— То вы бы повиновались ему? — воскликнул Атос с радостью.
— Извините меня, — отвечал Монк с улыбкою, — где моя голова? Я, седой старик, чуть не сказал ребяческой глупости.
— Так вы ослушались бы приказания парламента? — спросил Атос.
— Я не говорю и этого, сударь. Прежде всего — спасение родины. Богу угодно было дать мне силу, которую я должен употребить на общее благо, и в то же время он дал мне способность рассуждения. Поэтому, если бы парламент отдал мне подобное приказание, то я бы еще подумал.
Атос опечалился.
— Вижу, — вздохнул он, — вижу, ваша милость, что вы решительно против короля Карла Второго.
— Вы всё предлагали мне вопросы; позвольте и мне спросить вас, граф.
— Извольте, сударь, я отвечу вам так же откровенно, как вы мне.
— Когда вы доставите этот миллион вашему принцу, что посоветуете вы ему с ним сделать?
Атос устремил на Монка гордый и решительный взгляд.
— Милорд, — сказал он, — другие употребили бы эти деньги на подкуп. Но я посоветую королю навербовать два полка, явиться в Шотландию, которую вы усмирили, и дать народу вольности, обещанные ему революцией, но еще не обеспеченные. Я посоветую ему лично командовать этой небольшой армией, которая быстро будет расти, верьте мне, и искать смерти со знаменем в руках, не обнажая шпаги, с криком: «Англичане! От вашей руки погибнет третий король! Берегитесь! Есть высшее правосудие!»
Монк опустил голову и задумался.
— А если он добьется успеха, — спросил он, — что очень невероятно, однако и не невозможно, ибо нет ничего невозможного на этом свете, — в таком случае что посоветуете вы ему?
— Посоветую помнить, что судьба лишила его престола, а добрые люди помогли вернуть его.
Монк насмешливо улыбнулся.
— К несчастью, — сказал он, — короли не всегда следуют хорошим советам.
— Ах, милорд, Карл Второй не король, — отвечал Атос, тоже улыбаясь, но с иным выражением.
— Граф, кончим переговоры… Вы сами того же хотите, не так ли?
Атос поклонился.
— Я прикажу отнести эти два бочонка куда вам угодно. Где вы живете?
— В предместье, около устья реки.
— О, я знаю его: все предместье состоит из пяти или шести домов.
— Совершенно верно. Я поселился в первом доме. Два рыбака живут со мной; они перевезли меня сюда на своей лодке.
— А где сейчас ваше судно?
— Стоит в море на якоре и ждет меня.
— Но вы поедете не тотчас?
— Милорд, я попытаюсь еще раз убедить вашу милость.
— Вам это не удастся, — сказал Монк. — Но вам надо выехать из Ньюкасла так, чтобы вы не оставили здесь никаких подозрений, которые могут повредить вам или мне. Офицеры мои думают, что Ламберт атакует меня завтра. Я же ручаюсь, что он не двинется с места. Ламберт предводительствует армией, неоднородною по своим принципам, а такая армия не может существовать. Я обучил моих солдат подчинять мой авторитет высшему авторитету, так чтобы после меня, вокруг меня, надо мною они чувствовали еще что-то. У моих солдат есть цель. Если я умру, что очень возможно, армия моя не начнет сразу же разлагаться; если я отлучусь, а это иногда бывает, в лагере моем не будет и тени беспокойства или беспорядка. Я магнит, сила, естественно притягивающая всех англичан. Я притяну к себе все мечи, посланные против меня. Ламберт командует теперь восемнадцатью тысячами дезертиров. Но вы понимаете, я ни слова не сказал об этом моим офицерам. Очень полезно для армии чувствовать, что предстоит сражение: все осторожны, внимательны. Я говорю вам об этом, чтобы вы жили спокойно, поэтому не спешите на родину: через неделю случится что-нибудь новое — либо сражение, либо мир. Так как вы, считая меня порядочным человеком, доверили мне вашу тайну, то я должен отблагодарить вас за доверие. Я приду к вам или пришлю за вами. Не уезжайте же, не поговорив со мной, еще раз прошу вас об этом.
