— Господи, ну вот и глюки… говорили мне — не кури второй косяк…
Полковник сидел на месте, даже не пытаясь что-либо сделать. Почему-то он чувствовал себя так спокойно, словно смотрит кино. Для полной достоверности не хватало лишь попкорна и бутылки пива; вместо этого рука ощущала лишь холодный ствол автомата. Рысь же, уставившись на компанию призраков, удивлённо выдохнула лишь одно слово:
— Двуликая!
82.
…Рысь же произнесла только одно слово:
— Двуликая!
— Кто-кто? — переспросил Мельников.
— Ну… ты что, не знаешь? Это же знаменитая легенда сталке… тьфу, спелеологов!
— Откуда мне знать? — пожал плечами полковник. — Я военный, а не крот!
— Уй, Мельник, не зли меня и её! — «вспыхнула» девушка.
В это время Василь, очевидно, подумав, уселся поудобнее, вытащил из кармана кисет и набил очередную сигарету. Призрачные волки обошли очерченную территорию и уселись вокруг.
— Глянь, как расселись! — откомментировала Рысь.
— А что? — не понял полковник.
— А проведи линии от одного к противоположному, и посмотри, что получится! — подмигнула она. Он попробовал. У него получился круг, разделённый на 6 равных сегментов.
— Ну и что? — не понял он.
— Ничего, знак радиации… — ответила девушка.
— Да ну и что? — отмахнулся полковник. — Ты лучше про Двуликую расскажи!
— Угу, сейчас. Коротко и о главном, — кивнула девушка. — Она помогала спелеологам и отпугивала от пещер и систем «чайников» и сволочей. Ещё у неё есть… ох, не знаю, то ли дублёр, то ли напарник — Белый Спелеолог. Тоже помогает… некоторым, избранным…
— Так она — друг?
— А я знаю?! Ты в Метро видел научные исследования и работы «О влиянии?-? — и?-лучей на нематериальные психоделические субстанции»? Вот и я — нет… Может, у неё что-нибудь в голове мутировало?
Твари за кругом злобно ощерились, их глаза-угольки вспыхнули злым красно-багровым светом. Мельник невольно вспомнил про звёзды Кремля, и ему стало немного не по себе. Рысь же не обратила на «волков» никакого внимания.
— Так что делать-то? — спросил сталкер.
— Сейчас главное — выяснить, на какой стороне Двуликая и что ей надо. Эти, — девушка указала на волков, — нам не страшны, они лишь свита и они исчезнут, как только это будет надо.
— Приму на веру твои слова, но кто пойдёт это выяснять? А ну, сядь сейчас же! — полковник схватил за руку вскочившую Рысь. — Я тебя никуда не пущу!
— Придётся. За всё надо платить, Серёга… — неожиданно грустно произнесла девушка. — А у меня счёт большой… тебе и в голову не может придти, насколько. Поэтому я сейчас выйду и пойду к ней. Поговорю. А ты, если хоть одна из этих собачек двинется, развяжи птице-петуху бантик на клюве. Пусть поорёт…
Дальнейшее полковник видел, словно в тумане; состояние было такое, как будто он сильно пьян — тело и действия были не в его власти, хотя одновременно с этим голова была ясная и суть происходящих событий он воспринимал кристально чётко.
Рысь вышла из трёх очерченных ею кругов защиты и подошла к призраку. Разговор между ними был слышен Мельнику, но абсолютно непонятен…
— Ты… — голос Двуликой был лишён эмоций и звучал откуда-то изнутри, ни на одном из её лиц губы не шевелились.
— Я.
— Я помню тебя. За тобой должок!
— Помню. Пять плюс один.
— И плюс два… или три? Многовато!
— Я всегда отдаю долги!
— Я не буду ждать. Слишком велика плата.
— Я потеряла мужа и ребёнка!
— Не я взяла их! — хищное торжество промелькнуло на мужском лице Двуликой; женское скривилось в презрительной усмешке.
— Хорошо. Но сначала — выпусти этих!
— Один из них не уйдёт без тебя!
— Но ведь ты прекрасно знаешь…
— Но он — нет! — «рассмеялся» призрак.
— Убери свою свиту.
— Не ты здесь приказываешь!
— Убери, не то я убью их! Полковник… — девушка полуобернулась, кивнув ему, и в этот момент Двуликая ударила. Мельник даже не понял, что произошло, просто Рысь вдруг отлетела к стене тоннеля, ударившись рукой и спиной. Не успев хоть как-то смягчить удар, она упала на пол — неудачно, боком…
— Чёрт! — прошипела девушка, морщась от боли. Двуликая не дала ей ни секунды, чтобы опомниться. По указанию руки призрака шестеро тварей сорвались со своих мест, бросившись на Рысь. Им нужно было всего несколько секунд для того, чтобы перегон Спортивная — Воробьёвы Горы навсегда остался её могилой, но именно этих секунд Мельников им не оставил. На мгновение расслабленное состояние исчезло; он рванулся к сидевшему рядом с Василем петуху, но птица поковыляла в сторону.
