— Не трогай отца!
— Ах, вот как! Не трогай! — Она стала напротив Германа, похожая на драчливого петуха. — Значит, когда меня Феликс заставил прийти на свадьбу изображать твою беззаботную подружку после всей грязи, пригрозив, что уволит меня в случае неявки, что работу я в этом проклятом городе больше не найду, — это нормально, да? Светку вы заставили выйти замуж, чтоб отмазать тебя от тюрьмы, — тоже в порядке вещей? Теперь мальчишка заплатил жизнью за твою прихоть, так как тебе надо найти настоящего убийцу, но для этого ты решил подержать парня в тюрьме, — а вас трогать нельзя? Вы кто? Кто вы такие, что взяли себе право играть людьми? Да, ты прав: любой мог убить Феликса, любой, кому он перекрыл кислород и изгадил жизнь.
Герман ударил ее по щеке. Он не выдержал. Он был оскорблен и уязвлен. Рита замерла, на секунду зажмурившись, потом с достоинством сказала, улыбнувшись:
— Когда нет других доводов, распускают руки. Что, рабыня вышла из повиновения? Так вот, дорогой, я твое величество сносить больше не намерена. — Она поставила на кровать баул, побросала туда вещи, которых, к счастью, оказалось немного. Быстро переоделась. — За полтора года мы прошли все этапы супружеской жизни. Хватит.
— Что ты собираешься делать? — растерялся он.
— Я ухожу. Навсегда. И больше ко мне даже не приближайся!
— Не смей… — Герман вырвал из рук Риты баул.
— Что?! Ты запрещаешь мне уйти? А кто ты такой? Муж? Всего-навсего любовник, который надоел мне до смерти. Отдай! Мне давно следовало вычеркнуть тебя, но я надеялась, что ты изменишься. Глупо. Для тебя существуют только твои интересы. Ты считаешь, что имеешь право на самолюбие, гордость, достоинство, а мне отказываешь в элементарном — в уважении. Отдай баул!
— Не отдам. Рита, нам же хорошо вместе…
— Мне этого мало! Я хочу, чтобы меня уважали, любили, а не обращались, как с тряпкой. Постель, дорогой, еще не все. Отдай сумку… Не отдашь? Хорошо, я уйду так.
Выбежав из спальни, Рита понеслась по ступеням вниз, но ее догнал Герман. Попытка удержать взбесившуюся Риту окончилась плачевно. Она оттолкнула его с такой неожиданной силой, что он не устоял на ногах, упал на пол. Хлопнула входная дверь, до слуха долетал лязг замков на железных воротах.
Герман медленно сел на ступеньки лестницы, он не ушибся при падении, просто куда-то подевались силы. Теперь он остался один. Рита ушла, ушла… Вновь он задумался о значении этого слова. Оно легкое, летучее. Ушла, значит, ненадолго, вернется. Перебесится, отойдет и вернется, почему-то был уверен Герман. Полегчало. А вот Егор не вернется, он исчез навсегда, перестал существовать. Ненависть забилась в Германе, свела скулы до боли и произнесла его голосом:
— Ты мне заплатишь и за пацана.
Больше он ни о чем не думал, на страдания времени нет, он должен найти убийцу, на счету которого уже двое. Вернулся к телевизору, быть может, там есть намек, совсем крохотный, но он поможет угадать, распознать, найти…
По улице Рита бежала сломя голову. Споткнулась, упала. А упала потому, что темень была непроглядная. Фонари лишь у дома Феликса, остальная часть улицы едва освещается из окон домов. Некоторые промежутки пути вообще во власти тьмы. Разбитая коленка ныла, из ранки текла кровь, а до остановки было далеко.
