Ведя машину обратно в Оксфорд, когда фары возвращавшихся домой жителей пригородов мелькали одни за другими, Толли думал, как легко было этой женщине устроить театральную постановку всего эпизода: рассказать историю, найти предлог покинуть комнату, сознательно уронить чашку и сыграть притворный шок. Сдвинутые англичане, ему не стоит больше иметь с ними дела. Он закурил сигарету и включил радио: машину наполнили торжественные позывные новостей Би-Би-Си. Стипл-Хейстон, развалины, фигуры в тенях — все казалось очень далеким.
* * *На следующее утро Толли пораньше нашел экспресс-фотографию, где хозяин пообещал сделать слайды к полудню, а потом пошел в Бодлеянскую библиотеку[1] и купил билет посетителя. Очередная причудливая английская церемония: он произнес вслух торжественную клятву не повредить ни одну книгу и не зажигать огня в библиотеке. Он потерял пару часов, перелистывая книги в секции местной истории, чувствуя себя в высшей степени дома среди сомкнутых полок с книгами, обшитыми кожей, среди маленьких столиков, небольшими загородками отделенных друг от друга. Библиотекарь подобрал несколько отчетов о железнодорожной катастрофе, все они более или менее подтверждали измышления Марджори Бомонт, и тогда Толли заказал ссылки на историю Стипл-Хейстона. Поместье упоминалось в «Книге Страшного Суда»[2], но с тех пор явно всегда уменьшалось в численности своего населения, этот процесс предки Толли ускорили, удачно воспользовавшись законами об огораживании восемнадцатого и девятнадцатого столетий. К середине века девятнадцатого Стипл-Хейстон был не более чем деревушкой, зависящей от небольшой бумажной мельницы, потом случился пожар, о котором упоминал Джеральд Бомонт — начало конца. Последний коттедж был снесен уже после Второй мировой войны, хотя церковью иногда еще пользуются.
Толли положил в карман все свои выписки и присоединился к толпе нагруженных покупателей, медленно двигающихся мимо очередей к двухэтажным автобусам. Уличные исполнители бренчали на гитарах или жонглировали в проходах к магазинам, на перекрестке Карфакс группа из Армии Спасения исполняла рождественские песни под гигантским пластиковым Санта-Клаусом, высоко подвешенным в холодном воздухе.
Толли нашел «Мак-Дональдс» и жадно слопал чизбургер со всей отделкой, запив его молочным коктейлем. Глядя сквозь толстое стекло на башню Церкви Христа, выступающей из-за городского холла, словно космический корабль, он думал: к черту всю мистику, я же в отпуске, верно? Он провел следующую пару часов, составляя список младших коллег, о которых впервые за все время заскучал, и лишь неохотно пошел назад сквозь спешащие толпы к фотографическому магазину.
Когда помощница вручила ему конверт, он сразу открыл его. Там были снимки, что он сделал в Стратфорд-на-Эйвоне и несколько оксфордских, сделанных до того, как он поехал в Стипл-Хейстон, но это было все. Он спросил:
— А что с другими?
Помощница-тинэйджер с прической из отдельных обесцвеченных прядей пожала плечами. Толли заглянул в конверт, нашел полоску молочно-белой пленки и спросил, в чем проблема. Она не знала и, похоже, ей было наплевать. Он помахал испорченной пленкой, протестуя:
— Наверное, вы допустили какую-то ошибку.
— Не знаю, все делают компьютеры. Может, ваша камера сломалась.
— Я хочу поговорить с менеджером, если вы не желаете мне помочь.
— Ее не будет до послезавтра. Рождество, не видите?
— Да, уж, — сказал Толли, но уже не в первый раз он сталкивался в Англии с такой зловредной нелюбезностью. Он заплатил и пошел искать, где пообедать. От гнева у него всегда разыгрывался голод.
* * *В тот день, с желудком, уютно растянутым бифштексом и почечным пирогом, умерив гнев несколькими пинтами горького, Толли вернулся в отель, намереваясь подремать. Но когда он толкнул дверь в свой номер, она застряла на половине. Что-то лежало за нею на полу — кейс, который он оставил на складной раме. Он огляделся и толкал до тех пор, пока дверь не открылась настолько, чтобы можно было протиснуться. И тут его поразил запах — плотная вонь горелого, густая, как патока. Дыма, однако, не было. Кейс и его содержимое, в основном белье, валялись на полу за дверью, а покрывало и простыни стащили с постели.
Толли открыл окно, чтобы впустить свежего воздуха, и набрал номер администратора. Первая мысль была, что номер ограбили, однако, камера стояла на ночном столике рядом с уокменом и записями Баха. А потом он обратил внимание на ковер. В ворсе были выдавлены буквы О и R, сцепленные точно так же, как на окне кухни Бомонтов. Здесь клерк отозвался, но Толли повесил трубку.