— Да стой ты, твою мать! — полковник схватил петуха за хвост и сорвал с клюва бант, за что мерзкая птица тут же клюнула его в палец. Полковник отвесил петуху лёгкий подзатыльник, и обиженная птица, вытаращив ошалелые глаза, зашлась в истеричном вопле:
— КУ-КА-РЕ-КУУУУУ!!!
Призрачные волки растаяли в прыжке. Рысь, уже вытащившая откуда-то небольшой кинжал, вскочила на ноги и бросилась на Двуликую. Та вновь отмахнулась, но кинжал задел её. Как ни странно, призрак отшатнулся, ему явно было… больно?! «Серебро!» — понял Мельников, вновь пребывая в совершеннейшем ступоре.
Несмотря на серебряный нож, Рыси пришлось плохо. «Отмашка» Двуликой снова отбросила девушку к стене, нож выпал у неё из руки и с лёгким звоном отлетел куда-то в темноту. Времени на раздумья и поиски не было — призрак сам начал атаку… Набрав скорость, на первый раз он промахнулся. Рысь, в глазах у которой вновь сверкнули красно-багровые отблески, с кошачьим изяществом отпрыгнула в сторону. Ещё одна попытка — и тот же результат, но на этот раз девушка, метнувшись в темноту и сделав какой-то невероятный кувырок, подняла свой серебряный нож. Третий натиск она отразила, просто выставив вперёд обе руки и крикнув:
— Стой!
Двуликая остановилась. Линкс, настороженно глядя на неё, подошла ближе к костру, обходя призрак сбоку. Шаг — и девушка оказалась за чертой охранного круга.
83.
Сев у костра, Рысь и Мельников помолчали. Затем, не обращая внимания на Василя, который был в нирване, и его петуха, бродящего вокруг костра, они принялись обсуждать ситуацию.
— Так, полковник, слушай сюда. Я сейчас снова выхожу, и она у меня получает… оплату. Ты в это время бери лингвиста и бегом, повторяю, бегом! до станции.
— А ты?
— А я… попозже подойду. Держи вот, это тебе… — она протянула ему серебряный нож.
— А ты?
— Да что ты заладил…?! У меня ещё один есть.
— Хорошо! — сдался Мельников. Он и сам понимал — другого выхода нет…
— Тогда вперёд. Как только я выхожу, бегите. Если я не вернусь через час — взрывайте тоннель к едрене фене. И ещё… — она немного помолчала, затем просящим тоном, не глядя в глаза Мельнику, закончила, — я тебя очень прошу, Серёга… не оглядывайся…!
Он кивнул. Она посмотрела на него долгим взглядом, словно запоминая, фотографируя… затем её глаза стали жёсткими; она вытащила из куртки ещё один серебряный нож и резко встала.
— Три-два-один… Поехали!
Полковник сделал всё так, как и просила его Рысь. Ну, или почти всё… Как только она шагнула за пределы круга, Мельник подхватил петуха (за что схлопотал ещё удар клювом), схватил Василя за шиворот и, не церемонясь, потащил за собой — обратно, на станцию. Тот сначала не понял, в чём дело, но потом перешёл с волока на бег и до станции они добрались минут за десять без всяких происшествий. Оставив Василя на станции, полковник добежал до начальника, передал ему указание Линкс «взорвать тоннель к чёртовой матери, если не вернусь через час», и отправился назад. К трёхсот пятидесятому метру. За Рысью.
84.
Потолок плыл и кружился у неё перед глазами. Слышались чьи-то голоса, но глухо, словно в трубе. Шаги. Тусклый свет. Ещё голоса… Она попробовала сфокусировать взгляд, но ей это не удалось; девушка лишь поняла, что она находится не в палатке, но на какой-то станции. Попытка же пошевелиться обернулась пронзительно-резкой болью в левой руке, отчего в сознание снова хлынула темнота…
Когда она снова очнулась, вокруг был полумрак, разгоняемый только подрагивающим пламенем свечи. Всё ещё сильно кружилась голова, но уже меньше. Страшно хотелось пить, о чём Рысь и попыталась сообщить; но губы отказывались ей повиноваться, равно как и голос. У неё получился не то хрип, не то стон, который, тем не менее, был услышан. Откуда-то слева вынырнул тёмный силуэт.
— Очнулась… — хрипло констатировал силуэт голосом Мельникова. — Воды?
Девушка лишь кивнула.
— Тебе нельзя много… — предупредил он, отцепляя от пояса фляжку. Рысь кивнула и протянула было левую руку, но тут же скривилась от нестерпимой боли. Рука была забинтована.