Тишина улицы живая, ее наполняет множество звуков: собака залаяла, кошка прыгнула на дерево, зашипев, по листве прошелся ветерок… Вдруг показалось — шаги сзади… Рита оглянулась. Ночь надежно укрывала что бы то ни было. Но ощущение, что она не одна, не проходило. Возможно, больное воображение будоражит всякие там страхи со дна души, Рита ведь большая трусиха. Точно: кто-то ее догоняет! Более не оглядываясь, она помчалась со всех ног, интуитивно угадывая ухабы и перепрыгивая их…
Заняться было нечем — время отпускное, поэтому вечерние часы превратились в наказание. Она ходит на работу. Каждый день. В школе ремонт, ее присутствие необходимо… Так ли уж необходимо? Там только и ждут, чтобы она не пришла. Но она не может не ходить в школу, не может оставаться одна.
«Ну что, Кирочка, — слышался посторонний голос внутри, — спасаешься за работой? А как тем приходилось, кого ты невзлюбила и вышвырнула за ерунду? Тем, кому трудовую книжку подпортила? Может, у них тоже было одно спасение — работа? А ты их лишила этого спасения».
Она отбросила журнал, в котором не прочла ни строчки, прошлась по комнате, выглянула в окно. Летний вечер, чудный вечер, нежаркий… Петра нет. Приходит поздно, сразу заваливается спать, почти не разговаривает с ней. Когда его нет, она готовит монологи в духе шекспировских героев, планируя высказать их мужу, но вот он приходит, а она ни слова. Решив выпить чаю, Кира Викторовна поставила чайник на плиту…
Он давно не спит с ней. Поначалу она радовалась. Тут в школе с утра до вечера на ногах, дома планы-тетради, еще и мужа ублажай. Простите, возраст уж не тот. Проходит месяц, два, на исходе третий… И вдруг до нее дошло, что он вовсе перестал прикасаться к ней, не было даже намеков, которые она часто осаживала фразой: «У меня еще куча работы, спи». Наступил момент, когда пришлось бороться с позывами плоти. В самом деле, не станет же она говорить прямо, мол, хочу! Это унизительно, пошло, стыдно, в конце концов. Она нервничала, срывалась, а Петя не понимал причин ее внезапных обид. Подсказал ему Андрей:
— Папа, извини за нескромный вопрос, но ты с мамой давно спал?
— Сегодня, — недоумевал Петр Ильич.
Андрей от смеха чуть не врезался в дерево, так как оба находились в машине, где и выслушал сын жалобы отца. Отсмеявшись, Андрей спросил:
— Сексом давно занимался с ней?
— Не помню, — честно признался отец.
— Поэтому она и бесится. Исправь положение и можешь недели две отдыхать.
— Думаешь? — не был уверен Петр Ильич.
— Ты как маленький, — усмехнулся Андрей. — Папа, ей же тоже надо. Ты свое получаешь на стороне, а ей где прикажешь удовлетворяться?
В ту же ночь Петр Ильич решил честно выполнить супружеский долг и полез к жене с определенными намерениями. Кира Викторовна не получила ожидаемого результата, была крайне удивлена и растеряна, полночи думала почему? Осознание пришло недели через три, за это время новых попыток к близости любимый муж и не думал предпринимать. Когда он в очередной раз явился очень поздно, лег спать и уснул тут же, она поняла, что он не хочет ее! Не хочет прикасаться, обнимать дряблое тело, целовать губы в мелких морщинках. Ему противно! Завибрировала каждая клеточка, каждая жилка пульсировала: что произошло? Кира Викторовна стала присматриваться к мужу, заметила, что он изменился, тщательно проверяет одежду, сам(!) утюжит рубашки, уделяет много времени внешности. А его каждодневные бега в кроссовках по утрам родили подозрения, которые плавно перетекли в уверенность: у Петра есть любовница! Убийственная догадка. Однако вскоре она получила возможность убедиться, что это так.
