеченец и постоянно проживает в Турции. Вынужден был уехать после сами знаете каких событий. Мы с ним когда-то в одном ведомстве служили, а после развала Союза он по другой дорожке побежал. Я сейчас с ним свяжусь, и он все уладит.
– Палыч, а без чеченов как-нибудь нельзя обойтись? Наших быков сюда сложно разве прислать? У меня с чеченами ментальные противоречия, видишь ли.
– Не получится, Андрей Иваныч, – невозмутимо отрезал Палыч. – Быстро не получится. И потом, у меня есть все основания предположить, что если задействовать людей отсюда, то есть из Москвы, ничем, хорошим эта затея не закончится. Всех переловят, арестуют и посадят, и придется вас тогда из турецкой тюрьмы вытаскивать, а это дело непростое.
Андрей задумчиво потер трубку между ладонями, словно хотел скатать из нее колбаску, выразительно глянул на Германа, пожал плечами, поднес телефон к уху:
– Ладно, Палыч. Тебе видней, в конце концов. Делай, как знаешь. Мне важен результат.
– Договорились, Андрей Иваныч. Вот вы всегда отказываетесь от охраны, когда за границу летаете, а зря. Видите, что происходит?
– Ага, – Андрей немного повеселел, – тебе дай волю, ты бы меня в бронированную камеру посадил и вокруг минное поле устроил, чтобы самому спать спокойнее. Брось! Должна же у меня быть хоть какая-то личная жизнь Я олигарх? Олигарх. Должны у меня быть свои причуды, в конце концов! Дайте мне возможность побыть собой и вспомнить молодость, когда не возил меня по Москве броневик, а я с рюкзачком и студенческой стипендией в кармане ездил на троллейбусе! Давай своих чеченов, короче говоря.
– Слушаюсь. Только в следующий раз, хотите вы этого или нет, я следом за вами пошлю «топтунов»! Вы их даже не заметите, а вот они за вами присмотрят! – выпалил Палыч и положил трубку.
После этого телефонного разговора и впрямь прошло не больше тридцати минут, как вдруг перед Андреем и Герой появился, словно из воздуха материализовавшийся, пожилой, небольшого роста, подтянутый и одетый во все черное, похожий на угрюмого гробовщика человек. Он назвал свое имя и пригласил приятелей следовать за ним.
На улице стоял «Mercedes Jong» белого цвета, с вызолоченными колесными дисками, молдингами и шильдиками. На стеклах, включая лобовое, черная глухая тонировка. Гере стало не по себе, и, взглянув на Андрея, он увидел, что олигарх испытывает похожие чувства. Тем не менее, отступать было некуда, да и Палыч рекомендовал именно этого угрюмого черного человека.
Все трое разместились в просторном салоне лимузина. На переднем сиденье рядом с шофером сидел очень крепкий парень с выкрашенными в белый цвет волосами, в таком же черном костюме и в наглухо застегнутой черной рубашке. Он мрачно представился как Котик. При других обстоятельствах Гера бы расхохотался, услышав такое прозвище, но сейчас у него не было ни малейшей охоты смеяться.
Тем временем Мовлади заговорил:
– Можете называть меня Вадимом. Русские всегда называли меня Вадимом, вот и вы меня так зовите. Договорились?
Андрей и Гера синхронно кивнули.
– Мы с вами сейчас покатаемся по городу, вы мне покажете место, где с вами произошло это, эта… – Вадим замялся, – эта неприятность. Из машины выходить не надо. Мы сами все сделаем и перед вами отчитаемся.
– А вы в курсе… – начал было Андрей, но Вадим прервал его коротким жестом руки.
– В курсе. Мне Палыч обо всем рассказал. Поехали! – скомандовал он водителю. Лимузин плавно тронулся и выехал на одну из городских улиц.
Несмотря на то, что ни Андрей, ни Герман не страдали пространственным идиотизмом и зрительная память у обоих была нормальная, но вспомнить, где именно находился тот самый кабачок с пертуссином и хитрым тараканоподобным сутенером, они никак не могли. Вот-вот им уже казалось, что все приметы сходятся и «вон за тем поворотом как раз будет та самая улица», но за поворотом оказывалось нечто совершенно незнакомое и неожиданное: пустырь, рынок, больница, словом, все, что угодно, но только не искомое ими «хитрое» заведение с черным ходом.
Только к вечеру, когда короткие южные сумерки почти закончились, они выехали на совершенно пустынную улицу, а вернее, небольшой и мрачный переулок, где словно в фильме про Бэтмена все было затянуто каким-то туманом, немногочисленные окна домов были закрыты ставнями, а из-под мусорных баков изредка поблескивали глазами не то кошки, не то крысы, не то и те и другие вместе.