— Лежи, не дёргайся! — полковник обнял её за плечи одной рукой, приподнял, приложил к губам фляжку.
— Воды! — потребовала девушка, когда он, посчитав её глотки, забрал флягу обратно.
— Лежи, не дёргайся! — полковник обнял её за плечи одной рукой, приподнял, приложил к губам фляжку.
— Воды! — потребовала девушка, когда он, посчитав её глотки, забрал флягу обратно.
— Тебе нельзя. Позже.
— Что случилось-то?
— Это я у тебя должен спросить! — Мельников не горел желанием рассказывать, как по пути к 350 метру он был вынужден несколько раз останавливаться и отмахиваться серебряным ножом от тварей с горящими глазами-угольками.
— Я не помню… ничего… — Линкс тоже не хотела пояснять, как она оплачивала Двуликой их спасение. Впрочем, глубокий продольный разрез на левой руке говорил сам за себя.
— Я тем более… не знаю! — он хорошо помнил, как, дойдя-таки до дозорного костра, обнаружил там Рысь — без сознания, с зажатым в правой руке серебряным ножом… и нигде — ни капли крови… — Знаю только, что врачи говорят про такое — «несовместимо с жизнью».
— Так я в раю? — усмехнулась девушка.
— Нет, Рыська. Ты ещё в нашем аду… в метро…
Она вряд ли узнает, как смотрели на Мельника врачи, когда он ворвался на станцию — грязный, уставший, тащивший её на руках всю дорогу от Спортивной до Кузнецкого Моста. Вряд ли кто-то расскажет, что полковник не спал трое суток — до тех пор, пока Рысь не очнулась. Да и он тоже, скорее всего, не узнает, что, уже теряя сознание от боли и потери крови, девушка заставила Двуликую принять на себя обязательство «охранять полковника Мельникова и всех ребят его команды…».
Час Х+10 лет
Глава 1. Кризис
1.
Хантер проснулся раздраженным и не выспавшимся. Он опять видел свой старый сон, пророчивший неприятности, но помимо этого было и что-то еще. Ощущение этого «что-то еще» преследовало его в последние месяцы — что-то во снах, что исчезало при пробуждении.
— Черт с ним, все равно пора вставать… — подумал Хантер и в очередной раз себя поймал на том, что и думает он теперь по-русски. Десять лет в России, в этом чертовом лабиринте… Сверившись с «вечным календарем», Хантер убедился в том, что как раз через восемь дней и будет десять лет, как люди ушли с поверхности земли.
— И всегда один вопрос — это только здесь или везде? Неужели и Америки больше нет, а? Ни Майами-бич, ни Нью-Йорка, ни Небраски… и Ленка тоже погибла? Время…
Хантер осторожно приподнялся на локте и свесил с кровати ноги. На постели, разметав по подушке темные волосы, спала женщина. Одеяло сползло с ее плеча, тонкая рука лежала на простыне. Одна из многих женщин подземелья — бледная, худая, выглядящая старше своего возраста — но чем-то напоминающая Хантеру его Ленку, отчего Хантер и обратил на нее внимание. Потом оказалось, что и зовут ее похоже — Еленой, Леной. В общем, с некоторых пор у Хантера было подобие дома — комната конце служебного коридора на «Смоленской», где и хозяйничала Лена.
До удара Лена была вагоновожатой в трамвайном депо им. Апакова, а до того — приехала в Москву из Суздаля поступать в театральный институт. В институт она, конечно, не поступила — но и возвращаться в родительский дом не стала, устроилась сначала дворником, потом — в депо. В первые годы в метро ей пришлось, как и всем, несладко — жизнь впроголодь, зависимость от щедрости и удачи немногочисленных сталкеров, приносивших с поверхности еду и все необходимое для жизни… Потом, когда на станциях научились выращивать грибы и разводить свиней — стало немного легче, хотя пришлось работать «за еду», но любая тяжелая работа для Лены была лучше, чем беспросветная зависимость от других. Наконец жизнь повернулась к ней лицом — когда ей удалось устроиться уборщицей на базу сталкеров на «Смоленской» — и особенно когда на нее «положил глаз» один из них, по имени Эд — высокий, крепко сбитый мужик с бритой головой и густыми бровями, говоривший с легким акцентом. Не то чтобы он ей очень уж понравился сразу — но выбирать не приходилось, а с таким — как за каменной стеной. Впрочем, узнав его поближе, Лена лишь уверилась в правильности своего выбора — несмотря на свою суровость и внешнюю жесткость, Эд был неплохим мужиком во всех отношениях — и это более чем устраивало Лену.