— Обещаю вам остаться! — вскричал Атос, и искра радости вспыхнула в его глазах.
Монк понял его радость и остановил ее немою улыбкою — так он убивал надежду у тех, кто думал, что убедил его.
— А что же мне делать в течение этой недели?
— Если у нас будет сражение, не принимайте в нем участия, прошу вас. Я знаю, французы любят развлечения подобного рода. В вас может попасть шальная пуля; наши шотландцы стреляют очень плохо, и я не хочу, чтобы такой достойный дворянин вернулся во Францию раненым. Наконец, я не хочу, чтобы мне пришлось самому отсылать вашему принцу миллион, который вы мне оставите; тогда скажут, и не без оснований, что я плачу претенденту на престол, чтобы он воевал с парламентом. Ступайте, сударь, и будем оба соблюдать наши условия.
— Ах, милорд, — сказал Атос, — в каком был бы я восторге, если бы первый проник в тайны благородного сердца, которое бьется в груди, прикрытой этим плащом.
— Так вы решительно думаете, что у меня есть тайны? — спросил Монк, не меняя слегка насмешливого выражения лица. — Какая тайна может скрываться в пустой голове простого солдата? Но уже поздно, фонарь гаснет; пора позвать нашего моряка. Эй, рыбак! — крикнул Монк по-французски, подходя к лестнице.
Рыбак, продрогший на холоде, откликнулся хриплым голосом:
— Что угодно?
— Дойди до караула, — сказал ему Монк, — и позови сюда сержанта от имени генерала Монка.
Это было нетрудное поручение. Сержант, которого очень интересовало, зачем генерал явился в пустынное аббатство, подходил тем временем все ближе и находился в нескольких шагах от рыбака.
Услышав приказание генерала, он тотчас подбежал к нему.
Монк приказал:
— Возьми лошадь и двух солдат.
— Лошадь и двух солдат, — повторил сержант.
— Да, а можешь ты достать вьючную лошадь с корзинами?
— Могу, в шотландском лагере. До него отсюда шагов сто.
— Сойди сюда.
Сержант спустился по ступенькам в подземелье к Монку.
— Взгляни туда, где стоит этот дворянин. Видишь два бочонка?
— Вижу.
— В одном из них порох, в другом пули. Надо перевезти их в селение, там, на берегу реки; я намерен занять его завтра отрядом в двести человек. Ты понимаешь, что это поручение — тайное; от него может зависеть наша победа. Привяжи оба бочонка к лошади и отведи ее под охраной двух солдат до дома этого дворянина, моего друга. Но смотри, чтоб никто ничего не знал.
— Я прошел бы по болотам, если бы хоть сколько-нибудь знал дорогу, — заметил сержант.
— Я знаю одну тропу, — отозвался Атос, — она не очень длинна и притом надежна, ибо построена на сваях, так что, приняв необходимые предосторожности, мы доберемся по ней куда надо.
— Слушайся моего друга, — добавил Монк.
— Ого, какие тяжелые! — сказал сержант, силясь приподнять бочонок.
— В каждом четыреста фунтов, если они содержат то, что в них должно быть, не так ли, сударь? — спросил Монк.
— Да, почти, — отвечал Атос.
Сержант пошел за лошадью и солдатами.
— Оставляю вас с этими людьми, — сказал Монк, услышав топот копыт, — и возвращаюсь в лагерь. Вы в безопасности.
— Так я увижу вас еще?
— Это решено; мне это доставит большое удовольствие.
Монк подал руку Атосу.
— О! Если бы вы захотели! — прошептал Атос.
— Тсс! Ведь мы условились, что не будем говорить об этом, — остановил его Монк.