– Вроде здесь, – в какой уже раз, но с большей уверенностью выдохнул Герман. – Во всяком случае, очень похоже. Надо выйти из машины, а то я так не могу с уверенностью сказать, что это та самая улица.
Бывший сослуживец Палыча приказал остановиться. Вчетвером вышли из автомобиля. Водитель остался за рулем и не глушил мотора. Он включил дальний свет и напряженно всматривался в уличный туман.
Котик откровенно извлек из кобуры под пиджаком огромный никелированный пистолет и пошел впереди, картинно сжимая опущенное стволом вниз оружие двумя руками. За ним двигались оробевшие Герман и Андрей, а замыкал процессию сухопарый Вадим, вооруженный любимым оружием гангстеров и террористов – автоматом «узи». Они прошли примерно половину улицы, и Герману уже стало казаться, что не отсюда они с Андреем начали свой позорный путь замотанными в простыни, как вдруг неожиданно справа послышался шум движения, какие-то возгласы на непонятном языке. Чеченцы мгновенно отреагировали: вскинули свои стволы и направили их на стену дома, где обнаружилась та самая неприметная дверь. Именно из-за нее и доносились звуки речи, по-видимому, отборной брани, если судить по темпераменту и рычанию, с которыми она исторгалась из чьей-то глотки.
Изнутри по двери последовал мощный удар, от которого она распахнулась настежь. Картина, представшая перед ними, была настолько смешной, что чеченцы опустили свое оружие, и вся четверка мстителей разразилась громовым хохотом. Даже невозмутимый Вадим не удержался и прыснул, что называется, «от души».
На пороге той самой комнаты, из которой ловкая «Наташчя» так виртуозно сбежала вместе с вещами Андрея Второго и Геры, стояли двое совершенно голых японцев, напоминающих по комплекции борцов-сумоистов. Впрочем, назвать их совершенно голыми было бы неточно, так как на ногах каждого из них были надеты трогательные белые гольфы, доходящие почти до колен. Японцы, не видя еще наших четверых следопытов, видимо, пылко выясняли отношения: они тыкали друг в друга толстыми, как колбасные батоны, указательными пальцами и страшно ругались:
– Тикусёмо![5] – вопил один, брызжа слюной на собеседника.
– Кэцу! Тэмаэ![6] – не уступал другой и грозил в ответ кулаком.
– Кусотарэ! Тикусё![7] – совершенно вышел из себя первый и, размахнувшись, вдруг ударил своего визави по уху.
– Маау![8] Тэмаэ! – И оба принялись обмениваться страшными ударами тяжелых кулаков. Со стороны все это выглядело, как отличная комедийная сцена.
Андрей знаком попросил всех удалиться и подал пример, первым двинувшись в сторону машины. Все остальные, корчась от смеха и ежесекундно оглядываясь на сцепившуюся парочку в гольфах, последовали за ним. В салоне, откинувшись на удобный диван лимузина, Андрей, утирая слезы, выступившие от солидной порции недавнего смеха, сказал:
– Вы знаете, Вадим, после того, как я увидел этих несчастных в их дурацких белых гольфах, я словно посмотрел на нас с Герой со стороны. Очевидно, это было так же смешно и нелепо. И я подумал, что, расстреляв эту шайку, буду сильно неправ. Ведь каждый исполняет на этой земле свою, одному ему предназначенную роль. И этот таракан-сводник, и этот лихой водила-таксист, и эта Наташчя – все они прекрасные учителя для таких зарвавшихся лохов, как мы. Ведь те, у кого больше денег, чем у остальных, зачастую получают их взамен на чьи-то потери, считая себя самыми ловкими, оборотистыми. Но, накалывая ближнего своего, даже и окружив себя тремя поясами обороны из джипов и мордоворотов, ты не застрахован от такой вот замечательной шайки-лейки, после проделок которой вновь чувствуешь себя самым обычным обманутым вкладчиком, дольщиком, простофилей, поверившим в то, что «шарик вон под той скорлупкой». Для меня и моего товарища это хороший урок, и я говорю – отбой. Не надо больше никого искать. Я только жалею, что не сообразил снять этих ругающихся сумоистов на видео, чтобы послать в программу «Сам себе режиссер». Думаю, что слава документалиста мне была бы обеспечена.