Есть два объяснения, думал он, выезжая из Оксфорда на арендованной машине по Банбери-роуд. Либо Бомонты преследуют его по бог весть каким бредовым причинам, вламываются в номер и даже подкупают фотомагазин, чтобы испортили его пленку… либо это, что в высшей степени маловероятно, либо правда то, что рассказала ему Марджори Бомонт. А в это он тоже никак не может поверить. Но он хочет вернуться в Стипл-Хейстон: на сей раз при полном свете дня и предпочтительно не в одиночку.
Открыв дверь, Джеральд Бомонт посмотрел с удивлением, но когда он пригласил Толли внутрь, из лонжи вышла его жена и сказала:
— Я подумала, вы обязательно вернетесь, профессор.
Толли выдавил вежливую улыбку, сказав, что его камера сломалась и что ее нельзя починить здесь… но ему все-таки хотелось бы сделать несколько снимков Стипл-Хейстона и не возражает ли Джеральд Бомонт, если?.. Проезжая по сельской дороге, он думал, что это не бог весть какое объяснение, но все же лучше, чем сказать им всю правду. Если за все этим стоит эта парочка, он, возможно, убаюкает их рассказом, и, наверное, они совершат какую-нибудь очевидную ошибку.
Марджори Бомонт спросила:
— Это важно для вас?
— Ну, я обещал себе, что привезу назад несколько снимков старинного дома предков. Конечно, я заплачу, сколько это будет стоить.
— Я с радостью, — сказал Джеральд Бомонт, — но лучше нам поторопиться, чтобы застать освещение.
Толли увидел, как посмотрела на него жена — строгим, и в то же время встревоженным взглядом.
— Будь теперь осторожен, — сказала она. — Только будь осторожен.
— Да чепуха, — дружелюбно возразил ей Джеральд Бомонт. И обратился к Толли: — Боюсь, что прошлым вечером у нее был настоящий шок.
— Извините, если я всему причиной, — неискренно сказал Толли.
Марджори Бомонт притронулась к горлу и улыбнулась; Толли на мгновение увидел, какой жизнерадостной девушкой она когда-то была.
— Я знаю, что с вашей стороны не было ничего сознательного, да мы сами пригласили вас сюда. Так теперь вы верите в это, профессор?
— Признаюсь, что ранее я был несколько скептичен, — тактично сказал Толли. Он подумал, не пытается ли она обмануть его. Может, что-то связанное с сыном?
Она вышла с ними до машины, проследила, как Джеральд Бомонт суматошно укладывает свое оборудование на заднем сидении.
— Берегитесь, — повторила она, потом повернулась и поспешила обратно в коттедж.
Переключаясь на первую скорость, Толли сказал:
— Надеюсь, я не расстроил вашу жену?
Джеральд Бомонт копошился с ремнем безопасности.
— Она ничего не имеет в виду. Натянута, как струна, а после вчерашнего вечера… Я не то, что вы назвали бы спиритом, профессор. Я всегда считал, что можно найти объяснение всему, если посмотреть достаточно пристально. Я же инженер, понимаете? Но в последний раз, когда мы были в Стипл-Хейстоне, пару лет назад, она упала в обморок. Чувствительна к атмосфере. Как думаете, есть что-то разумное в идее, что на месте может оставаться отпечаток того, что произошло? Это же ваши духи, вы понимаете? Наверное, вы подействовали на них, как катализатор, ведь ваша семья происходит отсюда.
— Это было так давно.
Толли испытывал искушение рассказать Бомонту про обыск в номере, про запах гари, про инициалы на ворсе ковра. Но это могло все разрушить, поэтому он прикинулся, что сосредоточился на вождении. Вскоре машина запрыгала на грунтовке, и он остановился на том же месте, что и предыдущим днем.
Воздух был холодным и острым. Изморось все еще лежала во впадинах, легкий туман плыл над водой разделенной островком реки. Толли почувствовал небольшое напряжение, чистое предчувствие, когда увидел огрызок стены среди чахлых деревьев на дальнем берегу. Он позволил Бомонту сделать парочку ее фотографий, терпеливо дожидаясь, пока старик копошился с камерой и (надо же, в наш электронный век) с экспонометром. Мороз позволил легко читать контуры земли и Толли смог различить длинные полосы древней системы полей позади пригорков, где располагалась деревня. Все было тихо и спокойно — уединение подчеркнул проходящий поезд.
— Одинокое место, — заметил Бомонт, жутковато вторя мыслям Толли. — Но летом здесь не так уныло. Лютики повсюду, лодки на реке. Людям нравится устраивать здесь пикники.