Поклонившись Атосу, он стал подниматься по лестнице и встретился с солдатами, которые спускались в подземелье. Не успел он пройти и двадцати шагов, как в отдалении раздался продолжительный свист.
Монк прислушался; затем, ничего не видя и не слыша, пошел опять вперед. Тут он вспомнил о рыбаке и стал искать его глазами, но рыбак уже исчез. Если бы Монк посмотрел внимательнее, то увидел бы, что этот человек, пригнувшись, полз, как змея, за камнями, скрываясь в тумане, стоявшем над болотом. Сквозь туман он увидел бы также мачту рыбачьей лодки, стоявшей уже в другом месте, у самого берега реки.
Но Монк ничего не видел и, думая, что бояться нечего, шел по пустынной дороге, которая тянулась к лагерю. Исчезновение рыбака показалось ему, однако, странным, и подозрения снова начали тревожить его. Он отпустил с Атосом солдат, которые могли проводить его, а до лагеря оставалась еще целая миля.
Спустился такой густой туман, что в десяти шагах нельзя было ничего различить.
Монку казалось, что он слышит глухие удары весел в болоте, с правой стороны.
— Кто идет? — крикнул он.
Ответа не было. Он взвел курок пистолета, обнажил шпагу и молча ускорил шаг. Он считал недостойным звать на помощь, когда не было очевидной опасности.
XXVII. На другой день
Было семь часов утра, солнечные лучи осветили пруды, когда Атос проснулся, раскрыл окно своей спальни и увидел шагах в пятнадцати сержанта и солдат, своих вчерашних проводников. Накануне они принесли бочонки в квартиру Атоса и возвратились в лагерь.
«Зачем эти люди опять пришли из лагеря?» — вот первый вопрос, который задал себе Атос.
Сержант, подняв голову, казалось, ждал появления незнакомца, чтобы обратиться к нему с вопросом. Атос не мог не высказать им своего недоумения.
— Тут нет ничего удивительного, — отвечал сержант. — Вчера генерал приказал мне охранять вас, и я исполняю его приказание.
— Генерал в лагере? — спросил Атос.
— Разумеется. Ведь вы вчера, прощаясь с ним, видели, что он пошел в лагерь.
— Прекрасно. Я сейчас схожу туда сказать, что вы точно исполнили его поручение, и возьму шпагу, которую я забыл на столе в палатке генерала.
— Отлично, — сказал сержант, — мы сами хотели просить вас об этом.
Атосу показалось, что добродушное выражение на лице сержанта несколько притворно, но приключение с подземельем могло вызвать любопытство этого человека, и тогда не следовало удивляться, что он не сумел до конца скрыть чувства, волновавшие его.
Атос тщательно запер двери и отдал ключи своему верному Гримо, поместившемуся в комнате под лестницей, которая вела в погреб, куда спрятали бочонки. Сержант сопровождал графа де Ла Фер до лагеря. Тут их ждал другой караул, который сменил четырех солдат, провожавших Атоса.
Новым караулом командовал адъютант Дигби. Во время перехода он так неприветливо смотрел на Атоса, что француз недоумевал: откуда сегодня такая строгость и недоверие, когда вчера ему предоставляли полную свободу.
Однако он шел к штабу, не задавая никаких вопросов. В палатке генерала он увидел трех офицеров. Это были лейтенант Монка и два полковника. Атос узнал свою шпагу: она лежала на столе на том самом месте, где он вчера ее оставил.
Никто из этих офицеров не видел раньше Атоса, и, следовательно, никто не знал его в лицо. Лейтенант Монка спросил, тот ли это дворянин, с которым генерал вышел из палатки.
— Тот самый, — отвечал сержант.
— Кажется, я и не отрицаю этого, — сказал Атос высокомерно. — Но теперь, господа, я, в свою очередь, позволю себе спросить вас: что значат ваши вопросы и особенно тон, каким вы их мне предлагаете?
