Недолгий подъем закончился, Хантер осторожно, сидя на корточках, огляделся. Встроенная в какой-то старый дом вентшахта была прикрыта разросшейся зеленью, так что ничьи глаза Хантера заметить не могли, зато сам он прекрасно видел залитый светом двор, совершенно целые стекла окон, отбрасывавшие солнечные зайчики на облупленный стены, плывущие по небу облака.
— Одна из привилегий сталкера, — подумалось ему.
Вглядевшись внимательнее, Хантер убедился, что через двор действительно кто-то проходил — на обвалившейся со стен штукатурке были видны следы тяжелых ботинок, с одного булыжника был содран мох, а в пролом в подгнившем деревянном заборе был явно свежим.
Хантер осторожно высунулся из своего укрытия и, одновременно фиксируя взглядом окружающую обстановку и вглядываясь в следы, скользящим шагом двинулся вперед. Неизвестный, прошедший здесь не позже сегодняшней ночи, видимо, шел не таясь — и более того, явно был уверен в своей безопасности. Иначе следов бы он не оставлял, тем более таких явных, как сбитый ногой шампиньон, сломанная ветка, содранный со стены лишайник. Из двора следы вывели Хантера в Колымажный переулок, потом — на Волхонку. Проходя мимо почти скрытого деревьями Пушкинского музея, Хантер усмехнулся, вспоминая паническую стрельбу стажеров по «ухарям» — разновидности местных тварей, в принципе, безобидных, но жутко ухающих в ночной темноте созданий. Сейчас, днем, «ухарей» не встретишь — да и птеродактиль с храма предпочитает охотиться на рассвете и на закате. Вот и перекресток у «Кропоткинской» с полуразрушенной аркой входа — но следы идут дальше, на Остоженку.
— Ага, тогда ясно, почему Его никто не видел на прилегающих станциях, — решил Хантер, но тут же остановил себя, — Хотя — почему это «Его»? Мало ли кто это здесь был, не обязательно же «Сатана».
Узкий «каньон» между пустыми домами, который представляла собой некогда оживленная Остоженка, с ржавыми «островами» раскуроченных машин и троллейбусов, с «протоками» убегающих вниз переулков и «пещерами» подъездов — этот пейзаж, дополненный скрипом битого стекла под ногами и какими-то хлопками, завываниями и свистом ветра, заставлял поеживаться даже Хантера. Место было мрачное — и казалось, что оно живет какой-то своей призрачной и холодной жизнью, отторгающей тепло и свет летнего дня, живую кровь и плоть сталкера. Здесь не было обычной для окрестностей зелени, немногочисленные деревья были сухими или упали, перегораживая собой дворы и проулки.
— ПрОклятое место, — почему-то пришло в голову Хантеру, слова эти эхом раздавались в его мозгу, казалось, перекатывались между домами, отражаясь от стен, заставляя потеть руки, сжимающие оружие.
Неожиданно на стене одного из домов Хантер увидел знакомый уже (но неожиданный здесь) символ — перевернутый крест. Бурый крест на фасаде, а на доме напротив — еще один. И дальше, на всех домах, насколько хватало взгляда.
От неожиданности Хантер невольно присел, спрятавшись за выгоревшим остовом «жигуленка» и осмотрелся. Ничего подозрительного — никакого шевеления или ощущения чьего-либо присутствия. Хантер привык доверять своей интуиции, так что «ничего» в данном случае и означало «ничего». Хантер не спеша пошел дальше, взглянув попристальнее на первый из крестов.
— Похоже на засохшую кровь… А это что у нас? — Хантер поддел кончиком ножа висящий на вбитом в расщелину кладки грубом гвозде лоскут. — Епен, это ж сердце… похоже, человеческое… порядочно оно тут провисело, если в таком состоянии… и ведь не сожрал никто…
Хантер бодрился, но ему было все больше не по себе. Ощущения чьего-либо присутствия по-прежнему не было, но идти между домов со следами сатанинских ритуалов, совершаемых безумным маньяком, было жутко даже бывалому солдату.