Хантер поднялся на платформу — утро потихоньку вступало в свои права. Дежурный прогромыхал с пустыми ведрами, отрядный повар Илья что-то варил на костре, пахло специями и мясом. Из палаток, приветствуя Хантера, появлялись сталкеры, их жены и дети.
— Дядя Эд, доброе утро! — это прошел Эдик Ульман, которого в свое время «Бурят» вырвал из рук бандитов, а Хантер на первое время заменил пареньку если и не отца, то старшего брата. Парень за девять с лишком лет сильно вырос и окреп, став одним из лучших бойцов отряда полковника Мельникова — настоящим спецназовцем: ловким, сильным, умелым, агрессивным и в меру «отмороженным». Несмотря на это, он называл Хантера по привычке «дядей» — отчасти по привычке, отчасти для прикола.
Хантер подсел к костру, потянул носом запах варева.
— Нравится? — оскалившись, спросил повар.
— Пахнет здорово… И что это у нас?
— А тэбэ ибэ? — на хохляцкий манер спросил Илья с широкой улыбкой.
— Ух, Илюха, хрен тебе в ухо… небось опять крыс наловил?
— Да не, сегодня на крыс неурожай. Порося на Белорусской по случаю прикупил…
— Вау! Вот это класс!
— Ага, и там же еще из старых запасов — специй и овощей сушеных. В запаянных банках, военный НЗ, что ли…
— Просто праздник какой-то! Может, чего отмечаем?
— А ты забыл? У «Бурята» младшей дочке три года! Командир сказал — хоть в лепешку разбейся, а девчонке настоящего борща сделай. И добавил — «Патронов не жалеть!»…
Хантер улыбнулся. Да, за всеми своими розыскными делами он часто забывал об отрядных заботах и радостях, бывало, даже не поздравлял Мельника с днем рождения — впрочем, после напоминания старался исправить свой промах в процессе обильных возлияний — и ему неизменно все прощалось.
2.
Александр Николаевич Москвин, председатель Совета трудящихся метрополитена, встречал это утро в прекрасном настроении. Накануне ему сообщили, что, наконец, завершено стоившее много трудов и человеческих жизней строительство перекрытий на мосту через Яузу — и теперь ни одна тварь не прорвется в тоннели. О том, что ни одна тварь теперь без ведома Совета и не вырвется, докладчик благоразумно умолчал. Москвин потер седеющие виски, налил себе из графина полстакана воды, прополоскал горло и сплюнул в раковину. День предстоял непростой, в планах стояло выступление на прениях по одному крайне важному вопросу в Совете, и председателю надо было быть в форме.
Москвин натянул приличествующую случаю парадную синюю спецовку, заботливо отглаженную секретарем — как истинный революционный лидер, он презирал всякого рода костюмы, а военная форма плохо сочеталась с его покатыми плечами.
Взглянув на часы, Александр Николаевич убедился, что до начала заседания осталось полчаса и взяв наугад с полки томик сочинений Ленина, так же наугад раскрыл его и ткнул пальцем в страницу. Он любил таким манером «спросить совета у Ильича» — но прочитанное несколько озадачило: «Как это вышло, что в конце февраля я, приехав в Москву, нашел настоящий вопль, что „не можем купить консервов“, в то время как пароход стоит в Либаве и консервы лежат там, и даже берут советские деньги за настоящие консервы!». Как приплести это к теме, которую предстояло обсуждать в Совете, он не придумал, вздохнул, закрыл томик и повторил процедуру.
«Большое бедствие, которое на нас в этом году обрушилось — голод в целом ряде губерний, а также засуха, которая, повидимому, может угрожать нам если не в ближайший год, то в ближайшие годы, ставит основным вопросом всего народного хозяйства задачу во что бы то ни стало добиться самого серьезного и практически немедленно подлежащего осуществлению улучшения и подъема сельского хозяйства».
— Час от часу не легче — и здесь Ильич пророчит голод… — пробормотал Москвин и раскрыл книгу в третий раз.
«С нашим делом (экономическим) мы не могли еще сладить в течение трех лет. При той степени разорения, нищеты и культурной отсталости, которые у нас были, решить эту задачу в такой краткий срок оказалось невозможным. Но штурм в общем не прошел бесследно и бесполезно».
— Это уже лучше… это обнадеживает — и уместно вставить в речь… надо подумать, — Москвин поставил книгу на место и аккуратно задвинул стекло книжной полки.
В штабном вагоне поезда, стоящего на перегоне между «Сокольниками» и «Красносельской» было жарко, по потным лицам руководителей Совета трудящихся струился пот. Неяркие лампы накаливания, оправдывая свое название, накалили атмосферу в вагоне — в прямом и в переносном смысле. Приглушенный гул голосов людей, сидящих на диванах вагона, между которыми по середине прохода был устроен длинный стол, покрытый — в старых советских традициях — зеленым сукном, выражал недовольство.