— Сударь, — отвечал лейтенант Монка, — мы задаем вам вопросы потому, что имеем на это право, а если предлагаем их таким тоном, то поверьте, что для этого тоже есть основания.
— Милостивые государи, — отвечал Атос, — вы не знаете меня, но я должен сказать вам, что признаю здесь равным себе только генерала Монка. Где он? Проведите меня к нему. Если он хочет спросить меня о чем-нибудь, я отвечу ему и надеюсь, что удовлетворю его. Еще раз спрашиваю: где генерал?
— Черт возьми! Вы лучше нас знаете, где он! — вскричал лейтенант.
— Я?
— Конечно, вы.
— Я вас не понимаю, — возразил Атос.
— Сейчас поймете. Прошу вас только говорить тише. Что сказал вам вчера генерал?
Атос презрительно улыбнулся.
— Улыбка не ответ! — вскричал один из полковников, вспылив. — Прошу вас отвечать.
— А я заявляю вам, что буду отвечать только при генерале.
— Но вы сами знаете, — сказал тот же полковник, — что требуете невозможного.
— Вот уже два раза вы отказываетесь исполнить мое желание. Разве генерала здесь нет?
Атос спросил таким естественным тоном и выразил такое удивление, что офицеры переглянулись. Тогда, как бы с молчаливого согласия двух остальных офицеров, заговорил лейтенант.
— Сударь, — начал он, — генерал расстался с вами вчера у аббатства?
— Да.
— Куда вы пошли?
— Не мне отвечать на это, а тем, кто провожал меня. Спросите у своих солдат.
— Но если мы хотим узнать от вас?
— Повторяю, что я здесь никому не подчинен. Я знаю только генерала и буду отвечать ему одному.
— Но распоряжаемся здесь мы. Мы составим военный совет, и когда вы будете стоять перед судьями, вам придется им ответить.
Офицеры думали, что Атос испугался этой угрозы; но его лицо выразило только удивление и презрение.
— Англичане или шотландцы будут судить меня, подданного французского короля, находящегося под покровительством британской чести! Вы сошли с ума, господа! — произнес Атос, пожимая плечами.
Офицеры опять переглянулись.
— Так вы уверяете, — сказали они, — что не знаете, где находится сейчас генерал?
— Я уже ответил вам на этот вопрос.
— Но ваш ответ неправдоподобен.
— Однако это правда. Люди моего звания не имеют обыкновения лгать. Я уже сказал вам, что я дворянин, и когда при мне шпага, которую я из деликатности оставил вчера здесь на столе, никто не смеет говорить мне того, чего я не желаю слушать. Сейчас я без оружия. Вы уверяете, что вы мои судьи? Так судите меня. А если вы палачи, то убейте меня.
— Но позвольте… — начал более вежливым тоном лейтенант, которого поразили гордость и хладнокровие Атоса.
— Сударь, я явился с полным доверием к вашему генералу, чтобы переговорить с ним о чрезвычайно важных делах. Он принял меня, как принимают немногих; об этом вы можете спросить своих солдат. Если он принял меня таким образом, то, верно, знал мои права на уважение. Вы не думаете, надеюсь, что я открою свои и особенно его тайны?
— Что было в этих бочонках?
— Разве вы не спрашивали об этом солдат? Что ответили они вам?
— Что там порох и пули.
— Откуда солдаты знают это? Они, наверное, вам сказали?
— Они говорят, что узнали это от генерала; но мы не так легковерны.
— Берегитесь, вы подвергаете сомнению не мои слова, а слова вашего начальника.
Офицеры снова переглянулись.
Атос продолжал:
— В присутствии ваших солдат генерал просил меня подождать неделю: через неделю он даст мне ответ. Разве я бежал? Нет, я жду.
— Он просил вас подождать неделю! — воскликнул лейтенант.