Следы, петлявшие примерно посередине улицы, внезапно свернули влево, в переулок. Через несколько метров переулок раздвоился — здесь следы опять шли вправо. В конце короткого проулка Хантер увидел старинные двойные ворота с надвратной церковью и по обе стороны от них — невысокую кирпичную стену, видимо какого-то старого монастыря. Стена хранила следы пуль и даже снарядов, отчетливо видимые даже под начавшим затягивать кладку бурым лишайником и плющом. Немного левее в стене зиял пролом, в котором застрял сгоревший БТР.
Довольно-таки просторная площадь перед монастырскими воротами была пуста, если не считать нескольких припаркованных у стены покореженных машин. Хантер на всякий случай не рискнул перебегать площадь напрямик, а взял левее, прячась в тени светло-зеленого облупившегося двухэтажного особнячка с эркером. Потом коротким резким броском он метнулся к стене монастыря и замер, слившись с ней.
Тишина. Осторожно обойдя подбитый БТР, Хантер подкрался к воротам, ища след человека, столь уверенно пересекавшего открытое пространство. Зияющие провалы глубоких арок ворот, заросшие густым колючим кустарником вызывали некоторые опасения, но вокруг было по-прежнему тихо.
След обнаружился на наружной кирпичной лестнице справа от ворот, которая вела на второй этаж — лестница была устроена необычно — нижний пролет выступал перпендикулярно к стене, верхний — под прямым углом к нему, вдоль стены. Железная решетка, загораживавшая проход наверху, была давно уже взломана — и Хантер осторожно прокрался наверх.
На полустершейся побелке сводчатой дверной арки сталкер увидел опять все те же два бурых перевернутых креста, и еще один — на замковом камне над дверью. Хантер толкнул дверь, которая на удивление плавно и бесшумно отворилась.
15.
Хантер бесшумной тенью скользнул внутрь надвратного храма. Внутри опять никого не было, но увиденное там удивило и уязвило сталкера. Не будучи особенно благочестивым христианином, Хантер все же с почтением относился к религиозным святыням. Здесь же он увидел не только оскверненный храм (чего он уже ожидал), но нечто другое… На побеленных стенах углем были нарисованы сцены, содержание которых с трудом укладывалось в голове — убийства, пытки, дикие оргии — и все это вперемешку, участники одних сцен являлись одновременно действующими лицами и других. Не все персонажи были людьми — тут были и животные, и какие-то черти, и вовсе непонятные бестии… Все вместе это образовывало совершенно безумную и кощунственную, особенно в таком месте, пародию на иконостас. Вместе с тем, создавший это был не лишен таланта — настолько натурально выглядели рисунки.
Неожиданно боковым зрением Хантер заметил какое-то движение чуть сзади себя — и машинально резким кувырком ушел вниз-влево, как оказалось — из-под удара топором. Топор просвистел буквально в сантиметре от плеча сталкера, разбив приклад автомата. Хантер оглянулся и увидел на фоне двери силуэт человека в каком-то балахоне, делающего второй замах топором. Сталкер отбросил автомат, сорвал с пояса охотничий тесак и метнул в противника. Тот успел уклониться, но нож, ударившись о стену, срикошетил и попал нападавшему в ногу. Человек вскрикнул, потерял равновесие и упал на бок, тщетно пытаясь встать.
— Есть Бог на свете, — промелькнуло в голове Хантера, когда он понял, что отскочивший нож перерубил сухожилие.
Взяв неизвестного за шкирку, Хантер волоком вытянул его за дверь, швырнул с лестницы и, наконец, вытянул его на площадь. Здесь Хантер с удивлением понял, что на мужчине, который, корчась от боли, лежал перед ним, нет ни противогаза, ни защитного костюма — только прорезиненная накидка с капюшоном.