В начале мая Петр и Феликс — Герман уже сидел в СИЗО — встретили важных гостей и повезли их на базу отдыха. Кира Викторовна пожелала сопровождать мужа, да не тут-то было. Он нашел миллион причин, чтобы не взять ее. Тогда, выпросив у знакомых машину, наврав, будто срочно надо ехать на семинар, а ее автомобиль сломался, она рванула на базу. На своем приехать нельзя, Петя увидит. По дороге вспомнила, как на нее смотрели приятели, сколько недоверия читалось в их глазах. Ну какой семинар на майские праздники, какой? «Они догадались, что я слежу за мужем, — подумала Кира Викторовна. — Мерзко».
Дождавшись темноты, она пробралась к домикам, заглянула в окна и… многое увидела, чего лучше было бы не видеть. Народ хорошо проводил времечко: пили, ели, танцевали. Мужчины сменяли друг друга в бильярдной, выходили покурить, тогда Кира Викторовна замирала под окнами. Многих она прекрасно знала лично. Феликс восседал во главе стола, являясь центром вселенной, его окружали повышенным вниманием и подобострастием. А ее Петя не отходил от молодой девушки, то и дело целовал ей ручки, ноготки на пальчиках. Девушка предложила искупаться в реке, согласился лишь Петя, остальные сослались на то, что «еще холодно».
Как следопыт-охотник кралась за ними Кира Викторовна, прячась за кустами и стволами деревьев. Ее муж, ее Петр, и девушка разделись донага, бросились в воду. Они плескались и резвились, как дети, а она сидела в кустах, зажав руками рот, чтобы не закричать. Проклятая луна, круглая, как сковородка, и огромная, зависла на звездном куполе, высвечивая подробности измены. Оказывается, Пете не страшна холодная майская вода, он умеет красиво и страстно любить, от него веяло молодостью. Потом, закрывая глаза, она восстанавливала в памяти картину: гладь воды с лунной дорожкой, песчаный берег в сказочно-нежном свете, два обнаженных тела, на которых дрожали и замирали лунные блики. И слышала шепот Петра и девушки, которой ее муж говорил «люблю»! А когда Кира слышала последний раз от него «люблю»? Десять лет назад, двадцать? Она кусала руки, чтобы не выскочить из-за кустов, не разодрать когтями грудь девушки и не вырвать оттуда ее коварное сердце.
Любовница мужа — бывшая ее ученица, лучшая ученица, которую Кира Викторовна вытянула на золотую медаль, гордость школы. Таня окончила университет, теперь работает у Петра. Они еще купались, он заботливо растирал полотенцем тело Тани и целовал ее так, как когда-то в юности целовал Киру. Они ушли, а она не могла встать, словно из ног выросли корни и впились в сухую землю. Собралась с силами на рассвете. Закоченевшие и онемевшие ноги едва переступали. Подойдя к домикам, где расположилась на ночлег вся бражка, хотела поджечь их, щелкала зажигалкой, но тщетно, даже деревянное крыльцо не загорелось. Измученная, Кира Викторовна вернулась домой, где встретилась с пустотой, с нею бродила по комнатам, разговаривала. Затем села на пол и завыла. Жгучая обида, лютая ненависть прорезались в том вое.
Петр появился вечером следующего дня бодренький, с чистыми глазами ангела. Впервые Кира Викторовна взглянула на мужа со стороны и с ужасом обнаружила, что он еще хорош собой, седина только придавала ему импозантности и благородства, его не портило даже обозначившееся брюшко, он вполне может нравиться женщинам. А она рядом с ним старуха, заезженная кляча. Как все-таки больно! Она никогда ему не изменяла, он же так легко забыл лучшее тридцатитрехлетней совместной жизни, а ведь было многое, а он ЗАБЫЛ. Она нашла в себе мужество не высказать накипевшее, а переговорить с Феликсом.