Андрей знаком попросил всех удалиться и подал пример, первым двинувшись в сторону машины. Все остальные, корчась от смеха и ежесекундно оглядываясь на сцепившуюся парочку в гольфах, последовали за ним. В салоне, откинувшись на удобный диван лимузина, Андрей, утирая слезы, выступившие от солидной порции недавнего смеха, сказал:
– Вы знаете, Вадим, после того, как я увидел этих несчастных в их дурацких белых гольфах, я словно посмотрел на нас с Герой со стороны. Очевидно, это было так же смешно и нелепо. И я подумал, что, расстреляв эту шайку, буду сильно неправ. Ведь каждый исполняет на этой земле свою, одному ему предназначенную роль. И этот таракан-сводник, и этот лихой водила-таксист, и эта Наташчя – все они прекрасные учителя для таких зарвавшихся лохов, как мы. Ведь те, у кого больше денег, чем у остальных, зачастую получают их взамен на чьи-то потери, считая себя самыми ловкими, оборотистыми. Но, накалывая ближнего своего, даже и окружив себя тремя поясами обороны из джипов и мордоворотов, ты не застрахован от такой вот замечательной шайки-лейки, после проделок которой вновь чувствуешь себя самым обычным обманутым вкладчиком, дольщиком, простофилей, поверившим в то, что «шарик вон под той скорлупкой». Для меня и моего товарища это хороший урок, и я говорю – отбой. Не надо больше никого искать. Я только жалею, что не сообразил снять этих ругающихся сумоистов на видео, чтобы послать в программу «Сам себе режиссер». Думаю, что слава документалиста мне была бы обеспечена.
Гера с облегчением вздохнул, а Мовлади впервые за те несколько часов, что они колесили по городу, с уважением поглядел на Андрея Второго и протянул ему руку.
Андрей машинально и, чуть позже, с некоторым недоумением пожал ее. Несколько минут ехали молча. Затем Андрей не выдержал:
– А мне Палыч рассказал, что вы с ним вместе служили. Стало быть, вы бывший офицер? Чекист?
Мовлади кивнул:
– Было дело. Джохар тоже служил. Летчиком был, а кем стал? Трупом он стал. Когда-то мы все служили одной великой стране, а после того, как трое шакалов, залившись в Беловежской Пуще водкой, предали ее, то служить стало некому. И тогда каждый из нас нашел себе что-то новое для того, чтобы служить этому «новому». Палыч вот вам служит. Я… – и Мовлади махнул рукой, дав понять, что разговор закончен. В машине установилось тяжелое молчание.
Гера решил немного разрядить обстановку:
– Мужики, я вот только одного никак не могу понять: а с чего это сумоистов трахаться потянуло? Я думал, что они не могут. Ну, во всяком случае, разнообразия в сексе Наташчя бы от них не дождалась.
Мовлади повернулся к нему:
– С чего это ты взял?
– Ну как же! Как известно, в природе существуют три степени зеркальной болезни у толстых мужиков: первая – это когда мужик не видит свой член потому, что мешает живот, вторая – это когда мужик не видит кончиков своих ступней по той же причине, а третья, когда он не в состоянии увидеть, кто это там делает ему минет!
Андрей, Мовлади, Котик и даже шофер дружно захохотали. Затем каждый принялся рассказывать анекдоты, и так, незаметно и весело, они доехали до «Хайята». Мовлади пожелал им впредь «не попадаться», оставил на всякий случай номер своего мобильного, и длинный белый «Шейх-стандарт» увез его в стамбульскую ночь.
Дальнейшие события той поездки ничем достопримечательным отмечены не были. Не принимать же, в самом деле, во внимание правдивую историю о том, как один из членов их группы, какой-то пивоторговец из Екатеринбурга, уснул на заднем сиденье автобуса, отвозившего их в аэропорт, с зажженной сигаретой в зубах. Сигарета вывалилась, сиденье загорелось, всем пришлось эвакуироваться и ждать следующий автобус. И совсем ни к чему вспоминать, как совершенно невменяемый от алкоголя очередной московский закупщик Толик Акушанов, услышав, как наверху минарета стал выводить свой намаз муэдзин, прилюдно встал на четвереньки и принялся выть и дрыгать правой ногой, за что был справедливо препровожден в полицию. И уж точно не стоит предавать огласке тот позорный факт, что один из московских фирмачей во время обратного перелета настолько «устал», что уснул прямо в туалетной кабинке, где его ухитрились забыть, и он долго потом пытался выбраться из отбуксированного на стоянку, всеми покинутого и закрытого самолета.