— Ты убил девочку? — только и спросил Хантер.
В глазах лежащего он увидел ответ, до того, как тот выкрикнул:
— Да, я! Я! Я всех этих сук… Но я тебя не боюсь, ОН обещал мне вечную…
Удар хантеровского ботинка заставил его подавиться замолчать, по разбитым губам потекла струйка крови. Безумие и ненависть горели в глазах этого одержимого с бледным лицом, заросшим жидкой бороденкой. Он снова попытался встать. Хантер ударил еще раз, потом еще и еще. Убийца поперхнулся кровью, а Хантер опять схватил его за шиворот и потащил прочь от оскверненного храма.
Протащив извивающегося и бормочущего проклятья «Сатану» мимо монастырской стены, потом через перекресток, Хантер остановился и задумался.
— И куда я его тащу? На «Парк Культуры», чтобы сдать Твалтвадзе и другим? А зачем? Они его допросят и просто и быстро расстреляют, а он заслуживает совсем не этого…
Хантер посмотрел на свой охотничий тесак, который не забыл поднять и так и нес в руке, не осознавая этого…
…Над мертвым городом, казалось еще таял последний истошный крик, когда Хантер, пройдя мимо разрушенной Крымской эстакады, мимо сгоревших военных складов, перевернутых фур и автобусов на Зубовском бульваре, подошел к разрушенной ротонде входа на «Парк Культуры». Открыв дверь служебного входа, он спустился по грязной лестнице в машинный зал эскалатора, заваленный обломками рухнувших механизмов и кирпичом, потом постучал условным стуком в дверь шлюза. Открывшие охранники узнали его и, не сводя с Хантера глаз, молча расступились. Сталкер медленно, не глядя им в глаза, вошел в душевую, где дезактивировали защитные костюмы, машинально открыл кран и встал под струю воды. Пол окрасился свежей кровью, она ручьями стекала по костюму, по ботинкам, уходила в сливное отверстие…
16.
Хантер никому, кроме Мельникова, не рассказал о происшедшем, а полковник решил это тоже держать при себе — довольно и того, что «Сатаны» больше нет. Текущие проблемы постепенно загородили случившееся в монастыре — а спецгруппа из особо доверенных бойцов «подчистила» наверху следы. Впрочем, даже этим ребятам не сказали деталей — просто попросили смыть кресты с домов и пометить особым знаком опасности монастырский храм, не входя в него.
Вернувшись, «Кобра» рассказал о стычке, происшедшей при возвращении — группа столкнулась с отрядом «диких стервятников» — беспринципных мародеров, предпочитавших перехватывать возвращающихся с добычей из опасных рейдов сталкеров. Ожесточенный короткий бой, в котором группа «Кобры» не понесла потерь, если не считать одного раненого, окончился полным уничтожением нападавших. В стычке отличился «Стикс» — метко брошенным пустым рожком «калаша» он раскроил голову вожаку «стервятников».
— Ну-ка, ну-ка, — поинтересовался Мельников. — Что это за приемчик с рожком?
«Стикс» усмехнулся.
— У нас в учебке ротный был… Иван Иваныч Иванов… Его Пятнадцатилетним Капитаном за глаза звали — прикинь, мужику сорок пять было, из которых он пятнадцать с гаком — в капитанах. А мужик он был непростой, очень непростой… Затрахал роту — дальше некуда. Мы только что не вешались уже, каждый день — с полной выкладкой кросс, потом стрельбы, потом опять кросс… Учебные тревоги по ночам, в обед, когда угодно… Но — все по делу, справедливый, никогда без причины не сорвется, и за своих бойцов — перед командирами горой. Если ЧП какое — разберется по-свойски, в рыло — за дело — получить вообще как нефиг делать, но комбату не сдаст… Так вот он нас всяким штукам и научил, он же еще в Афгане воевал… Ну вот и насчет магазина автоматного — тоже. Его там мужики выучили, он нам передавал. В общем, если чего путного знаю, почти все от него… А потом уволили его — он комполка морду разбил, когда узнал, что тот ворье тыловое покрывает… Жалко мужика, он только служить и мог, почему и не увольнялся, хоть ему давно и сказали «капитан, никогда ты не станешь майором». Все хотел молодняк хоть чему-то научить… Я потом уже на гражданке когда был, проведать его приехал… а мне его могилу показали… Царствие ему небесное.