— Да, просил, и вот доказательство: в устье реки стоит на якоре мое судно; я мог сесть на него вчера и отплыть. Но я остался, чтобы исполнить желание генерала: он просил меня не уезжать, не повидавшись с ним, и назначил свидание через неделю. Повторяю вам, я жду.
Лейтенант повернулся к полковникам и заметил вполголоса:
— Если этот дворянин говорит правду, то надежда не потеряна. Генерал, вероятно, ведет какие-то столь тайные переговоры, что счел неосторожным сообщить о них даже нам. Тогда возможно, что он вернется через неделю.
Потом, обращаясь к Атосу, сказал:
— Сударь, ваше показание чрезвычайно важно; можете вы повторить его под присягою?
— Сударь, — ответил Атос, — я всегда жил в кругу людей, где мое слово равнялось самой святой клятве.
— Но сейчас обстоятельства исключительные. Дело идет о спасении целой армии. Подумайте хорошенько: генерал исчез, и мы разыскиваем его. Добровольно ли он уехал? Или тут кроется преступление? Должны ли мы продолжать поиски? Или же нам следует терпеливо ждать? В эту минуту все зависит от одного вашего слова, сударь.
— Если вы таким образом будете спрашивать меня, я готов рассказать все, — отвечал Атос. — Я приехал переговорить секретно с генералом Монком о некоторых делах; генерал не мог дать мне ответа до сражения, которого здесь ждут; он просил меня пожить еще немного в том доме, где я поселился, и обещал увидеться со мною через неделю. Все сказанное мною правда, и я клянусь в этом богом, который может безраздельно распоряжаться и моей, и вашей жизнью.
Атос произнес эти слова с таким величием, с такой торжественностью, что все три офицера почти поверили ему. Тем не менее один из полковников решился на последнюю попытку.
— Сударь, — сказал он, — хотя мы уверены в правдивости ваших слов, здесь все же таится какая-то непостижимая тайна. Генерал — человек слишком благоразумный и осторожный, чтобы бросить армию за день до сражения, не предупредив кого-нибудь из нас. Что касается меня, то, признаюсь, я считаю исчезновение генерала загадочным. Вчера приехали сюда рыбаки, иностранцы, продавать рыбу; их поместили на ночь в шотландский лагерь, то есть на той самой дороге, по которой генерал шел с вами в аббатство и возвращался обратно. Один из рыбаков с фонарем провожал генерала. А сегодня утром рыбаки исчезли вместе со своим судном.
— Мне кажется, — заметил лейтенант, — здесь нет ничего удивительного: рыбаки не были пленниками.
— Правда, но, повторяю, один из них освещал генералу подземелье, и Дигби уверял нас, что генерал относился к этим людям с подозрением. Кто поручится, что рыбаки не сообщники нашего гостя? Может быть, он, человек несомненно храбрый, остался здесь, чтобы успокоить нас своим присутствием и помешать нашим розыскам?
Эта речь произвела впечатление на двух остальных офицеров.
— Сударь, — сказал Атос, — позвольте возразить, что ваше мнение, очень серьезное на первый взгляд, неосновательно в отношении меня. Я остался здесь, говорите вы, чтобы отвести подозрения; напротив, я начинаю беспокоиться так же, как и вы, и говорю вам: «Не может быть, господа, чтобы генерал уехал накануне сражения, не сказав никому ни слова. Да, во всем этом есть что-то странное; не будьте беспечны, не ждите, проявите всю свою энергию, всю вашу проницательность. Я ваш пленник под честное слово или как вам угодно. Честь моя требует, чтобы вы узнали, что случилось с генералом». Если бы вы даже отпустили меня, я бы ответил: «Нет, я остаюсь». И если б вы спросили моего мнения, то я сказал бы вам: «Генерал оказался жертвою заговора, потому что если бы он уехал из лагеря, то, наверное, предупредил бы меня. Ищите, взройте землю, взбороздите море. Генерал не уехал или если уехал, то не по своей воле».