Вот в ком она видела причину перемен в муже — в Феликсе. С ним ее и Петра связывала многолетняя дружба. Учились в одной школе, жили по соседству, семейные торжества отмечали вместе. Кира Викторовна пришла к нему в офис как к другу за советом и помощью, но гипертрофированная гордость помешала поговорить по душам. Феликс сам должен был просить прощения и предложить помощь, посчитала она, поэтому вместо откровенных излияний вывалила на него вагон обвинений:
— Значит, так, Феликс. Ваши мерзости мне известны во всех подробностях. Я могу сказать, где и как вы провели майские праздники, сколько шлюх с вами было, которые годятся вам во внучки. Ты — ладно, человек одинокий, но моего Петра не смей развращать. Друг называется. Ты стал посмешищем в городе, развратным, богатым мешком, который лезет на молоденьких девочек, — так о тебе говорят. Но я не хочу, чтоб и над Петром смеялись, он приличный здравый человек, это ты его сбил с толку, развратил, ты… ты спаиваешь его. Пить он начал, когда вы совместно занялись бизнесом.
Феликс слушал, не перебивая, он умел давить гнев. На необоснованные (по его мнению) обвинения ответил беспощадно:
— Ты думаешь, человека можно развратить, если он этого не желает? Ты уверена, что я заслужил твои обвинения? — Она хотела ответить, однако Феликс остановил ее: — Стоп, Кира, теперь я говорю. Его что, два молодца держат за руки, третий разжимает челюсти, а я заливаю ему водку в рот? Полагаю, спаивают именно так. Дальше. Я привязываю его за руки-ноги, а потом на член сажаю шлюх? Я правильно тебя понял? Докажи, что я так делаю, тогда соглашусь, что я развратил твоего мужа. Нет, дорогая, его развратила ты. Вон зеркало, подойди, посмотрись в него. Кого ты там увидишь? Злую, неухоженную бабу. Ты давно красила волосы? Посмотри, посмотри!..
Феликс энергично вышел из-за стола и грубо подтолкнул Киру Викторовну к зеркальной стене. Он любил много света и пространства, поэтому в офисе стена напротив окон была оформлена зеркалами.
— Чего глаза опустила? — добивал ее он. — Смотри на себя. Волосы у корней отросли, отчего голова кажется грязной. Это мужчину, Кира, седина украшает, женщину она делает омерзительной. Да, случается, что и женщине идет седина, но только умные бабы умеют недостатки превратить в достоинства. Ты же плюнула на себя. Петя пьет? Да как же не запить? Ведь у вас дома находиться невозможно. Ты там цербер, охраняющий порядок. Вот только порядок у тебя какой-то вывернутый: громко говорить нельзя, громко смеяться — пошло, анекдот рассказать — упаси бог, танцевать, отрываться с визгом — вульгарно. Ты запрещаешь радоваться, а требуешь, чтобы тебя любили. Куда делись ваши друзья, Кира? Их же много было. Ты отпугнула всех. С тобой пресно, скучно, тоскливо. Не вини никого, только себя…
Заметив на ее лице выражение адовых мук, Феликс замолчал, походил по кабинету, затем сел в кресло, исподлобья взглянул на нее. Старая, несчастная женщина смотрела в зеркало на себя. Он пожалел ее:
— Прости, Кира, я погорячился. Ты и Петя мне дороги, но… Я хочу, чтобы ты сделала выводы. Думаю, наладить отношения никогда не поздно.
Она с трудом двигалась на ватных ногах к выходу, еще бы, такое услышать! Взявшись за круглую ручку, задержалась. Слегка повернув голову к Феликсу, не глядя на него, она произнесла тусклым голосом:
— Ты страшный человек, Феликс, страшный…
— Неужели ты ничего не поняла? — поразился тот. — Неужели ты настолько упрямая и… тупоумная, что не способна смотреть правде в глаза? Извини, я о тебе был лучшего мнения. Кира, ну, кто скажет тебе правду, как не я? Ты только сядь одна и подумай.
Она горько усмехнулась, не попрощавшись, вышла. За спиной услышала резюме Феликса, не предназначенное для ее ушей:
— Какая дура!
Он наблюдал из окна офиса за выезжающей со двора машиной, которую вела Кира — когда-то милая, обаятельная Кирочка, на которой он хотел в юности жениться. Как меняются люди! Машина рывками, словно за рулем сидел новичок, удалялась по дороге.