17.
Хантер проснулся посреди ночи в холодном поту. Он прекрасно помнил, что ему опять снился тот вещий сон про его последний бой в Ираке, но теперь он помнил и то «что-то еще», которое его беспокоило. Он помнил весь сон — и не мог понять, только ли это ночной морок, или — что-то другое.
Этот кусок сна состоял из каких-то рваных фрагментов, в которых мелькали станции, лица… особенно запомнилось бледное незнакомое лицо совсем молодого паренька, освещенное пляшущими отблесками костра, его взгляд… еще какой-то щенок… Потом — тоннель, потом — темные силуэты, какие-то жуткие люди с черной кожей и черными глазами без белков и зрачков. И бесстрастный голос, отдающийся в голове, в всем теле — повторяющий: «Умри… Умри… Умри…»
Хантер огляделся — Ленки нигде не было.
— Неужели я во сне закричал и испугал ее? Или разбудил стонами и бормотанием?
Сталкер поднялся, разминая затекшие конечности и разгоняя обрывки ночного кошмара.
— Все равно не засну, пойду-ка чайку с ребятами хлебну…
Хантер вышел на платформу, огляделся — Лены не было видно.
— Наверное, к Наташе-поварихе ушла… Та рано встает… Ну и ладно.
На посту в тоннеле как раз скипел чайник.
— Эд, угощайся, — кто-то из ребят уже протянул Хантеру кружку. — А чего это Ленка твоя на «Арбатскую» рванула ни свет, ни заря?
— Не знаю, — Хантера охватило смутное беспокойство. — А давно она прошла?
— Да минут десять как…
— Ребята, спасибо за чай, но тогда уж в другой раз — пойду попробую ее догнать.
Хантер застегнул покрепче воротник куртки и побежал в тоннель. Когда костер скрылся за поворотом освещенного редкими «дежурными» лампочками тоннеля, Хантер подумал, что неплохо было бы прихватить с собой оружие.
— Да что тут может быть? — урезонил он сам себя. — Посты с обеих сторон, вентшахты теперь под тройной сигналкой…
Неожиданно впереди за очередным изгибом тоннеля раздался странный звук — какое-то цоканье, и секундой позже из-за поворота появилось нечто, чего в тоннеле быть в принципе не могло: лошадь, серая в яблоках, на которой без седла сидела стройная девушка. Волосы у девушки развевались, словно на ветру, хотя в тоннеле почему-то не было всегдашнего сквозняка, а лошадь шла неспешным шагом. Девушка чуть повернула голову и посмотрела на Хантера. Встретившись с ней глазами, сталкер остановился — в глазах у девушки была пустота и тьма. Всадница подняла руку и махнула ею куда-то в сторону, беззвучно что-то произнесла, потом ударила коня пятками, конь рванулся вперед, прямо на Хантера, который так и стоял неподвижно посреди тоннеля. Внезапно и девушка, и конь исчезли, а сталкер услышал удаляющиеся в сторону «Арбатской» быстрые шаги.
Рванувшись вперед, Хантер пробежал изгиб тоннеля, из-за которого появилась призрачная всадница, заметил, что какая-то тень метнулась в боковой проход — и остановился, как пораженный громом.