— Да? Знаете, титульно эта земля все еще числится за семейством. Здесь было бы великолепное место для отеля, просто подумайте об этих руинах, как о достопримечательностях.
— Здесь и так достаточно приятно, — чопорно сказал Бомонт.
— Извините. Я забыл, что вы, англичане, не любите перемен.
— А вы, американцы, ничего другого не знаете, вот почему вы думаете, что прошлое вымышлено, а не реально. — Наверное, это говорилось в качестве отпора, но он улыбнулся, и через секунду Толли заулыбался тоже.
Теперь они были среди разбросанных останков поместья. Бомонт старательно нацелился и сделал снимок каминной трубы, потом поднял ворот своей норфолкской куртки и спросил:
— Хотите взглянуть на кладбище?
— На кладбище? Ну, разве что взглянуть.
— Знаете, церковью пользуются несколько раз в году. Пойдемте, я покажу могильные камни. Некоторые надписи весьма забавны.
Но вначале она повел Толли по ширящимся теням за церковь, где два могильных камня стояли отдельно от других, их краткие надписи скрывал лишайник.
— Здесь лежат те бедняги, которые причина хлопот, если верить Марджори.
— Мне показалось, ваша жена сказала, что это женщина.
— Кто знает? Мне кажется, так несерьезно говорить. Просто здесь такое место, профессор Толли, в этом-то и дело, а не только в том, кто здесь похоронен. Знаете, в шахтах бывают галереи, где не хочется быть одному древние выработки, где чувствуешь себя очень странно. Шахтеры так же суеверны, как моряки. Нравится это, или нет, но, похоже, кое-что из этого ко мне пристало. Правда, по поводу мест, а не духов.
Толли вспомнил инициалы на кухонном окне, потом вспомнил о номере в гостинице. Как такое может сотворить какое-то ощущение места? Он сказал:
— Давайте посмотрим надписи, о которых вы говорили.
Толли нашел их не столько забавными, сколько простыми и трогательно благочестивыми, почти мудрыми. Смерть не есть конец для этих людей, а только промежуток, только долгий сон. Он оставил Бомонта фотографировать плиты и взошел на крыльцо маленькой церквушки. Железная ручка двери была тугой, потом поддалась, и дверь со скрипом отворилась.
Там было холоднее, чем снаружи. Толли задрожал, глядя на короткие ряды скамеек по обе стороны от прохода, на простую кафедру, на занавешенный алтарь за нею. Окна были узкими, их прорези оканчивались косо выложенными кирпичами: норманнский стиль, хотя остекление уже викторианское. Ниже в грубый камень стены были вставлены таблички: на одной перечислялись имена убитых в Великой войне, пыльный маковый цветок торчал из железной держалки под нею; вторая посвящалась обязанностям прихода викторианских времен. Следующая была в память Альфреда Толли, сквайра прихода, и его жены Эвангелины, оба скончались в один 1866 год. Это тогда сгорело поместье? Ниже располагались другие памятные таблички его семейства, и когда Толли начал их изучать, ему показалось, что скрипнула открывающаяся дверь. Он спросил:
— Сколько лет этому зданию, мистер Бомонт?
Тишина. Толли оглянулся. Он был один. Дверь была закрыта.
И тогда он услышал далекий, продолжительный металлический скрип, бешеный звук приближающейся катастрофы, а потом звук оборвался. Он учуял тот же самый едкий сернистый запах, который почувствовал в номере отеля, и какой-то голос произнес ниоткуда:
— Никто из вас на помощь к ним не пойдет! Пусть их спасают проклятые машины!
Толли вцепился в край скамьи, и укол занозы в ладонь привел его в сознание. На первом шагу он запнулся, но потом побежал и, рванув дверь, вырвался на блеклый дневной свет. Гравий заскрипел под его башмаками, и он остановился, задыхаясь, чувствуя, как ломят зубы от холодного воздуха. Дверь церкви осталась чуть приоткрытой на малую щелочку тьмы; Толли с трудом оторвал от нее взгляд. Вблизи ворот в разросшейся живой изгороди Джеральд Бомонт готовился сфотографировать очередной надгробный камень. Толли громко спросил:
— Вы только что слышали чего-нибудь?
Клик. Бомонт оглянулся.
— Вы о чем?
Руки Толли дрожали, он никак не мог остановить эту дрожь и засунул их в карманы своей куртки от «Берберри». Он подумал, но только на секунду, о магнитофоне, о спрятанном динамике…
Он сказал:
— Я не знаю… Похоже… нет, забудьте. Может, пора закругляться? Становится темно.