Ее била дрожь, будто отбойным молотком, глаза набухли от слез, она громко жаловалась себе вслух, ведь больше ей не с кем было поделиться:
— За что, за что он меня ненавидит? За то, что я вышла замуж за Петра? Значит, вот как отомстил! Разрушил мою жизнь. Выждал и разрушил. Мерзавец, какой мерзавец!..
Когда же она подошла к телу Феликса, лежащему в гробу центнеру мяса, приготовленному на корм червям, наклонилась якобы поцеловать в лоб, но не сделала этого, а торжествующе, еле слышно прошептала:
— Получил, сволочь?
…Свистел свисток, вода в чайнике закипела давным-давно, а Кира Викторовна не слышала, стояла у окна, повторяя, как заведенная машина:
— Сегодня Петя не придет. Что мне делать?
11
А Рита добралась до остановки. Общественный транспорт перестает ходить часов в девять вечера, так, один автобус или троллейбус катит по маршруту, и все. Поэтому главные улицы города в летнее время становятся пешеходными, по ним гуляет молодежь, целуется на виду, а, что отрадно, пуритане в это время сидят у телевизоров, не посылают в след парочкам плевки. Рита села на скамью у автобусной остановки отдышаться. Теперь домой к маме, мамочке. Дома поплачет, все-все расскажет, мать успокоит. Да, она всегда на стороне Риты… Но как добраться? Сумочку забыла у Германа! А там деньги. Совсем без мозгов. По закону подлости ни одного знакомого не видно, у кого можно перехватить денег. Ко всем неприятностям, слетела набойка с каблука, за полтора часа ходьбы по паршивым тротуарам, не ремонтировавшимся со времен царя-батюшки, туфля превратится в лапоть. И босиком не пойдешь, наш уважаемый народ обожает сморкаться и плевать на тротуары, наступить на чьи-то сопли — бррр! При всем при том Риту окрыляло чувство свободы. Вырвалась из мрачной, тяготившей атмосферы, сбежала от Германа благодаря…
— Какая же я дрянь! — укорила себя Рита, шагая по направлению к дому. — Воспользовалась гибелью Егора. Смерть мальчика освободила меня. Я бросила Германа, удрала, чтобы не видеть его мучений. Выходит, я тоже забочусь о себе. А почему, собственно, я должна кидать свою бесценную жизнь к его ногам? Он того не стоит. Уже руки распускает!.. А вдруг с ним что-нибудь случится по моей вине?..
— Рита! — кто-то окликнул ее совсем рядом.
Подстроившись под ее шаг, по проезжей части медленно плыла машина, а из окна торчали голова и локоть Андрея. Не дожидаясь приглашения, Рита поспешила сесть к нему:
— Мне тебя Бог послал.
— Ты только сейчас догадалась об этом? — рассмеялся он.
— У тебя есть аптечка? Дай. И включи в салоне свет.
— Кто тебя так покалечил? — присвистнул Андрей, когда она сдвинула юбку.
— Упала.
Ранка оказалась приличная и в грязи.
— Подожди, у меня есть минеральная вода, давай промоем, — предложил он.
Андрей смочил носовой платок и аккуратно прикладывал его к ранке. Потом Рита обработала кожу вокруг йодом, залепила пластырем и с наслаждением, какого давно не чувствовала, откинулась на спинку сиденья. Пришел покой, словно тело каждой клеточкой разом сказало: фу-ух!
— Почему ты одна в такое время и с залитой кровью конечностью? — поинтересовался Андрей, заводя мотор. — Идешь, бормочешь что-то под нос, я за тобой минут пять наблюдал.
— Андрюша, отвези меня, пожалуйста, домой.
— Уточним: ко мне домой?
— Ко мне! — встрепенулась Рита, но, увидев хитроватое выражение лица Андрея, поуютнее устроилась на сиденье. — Никогда не поймешь, когда ты шутишь.