Раскинув руки, посреди слабо освещенного тоннеля лежала женщина. Ее одежда, пол тоннеля вокруг, стены — все было залито кровью. Уже поняв, что случилось, Хантер наклонился над женщиной. Лена смотрела в потолок широко распахнутыми неподвижными глазами, на лбу ее был нацарапан перевернутый крест, а на разрванной груди лежал клочок бумаги.
Хантер опустился на пол, взял бумажку и увидел написанные уверенной рукой слова:
«ОН обещал нам вечную жизнь. И будет так.
И вам не остановить нас. И будет так.
А кто встанет на пути нашем — потеряет самое дорогое. И будет так.».
Хантер встал на колени, закрыл мертвые глаза Лены и начал читать молитву, которую слышал еще в детстве от матери-католички:
— Если я пойду долиною смертной тени…
Вместо послесловия. Костры.
— … дети меня иногда спрашивают — почему мы жжем костры, если есть электричество, почему рискуем пожаром, почему выжигаем драгоценный кислород… Я не знаю точного ответа, но мне кажется, что это древний рефлекс, атавизм. Когда-то огонь сделал наших пращуров людьми, согрел их в их сырых каменных пещерах… А еще — человеку надо видеть что-то… такое… Раньше мы могли смотреть на звезды, на облака, плывущие по небу, на реки, на текущую воду, на огонь, на играющих детей и животных… Это было то, на что можно было смотреть бесконечно долго. Теперь… теперь небо закрыто для нас сводами тоннелей, текущая вода для нас — опасность, с которой надо бороться… наши дети забыли, как надо играть, а животные для нас — только пища… Остался только огонь, и только эту роскошь мы пока можем себе позволить, чтобы оставаться людьми. Если когда-то наступит день, когда мы погасим последний костер — умрет надежда, останется только мрак и сырость…
— …когда я срочку служил, у нас байка была… ну или притча такая, что ли…
Господь сотворил всех людей равными, и сказал он, что это хорошо. И любили люди друг друга, и были они все как братья. Но Диавол хотел не этого, он хотел, чтобы люди обижали друг друга, чтоб возвышались один над другим, чтоб ненавидели один другого, чтоб унижали старшие младших и сильные слабых. И тогда создал Диавол Армию… И увидел это Господь, и заплакал. И не мог Господь изменить этого, но сердце его преисполнилось печали, и захотел он помочь хотя бы немногим. И захотел он, чтобы даже в Армии было место, где люди опять стали братьями друг другу… И тогда создал Господь Спецназ…
— Странно… У нас в Корпусе тоже такая притча была… только кончалась она чуть по другому: «и создал тогда Господь всемогущий морскую пехоту»…
— … а как ты думаешь, та девушка на коне -она кто была?
— Это Ленкина душа была… Ленка мне рассказывала, она девчонкой любила у бабки в деревне верхом кататься… и конь у нее был серый в яблоках любимый… Она в душе всегда девчонкой оставалась… вот мы и встретились с ней напоследок…
— …скажи, а звезды — они какие? Я в книжках читал, что они светят… Это как лампочки, да? Или как костер? А солнце?
— … река времени остановилась, и История закончилась… И настал Конец, и те кто его пережил, сошли во мрак вечный…
— Хорош всякую муйню тут втюхивать, пошелнах от костра! Ишь, ходят тут всякие, ща караульного крикну, он тебя на трехсотый метр выведет и шлепнет нах… сначала погреться попросился, а потом завел шарманку…
— … звезды -они как далекие лампочки, такие далекие, что почти не видны… смотришь на нее прямо — не видишь, взгляд в сторону отведешь — и видно… много их… И мерцают… Красиво это было…
— …Эй, кто там?
— Да не, померещилось…
— Может, крыса пробежала…
— Много их что-то стало… Как бы беды не было… Вот на этой… как ее… которую затопило… говорят, тоже сначала крыс все чаще встречали, а потом они все в тоннель ушли, на север… и ни одной не осталось… а через час залило…