— Там в церкви есть памятные доски вашей семьи. Вы видели? Я захватил вспышку и могу…
Толли зашагал в сторону ворот:
— Нет, нет, все. Поехали, ладно?
Бомонт догнал его:
— Вы в порядке? Выглядите так, словно получили шок.
— Нет, нет.
Я не псих, подумал он. Не псих. Предположим, этот тип что-то затевает, он и его жуткая жена. Но это тоже психоз. Он сказал:
— Наверное, маленький джет-лаг[3]. Мне надо вернуться в отель, поспать немного.
Толли взглянул на развалины среди деревьев, наполовину ожидая увидеть там тень фигуры. Ничего. Вдруг он почувствовал срочную необходимость бежать, и уже в машине поразил Джеральда Бомонта, рванув рычаг и бешено завращав колесами своего «фольксвагена», словно тинэйджер, жгущий резину по дороге к дому своей девчонки.
* * *Возле коттеджа Бомонтов Толли поблагодарил за съемки и пообещал прислать копии.
— Я меня есть темная комната. Я могу сам проявить пленку, прямо сейчас, если хотите.
— Очень любезно с вашей стороны, мистер Бомонт, но я могу сделать это в городе.
— Что ж, в любом случае заходите, пока я буду разряжать камеру Марджори приготовит вам чаю. Чай поможет снять ваш джет-лаг. — Бомонт повернул ключ в замке и открыл дверь, говоря: — Я запишу свой адрес на… — А потом он увидел, как пес скребется в закрытую дверь кухни в дальнем конце коридора: — Билл! Билл! Что не так, парень?
Пес обернулся, завизжал и возобновил свою нетерпеливую работу, прижимая нос к щелочке. Бомонт повернул ручку, дверь открылась, но только чуть-чуть. Бомонт, заворчав, толкнул сильнее и тогда дверь со скрипом открылась, и оба увидели, что лежит за нею. Пес загавкал и прыгнул внутрь, чтобы полизать руку своей хозяйки, которая распростерлась на полу.
* * *После того, как Марджори Бомонт перевели из приемного покоя в палату, ее муж последовал за санитаром, который покатил носилки к лифтам. Толли спросил, где можно поесть, и его направили по длинному коридору и вверх по лестнице в бар-закусочную, устроенную в слепом конце коридора. Однако кружочек сыра упал ему в желудок, словно пушечное ядро, а кофе, слегка маслянистый и с крупинками не растворившегося порошкового молока, пить было невозможно.
Он посидел примерно час за маленьким пластмассовым столом, прислушиваясь к болтовне людей вокруг, не принимая участие ни в одном из разговоров. Один раз он отсутствующим взглядом заметил буквы, нарисованные на рассыпанном сахарном песке, и торопливо стер их. Эти знаки были повсюду в кухне, выведенные в рассыпанной муке и соли на полу, высохшим томатным соком (они поначалу подумали, что это кровь) на столах и на окнах. Кто бы это ни делал, казалось, он целенаправленно пытается что-то сообщить. Чьи-то инициалы? Свои собственные? В любом случае, Толли больше не верил, что Бомонты имеют какое-то отношение к беспорядку в номере отеля. Здесь что-то другое.
Наконец, Бомонт с застывшим, страдальческим лицом протолкнулся сквозь вращающиеся двери. Толли встал и встретил его на полпути.
— Как она?
— Сейчас спит. Они ей что-то дали.
Когда они шли к выходу, Толли сказал:
— Вы понимаете, что произошло?
— Она говорит, что, кажется, видела кого-то сквозь кухонное окно, но больше ничего не помнит, а потом очнулась в больнице.
— Кого? Мужчину?
— Она не может вспомнить, а я не стал давить. Ей надо отдохнуть.
— Извините.
— Здесь что-то другое. Как раз когда она засыпала, то пробормотала имя Орландо Ричардс. Вам оно что-нибудь говорит?
— ОR!
— Это я и подумал. А потом она сказала: «Один хочет покоя, другая хуже».
Толли придержал дверь для Джеральда Бомонта, прежде чем последовать за ним на автостоянку. Воздух был холодный и темный: натриевые уличные огни отбрасывали лужицы оранжевого света среди рядов запаркованных машин. Толли сказал:
— Я припоминаю, ваша жена сказала, что женщина сильнее, когда речь идет о привидениях, но разве Орландо это не мужское имя?
— Кажется. Это глубокие воды, профессор Толли.
Джеральд Бомонт глядел на Толли поверх его арендованной машины. Морщины на его тонком лице подчеркивались оранжевым свечением, глубокие вертикальные складки, казалось, опустили его рот вниз, глаза — как темные ямы. Он спросил:
— Вы случайно не католик?