Гера благополучно вернулся в Москву, и долго еще после этого случая в Стамбуле они с Андреем вспоминали, как бегали по городу, завернутые в обрывки простыни, и наступали босыми ногами в собачьи кучи…
Бабулина победа
Шло время. Герману никто не мешал строить его мост в новую жизнь, который он складывал из денежных кирпичиков. С Калугиным они прекратили общаться вовсе. Гера на удивление спокойно отнесся к этому окончательному охлаждению в отношениях, честно признавшись себе в том, что он не в состоянии помогать Калугину, ничего не получая взамен. Этот простой вывод ошибочно укрепил в нем собственную кажущуюся правоту, а добра Гера, как правило, не помнил, да и не понимал он, что это такое, так как сам никогда ничего доброго в своей жизни не совершил. Просто не утруждал себя этим, принимал как должное также и то, что настоящих преданных друзей у него никогда не было. А то, что Калугин как раз имел все шансы стать именно таким нужным и верным другом, Герман так и не понял и с легкостью вычеркнул его из памяти.
К несчастью, Гера также забыл все советы, которые давал ему Калугин. В том числе и те, что касались бдительности. Мало-помалу серенький костюмчик Германа уступил место итальянскому крою, ботинки из тупорыло-запыленных превратились в остроносо-дорогие и ультрамодные, телефон Гера приобрел как-то по пьяни, из последней дорогой коллекции. Паркуясь на своей донельзя перепачканной «девятке» возле офиса, он доставал с заднего сиденья прежний, роскошный портфель Casa Lopez и, в общем, почти полностью возвратил себе облик топ-менеджера «Рикарди», отчего так предостерегал его Калугин. На работе на Германа стали коситься абсолютно все, начиная с Мурды, но вслух пока что ничего не говорили.
И тут случилось событие, которого Герман жаждал долгое время. Его начальница каким-то чудом сделалась беременной и, дорожа своим новым состоянием, не стала дожидаться положенного в таких случаях по закону срока и ушла в декретный отпуск пораньше. Никого назначать на ее место не стали. Герман почувствовал себя абсолютно свободным. Он принялся, что называется, «колбасить» направо и налево, давно позабыв об условии действовать лишь в границах своей проверенной «шестерки». Слухи о нем, до этого носившие лишь характер догадок, построенных на информации о его темном прошлом в «Рикарди», стали приобретать вполне материальную основу. Но, как и водится в таких делах, Герман ничего не слышал и считал свои действия вполне правильными и не должными иметь какие-либо плачевные последствия. Все шло к тому, что однажды кто-то нашептал ему в ухо гадкий совет, очевидно кто-то с рожками, сидящий возле левого уха, и Гера взял, да и купил себе новую дорогую машину. Вот так вот запросто. Пошел в автосалон, посидел в одном «AUDI», в другом, в третьем… Потом подозвал менеджера, ткнул пальцем в черную как сажа «S6» и спесиво процедил:
– Заверните.
Менеджер опешил:
– В каком смысле? Вы хотите купить именно эту машину?
– Ага. В самую лузу угодил, как говорится. Именно эту и никакую другую. Цвет пацанский, комплектация полная, версия спортивная. Именно то, что надо одинокому плейбою.
Менеджер взял себя в руки, принял застенчиво-картинную позу и, шаркая по полу мыском правой ноги, обутой в лакированный ботинок, проговорил невнятным срывающимся голосом:
– Да о…а э…о, за…виро…на.
– Чего-чего? Не понял я!
Менеджер автосалона, у которого в предвкушении возможной поживы страшно зачесалась левая ладонь (верная примета), распрямился и четко выпалил:
– Это, к сожалению, невозможно, так как именно эта машина зарезервирована!
Гера хитро прищурился:
– А что-то не написано на ней, что она зарезервирована-то? Обычно вроде бумажку на стекло лепят, мол, «автомобиль зарезервирован», саму машину закрывают, чтобы туда никто больше не лазил, а ценник снимают. А здесь никаких бумажек нигде не висит, машина вон открыта… Так что же? Продается машина-то?
– Ну, мы, это… Забыли, в общем, повесить предупреждение, и всё такое… Автомобиль действительно зарезервирован, да и вообще-то свободных машин из шестой серии сейчас нет. Только по предварительному заказу.
Герман скривился:
– И сколько надо ждать?
– Ну-у… надо посмотреть, м-м-м… Вы именно такую же машину хотите?
– Ага. Именно такую.
– Надо по компьютеру поглядеть, в каком именно траке едет именно такой автомобиль, но все равно не меньше двух месяцев придется ждать. Машины у нас прямо нарасхват, да к тому же еще и черные, сами понимаете…
Гера все понял уже довольно давно. Почти с первого взгляда на этого менеджера он нутром почуял в том родственную душу, но в лоб решил не бить, а начать наступление издалека: